Сферы влияния

Кабинет Майкрофта не изменился ни единой деталью, а сам Майкрофт, в обычном своем рабочем костюме стоявший у жарко растопленного камина и говоривший по телефону, настраивали на рабочий лад куда лучше, чем все аутотренинги. Мысли, бешено скакавшие в голове Гермионы, мгновенно унялись, она легким движением поправила ворот платья, трансфигурировала стул для посетителей в кресло и села, практически не вслушиваясь в его разговор. Тем не менее, до нее доносились: «не возникло», «разумеется» и «в течение месяца», — из чего следовало, что его миссия, в чём бы она ни заключалась, была выполнена успешно. Она успела полностью успокоиться и прокрутить в голове сценарий предстоящей беседы, когда Майкрофт завершил вызов, обернулся и улыбнулся ей той из своих улыбок, которая больше всего придавала ему сходство с живым человеком. Во имя здравого смысла, Гермиона предпочла бы привычный жутковатый оскал, но — да, Мерлин свидетель! — она была рада этой улыбке и мягкому:  — Добрый вечер, Гермиона.  — Добрый вечер, Майкрофт, — сказала она. — Извините за этот поздний визит. Надеюсь, ваша поездка была успешной.  — Весьма, — он наклонил голову, — что не сделало её более приятной. Я не люблю полевую работу… всех форматов.  — Почему? — Гермиона, в общем-то, знала ответ, но ей хотелось его услышать.  — Люди, — отозвался он в кои-то веки предсказуемо. — Не люблю их… суету.  — И глупость?  — И глупость. Достаточно того, что я вынужден общаться с премьер-министром и членами Кабинета. Это прозвучало достаточно оскорбительно и для министра, и для членов кабинета. Гермиона хмыкнула, но не была уверена в том, как стоит отреагировать, а Майкрофт, расположившись за столом, произнес:  — Полагаю, газеты вышли.  — И с впечатляющим фоторядом, заверяю вас, — ответила она, понимая, что ее лицо все-таки заливает мерзкая краска стыда. Пусть Майкрофт не видел фотографий — одно то, что он знал об их существовании, причиняло ей дискомфорт.  — Разумеется, — сказал он, внимательно оглядел ее, однозначно замечая пылающее лицо, и вдруг предложил: — Чаю? Гермиона кивнула. В этом было что-то стабильное: кабинет Майкрофта, портрет королевы Великобритании на стене, горящий камин и чай. Антураж не менялся — менялись люди, судьбы которых предстояло решить. Майкрофт нажал невидимую со стороны кнопку звонка, и ненадолго установилась тишина. Майкрофт перевел взгляд на огонь, а Гермиона как будто изучала дорогую раму королевского портрета, но боковым зрением невольно видела лицо своего собеседника. Возможно, это был обман зрения, но ей показалось, что тени вокруг глаз стали глубже, а контур скул — четче. В тот момент, когда беззвучная, незаметная горничная принесла поднос, Майкрофт шевельнулся и мгновенно, с реакцией, которой позавидовал бы квиддичный ловец, перехватил взгляд Гермионы, удержал, изучил — и только после этого отпустил. Во всяком случае, Гермиона с трудом сосредоточилась на чашке чая, и даже то, что на подносе вместо печенья сегодня были пирожные, не помогло ей вернуть восстановленное было спокойствие.  — Любопытным способом вы мне прислали сегодня сообщение, — проговорил Майкрофт. — Кажется, это была выдра?  — Патронус, — ответила Гермиона и добавила: — Личный помощник и защитник. У каждого свой… — этого Майкрофту более чем хватило, чтобы заметить:  — Похоже.  — Осторожностью? — уточнила она. Про себя добавила: «Или слабостью?» Во всяком случае, она была достаточно слабой, чтобы взяться за маленькую чайную ложечку, которой, конечно, не собиралась мешать сахар, и чуть крепче необходимого сдавить ручку.  — Сочетанием сильного ума и неразумной эмоциональности. Комплименты Майкрофта часто имели тонкую грань с оскорблениями. Но это всё-таки был комплимент, и он льстил больше, чем те слова, которые кто-либо другой мог бы адресовать её глазам, голосу или чему-то в этом роде. Гермиона ощутила что-то вроде смущения, но оно было не похоже на тот стыд, который она испытала, говоря о фотографиях, оно не жгло кислотой, а поднималось снизу вверх мягкой волной, так похожей на волны ее любимого океана. Она подняла глаза от чашки — и встретилась с Майкрофтом взглядом. Он смотрел, вопреки обыкновению, без холодности. Уже знакомым образом его зрачки расширились, заполняя почти всю льдисто-голубую радужку и оставляя видимым только узкий светлый контур. У Гермионы в горле встал ком, не давая вдохнуть, лёгкие сжало, как при аппарации, пальцы задрожали так сильно, что она была вынуждена стиснуть в них злосчастную ложечку. Губы Майкрофта были плотно сжаты, крылья крупного носа подрагивали. Медленно он перевёл взгляд на её пальцы, протянул руку через стол и едва ощутимо дотронулся до её запястья. Гермиона не могла пошевелиться, как будто её сковало цепенящее заклятие, и всё, что она чувствовала, было прикосновение Майкрофта. Он аккуратно разжал её пальцы, забрал ложку и как будто погладил ладонь, прежде чем откинуться назад на спинку кресла и сложить руки на коленях. Гермиона с трудом выдохнула. Взгляд Майкрофта оставался тёплым, но сделался совершенно нечитаемым, впрочем, Гермиона едва ли сумела бы прочесть сейчас даже раскрытую книгу, появись таковая у нее перед носом. Кожа в тех местах, где он дотрагивался, горела и словно бы пульсировала. Гермиона не видела, но была уверена, что на ней остались следы — какие-нибудь росчерки или символы. А потом он осторожно разорвал зрительный контакт. Положил себе на блюдце пирожное и спросил:  — Неужели вы никогда не любили сладкое? Даже в детстве?  — А вы без него жить не можете? — отозвалась она. Он рассмеялся, как если бы они играли в какую-нибудь глупую игру, и она выиграла раунд:  — Что ж, мы знакомы пятнадцать лет, не удивительно, что за это время вы узнали кое-что о моих вкусах, — и конечно, ему не было нужды договаривать очевидное: «…как и я о ваших».  — Пятнадцать лет — звучит пугающе, — сказала она искренне. Это пугало, потому что напоминало о том, что ей давно не двадцать. И даже не двадцать пять.  — Sed fugit interea fugit irreparabile tempus, — согласился Майкрофт, и у него, в отличие от многих знакомых Гермионы из научных кругов, латынь прозвучала очень естественно, без натужности. А потом Гермиона поняла, что краснеет снова, в который раз за вечер, потому что, вспомнив источник, она вспомнила и продолжение строк: «Singula dum capti circumvectamur amore», или, если переводить: «В то время как я, плененный любовью, задерживаю внимание на частностях». И она готова была держать пари на крупную сумму, что Майкрофт знал не только отдельную цитату про время, но и весь стих. «Но бежит между тем, бежит невозвратное время, Я же во власти любви по частностям всяким блуждаю» (1). Мерлин. Всемогущий.  — Вергилий, — сказала она.  — Волшебники учат латинских поэтов?  — Я готовилась к поступлению в Вайкомб Эбби (1) до того, как получила приглашение в Хогвартс. Латынь и французский были обязательным условием, — ей было приятно сказать об этом. Майкрофт кивнул, показывая, что оценил, и заметил спокойно:  — Я вам в некотором роде завидую, — и пояснил: — Я о сладком. «Ваша растерянность говорит о том, что вы так и не научились выстраивать достоверные сценарии развития событий», — вот что он хотел сказать. И, как бы пугающе это ни звучало, Гермиона подозревала, что сейчас он действительно этому завидует.  — Никогда не понимала, что люди находят в сладком, — ответила Гермиона. — Приторно, оседает на зубах, приедается. И вредно, — последнего, пожалуй, добавлять не стоило, но она тратила слишком много сил на то, чтобы держать себя в руках.  — Стимулирует работу ума, — пожал он плечами. — К тому же, я никогда не принимал концепции… — он замолчал, но не для подбора слов, а просто наслаждаясь паузой. Слова были подобраны давно — Гермиона это чувствовала. — Монашеского истязания плоти, которая так приятна моему брату. Сердце Гермионы пропустило пару ударов, прежде чем застучать снова.  — Страшно позволить плоти взять верх над разумом, — сказала она тихо. Майкрофт рассмеялся:  — Как я и отмечал, у вас много общего. Шерлок говорил как-то ровно то же самое.  — Думаете, он ошибается?  — Единственный способ преодолеть искушение… — Майкрофт тонко улыбнулся, и Гермиона эхом закончила:  — Поддаться ему. Оскар Уайлд. Вы так не считаете.  — Разумеется, — согласился он. — Я считаю, что лучший способ преодолеть искушение — не иметь искушений. К сожалению, иногда человеческая природа берёт своё, — он надкусил пирожное с явственным выражением удовольствия на лице. Гермиона уставилась на свои руки. Сладкое. Они говорили о сладком — и более ни о чём. Она едва ощутимо коснулась его разума, не пытаясь проникнуть, скорее опираясь на чужие ощущения, чтобы не утонуть в собственных. Верхний слой его мыслей был ровным и прохладным — таким, как будто он научился окклюменции.  — Пытаетесь прочесть мои мысли? — уточнил он без намёка на раздражение.  — Даже не думаю. Это прикосновение — не более. Проникновение вы бы почувствовали. И не было никаких сомнений в том, что ключевые слова — «прикосновение» и «проникновение» — Майкрофт вычленил. Их разделял письменный стол, на котором лежали ценнейшие документы во всей Британии, но что сталось бы, сдвинь Гермиона его левитацией в сторону? Не то, чтобы стол был существенной преградой — каких-нибудь пять футов. Можно наклониться и коснуться руки Майкрофта — со словами: «Не люблю оставаться в долгу». Он наверняка оценит. Это будет всего лишь частью игры, всё той же, интеллектуально-словесной, почти не выходящей на физический план. Будто в ответ Майкрофт задумчиво дотронулся до кольца на правой руке. Кажется, когда-то он надел его на мизинец, а теперь носил на четвёртом пальце — его руки сильно похудели. То, что он не снял его, говорило о многом — или же вовсе ни о чём. Простая привычка. И только это движение, мягкое касание — как намёк на то, что он позволяет себе некую… Гермиона прикусила губу. У нее было слово, которое описало бы это. «Привязанность». Поднявшись непринужденным движением, он подошел к камину и жестом пригласил Гермиону в кресло возле него. Приходилось признать, что это решение было куда изящнее левитации стола. Между ними по-прежнему было пять футов — только это были футы пустого пространства, теплого воздуха, нагретого жаром пламени.  — Почему огонь? — спросила она, предчувствуя ответ — вспомнила его вечно ледяные руки. Он вытянул вперед руку и пояснил:  — Сосудистая недостаточность. Руки всё время мерзнут. С безумной смелостью Гермиона кончиками пальцев коснулась тыльной стороны его ладони — тёплой. Она не успела отдёрнуть руку прежде, чем снова встретилась с Майкрофтом взглядом. И отвела её с трудом, чувствуя, как румянец заливает ее лицо. Майкрофт снова сцепил пальцы в замок и перевёл взгляд на огонь, снова улыбнулся и сказал:  — Что вы говорили о мистере Малфое? Если бы чашка с чаем не осталась на столе, Гермиона выронила бы — так у нее задрожали руки. Но чашки не было, и она не позволила себе потерять равновесие, хотя это смена темы была как удар под дых, резкий, короткий и точный.  — Я хотела обсудить с вами некоторые ходы по его… устранению, — ответила она и мысленно себе поаплодировала — сам Майкрофт не сказал бы это так веско и холодно.  — Вот как? — бровь взлетела вверх. — Впрочем, я предполагал нечто подобное, — он снова посмотрел на неё, и Гермиона вдруг поняла, что его зрачки оставались всё так же расширены — и голубая кайма едва различимо мерцала. — К сожалению, моих ресурсов хватает только на то, чтобы не позволять мистеру Малфою… заигрываться. «В противном случае, я бы его уже устранил», — подразумевалось.  — Мистер Малфой не только оскорбил меня, — сказала она, не отводя взгляда от этой мерцающей каймы и черпая в ней силы, — он показал, что новое Министерство будет закрывать глаза на злоупотребления аристократии.  — Достаточно естественная политика для консерваторов, — согласился Майкрофт таким тоном, что Гермиона на мгновение заподозрила его в сочувствии консерваторам. Учитывая, что он представлял власть лейбористов, это было немного дезориентирующе.  — Меня она не устраивает, — покачала головой Гермиона  — Снова политика? — уточнил он. Майкрофт задал верный вопрос, и он был тем вернее, чем меньше нравился Гермионе. Но она уже приняла решение. Малфой использовал «Амортенцию» не для того, чтобы удовлетворить давнее желание. И первое, не выпитое, приворотное зелье, и второе, сработавшее, были не ради физической близости с ней. И статьи в газетах и журналах вышли не для того, чтобы её уязвить. Это было начало игры — она не знала, какой, но готова была сыграть. «Мистер Малфой умён, но иногда почти по-женски эмоционален», — вдруг вспомнила она. Майкрофт редко удостаивал кого-либо эпитетом «умён». И вдруг его заслужил скользкий хорёк, жалкий и слабый? Почему? Что-то, похожее на догадку, блеснуло в мозгу Гермионы, но тут же пропало.  — Мне почему-то кажется, — сказала она, — что выборы Министра магии прошли не совсем так, как считает общественность. Я ошибаюсь? На лице Майкрофта возникла довольная улыбка — как будто она только что оправдала его ожидания.  — Магическое сообщество действует обособленно, — заметил он.  — Тем не менее, мистер Малфой нуждался в помощи — и получил ее, — то, что еще недавно было сомнением, превратилось в уверенность. — Несколько советов, немного информации… В душе поднялось разочарование. Ей было бы приятно, если бы Майкрофт опроверг ее слова, но он не собирался этого делать.  — А взамен?  — Полное неучастие в делах не-магического мира, — ответил он. Логично, но все равно неприятно. Это был тот случай, когда она хотела бы ошибиться. Некстати вспомнилось, что в день выборов в Визенгамоте Гарри пришел к ней совершенно пьяным, а потом вдруг появился Майкрофт. У него был весомый аргумент в виде книги, но, возможно, причина была другая. Гермиона мотнула головой — это уже походило на паранойю.  — Значит, вам выгодно, чтобы Забини и Малфой оставались на своих местах? — спросила она. Прежде чем ответить, Майкрофт съел кусочек пирожного, помолчал и сказал:  — Безусловно. Однако мистер Малфой показал себя ненадежным союзником, что полностью перечеркивает его… выгодность. Гермиона ждала продолжения, и оно последовало:  — Иначе говоря, завтра мои люди доставят вам файлы, в которых вы найдете всю необходимую информацию. Я не располагаю возможностями что бы то ни было сделать с ней, но вы, вероятно, найдете, как ее использовать, — и добавил: — Главное, учитывайте, что месть — плохой мотиватор для успешной работы.  — Я не буду мстить ему, — Гермиона покачала головой. — Я его уничтожу — это разные вещи.  — Я дам вам информацию, которой обладаю, — произнес Майкрофт после непродолжительных раздумий. — И вы сами решите, каким образом её использовать. Почему-то Гермиона думала, что Майкрофт захочет руководить планом и знать его в деталях. Впрочем, она вообще часто ошибалась в том, что касается Майкрофта Холмса. Ошиблась она и ещё раз — когда ожидала услышать привычное отстраненное: «Доброго вечера». Вместо этого, когда она встала и собралась аппарировать, Майкрофт тоже поднялся, сразу заставляя её вспомнить об их существенной разнице в росте. Наклонил голову и сказал:  — Благодарю вас за приятный вечер, Гермиона, — и протянул ей руку. В прошлый раз, каких-то несколько дней назад, его руки были прохладными, а в этот — по-настоящему теплыми. Он намеренно удержал её ладонь в своей, заставляя кровь, было остывшую, почти вскипеть в венах. Рукопожатие длилось очень долго, и Гермиона не готова была его разорвать. Совершенно сухими губами она ответила:  — И вас, — и добавила: — Майкрофт. При звуке своего имени он едва заметно хмыкнул и разжал пальцы. Гермиона аппарировала мгновенно. Её чуть пошатывало от усталости и от пережитых ощущений. Но, во всяком случае, с одной проблемой из списка она разобралась. И этой проблемой был не Малфой. Однозначно. Примечания: (1) — Вергилий, «Георгики». Слова «tempus fugit» («время бежит») — устойчивое выражение во многих языках, но часто забывают о лирическом контексте продолжения. Впрочем, сильно обольщаться не стоит: сами по себе «Георгики» — книга сугубо приземленная, представляющая собой набор советов земледельцу, рассуждений о сущности природы и прочем, и прочем. (2) — Wycombe Abbey School — элитная частная школа-пансион для девочек, действующая с конца XIX века Одна из самых престижных школ для девочек в Британии.