Сферы влияния

      Место обитания Шерлока можно было назвать берлогой, складом или кладбищем ненужных вещей, но никак не квартирой. Посреди гостиной высились кривые, норовившие обрушиться стопки хлама, рядом валялись всевозможные справочники, некоторые — очень редкие. На низком столике пять или шесть грязных чашек соседствовали с заплесневелым тостом и колбой с чем-то, подозрительно напоминавшим мозги. Пахло соответственно — пылью и беспорядком.       Гермиона переместилась на балкон, сняла дезиллюминационные чары и осторожно заглянула в окно, убеждаясь, что Шерлок один.       Он сидел перед потухшим камином и мучил скрипку, заставляя её выдавать чудовищно-омерзительные звуки. Не оборачиваясь и не прекращая своего занятия, он достаточно громко сказал:         — Мой ответ: «Нет».       Гермиона вошла в гостиную, стряхнула с рукава пиджака несуществующую ворсинку и уточнила:         — Ответ на что?       Вой скрипки оборвался, Шерлок отложил инструмент, залез в кресло с ногами и оглянулся на Гермиону. Несмотря на состояние своего жилища, он был причёсан, умыт и тщательно выбрит — впрочем, как и всегда.         — На твой вопрос. А теперь уходи — я занят, — и он для убедительности указал пальцем на окно.       Гермиона взмахом палочки освободила себе стул, села, закинула ногу на ногу и принялась ждать. Переспорить Шерлока не представлялось возможным, но она и не собиралась. Нужно было просто подождать.       Детектив сдался через двадцать минут, за которые едва не порвал струны на скрипке в попытках извлечь как можно более невыносимый звук. Скрипка опять была отложена, он опустил ноги на пол, сложил перед грудью руки, соединив ладони, и пояснил:         — Ты пришла от Майкрофта с вопросом, на который я не собираюсь давать ответ. Мориарти — моё дело, Майкрофту не стоит в него лезть, а тебя оно и вовсе не касается.         — Я не сказала ни слова про Мориарти, — заметила Гермиона, невольно вздрогнув от этого нового имени Джима. — И о Майкрофте.         — Это очевидно по твоим рукам, — пожал плечами Шерлок, — и по туфлям.       За время общения с этим человеком Гермиона в совершенстве овладела техникой игнорирования укусов любопытства и ничего не спросила. Руки и туфли — значит, руки и туфли. Шерлок едва заметно дёрнул бровью, что свидетельствовало о недовольстве.         — Я уже сказал, чтобы ты уходила. Скоро вернётся Джон, у меня дело, — скороговоркой выдал он.         — Мориарти, — произнесла Гермиона, откидываясь на спинку стула, — и я сразу же уйду.       Раздражение, обречённость, удивление и азарт — эмоции сменились на лице Шерлока с огромной скоростью. Он подскочил из кресла, сделал несколько широких шагов по комнате и пробормотал:         — Всё не так, — а потом, коршуном подлетев к Гермионе, резко спросил: — Как ты с этим связана?       Искушение рассказать о том, как сильно ей хочется свернуть Мориарти шею, Гермиона подавила и ответила ровно:         — Он неудачно перешёл дорогу Министерству. И мне лично. Так что с ним?         — Не знаю, — Шерлок отошёл в сторону, повернулся к Гермионе спиной, но даже спина его выражала недовольство. — Он не просто преступник, он злодей-консультант. В его руках очень мощные рычаги давления, а ещё ему скучно — и чтобы развлечься, он пойдёт на что угодно.       «Как же скучно!», — Гермиона содрогнулась от воспоминания об этом крике. Никакая окклюменция не помогала забыть тот ужас, который обуял её при виде искажённого злобой лица Джима. Ему снова скучно, и он развлекается. Майкрофт сказал про взрывы, но это — только начало.         — Где его найти?         — Он сам находит тех, кого нужно.         — Ты видел его?         — Дважды, — Шерлок забарабанил пальцами по подоконнику. — Первый раз он разыграл меня как ребёнка.       Играть он умел, это Гермиона знала.         — А во второй мы едва не убили друг друга, но его отвлекли — и он ушёл, — он развернулся: — Не лезь в это, это моё дело. Тебя не интересуют магглы, кажется.         — Меня интересует Мориарти.       Светло-серые глаза с очень цепким взглядом прищурились, Шерлок спросил:         — Что ты о нём знаешь? Он связан с вашим миром?       Было бы логично ответить, рассказать о смерти Рона и о книге, которую Джеймс писал. Но Гермиона этого не сделала. Шерлок был гением и мог бы поймать Джима, но он был непредсказуем и неконтролируем, опаснее нестабильного зелья.         — Он не волшебник, если ты об этом, — отозвалась Гермиона. — Дай мне знать, если он выйдет с тобой на связь.         — Послать сову? — хмыкнул Холмс.         — Отправь сообщение Майкрофту, этого хватит.       Гермиона огляделась, не без удовольствия направила палочку на плесневелый тост, произнесла: «Эванеско» и уничтожила его, а потом аппарировала домой.       Она узнала немного — но Шерлок немного и знал. Он позволил ей (именно позволил, она не обольщалась) считать поверхностные образы из своего сознания: игра, которую затеял Джим, его попытка познакомиться с Шерлоком, изобразив из себя неуклюжего гея, а потом встреча в бассейне, едва не унёсшая три жизни. Джим передумал, но его глаза блестели сумасшедшим интересом, и теперь Гермиона легко могла трактовать его. Он был одержим, но на этот раз не Гермионой и не волшебным миром, а Шерлоком. В Шерлоке его помутнённый рассудок увидел сосредоточие всего самого интересного в жизни, поэтому убрать детектива из этого уравнения не выйдет.       Гермиона коснулась палочкой своей цепочки, отправляя Майкрофту просьбу о встрече, и почти сразу получила ответ: «У меня в кабинете, сейчас».       Несмотря на разгар рабочего дня, в кабинете Майкрофта никого постороннего не было — только неподвижная королева надменно взирала с парадного портрета. Хозяин кабинета сидел за столом в весьма вольной позе, закинув на лакированную крышку ноги в начищенных ботинках, но тут же убрал их, едва увидел Гермиону. Поднялся, опираясь на зонт, сухо улыбнулся углами губ и сообщил, что на улице стоит неплохая погода для этого времени года. Глаза были тёплые, ласковые — откровенно жуткие.         — Как поживаете, Майкрофт? — произнесла Гермиона, быстро переводя взгляд на его плечо: это было лучше, чем смотреть в глаза.         — Вы виделись с Шерлоком, я полагаю, — заметил он, жестом предлагая присаживаться.         — О чём вы узнали по моим рукам и туфлям, — нервно сказала себе под нос Гермиона, но Майкрофт ответил спокойно:         — Вообще-то, по правому рукаву вашего пиджака, он слегка испачкан в побелке. Подозреваю, вы переместились на балкон и прошли в дом моего брата через окно.       Гермиона сочла за благо не отвечать, только машинально коснулась пиджака кончиком палочки, очищая. Вместо этого сказала:         — Он знает очень немного. Но Брук им… заинтересован.         — Неужели? — одна бровь взметнулась вверх.         — Джеймс Брук — психопат, страдает диссоциальным расстройством личности и, возможно, ещё целым комплексом психических заболеваний, — произнесла Гермиона, — в частности, — она сглотнула, потому что говорить вдруг стало тяжело и неприятно, — он увлекается людьми. Так он был увлечён мной и всем волшебным миром, возможно, кем-то до этого и кем-то после. Но сейчас его идея-фикс — это ваш брат.       Только очень сильная выдержка удержала Гермиону от того, чтобы в этот момент не коснуться сознания своего собеседника и не попытаться понять, о чём он думает, потому что его лицо осталось совершенно таким же, на нём не дрогнул ни единый мускул, ни на мгновение не пропала фальшивая теплота взгляда. По лицу Шерлока можно было читать, как по раскрытой книге. А Майкрофт был из тех томов на древних рунических письменах, которые, овеянные тёмными проклятиями, хранятся в глубинах старых библиотек в цепях.       Но профессиональная этика всегда была для Гермионы слишком важна, поэтому она не позволила себе даже короткого легиллиментного посыла. А Майкрофт произнёс равнодушно:         — В таком случае, Шерлока стоит привлечь к этому… делу. Я дал категорический отказ, но, полагаю, мой старый друг будет рад, если я изменю своё решение.         — Что за дело? — уточнила Гермиона, но сразу же пожалела об этом вопросе. Теплоты как ни бывало, Майкрофт окатил её ледяным взглядом, растянул губы в улыбке и ответил:         — Пустяк, который, возможно, позволит нам приблизиться к господину Мориарти.       А потом снова надел свою добродушную маску.         — Полагаю, — продолжил он, — что в ближайшее время нет… необходимости в вашем участии, Гермиона. Я дам вам знать, если дело сдвинется с мёртвой точки или если мне потребуется… специфическая помощь.       Гермиона кивнула и коротко заверила Майкрофта в своей готовности сделать всё необходимое для поимки Джима Брука. А потом аппарировала к себе домой — и вдруг кулем рухнула посреди спальни и разрыдалась.       Её колотила истерика — затяжная, как любая отложенная истерика, руки тряслись, из горла вырывались хриплые, надсадные всхлипы, она закусывала запястья, но не могла заставить себя успокоиться и в конце концов сдалась этому потоку.       Она не хотела этого, не хотела участвовать в этом, слышать об этом. Она желала бы стереть себе воспоминания о Бруке и о всём, что с ним связано, убрать себя из памяти братьев Холмсов. Хотелось, чтобы всего этого не было.       С губ сорвалось тихо: «Рон».       Столько лет прошло — она уже не помнила запаха его волос, его прикосновений и его редких признаний в любви. В душе жил мальчишка, с которым они добывали философский камень и сражались бок о бок в Министерстве Магии. И Гермиона хотела, чтобы так оно и было — чтобы была эта дружба, чтобы их по-прежнему было трое.       Гарри был рядом — но очень далеко. После смерти Рона они продолжали общаться. Гермиона стала крёстной матерью его старшего сына Джеймса (только никогда и никому не позволяла сокращать его имя до «Джима», настойчиво день за днём выстраивая в своём сознании ассоциативную цепочку: «Джеймс» означает «Джеймс Поттер», и никак иначе). Она часто бывала на их с Джинни семейных обедах. Но прежней дружбы, прежнего тепла уже не было, словно его забрал с собой солнечный, тёплый Рон.       Мысли путались, сознание меркло.       Но в тот момент, когда Гермиона стала надеяться на обморок, способный прервать раздирающую её душевную боль, посреди комнаты возникла серебристая пышногривая лошадь. Голосом Джинни она произнесла:         — Гермиона, нужно с тобой серьёзно поговорить. Ты зайдёшь к нам вечером?         — Да, — быстро сказала Гермиона, — ответ: «Да».       Лошадь понятливо кивнула крупной головой и выскочила в окно, а сердце Гермионы сжалось от неприятного предчувствия. Ей казалось, что спасительная тихая гавань, которую она нашла несколько лет назад, сдалась под натиском стихии, и утлое судно её жизни было выброшено в открытое бушующее море.       «Отлично, Грейнджер, — сказала она себе, — ты бредишь. Давай-ка, встряхнись». Мысленный приказ сработал, и она поднялась на ноги и поплелась в душ. Нужно было привести себя в порядок, поработать с материалами Нарциссы Малфой и начать собираться на обед к Поттерам — Джинни не стоит видеть ни синяков под глазами, ни красного носа.       Контрастный душ оказал спасительное действие, а последующая работа и вовсе заставила убрать в дальний ящик сознания все переживания и сомнения. Гермиона закончила составлять комплекс зелий и заклятий для Нарциссы, когда волшебный планировщик приятным мужским голосом сообщил о необходимости заканчивать работу.         — Спасибо, милый, — отозвалась Гермиона с улыбкой, и ежедневник замолчал. Она погладила его по кожаной обложке и быстро переоделась в светлую мантию, тронула лицо лёгкими косметическими чарами и аппарировала в особняк на площади Гриммо, где так и остались Гарри и Джинни.       Тролльей ноги на входе уже не было, портрет миссис Блэк тоже отсутствовал: его убрали вместе со стеной, превратив узкий сумрачный коридор в приветливую прихожую. Гермиона едва переступила через порог, как едва не рухнула под двойным натиском: в неё с разбегу врезался сначала Джеймс, а следом — маленький Ал.         — Гермиона! — выкрикнул Джеймс. — Ты бы видела, что я сделал. А Ал не смог. И не сможет — потому что он ещё маленький!         — А вот и не маленький! — выкрикнул зло пятилетний Альбус.         — А я сказал, что ма-аленький! — Джеймс хотел было показать брату язык, но вдруг понял, что не может произнести ни слова больше и вообще открыть рот. Перевёл на Гермиону большие обиженные глаза.         — Финита, — сказала она, и Джеймс тут же спросил:         — Как ты это сделала?         — Если ты сойдёшь с моей мантии и извинишься перед Алом, я покажу, — сказала Гермиона и, дождавшись, пока мальчики помирятся, взяла обоих за руки и прошла с ними в столовую, чтобы тут же оказаться в объятиях Джинни.         — Прекрасно выглядишь, дорогая! — сообщила та, на всякий случая окидывая сыновей грозным взглядом и заставляя обоих отчаянно покраснеть. — Хорошо, что ты пришла.         — У тебя что-то случилось? — спросила Гермиона тихо, отпуская детей.       Джинни кинула быстрый взгляд в сторону и ответила:         — Не здесь. После обеда, — а потом громко скомандовала: — Мыть руки и за стол, живо! — и уже Гермионе: — Гарри сейчас подойдёт, его задержали на операции.       Гермиона расположилась за столом и приготовилась к приятному обеду в компании самых близких (наверное, даже ближе родителей) людей. Но под ложечкой неприятно сосало: у Джинни произошло что-то серьёзное, иначе она не была бы так обеспокоена.