Границы дозволенного. Глава десятая
3 декабря 2017 г. в 02:33
Дальнейший разговор был отнюдь не легче, наверное, даже сложнее. Гермиона далеко не каждый день предлагала людям намеренно серьёзно навредить их близким родственникам, а в том, что Рудольф пострадает в этой игре, сомнений не было ни у неё, ни у (очевидно) Майкрофта. Пожалуй, она нервничала больше него, он выглядел совершенно равнодушным и с нечитаемым выражением лица делал пометки в небольшой записной книжечке. В тот момент, когда Гермиона дошла до сообщения о том, что на мистера Рудольфа Холмса специалисты начнут оказывать ментальное влияние, которое повысит его тревожность и сделает менее внимательным, ей самой захотелось, чтобы, вопреки интересам дела, её собеседник подскочил со своего места, грохнул кулаком по столу и рявкнул, что этого он не допустит.
Но он этого не сделал, только добавил ещё строчку в книжечку и выжидательно посмотрел на Гермиону. Она подумала, что он тоже ждёт её реакции. На самом деле, она держалась с трудом. Каждое её слово было горстью земли на крышку гроба, в котором покоилась прежняя Гермиона Грейнджер — справедливая, честная гриффиндорка.
— Ещё до того, как начнётся… — она замялась, подбирая слово, и Майкрофт подсказал ей:
— Процесс.
— Процесс. До этого вам нужно определить, кто из влиятельных людей будет готов поддержать ваше продвижение. Нам нужно, чтобы ваша власть была основана не только на магии и внушении.
Майкрофт какое-то время помолчал, крутя в пальцах тонкую ручку в серебряном корпусе, потом сказал:
— К концу следующей недели я смогу предоставить вам эту информацию.
А Гермиона неожиданно подумала, что ей всё-таки повезло — если бы Майкрофт был так же гениален, как его брат, обладал бы такой же памятью (а Кингсли говорил, что у младшего Холмса феноменальная фотографическая память) и такой же наблюдательностью, то она бы не справилась с этими переговорами. Дрожащие руки выдали бы её. Ей повезло, что он просто умён. С гением ей было бы не справиться.
Обговорив ещё несколько деталей, они оба одновременно поднялись со своих мест.
— Желаю вам плодотворной недели, Майкрофт, — произнесла Гермиона. Майкрофт наклонил голову и спросил:
— Надеюсь, вы сможете вернуть меня в… немагический Лондон.
— Разумеется.
Он вдруг поднял ладонь, открыл книжечку, пролистал и уточнил:
— Полицейские, которые прервали нашу… встречу, сейчас не помнят об этом?
— Верно.
— В таком случае, Гермиона, — он с каким-то нажимом произнёс её имя, — не вмешивайтесь в расследование. Я предпочёл бы разобраться с тем, каким образом они вышли на это место, самостоятельно.
Гермиона согласилась — в любом случае, волшебными методами уже узнать ничего не выйдет: обливиаторы почистили людям память.
Но Майкрофт до сих пор не задал главного вопроса — и это и удивляло, и настораживало. Гермиона облизнула пересохшие за время беседы губы и произнесла:
— Ваш брат будет оставаться под нашим наблюдением до конца… этого процесса. Но мы займёмся снижением его тяги к наркотикам.
— Я в этом не сомневался, — ответил Майкрофт. Гермиона не рискнула уточнить, что именно он хотел этим сказать, и просто протянула руку.
Снова касаться ледяной ладони было неприятно, но избегать прикосновения было бы невежливо.
— Ощущения вам не понравятся, — предупредила она.
— Я помню.
Она аппарировала в один из закрытых антимаггловскими чарами закутков на Пэлл-Мэлл, за руку вывела Майкрофта на улицу и, больше не прощаясь, снова аппарировала в переговорную, а оттуда камином прошла в кабинет Кингсли.
Она была выжата досуха, не осталось ни сил, ни нервов. Кингсли посмотрел на неё почти сочувственно и вместо того, чтобы требовать рассказа, попросил поделиться воспоминаниями.
Когда серебристая нить упала в омут памяти, Гермиона поняла, что не желает погружаться в него вместе с Министром: с неё на сегодня хватило.
— Я тебе ещё нужна? — спросила она.
— Иди домой. Завтра с утра — сразу ко мне.
Дома ждал Рон — снова с ужином от миссис Уизли. Увидев её, он заметил:
— Ты похожа на инфери — такая же зеленовато-серая.
Хотелось ответить едко: «Ну, спасибо», — но даже на это сил не было. Рон закатил глаза, прошипел что-то себе под нос и, подняв её на руки, спросил:
— Душ, еда или сон?
Вообще-то хотелось и того, и другого, и третьего, но сообщить об этом Гермиона не сумела. Казалось, что, вернувшись домой, она просто сдулась. Необходимость держаться отпала, и она чувствовала себя как человек, которому на мозги наложили заклинание ватных ног. И на тело — тоже. Всё было ватным, едва двигающимся.
Рон уложил её в кровать, раздел и укрыл одеялом. Где-то на грани сознания мелькнула мысль о том, что она очень сильно его любит, а вместе с тем появилась потребность ему об этом сообщить. Гермиона потянулась было к нему, попыталась поцеловать, но он решительно повернул её на другой бок, обнял со спины, шепнул на ухо:
— Извини, но инфери меня не возбуждают. Спи.
Проснулась Гермиона от звона волшебного будильника, который уже наворачивал круги над подушкой, пытаясь её разбудить.
— Умолкни, — пробормотала она, вяло щёлкая пальцами.
Почувствовав волну магии, будильник успокоился и вернулся на тумбочку, спрятав полупрозрачные крылышки.
— Я уже встаю, — сообщила Гермиона и будильнику, и себе. Рон спал рядом, обхватив её за талию горячей рукой, и не обратил на звон никакого внимания. Когда она осторожно освободилась из его объятий, он заворочался, но не проснулся, и Гермиона на секунду замерла, вглядываясь в его открытое лицо, необычно спокойное и мирное сейчас. Без вечной дурашливой улыбки он выглядел непривычно серьёзно и даже как будто задумчиво. Она опёрлась руками о кровать, наклонилась и поцеловала его в висок и ушла в душ.
Сумасшедшая нагрузка не уменьшилась, а как будто возросла. Гермиона носилась от кабинета Кингсли к себе и обратно, в какой-то момент перестав очищать мантию от сажи и превратившись в форменную Золушку. Около полудня к ним присоединилось двое безликих невыразимцев, похожих друг на друга как два семечка, и пожилой сутулый маг из Отдела по урегулированию проблем в маггловском мире. Отдел, по сути, не функционировал в полной мере с конца семидесятых: в военное время все проблемы решались командой обливиаторов. Однако мистер Тревис работал уже больше пятидесяти лет, и опыта ему было не занимать. При планировании будущего переворота в правительстве Британии он оказался незаменим.
Придя на совещание, мистер Тревис смерил Гермиону недовольным взглядом, как будто сам факт её существования оскорблял его чувствительную натуру, изучил наброски Кингсли и сообщил:
— Чушь и бестолковщина.
После чего почти на сорок минут выпал изо всяких обсуждений, что-то чёркая на листе и шепча себе под нос гневное «Мерлиновы панталоны!».
Впрочем, и панталоны, и взгляды ему легко можно было простить — потому что в плане, вышедшем из-под его пера, было на восемь пунктов меньше, он требовал в четыре раза меньше ресурсов, а главное — выглядел реализуемым.
Повторив: «Мерлиновы панталоны!», он удалился, а Кингсли заметил:
— Остаётся всего пять человек, от которых, по сути, зависит всё. Вопрос в том, скольких из них Холмс сумеет подкупить или уговорить сам.
Гермиона придвинула к себе досье на людей, от которых зависел исход всей операции. Двое не вызывали никаких сомнений: лорд Риверс и мистер Оливер занимали свои должности уже давно и показали себя верными официальной власти. Им неважно, кто будет собирать тайный совет и отдавать приказания, — лишь бы они были официальными и законными. Также не должно было возникнуть сложностей с миссис Кидс: она планировала уйти в отставку и не стала бы оказывать существенного давления на коллег.
Мистер Грейвз, напротив, вызывал опасения. Будучи всего на пять лет старше Майкрофта, он пробился на самый верх благодаря протекции Рудольфа Холмса и был ему безусловно предан. Более того, в досье от руки было приписано, что, по неподтверждённым данным, он состоит с Рудольфом в отношениях сексуального характера. При одной мысли об этом Гермиона испытывала приступ отвращения, но не могла не понимать: если это так, то он будет всеми силами защищать своего… возлюбленного.
Головной болью была и леди Смолвуд — женщина амбициозная и стремящаяся добраться до самых вершин власти. Для неё смена власти невыгодна: она предпочла бы подождать, пока немолодой Рудольф уйдёт в отставку, и попытаться занять его место самостоятельно.
Проблема была в том, что именно на этих двоих было нельзя воздействовать магически: им предстояло работать вместе с Майкрофтом долгие годы, а значит, их поддержка должна быть реальной.
Решения пока не было.
После короткого обеда совещание пришлось закончить: Кингсли ждали неоконченные дела в Департаменте международных отношений, а Гермиону — общение с Джимом.
Она аппарировала к нему в квартиру — и почувствовала, как против воли на лице возникает улыбка. За прошедшее с их последней встречи время он украсил свою комнату простыми, но яркими рисунками магического мира, зарисовками, в которых Гермиона не могла не узнать их с Гарри и Роном приключения.
— Когда ты успел?
Джим вылез из-за письменного стола, сдвинул в сторону кипы бумаг и довольно сообщил:
— Я решил не спать! И стараюсь не есть — вот и весь секрет.
Гермиона оглядела его, не обнаружила никаких признаков истощения и рассмеялась. Джим скорчил обиженную рожицу, но тут же снова улыбнулся и спросил:
— Кого покажешь мне сегодня?
От его энтузиазма становилось тепло на душе — особенно после стылой, бездушной политики.
В этот раз Гермиона решила не вести его в очередное волшебное место, а расположилась в его комнате, зажгла несколько негорячих волшебных костерков, чем привела Джима в бесконечный восторг, и продолжила свой рассказ. Джим снова конспектировал, и его глаза блестели лихорадочным возбуждением, — особенно когда она, как-то забыв о проблемах, рассказывала ему о схватке с троллем, а потом — о пути к философскому камню.
Именно события их первого курса Джим решил сделать основой первой книги, поэтому требовал всё больших подробностей — о замке, об учениках, о профессорах и о заклинаниях. Когда Гермиона продемонстрировала ему чары левитации, он вдруг резко погрустнел. Перемена выражения на его лице была настолько заметной, что Гермиона сразу спросила:
— В чём дело, Джим?
— Какая жалость… — сказал он негромко, — что я не владею магией.
И вдруг резко снова улыбнулся шальной улыбкой и спросил:
— Можно подержать твою волшебную палочку? Пожалуйста?
Гермиона вздохнула и ответила:
— Нет. Не могу, прости. Это… не знаю даже, как объяснить, но это очень личное. Мы не даём свои волшебные палочки другим.
Джим пожал плечами:
— Я так и думал. Но попробовать стоило.
Морщинка между его бровей разгладилась, и он уже собирался задать новый вопрос, как Гермиона неожиданно для себя сказала:
— Давай после выхода книги. Я морально подготовлюсь, а ты…
— Это будет ещё одной наградой, — серьёзно сказал Джим. — Договорились.
Больше к этой теме они не возвращались, а спустя час Гермиона почувствовала, что больше не может рассказывать: даже несмотря на чай, в горле пересохло, а удачные формулировки закончились.
Условившись встретиться в следующий понедельник, они попрощались, и Гермиона уже собралась домой, но передумала, и аппарировала на крыльцо дома номер 12 на площади Гриммо.
Гарри не появлялся на работе уже неделю: взял отпуск. Ничего не писал и никак не выходил на связь. О том, что лечение идёт успешно, Гермиона знала из двух коротких записок Джинни, но не переживать всё равно не могла.
Дверь ей открыл старый эльф.
— Госпожа подруга хозяина, — сообщил он, беззубо осклабившись.
— Здравствуй, Кикимер, — прохладно сказала она.
С Кикимером у них был нейтралитет — он не оскорблял её, а она взамен не проявляла к нему никакого лишнего интереса и даже не пыталась завести разговор об освобождении, улучшении условий жизни и зарплате.
— Гарри и Джинни дома?
— Хозяин Гарри и хозяйка Джинни дома. Кикимер проводит вас в гостиную, госпожа подруга хозяина, — он отвесил ей нарочито низкий поклон и пошаркал босыми ступнями по деревянным полам.
Дом Блэков всё ещё не был образцом уюта и комфорта, но и особняк из старого фильма ужасов больше не напоминал. Во всяком случае, теперь по нему можно было ходить, не опасаясь того, что половик отгрызёт ногу, а дверная ручка оставит без пальцев.
— Гермиона! — едва она вышла в гостиную, как оказалась в объятиях Джинни. — Я — свинья. Прости, что ничего не писала.
Гермиона высвободилась из цепких рук подруги и спросила:
— Смеллвуд помог?
— Он даже не волшебник. Он — бог. Во всяком случае, мозги Гарри он поставил на место, а это…
— Не так-то просто, если учесть, что он согласен с покойным Снейпом в том, что мозгов у меня нет, — Гарри тоже обнял Гермиону, потом отстранился и тихо сказал:
— Прости за всё, что я тебе наговорил. И за то, что тебе из-за меня пришлось делать.
«И за то, во что ты меня втянул, показывая фокусы магглам», — подумала Гермиона, но у неё не хватило духу сказать это вслух: Гарри впервые за последние годы выглядел счастливым, здоровым и живым. Он снова был тем Гарри Поттером, который мог радоваться квиддичным победам и переживать из-за того, что Джинни встречается с Дином Томасом. Он снова был цельным — и это было видно сразу.
Отказаться от обеда Гермионе не удалось: Джинни не позволила. За столом они втроём снова, как до войны, шутили, смеялись, Джинни исподтишка колдовала, то отращивая любимому небольшие красные рожки, то рисуя у него на лбу простенькие картинки. Пока это были летучие мыши, василиски, львы и единороги, Гермиона молчала, но когда пошла очевидная похабщина, сняла все эффекты одной «Финитой» — и заставила обоих друзей ополчиться против неё.
Срочно вызванный на подмогу Рон сначала смёл со стола половину еды, а потом со словами: «Не сметь обижать мою девушку!» — окатил Гарри и Джинни потоком холодной воды, которая, едва коснувшись пола, превратилась в клейкие зелёные пузыри, сразу же прилипшие к лицам и волосам зачинщиков.
— Ты попался, братец, — угрожающе зашипела Джинни — и волосы Рона окрасились в голубой цвет. Тем временем столовые приборы перед Гермионой ожили и запрыгали. Судя по тому, что сразу снять чары не удалось, наложил их Гарри: у него силы было много.
Отбросив в сторону решившую плясать канкан вилку, Гермиона трансфигурировала стул под Гарри в желе, которое тут же попыталось его поглотить — но сама пропустила удар Джинни и взлетела под полоток, как воздушный шарик. Рон попытался ухватить её за ногу, но безуспешно — и сам поднялся следом.
Гарри и Джинни праздновали победу (пытаясь отчиститься от желе), но недолго: освоившись в воздухе, Рон первым начал метать небольшие сгустки краски. Гермиона идею подхватила и дополнила: пол превратился в большую палитру, и противники увязли в красной краске. Джинни сумела выскочить — и угодила в зелёную.
И в этот момент заклятье облегчения веса перестало действовать, и сначала Гермиона, а за ней и Рон плюхнулись вниз, оказавшись с ног до головы в сиреневой краске.
На этом было решено объявить ничью — гостиная приняла свой прежний вид, невозмутимый Кикимер подал чай. А когда все отсмеялись и отдышались, Гарри сообщил:
— Я оставляю Аврорат.