Сферы влияния

      Гарри присоединился к общему застолью уже после того, как Джинни подала десерт, быстро поцеловал её, потрепал по волосам сыновей и широко, радостно улыбнулся Гермионе.         — Как твоё неотложное дело на весь вечер? — спросил он, сверкая зелёными глазами.         — Неотложное… — Гермиона нахмурилась, а потом вспомнила свою давешнюю отговорку и быстро проговорила: — Ничего интересного, даже нет смысла обсуждать.         — Что обсуждать? — тут же встрепенулся Джеймс.         — Работу, — отрезала Джинни и поинтересовалась: — Джеймс, ты не разучился пользоваться часами?         — Я понял, — тут же подскочил он, тыкая в плечо Ала, и они вдвоём исчезли из столовой: спорить с Джинни по поводу режима было бесполезно и даже опасно.         — Так в чём дело? — спросила Гермиона, когда за детьми закрылась дверь. Джинни взмахнула палочкой, создавая завесу против подслушивания.         — Мы взяли в Министерстве парня… — сказала она медленно, — с совершенно вычищенной памятью и одним единственным сообщением, которое он повторяет раз за разом. Его дело ведёт не Аврорат, так что у меня полномочий нет, а ДМП не хочет привлекать тебя или любого другого внештатного специалиста к расследованию.       Гермиона нахмурилась:         — В таком случае, это меня не интересует. Я не стану гоняться за делами ДМП, это им нужна моя помощь, а не мне — их задания. И если они предпочитают возиться сами…         — Постой, — прервала её Джинни. — Я тебе просто скажу, что нашли при этом парне и что он повторяет, а потом ты повторишь, что не желаешь в этом участвовать, идёт?       Гермиона почувствовала, что у неё по позвоночнику прошёл холодок. Она готова была поставить сотню галеонов против кната, что ей очень, очень сильно не понравится то, что скажет Джинни.         — У него была книга, та самая. «Мальчик, который выжил». И он говорит: «Игра началась».         — Книгу изъяли из обращения восемь лет назад, — проговорила Гермиона, едва заставляя губы шевелиться. — Тираж был уничтожен.         — Очевидно, не до конца.       Только два человека на памяти Гермионы любили это слово — «игра». Шерлок и Джим Брук. И едва ли гениальный детектив решил пошутить над Министерством Магии.         — Это ведь он, да? — спросил Гарри, и его яркие глаза потемнели. — Джим?         — Он снова в игре. Но теперь у него другие партнёры — я так думала, — Гермиона поднялась на ноги. — Мне нужно осмотреть того парня. Кто бы ни помогал Бруку, он вряд ли вычистил парню всю память, скорее — просто заблокировал, создал эффект чистого листа. Его трудно снять, но это возможно. Надо понять, как он пересёкся с Бруком и…         — Я попробую получить разрешение, — сказала Джинни. — Но думаю, что есть более простой путь.         — В смысле?         — Зайди к Кингсли. Тебе он не откажет.         — Исключено, — отрезала Гермиона. — Наши дела закончены, а если я обращусь к нему с просьбой, он непременно ввяжет меня…         — В расследование, — Джинни поднялась, гневно взметнув рыжей гривой, — разумеется. А ты хочешь от него сбежать? Это Брук, напоминаю, тот самый, который…         — Не надо говорить, что он сделал! — резко сказала Гермиона.         — Надо. Ты спряталась в свою скорлупу, подруга. В сожаления. А ты не единственная, кому было тяжело. И тяжело до сих пор. Я потеряла брата, а Гарри — лучшего друга. Но мы не бегаем от реальности.         — А я бегаю? — Гермиона тоже встала из-за стола и крепко сжала руки в кулаки.         — Бегаешь.         — Хватит! — оборвал их обеих Гарри, и вовремя — по комнате уже начали носиться первые всплески стихийной магии. — Хватит, девочки, — он поднялся, положил руку жене за плечо и чуть приобнял её. — Мы переживаем по-разному. Гермиона отрешается от боли, и это её право. Гермиона, — он перевёл на неё взгляд, — ты не обязана влезать в то, что тебе неприятно. И никто, — он сделал ударение на этом слове, — не станет тебя за это осуждать.         — Обязана, Гарри, — Гермиона улыбнулась, — Джинни права. Я спряталась. Дувр, Французская Академия, частные заказы. Рон не понял бы этого никогда.       Никто не ответил, и показалось на минуту, что рыжий солнечный Рон где-то рядом, возле них: в пламени камина привиделась его огненная вихрастая макушка, в тёмном оконном стекле — белозубая улыбка, в полированном боке заварочного чайника — карие счастливые глаза.         — Я отправлю Кингсли патронуса и договорюсь о встрече, — произнесла Гермиона спустя несколько минут тишины. — Ты права, будет лучше, если я приму участие в расследовании этого случая. Если Брук действительно снова интересуется волшебным миром, его нужно остановить, и у меня шансов больше, чем у других.       Невысказанным, но понятым осталось: «И я никому не отдам право уничтожить его».       Кингсли согласился принять её сразу же, похоже, сдвинув все свои многочисленные дела и встречи. Они не виделись давно — лет пять точно. Министр немного располнел, а в кудрявых чёрных волосах появились перья седины. В целом же он был всё тем же Кингсли — в той же тёмной рабочей мантии, покроем напоминавшей мантию аврора, с тем же лучистым живым взглядом. Он встретил Гермиону, как старого друга, заключил в объятия вопреки всем правилам приличия и разразился пространной речью о том, как счастлив её видеть. Гермиона отвечала улыбкой и сдержанными кивками — пожалуй, холодное: «Как поживаете? Чаю?», — понравилось бы ей больше, но Министр никогда не был сторонником британского этикета.       Наконец, когда с приветствиями и восторгами было покончено, Кингсли нахмурил брови и очень твёрдо, сразу перестав походить на доброго дядюшку, спросил:         — Что случилось?         — Парень со стёртой памятью и той книгой. Дело забрали в ДМП. Он мне нужен, — коротко ответила Гермиона.         — Зачем тебе? — вопрос был задан так искренне, что только опыт общения с учёными помог Гермионе угадать подвох. Кингсли точно знал, зачем, но хотел услышать это от неё самой — чтобы предложить сделку. Восемь лет назад она, возможно, не представляла особой ценности для Министерства, но теперь как крупный специалист в области магии разума была крайне лакомым куском. И если раньше Кингсли пытался удержать её из дружеских чувств, то в этот раз он попытается посадить её на собственный шёлковый поводок для общего блага.       На поводок Гермиона не хотела, но данное самой себе слово было необходимо сдержать. Она найдёт Брука, а потом навсегда перевернёт свою страницу отношений с Министерством.         — Ты знаешь, Кингсли, — ответила она, — что мне нужен Брук. И я не сомневаюсь, что это его сова. Я не могу действовать напрямую, дело забрали в ДМП.         — Так что ты пришла ко мне за разрешением осмотреть этого парня? — понятливо кивнул министр. — Не вижу смысла. Дело Брука закрыто, этот парень может не иметь к нему никакого отношения. А если имеет, — улыбка, — то тебя это не может касаться. Прости, но ты уже не сотрудник ДМП. И если Департамент не привлёк тебя как внешнего эксперта, значит, в твоих услугах нет нужды. В любом случае, следить за ходом дела тебе бы никто не позволил, так зачем травить душу?       Прежняя Гермиона начала бы возмущаться и давить на дружеские чувства, на справедливость, в конце концов.         — Твои условия?         — О каких условиях может идти речь, — махнул рукой Кингсли, — я слишком дорожу твоим спокойствием, чтобы предлагать работу на Министерство.         — На должность я не соглашусь, сам знаешь, — как бы между делом заметила Гермиона.         — Сложные случаи, но есть и рутина. А ещё необходимость ставить ментальную защиту послам — утомительно. При твоей занятости — не знаю, станешь ли ты даже думать об этом, — тоже между делом произнёс министр.         — Но полномочия должны быть достаточно широкими, — она поймала взгляд Кингсли. — С доступом не только к текущим делам, но и, если понадобится, к архиву.         — Зачем тебе может понадобиться архив ДМП? — неплохо сыгранное удивление.         — ДМП? — Гермиона подняла бровь, — Весь архив, включая Мунго. Менталистика — тонкая материя, завязанная на многих сферах. Кто знает, что может мне понадобиться?         — И Майкрофт Холмс, — словно бы не в тему добавил Кингсли. — Или без архива.       — Идёт, — Гермиона первой протянула руку и скрепила договор рукопожатием.       Но увы, в тот же день осмотреть безымянного и беспамятного посланника Брука ей не дали: Кингсли сослался на какие-то формальности, и Гермиона не сумела его пересилить. Зато у неё было другое дело, менее важное в ходе расследования, но существенное — Нарцисса Малфой. По её подсчетам, пациентка уже должна была оправиться от прошлого чтения воспоминаний, и можно было продолжить работу. В прошлый раз она нашла три триггера и отработала два из них. Оставался третий — возможно, ключевой. Возможно, напротив, ключ ещё предстояло найти.       Патронусом Гермиона предупредила Малфоя о своём визите и аппарировала недалеко от мэнора.       Малфой встретил её у входа, галантно поклонился, даже попытался было, кажется, подать руку, но вовремя передумал, ограничившись замечанием о том, что она, Гермиона, отлично выглядит.       Гермиона с трудом подавила желание оглядеть себя в поисках каких-нибудь изъянов.         — Она всё в том же состоянии, — сообщил он, пропуская Гермиону в небольшую светлую комнату, насквозь пропитанную магией — похоже, Малфой позаботился о том, чтобы заменить все опасные предметы безвредными иллюзиями.       У Нарциссы были такие же пустые глаза, как и в прошлый раз, а на губах играла лёгкая потерянная улыбка. Гермиону она узнала — а потом заговорила с Люциусом.         — Я так беспокоюсь, дорогой, — произнесла она и рефлекторным жестом положила ладонь на плоский живот, защищая несуществующее дитя.       Гермиона присела рядом с ней на невысокий диванчик, осторожно, без палочки считала основные показатели, отметив лишь слегка замедленный пульс, а потом мягко проникла в её сознание, задавая посыл: «Ребёнок».       Она ожидала увидеть младенца Драко, но ошиблась. Снова был Люциус, собственнически прикасающийся к округлившемуся животу Нарциссы, была она сама, гордо и довольно разглядывающая себя в зеркале, а потом пришла боль, кроваво-красная, затяжная, остро-солёная. Нарцисса всхлипнула, и в её сознании воцарилась чернота. Ещё раз: «Ребёнок» — и тот же набор. Драко как ребёнка в её сознании не было, даже имени не звучало. На пробу Гермиона активировала триггер «Драко», и перед ней встал темноволосый улыбчивый парень лет пятнадцати. Память Нарциссы подсказала, что его зовут Драко Октавий, он учился на Гриффиндоре на два года младше Нарциссы. Но других людей с этим именем она не знала. Очевидно, она не помнит ничего с момента родов — боль, вероятнее всего, была именно от них.       Гермиона вышла наружу — женщина тяжело дышала, её зрачки расширились от боли и страха. Гермиона послала в её разум картину тихого пляжа, белого песка и едва различимых тёплых волн, успокаивая и убаюкивая.        — Ну, что? — спросил Драко нервно.       Гермиона нахмурилась. Амнезия Нарциссы была не механического, а исключительно эмоционального характера. Что-то причинило ей такую боль, что она заблокировала воспоминания о половине своей жизни. Но это не были сами роды — что-то произошло совсем недавно. Что-то, что напомнило Нарциссе то, что она испытала, когда рожала Драко… Кажется, верная мысль была где-то рядом, но для того, чтобы её сформулировать, сведений не хватало.       Будь она крепче и менее возбудимой, Гермиона попробовала бы прямой контакт с разумом, но пока это было слишком опасно.       Она наложила на Нарциссу лёгкие сонные чары и вывела Драко в коридор.         — Я пришлю тебе названия зелий, закажешь у проверенных зельеваров и будешь давать ей на протяжении пяти дней, схему пришлю. Одно — успокоительное, другое помогает очистить разум. В нашем случае это облегчит проникновение в сознание, сделает его менее болезненным.       Драко думал, что сказать, наконец, остановился на верном варианте:         — Спасибо, мастер.       Гермиона вернулась к себе домой — готовиться к завтрашней встрече с человеком, принёсшим послание от Джима.