Сферы влияния

В «Кабаньей голове» было темно, грязновато и мрачно, как и в то далёкое время, когда здесь впервые собрался «Отряд Дамблдора», маленький и, в сущности, смешной — не менее смешной, чем другая её, Гермионы, затея, ГАВНЭ в поддержку домашних эльфов. Что горстка школьников могла сделать с государственным устройством, со всеобщей несправедливостью или мировым злом? Горько было думать, что те школьники сделали куда больше, чем нынешние взрослые. Гермиона поддерживала связь далеко не со всеми бывшими боевыми товарищами — после смерти Рона видеть их стало больно, и она прекратила посещать общие сборы и праздники. Она не видела их такими, сидящими вокруг стола в трактире старика Аберфорта, уже очень давно. Гарри сбросил с них троих — себя, Гермионы и подхваченной по дороге Джинни — мантию-невидимку, и разговоры тут же стихли, а потом друзья бросились обнимать своего обожаемого предводителя, а с ним и Джинни. Гермиона сделала полшага в сторону — и оказалась избавлена от участия в этих нежных приветствиях. Только Луна подошла к ней, едва махнув Гарри рукой, прищурила свои огромные серые глаза и сказала задумчиво:  — То, что ты ищешь, у тебя за спиной. Главное, не забудь посмотреть. Гермиона удержалась от того, чтобы оглянуться, и с уверенностью в голосе ответила:  — Я ничего не теряла. Но спасибо. Луна улыбнулась, поправила прядь длинных, кажется, ни разу не стриженых волос, и заметила:  — Не обязательно терять, чтобы искать. В этот момент их окликнул Невилл — высокий, грузноватый, очень похожий на своего патронуса-медведя, и Луна обернулась к нему — что несказанно обрадовало Гермиону. Пророческие высказывания Луны с давних пор пугали её до мурашек по коже, а особенно страшно становилось оттого, что было очевидно — она не использует легиллименцию, однако видит человека насквозь, и заслониться от неё невозможно. Или же это нужно делать на принципиально ином уровне.  — Гермиона! — позвал Гарри, и она всё-таки подошла к общему столу, обменялась рукопожатием с Невиллом, кивнула Чжоу и её молчаливому спутнику, общим взмахом руки поприветствовала тех, с кем не встречалась уже многие годы: худую, похожую на загнанную лошадь Алисию, располневшего короткопалого Дениса Криви, улыбчивую розовощёкую Ханну и остальных. Ей ответили общим, доброжелательным:  — Привет, Гермиона. Гермиона чуть прикрыла глаза и, когда Невилл попросил у Аберфорта одиннадцать кружек сливочного пива, ей вдруг показалось, что она вот-вот услышит в общем гуле звонкий дуэт Фреда и Джорджа и вторящего им недавно сломавшимся до конца баском Рона.  — Друзья! — пророкотал Невилл, разговоры смолкли, и наваждение рассеялось. Гермиона открыла глаза. — Было бы здорово собраться, чтобы просто увидеть друг друга. Гермиона почти машинально вытащила из сумочки свежую газету, которую забрала с площади Гриммо и уже успела пролистать. Невилл заметил её движение и удовлетворенно покивал:  — Я знал, что ты уже в курсе, Гермиона. Поделишься? Она протянула номер остальным, и те, кто ещё не успел прочесть его, по очереди начали перелистывать помявшуюся бумагу. Когда Гермиона услышала сообщение Невилла, она испугалась, по-настоящему, и в газете ожидала найти всё, что угодно: новость о возрождении Волдеморта, сообщение о массовых смертях, преступлениях. Не ожидала только увидеть на первой полосе серебряную «В» на чёрном фоне и строгим шрифтом набранные слова: «Скончался Амос Диггори, верховный чародей Визенгамота. Вечная память». В сравнении с тем, к чему она готовилась, эта новость показалась почти что благом. И всё-таки она встревожила Невилла и остальных — и Гермиона догадывалась, почему. Будь она сильней, она сказала бы об этом Гарри и не пришла бы.  — Амос Диггори был тем, на кого мы могли положиться в грядущих выборах, —оправдывая ожидания Гермионы, произнес Невилл. — Пока он возглавлял Визенгамот, мы могли не бояться, — он перевёл взгляд на Гермиону, и ей стало вдруг неуютно, словно она была причиной смерти волшебника, — что созданный нами после победы мир окажется в неподходящих руках. Члены «Отряда Дамблдора» были с ним согласны и поддержали единым вздохом. Гермиона опустила глаза и сосредоточила внимание на поверхности выщербленного старого стола. Мерлина ради, она не хотела находиться здесь, не хотела слушать этого обсуждения. Она покончила с политикой, на этот раз навсегда, и не собиралась влезать в нее снова. С нее было довольно.  — Пока Диггори был жив, я мог смеяться, читая про выдвинувшего свою кандидатуру Малфоя, или Забини, или Гринграсса, — продолжил Невилл, — но теперь мне не смешно. Мы все пожертвовали слишком многим, чтобы спасти Британию от им подобных. На своём посту Диггори оставался «орденцем», человеком Дамблдора, борцом за справедливость и светлую магию. И в грядущих выборах Министра Магии он отдал бы свой решающий голос за либерала Тиверия Маклаггена или кого-то из бывших членов «Ордена Феникса». И тогда благополучному послевоенному мирку ничто не угрожало бы. Всего раз или два Гермиона думала о том, что Невилл — тот, каким он стал, — больше подходил на роль спасителя волшебного мира, чем Гарри. В нём не было надломленности, он не знал сомнений и не сомневался в том, что правильно. Едва ли он когда-нибудь притрагивался к наркотикам — даже выпившим его было трудно представить. И сейчас он говорил так, словно не сомневался — все присутствующие, если потребуется, пойдут за ним в бой, даже если биться было не с кем.  — Что ты предлагаешь? — спросила Гермиона куда резче, чем собиралась. На ней скрестились колючие взгляды, и она почувствовала их осуждение: не за этот вопрос, конечно, а за то, что была причастна к позорной отставке и аресту Кингсли, за то, что была замешана в его делах, замарана. Только Луна смотрела безмятежно и куда-то поверх её плеча, как, впрочем, и всегда — наверное, изучала мозгошмыгов.  — Делать то, что должно. В рамках закона или за его пределами. После того, что сделал Кингсли, Визенгамот с радостью выберет и в Верховные чародеи, и в Министры кого угодно из консерваторов, — жёстко ответил он, не сомневаясь, что его слова не вызовут возражений.  — И что? — повторила Гермиона, поднимаясь. — Пойдёшь на митинг, как делают магглы? Подкупишь редакцию «Пророка»? Убьёшь Малфоя? Они не понимали главного — эпоха злодеев прошла, а значит, минули и времена героев. Гермиона это уяснила слишком поздно, по горло провалившись в вонючую политическую жижу. Только на мгновение по лицу Невилла прошла тень сомнения, но тут же исчезла, и он сказал:  — Если потребуется, Гермиона. Гарри открыл было рот, и Гермиона почему-то понадеялась, что он сейчас тоже встанет и скажет спокойным тоном человека, который уже выиграл все свои войны: «И правда, ребята, давайте расходиться по домам. Или закажем пару бутылок старого «Огденского». Хватит с нас битв». Конечно, он не сказал, а запустил пятерню в волосы и проговорил:  — Я не допущу, чтобы Пожиратели смерти пришли к власти, — что было подхвачено дружным «ура». Гермиона с грохотом отодвинула табурет, и снова оказалась под прицелом взглядов.  — Простите, друзья, — сказала она, расправляя недавно трансфигурированную мантию, — но я не могу в этом участвовать. Джинни отвела глаза, Гарри принялся изучать стол, зато Невилл смотрел прямо и мрачно.  — Ты готова была пожертвовать жизнью, чтобы не позволить им уничтожить наш мир. А другие — Ремус, Фред и Джордж, Тонкс и десятки наших друзей погибли ради этого. Как изящно он объединил смерти Фреда и Джорджа! Тонко, почти незаметно. Он мог бы ещё добавить Рона, но, слава Мерлину, не сделал этого.  — Я не с вами, — ответила Гермиона тихо.  — В таком случае, — его пальцы сжались в кулак, но быстро расслабились — он оставался благородным гриффиндорцем, — тебе стоит уйти. Никто не попытался остановить её, никто даже не потребовал вернуть галеон. Гермиона вышла из-за стола, ещё раз поправила мантию и аппарировала в оглушающей тишине. Дома тоже было тихо, а ещё темно и пусто. Зажигать свет она не стала, просто забралась на подоконник с ногами и прижалась лбом к стеклу, вглядываясь в мутные из-за снова начинающегося дождя силуэты на улице. Раз или два её рука тянулась к палочке, а губы почти проговаривали: «Акцио, огневиски», но в голове звучал холодный голос Холмса: «Вы совершенно не умеете пить крепкий алкоголь», — кажется, он говорил как-то так? — и от желания выпить не оставалось и следа. Предсказуемо, спустя два или три часа в комнате с хлопком появился Гарри — Гермиона не сомневалась в том, что он придёт. То, что в нём осталось от справедливого Гарри Поттера, требовало объяснений.  — Они разочарованы, — проговорил он обиженно. Почему-то она так и думала. Гарри подошёл к окну, опёрся рукой о раму, нависая над Гермионой, и всё так же обиженно пробормотал:  — Гермиона, которую я знал, не ушла бы. В другое время этот упрёк её разъярил бы, но, кажется, в последние дни она исчерпала запасы душевных сил, и на эмоциональные реакции была не способна, поэтому просто ответила:  — Гарри, которого я знала, умер пятнадцать лет назад в вонючем наркопритоне. Он отшатнулся, и она почувствовала что-то похожее на постыдное удовольствие от осознания того, что сумела сделать ему больно. Кисловатая ядовитая волна прошла по телу, ударила голову, и Гермиона продолжила:  — А та Гермиона осталась с Роном в одной могиле, знаешь ли. С меня довольно политики. И если кресло министра каким-то чудом получит Малфой… — она выдохнула, — мне плевать. Гарри отошёл от окна, почти скрылся в темноте комнаты, и оттуда сказал:  — Я надеялся, что… — Гарри сделал долгую паузу, настолько долгую, что Гермиона уже хотела было переспросить, что он имел в виду, но он заговорил снова: — Что с ним тебе будет легче.  — С ним?  — С твоим… магглом. Несколько секунд смысл его слов не доходил до Гермионы, а потом стали понятны его прошлые оговорки, и в душе закипела ярость. Подумать, что её с Майкрофтом Холмсом могли связывать чувства — это было оскорбительно. Почти. А ещё очень глупо, потому что Майкрофт — не тот человек, который позволит себе подобную сентиментальную чушь.  — Меня и Майкрофта, — отчеканила она, — связывают сугубо деловые отношения. Ей даже трудно было объяснить, почему предположение Гарри, высказанное так уверенно и безапелляционно, настолько сильно её взбесило, но её начинало трясти. Лица Гарри видно не было, но тон из просто обиженного стал холодно-оскорбленным:  — Мне ты могла бы не врать. Я же не осуждаю тебя. Наоборот, этот Майкрофт тебе подходит… больше, чем Рон. И, тем более, чем я.  — Замолчи, — велела Гермиона и спрыгнула с подоконника. У неё начали чесаться ладони — магия буквально искрила, пытаясь вырваться из-под контроля. Гарри напрашивался на заклинание. Гарри действительно замолчал, виновато опустил голову, сцепил пальцы замком — и Гермиона пожалела о том, что вспылила. В конце концов, в самом его предположении не было ничего оскорбительного. А если учесть, при каких обстоятельствах он встречался с Майкрофтом, ошибка была простительна. Далёкому от политики Гарри тяжело представить, что существуют люди, стремящиеся к тотальному контролю над всем и всеми.  — Мне правда жаль, что ты не поможешь нам, — сказал Гарри после минутного размышления, — Но я настаивать не буду, учитывая все обстоятельства, — он не упомянул ни суда, ни обвинения, но намекнул на них весьма прозрачно.  — Даже если бы их не было, — зачем-то добавила Гермиона, — я бы отказалась. Мы уже попытались построить новый мир, и, как видишь, не преуспели. Как знать, может, какой-нибудь Забини или Гринграсс справятся лучше.  — Или Малфой? — поджал губы Гарри. Представить себе Драко Малфоя, облеченного реальной властью, было трудно, даже, пожалуй, немного смешно — он был для этого слишком мелким и слишком зависимым. Стань он министром, и страной править будет Нарцисса. Что-то внутри — та самая «правильная» Гермиона Грейнджер, если только от неё хоть что-то осталось, — противилось этой идее. Но настоящая Гермиона сказала вслух:  — Или Малфой, — потому что дала себе слово: никакой политики.  — Ты так не думаешь, — вздохнул Гарри, но без убежденности в голосе. Гермиона пристально вгляделась в его худое лицо и вдруг подумала о том, что ему тоже плевать на Министра магии и Визенгамот — все, что его интересует, это шанс вырваться из собственной надоевшей жизни, снова почувствовать себя национальным героем, тем самым Гарри Поттером, который одолел одного из самых опасных темных магов последнего столетия, а не посредственным целителем, мучительно борющимся с пристрастием к маггловским наркотикам. Хотелось сказать, что она не станет желать удачи, но это прозвучало бы жестоко, так что она промолчала. Гарри кашлянул и повел плечами, как будто замерз:  — Мне пора, наверное. Джинни ждёт. «Джинни, которая ещё не знает о скором разводе», — повисло в воздухе. Как знать, может, Джинни развод пойдёт на пользу. Она всю жизнь была зависима от Гарри, любила его не просто сильно, а даже как будто болезненно. Если она справится с разбитым сердцем — она справится, — то наконец-то начнёт жить для себя, а не для него.  — Пока, — неуверенно махнула она рукой. Гарри ответил похожим жестом и с тихим хлопком исчез, оставив Гермиону в пустой тёмной комнате. За окном продолжал накрапывать дождь, мелкие капли расчертили стекло узкими штрихами. Гермиона обняла себя за плечи и зажмурилась, отчаянно желая перестать думать, но внутренний монолог не прекращался, и болезненные темы: мёртвая Джейн, замыслившие политический переворот друзья, а ещё зачем-то Майкрофт, — крутились в сознании, как какой-то проклятый перпетуум-мобиле, причиняя физическую боль. Становилось душно, квартира как будто давила со всех сторон, стены словно ожили и начали сдвигаться к центру. Не открывая глаз, Гермиона резко крутанулась на одном месте и аппарировала прочь. Прохладный влажный воздух обжёг лёгкие, по коже тут же прошли мурашки, но сознание прояснилось. Она оказалась на севере Лондона, на окраине Ридженс-парка, глухого и тёмного в это время, без единого работающего фонаря (1). Проходить за живую изгородь не хотелось, и она неторопливо побрела вдоль неё, даже не пытаясь заклинанием защититься от холодных дождевых капель — наоборот, подняла голову и подставила под них лицо. Было неприятно, но странным образом успокаивало и очищало сознание. Только это было непривычное очищение — не попытка скрыться за толщей океанской воды, а предельное обнажение собственных мыслей. Первой из них была о Джейн. «Ты не виновата в её смерти», — мысленно очень твёрдо сказала сама себе Гермиона, но совершенно не поверила. Она была единственной, кто имел небольшой шанс спасти девочку, и она не смогла воспользоваться им — и всё, больше даже не о чем было говорить. Гермиона медленно опустила голову и сосредоточила взгляд на мелькающей под ногами мокрой плитке тротуара. «Самообвинение кажется людям очень выгодной стратегией ухода от действительности», — сказал ей вчера Майкрофт. Имел ли он в виду только Джейн — или что-то большее? Плитка была новой: идеальные квадратики, которые так удобно считать и по которым так сложно делать ровные шаги, всё время норовя поставить ступню точно в расстояние от щели до щели и из-за этого сбиваясь с шага. Ещё вчера утром Гермиону возмутило бы подобное нравоучение от Холмса, человека без души и сердца. Вот только прошлой ночью, говоря о своей сестре, он не был человеком без сердца. Он казался живым, и единственное его отличие от неё, Гермионы, было в том, что он не сломался. Её уничтожила смерть Рона и сознание своей вины, а он нашёл в себе силы жить, похоронив сестру. Возможно, дело было в Шерлоке, которому требовались помощь и поддержка. Гермиона очень точно помнила свою первую встречу с Майкрофтом, состоявшуюся задолго до того, как они начали играть в политику: в наркопритоне, где она искала Гарри, а он, толстый неповоротливый молодой человек в белоснежном костюме, приводил в чувство своего брата. Он выглядел так, словно точно знал, что делать — сколько раз он делал то же самое до того? И сколько раз — после? Гермиона запнулась о выщербинку в плитке, вздрогнула и остановилась — её мысли соскочили на Майкрофта, хотя она собиралась подумать совершенно о другом, разобраться, наконец, в собственной голове. Позади раздался гул мотора и шуршание колёс по асфальту. Гермиона нервно обернулась — мимо парка ехала чёрная машина, чуть освещая себе путь приглушёнными фарами. Сердце в груди пропустило удар, а горло сжалось от гнева — неужели она не могла просто погулять по Лондону, не попав под пристальное внимание старшего Холмса? Она сжала рукоятку палочки и приготовилась проклясть водителя или самого Холмса — любого, кто предложит ей сесть в мордредову машину. Мигнули фары, и машина тихо проехала мимо, а потом, ускорившись, скрылась за поворотом. Это был не Майкрофт или его люди, а просто припозднившийся водитель. Гермиона выдохнула, но совершенно не почувствовала облегчения, наоборот, в груди сжалось что-то, странным образом напоминающее обиду. Примечание (1) — занятная особенность английских парков — в них нет подсветки. Даже в крупнейших центральных лондонских, например, в Ридженс или в Гайд-парке. Ночью выглядит устрашающе.