Сферы влияния

      — Что ты здесь делаешь? — едва сумела выговорить Гермиона. Друг соскочил с подоконника и быстро проговорил:         — Извини за вторжение, просто я не был уверен, что ты меня пустишь, так что… вошёл сам.       Гермиона тряхнула головой и пробормотала:         — Знаешь, на секунду, когда я увидела тебя на подоконнике, я подумала…       Она замолчала, а Гарри недоуменно взлохматил волосы. Он не отличался способностью читать мысли, поэтому она была вынуждена закончить:         — Джим Брук часто сидел на подоконнике, я испугалась.       Гарри виновато опустил голову и сказал ещё раз:         — Извини.       Гермиона улыбнулась и задвинула непрошенные мысли поглубже. Гарри не был частым гостем в её доме, но она была рада его видеть — несмотря ни на что. Взмахом палочки она призвала чайник и чашки, Гарри уселся на диван, доставшийся Гермионе от прошлых владельцев квартиры, рыжеватый и потрёпанный, налил обе чашки и только после этого спросил:         — Ты в порядке?       Почему-то Гермиона сразу поняла, что он знает о произошедшем.         — Кто тебе рассказал?       На лице Гарри отразилось что-то похожее на смущение, сделавшее его очень похожим на того мальчишку, которого Гермиона очень хорошо помнила. От него давно ничего не осталось — наркотики или что-то другое сделали лицо целителя Поттера узким, длинным и излишне худым, в волосах уже виднелась седина, а пронзительные зелёные глаза потемнели и как будто потускнели. Но, неловко уставившись в пол, он стал похож на нескладного, доброго и отважного подростка, её лучшего друга, за которым она готова была идти без колебаний куда угодно. «Вместе с Роном», — не вовремя добавил противный голосок изнутри. И она согласилась с ним: «Вместе с Роном».       Мерлин, из них троих Рон был самым счастливым. Он так и остался молодым солнечным парнем, не ведающим сомнений и угрызений совести. Побег во время поисков крестражей был самым тяжёлым его преступлением. Ей и Гарри повезло меньше.       Гарри поднял голову и, чуть улыбнувшись, проговорил:         — Как насчёт небольшой прогулки? Выберемся в маггловский Лондон, покатаемся на «Глазе»?       Гермиона нахмурилась — это предложение было странным, а жизнерадостность друга выглядела едва ли естественной. Когда они в последний раз виделись, он был мрачен и зол, не на неё, а на собственную жизнь. И это было два или три месяца назад. И вот, он сидит здесь, как будто заходит к ней на чай каждые выходные.         — Гарри, — резко сказала она, — в чём дело?       Он изобразил удивление:         — Ни в чём. Я просто зову тебя погулять и развеяться.       Гермиона подошла к нему и достаточно бесцеремонно взяла за подбородок, Гарри было дёрнулся, но безуспешно. Его глаза за стеклами очков были совершенно здоровыми — зрачки обычного размера реагировали на свет, как и полагается, белки только по краям чуть покраснели, но не отливали болезненной желтизной.         — Эй! — он мотнул головой и все-таки вырвался. — Гермиона! Я ничего не принимал!       Он тяжело выдохнул и буркнул под нос:         — Это была плохая идея.       После чашки чая и короткой, но действенной угрозы применить легиллименцию Гарри рассказал о причинах вдруг нахлынувших дружеских чувств — и этот рассказ Гермионе совершенно не понравился.       — Ночью твой… не знаю, как его зовут, позвонил мне на мобильный телефон.         — Кто мой? — едва спросив, Гермиона и сама догадалась об ответе — потому что только одному человеку, после смерти Брука, могло бы прийти это в голову.         — Ты знаешь, — пожал плечами Гарри, подтверждая её догадку, — тот маггл. Он рассказал про вчерашнюю ночь и… Слушай, я и сам пришёл бы, если бы знал! — он раздражённо хлопнул себя по коленке, резко перестав походить на мальчика Гарри и превратившись в нервного, дёрганного и нездорового целителя Поттера, под носом и возле губ которого обозначились угрюмые складки. — Но я не знал. Твой… я всё ещё не знаю, как его зовут, сказал, что тебе нужно отвлечься и не быть одной.       — Зачем тебе телефон? — невнятно спросила она.         — Дурсли. Старуха Фигг. Приятели. Сигнал ловит плохо, в интернет выходить получается не всегда, но связь есть. Правда, этому человеку, — с нажимом заметил он, — я номера не давал.         — Ему и не нужно. Сомневаюсь, что в Британии есть хоть что-то, о чём он не осведомлён, — Гермиона подняла голову и подумала, что эти слова произносит совершенно таким же тоном, каким их произнёс бы сам Холмс.       Майкрофту ничего не стоило найти в базе данных нужный номер и по сигналу сети или ещё каким-нибудь техническим деталям определить, что он принадлежит именно Гарри — кажется, в Британии никто не мог иметь тайны от старшего Холмса. Но Гермиона не понимала другого — зачем было это грубое и бесцеремонное вмешательство? Гарри сказал, он позвонил ночью — скорее всего, сразу после того, как ушёл из гостиной. А ещё до этого он приехал за ней на Тасман-роуд, сам, без водителя.       Гермиона устало опустилась на диван рядом с Гарри и беспомощно уткнулась лбом в его костлявое жёсткое плечо. Поколебавшись, Гарри обнял её, погладил по голове и устроил подбородок у неё на макушке.       Минуты шли, а логическая цепочка так и не выстраивалась. Иди речь о другом человеке, Гермиона назвала бы эти поступки своеобразной заботой, и вчера ночью она почти примирилась с мыслью о том, что это была действительно забота. Но звонок Гарри — уже слишком.       Каждое действие и каждое слово Майкрофта Холмса имело двойной смысл — Гермиона привыкла к этому за годы вынужденного общения с ним. И она научилась эти смыслы разгадывать.         — Гермиона! — позвал её Гарри.       Она ничего не ответила, вслушиваясь в мерный стук его сердца, и он продолжил:         — Он прав, я говорю тебе как целитель. После такого стресса тебе необходимы положительные впечатления, иначе… — он сбился, а Гермиона вдруг подумала о том, что Гарри как никто другой знает, каково это — знать, что из-за тебя погибли люди. Он много лет винил себя в смертях тех, кто пал от руки Волдеморта — и Гермиона много лет твердила ему, что в этом нет его вины, что он сделал всё, что было в его силах. Почти то же самое, только совсем другими словами, говорил ей вчера Майкрофт. Возможно, у Холмса были свои причины играть в заботу, и позднее с ними придётся разобраться. Но сейчас Гермиона разрешила себе о них не думать.         — Значит, «Глаз»? — спросила она, поднимая голову и заставляя себя улыбнуться. Гарри ответил ей широкой мальчишеской улыбкой и кивнул:         — «Глаз».       Они не ограничились колесом обозрения — тем более, что оно оказалось ужасающе медленным, и почти половину всего времени пришлось любоваться на ремонт и стройку, а наверху Гермионе стало почему-то страшно. Они побывали у мадам Тюссо, и Гермиона едва удержала Гарри от оживления огромного зелёного антропоморфного существа, пытавшегося кого-то схватить, потом аппарировали к Букингемскому дворцу, но развода караула не застали, правда, честно постояли возле ограды и посочувствовали парням-гвардейцам в тяжёлых меховых шапках.       Сначала Гермионе было неловко — она не чувствовала никакого желания веселиться, среди толпы хохочущих детей, восторженных туристов и влюблённых парочек она ощущала себя древней старухой без капли жизни и радости.       Но Гарри был упрям, и вдруг, в какой-то момент, измазавшись в фисташковом мороженом, Гермиона поняла, что не просто смеётся, а искренне хохочет. Гарри неприлично заржал и ткнул в неё пальцем, и она в порыве ребячества мазнула начавшим таять зеленым пломбиром ему по лицу и с трудом выдавила сквозь душащий и почти истерический смех:         — Цвета Слизерина!       Гарри обиженно хрюкнул — и мороженое на его лице окрасилось в красный цвет. Магглы шарахались в сторону, но без злобы или настороженности, а с добрыми улыбками. Магию они не заметили, видели только двух дурачащихся взрослых. Наверное, их принимали за влюблённых — это было совершенно не важно.       Когда мороженое начало подсыхать липкой коркой, Гермиона сумела успокоиться и беспалочковым заклинанием очистила и себя, и Гарри. Он шумно выдохнул, запустил пальцы в волосы и сказал:         — Тебе идёт смеяться.       Начало темнеть, и Гарри, не слушая возражений, перенёс их на сияющую огнями Пикадилли, полную художников, музыкантов и зевак. Лондон Гермионы был тихим, величественным и древним, а Лондон Гарри рассыпался разноцветными мозаичными осколками, как картинка в калейдоскопе.         — Смотри! — Гарри ткнул пальцем куда-то в сторону, и Гермиона увидела огромное здание, напомнившее (нет, нельзя было позволить воспоминаниям отравить этот день!) магазин близнецов Уизли. — Я в детстве иногда таскал у Дадли пакетики «M&M’s». Это такие драже. Ничто в сравнении с «Берти Боттс», но…         — Я всё-таки магглорожденная, — напомнила Гермиона, и Гарри, осёкшись, фыркнул.         — Забыл. Джинни и детям всё нужно объяснять. Не только про «M&M’s» или «Сникерс», даже про «Битлз».       Он опустил голову и отвернулся, как будто засмотрелся на девчонку с разноцветными волосами, рисующую на влажном блестящем асфальте светящимися красками портрет Фредди Меркьюри.       Гермиона не рискнула его окликнуть и приблизилась к огромному стеклянной стене «Мира «M&M’s», прижалась носом к стеклу. Было ещё не поздно, и у стендов и витрин толпились дети и подростки. Звуки стали как будто тише, отступили, остались только картинки. Две девочки с одинаковыми розовыми рюкзаками, на которых нарисованы уже незнакомые Гермионе герои новых мультфильмов, рассматривают плюшевые игрушки. Трое мальчишек в школьной форме, в пиджаках и коротких бриджах, о чём-то яростно спорят у огромной стены, составленной из прозрачных колб, заполненных разноцветным драже — издалека кажется, что это сотни факультетских часов из Хогвартса. Скучающая девочка лет четырнадцати с нарочитым недовольством отмахивается от актёра в костюме красного драже — она уже совсем взрослая, ей всё это неинтересно, но её взгляд нет-нет обращается к полкам со сладостями.       Гарри сзади приобнял её за плечи, Гермиона вздрогнула и отвернулась от витрины.         — Зайдём? — широко, но уже не так искренне, как раньше, улыбнулся Гарри, но Гермиона покачала головой. Ей больше не хотелось веселиться, она устала и хотела только одного — оказаться дома, под тёплым одеялом, и спать, спать, спать до тех пор, пока не выспится окончательно.       На углу торгового центра мигала красным видеокамера — кто-то посчитал, что на одну милю в Лондоне таких камер как минимум четыре. По статистике Департамента магического правопорядка, их было куда больше — от пяти до восьми на милю. Полиция не имела доступа и к половине из них, что там, даже к трети — в отличие от спецслужб. Майкрофт Холмс, при желании, мог контролировать каждую камеру в стране, включая эту, которая сейчас чёрным и обманчиво-слепым глазом таращилась на них с Гарри.       Было странно и глупо думать, чтобы он вдруг решил уделить внимание именно ей, едва ли на Пикадилли сейчас происходило что-нибудь, заслуживающее его внимания, но всё-таки было неуютно.         — Что там? — спросил Гарри — он не заметил камеры, когда он начинал служить в Аврорате, они ещё не стали всеобщей проблемой, а целителю не было нужды от них прятаться.         — Ничего, — Гермиона волевым усилием отвела взгляд от камеры, но тут заметила движение. Корпус чуть наклонился вперёд, роняя с козырька несколько капель дождевой воды, а потом повернулся, обращая взор на выход из подземки.       Гермиона с трудом проглотила вязкую густую слюну и повернулась к Гарри. Он выглядел притихшим и чем-то удручённым. Возможно, думал о Джинни и об их браке — таком идеальном со стороны и таком тяжёлом изнутри.         — Я хочу развестись с Джинни, — словно вторя её мыслям, сказал Гарри. — Мальчики уже достаточно большие, они поймут. Лили только… тяжело это воспримет. Но мы по-прежнему будем видеться, и со временем она тоже…         — Гарри, — прервала его Гермиона, — ты ведь любишь Джинни. Помнишь, мы говорили с тобой, — она чуть замялась, подбирая слова.         — О нас? — Гарри грустно покачал головой. — Да, но ты правду тогда сказала — никто не знает, что могло бы быть.       Джинни и дети были теми якорями, которые — Гермиона верила, что это так! — удерживали Гарри на плаву эти годы, не допускали срывов. Если он останется один, он рано или поздно вернётся к наркотикам. Что до Джинни — почему-то о подруге Гермиона подумала не в первую очередь, — то ей развод разобьёт сердце, но не в метафорично-романтическом ключе, а в самом настоящем. Джинни жила своей семьёй, вернее, даже не так — она жила Гарри, дышала им с того момента, как впервые увидела.         — Она меня убивает, — проговорил Гарри, — прощением, заботой, всем, что делает. Ты не позволила бы мне и десятой доли того, что позволяет она. И, — Гермиона не видела его взгляда, но была уверена, что он сдерживает слёзы, — и моя мать не позволила бы. Знаешь, кого я видел в нас с Джинни?       Гарри мог бы этого не говорить, все вокруг повторяли, что они вдвоём — точно как ожившие Джеймс и Лили Поттер.         — А мой отец, — продолжил он, — не сделал бы и сотой доли того, что я делал.       Наверное, Гермиона ещё нашла бы какие-то слова — о Джинни или об ошибках, но воздух перед ними замерцал. Она быстро прошептала маскирующее заклятие — и вовремя. Мерцание стало отчётливей, и спустя секунду или две из него появился серебристый сверкающий гигант — внешне неуклюжий медведь-гризли. Маленькие глаза уставились на Гарри с пристальным вниманием, пасть раскрылась и пророкотала низким, хрипловатым голосом профессора Лонгботтома:         — Гарри, я нигде не могу тебя найти. Ты читал вечерний «Пророк»? Я назначил всему Отряду Дамблдора встречу после одиннадцати в «Кабаньей голове». Нам необходимо это обсудить.       Гермиона старым механическим движением опустила руку в карман, но, конечно, не нащупала там фальшивого галеона — монетка валялась где-то среди вещей, так и не разобранных после переезда из Дувра.         — Приходи, — почему-то жалобно закончил медведь и исчез.       Гарри вытащил из-за шиворота маленький мешочек, сунул в него руку и достал галеон, повернул — на ребре действительно светилась новая дата и новое время.         — Когда они поменяли управляющий объект? — зачем-то спросила Гермиона. Её заклинание позволяло назначать собрания только лидеру, Гарри.         — Они не меняли, — отозвался друг, — я отдал Невиллу свой ещё тогда, — не было нужды пояснять, когда именно. — Что в «Пророке»?       Было время, когда газету Гермиона выписывала и читала каждый день — тогда от её осведомленности зависели жизни. Потом она делала это по привычке, но со временем «Пророк» сменился научными журналами. Она не держала ежедневную газету в руках уже несколько лет — всё равно там не было новостей, способных её заинтересовать.         — Не знаю, — ответила она.       Гарри взял её за руку, готовясь переместиться куда-то, а Гермиона бросила взгляд на камеру видеонаблюдения — она всё также записывала людей, выходящих из метро.