Сферы влияния

Когда они выбрались из подвала, Гарри уже улыбался и даже пытался шутить. Гермиона старалась не думать о том какой ценой ему даются эти шутки. Кикимеру было велено подать еды и тыквенного сока, и с полчаса разговора толком не было — Гарри ел почти молча, восстанавливая потраченные силы и, похоже, не чувствуя вкуса. Было уже за полночь, когда они расположились на подушках на полу в гостиной. Гарри закрыл глаза и растянулся во весь рост, Гермиона привычно обхватила руками колени.  — Ты ведь не с Новым годом пришла меня поздравить, да? — спросил он.  — Не совсем. Но это не так важно, и я… — она кашлянула, — Гарри, если ты хочешь поговорить об этом…  — Я не хочу говорить об этом, окей? Давай, рассказывай. Гермиона не стала настаивать. Позднее она еще вернется к этому вопросу.  — Я узнала кое-что о Малфое. Но не могу разобрать, что именно. Гарри заинтересованно поднял голову с подушки и посмотрел на Гермиону, явно предлагая продолжать. И тогда она рассказала все, разве что опуская детали своего визита в Шерринфорд и (разумеется) отношений с Майкрофтом. Гарри если и заметил, что она что-то недоговаривает, не стал акцентировать на этом внимание, а почесал в затылке, взъерошил волосы до боли знакомым жестом и уточнил:  — То есть, ему вообще не надо было тебя в это втягивать, да? Гермиона кивнула и добавила:  — Еще и… — задумалась, как объяснить, — еще и втянул странно. Они уже обсуждали это с Джинни, но она была далеко — в Норе, с детьми, а помощь Гермионе требовалась сейчас. Поэтому она повторила то, о чем уже говорила однажды:  — Его шантаж ни во что не вылился, не считая пары дурацких статей. В нем не было смысла.  — Разве что надавить на твоего Холмса, — заметил Гарри. — Шантажировать его твоей репутацией… Гермиона рассмеялась, правда, совсем невесело:  — Едва ли на Майкрофта это подействует, и, к тому же, откуда Малфой мог узнать, что… Гарри снова поднял голову с подушки, прищурился и уточнил:  — То есть, у вас все-таки что-то есть? Или будешь продолжать настаивать, что вы деловые партнеры?  — В любом случае, Малфой не мог об этом узнать, — Гермиона упрямо поджала губы. — И к тому же, шантажировать Майкрофта моими фотографиями… Да, было не очень приятно думать об этом, но Гермиона понимала, что, если против государственного секрета Малфой или другой шантажист поставит ее, Гермионы, репутацию, Майкрофт колебаться не станет. Возможно, иди речь о ее жизни, он задумался бы, но несколько пикантных фото не стоили того, чтобы ставить под угрозу выверенную партию.  — Он явно заинтересован в тебе, — сказал Гарри. — Если Малфой каким-то образом пронюхал об этом, он мог и попытаться…  — Но зачем? — следуя примеру друга, Гермиона тоже легла на ковер, поправила подушку и уставилась на потолочный плафон, где по красной ковровой дорожке шествовал черноволосый мужчина в роскошной парадной мантии, а волшебники и магические существа склонялись перед ним. Гарри, поймав направление ее взгляда, скривился:  — Блэковская мания величия. Я бы стер, но Кикимер кричит, что это историческая ценность, работа какого-то там мастера семнадцатого века. Оставил, чтобы не слушать его вопли. Гермиона не стала говорить, что как хозяин он мог в любой момент велеть домовику замолчать.  — Хорек умом особо никогда не блистал, — продолжил Гарри, — одни его дементоры на третьем курсе чего стоят, да и потом… Может, он занервничал и решил ускорить события? И наконец Гермиона озвучила свое главное сомнение:  — Знаешь, как Майкрофт охарактеризовал его? Очень умный, хитрый, изворотливый человек, достойный противник, разве что… — она осеклась.  — Разве что?.. — переспросил Гарри.  — Мерлин, так все проще… — она села, сцепила пальцы в замок. Гарри тоже поменял позу, напрягся. — Разве что чересчур, даже «по-женски» эмоционален. Гарри еще не понимал, это было видно по его нахмуренному лбу и поджатым губам, но для Гермионы стало очевидно все: и отношения с Джимом, и общение с Майкрофтом, и этот пресловутый ненужный шантаж.  — Я не понимаю.  — По-женски, Гарри, — повторила Гермиона. — Мы ведь знаем одного очень умного человека с фамилией Малфой. Я знаю, во всяком случае. Изворотливого, хитрого. И я знаю, что в то время, когда был еще жив Джим, она потеряла ребенка и была этим очень травмирована. Настолько, что забыла и лицо своего возлюбленного, и все обстоятельства их отношений, и даже сам факт выкидыша. Я лечила ее несколько месяцев, вернула почти все воспоминания, кроме воспоминаний об этих отношениях, но я думаю, они уже восстановились сами.  — Получается… — протянул Гарри медленно, — что Нарцисса пользуется оборотным зельем и выдает себя за сына, чтобы…  — Чтобы достичь двух целей — вернуть любимого мужчину и дать своему единственному сыну то, чего он хочет — власть и положение в обществе. Мерлин, это было просто и очевидно. Еще в тот момент, когда Майкрофт сказал про ум и женскую эмоциональность, можно было догадаться про оборотное зелье. И тогда выходит, что «Амортенцию» ей подливал настоящий Драко Малфой — либо чтобы помочь матери, но наверняка втайне от нее, либо по каким-то своим соображениям. Конечно, Нарцисса была в ярости — сын едва не разрушил ей всю тщательно отлаженную систему, поломал половину планов, подорвал расположение Майкрофта — и все ради того, чтобы унизить какую-то грязнокровку, которая давно не имела значения в британской политике.  — И что мы будем делать? — спросил Гарри решительно и энергично, будто сама мысль о том, чтобы что-то делать, приводила его в восторг.  — Мы… — протянула Гермиона, — мы сделаем так, что на первом собрании Визенгамота Малфоев уже не будет, и Забини придется одному разгребать все их махинации. Письмо Нарциссе было отправлено двенадцатого января, когда новогодняя лихорадка полностью схлынула. В это время, как и ожидалось, испортилась погода, зарядил нудный дождь со снегом, от которого так и веяло тоской и отчаяньем, как от дементора. Гермиона успела закончить доклад об обскурах, но мистер Кто, кажется, так пока его и не прочел. С Майкрофтом они виделись дважды. В первый раз Гермиона наговорила множество резкостей, в ярости от того, что он скрыл от нее интерес Малфоя к Бруку. Во второй они долго сидели у огня, и Майкрофт негромко с листа переводил сборник персидских сказок. После одной из них он сказал:  — История, которую Шерлок всегда ненавидел больше всего на свете. Она встречается в разных интерпретациях и на разных языках, хотя смысл ее все время тот же.  — Шерлоку не нравится идея о предопределенности смерти, да? Мне тоже.  — Все мы умрем, — заметил Майкрофт. Но почему-то больше в тот вечер не читал сказок. И Гермиона не была этим расстроена. Пожалуй, именно о той ночи после персидских сказок Гермиона думала, когда писала Нарциссе письмо. Ровный голос Майкрофта звучал где-то в отдалении, и от этого становилось спокойно, строчки безупречно-ровно ложились на бумагу, будто Майкрофт стоял рядом, и его присутствие придавало сил и уверенности. Нарцисса не замедлила с ответом, куртуазно поприветствовала Гермиону и предложила встречу на следующий день в «том замечательном кафе». Гермиона, разумеется, знала, о каком кафе идет речь — они с Нарциссой не раз встречались там годы назад. Кафе стояло на месте. Волшебный мир куда стабильнее, чем маггловский, и, вернувшись куда-нибудь спустя пятнадцать лет, можно было с уверенностью утверждать, что там будет все по-старому. Нарцисса была облачена в изумрудно-зеленую мантию, подбитую серебристым мехом. Ее белоснежные волосы удерживала изумрудная заколка, на тонких пальцах блестели тяжелые дорогие кольца. Она не выглядела на шестьдесят. Она вообще не выглядела на какой-то возраст — застывшая, безупречно-прекрасная снежная королева, над которой время не имеет власти.  — Гермиона, дорогая! — произнесла она ласково.  — Нарцисса, добрый день, — содрогаясь от смешанных чувств, Гермиона позволила ей прикоснуться щекой к своей щеке в имитации дружеского поцелуя, улыбнулась и села за столик напротив. Официант принес кофе и сладости, Нарцисса некоторое время говорила о погоде, и Гермиона поддерживала эту беседу, ощущая, как заколотившееся было от волнения сердце постепенно выверяет свой темп. Не было нужды бояться. Эта партия уже выиграна. Гермиона уже победила, хотя фигуры еще даже не расставлены. Интересно, Майкрофт всегда играет так? Когда был выпит кофе, Нарцисса спросила внимательно:  — Так что за дело у вас, дорогая? Гермиона положила руки на стол — они не дрожали.  — Я могла бы сказать, что возмущена выходкой Драко с приворотным зельем и глупой, бездарной попыткой шантажа. Нарцисса блеснула внимательными глазами:  — Но вы здесь не за этим.  — Конечно, нет, — покачала головой Гермиона, открыла сумочку и достала из нее фотографию, которая, кажется, обжигала пальцы. Нарцисса протянула руку, взяла фотографию — и ее пальцы мелко, дробно задрожали.  — Джеймс Брук, он же Джим Мориарти, он же Ричард Брук, и один Мерлин знает, какие имена он носил еще. Как вы его называли? Губы Нарциссы побелели, но она еще держалась, в глазах стояли слезы, но они еще не пролились.  — Джим. Джим Брук — так я его знала. Имя Мориарти услышала уже позднее. Это его… зловещий псевдоним.  — Вроде Волдеморта, — спокойно согласилась Гермиона, — да, думаю, он вдохновлялся этой историей.  — Он обожал ее. Мог слушать бесконечно, — губы раздвинулись в болезненной улыбке.  — Вас не смущало, что он маггл? Вы ведь таких как он никогда за ровню не считали. Она тихо рассмеялась:  — Он больше, чем просто маггл. Больше, чем волшебник. Его кровь грязнее Темзы, но стоит для меня дороже галлонов чистой крови. Я заплачу вам тысячи галеонов, Гермиона, отдам золотом по весу, если вы скажете, где он. Слезы высохли, теперь ее глаза пылали страстью, и она чем-то — не чертами, а чем-то более неуловимым — стала похожа на жуткий портрет миссис Блэк на Площади Гриммо. Гермиона произнесла:  — Я знаю о нем больше, чем кто-либо в мире. Я знаю каждый его шаг, каждую его мысль, — Нарцисса тихо всхлипнула, пальцы крепче сжали фотографию. — Но сначала… проясните мне несколько сомнительных моментов. Мгновение, кажется, женщина собиралась отказаться, потребовать правды о Бруке прямо сейчас, но сдержалась, положила фото и произнесла:  — Задавайте вопросы, Гермиона.  — Как вы встретились? Она изящно повела хрупкими плечами:  — Случайно. Для меня, разумеется. Он меня караулил. Я едва не запустила в него «Круциатусом», но не смогла. Не думаю, что кто-то на моем месте смог бы, — ее взгляд затуманился. — Не считайте меня глупой, Гермиона, я знаю, что он чудовище. Но это, кажется, у нас семейное — любить монстров. Только Анди избежала этой участи. Белла любила Темного лорда. Страстно, самозабвенно и безответно. Он едва ли это замечал. Мне повезло больше.  — Что произошло в тот день, когда вы… — профессиональная этика, вернее, ее ошметки помешали ей договорить, но Нарцисса закончила за нее спокойно:  — Потеряла ребенка? Беременность с самого начала была риском, я уже не молода, и у меня слабое здоровье. Меня осматривал лекарь Джима, когда все произошло. Моя магия вступила в конфликт с магией ребенка, связь с плодом разорвалась. Я была в ярости, в отчаянии — и не сдержалась. Но я не могла навредить моему Джиму, поэтому вся сила обрушилась на лекаря. Когда я поняла, что делаю, было уже поздно, его разум был выжжен дочиста, но Джим, — она покачала головой, — не был расстроен. Он сказал, что найдет ему применение. Осознание произошедшего накрыло меня позднее, спустя несколько дней. Дальше вы знаете. Прошло несколько месяцев, пока я все вспомнила, и к тому моменту Джим исчез. Гермиона опустила голову. Идя сюда, она думала, что почувствует удовлетворение от того, что уничтожит Нарциссу и, вместе с ней, ее безвольного зависимого сынка, но сейчас ей было просто больно.  — Он попал под арест, вы знаете?  — Я знаю, что с ним делали страшные вещи, чтобы узнать его секреты. Знаю о суде. После этого — ничего. Единственная моя зацепка — Шерринфорд, может, лаборатория, а может — тюрьма.  — Я видела его на следующий день после суда, — сказала Гермиона, — и знаю, что в Шерринфорде его нет. Он мертв, Нарцисса. Безупречно-ровная спина сгорбилась, словно из нее вырвали позвоночник. Лицо исказилось. Рот некрасиво открылся, но из него не вырвалось ни звука. Рука заскребла ногтями по столу.  — Неправда, — проскрипела Нарцисса.  — Я была там. Видела тело. Он вышиб себе мозги выстрелом из пистолета, потому что ему было слишком скучно жить. И если хотите, я дам вам воспоминания. Нарцисса тяжело подняла голову. За несколько мгновений она постарела. Больше она не походила на снежную королеву — просто на молодящуюся старуху в дорогом наряде.  — Чего вы хотите взамен?  — Я поклянусь, что владею этими воспоминаниями и что они правдивы. Взамен вы… Поклянетесь не вмешиваться в магическую или британскую политику, лично или через других людей, и… — она сделала паузу, — вы дадите мне гарантию неприкосновенности Майкрофта Холмса и его семьи. И в этот момент Нарцисса расхохоталась — страшно, как хохотала ее сестра, вырезая на коже Гермионы слово «Грязнокровка». Потом она наклонилась через стол.  — Я поклянусь. Но вам лучше знать, дорогая. Когда мой безмозглый сыночек раздобыл ваши фотографии, я предложила их мистеру Майкрофту Холмсу, — это имя она произнесла с ядовитой злобой, — принесла их в конверте, позволила рассмотреть. И он рассматривал, не прятал глаза. А потом сказал, что, если это удовлетворит мои амбиции, я могу напечатать их на постерах и оклеить ими весь Лондон, включая подземку — будет все равно лучше бездарной рекламы. И швырнул их мне в лицо. Гермиона не знала, чего именно хотела добиться этим Нарцисса, но если она хотела всадить ей в сердце нож и пару раз повернуть его в открытой ране, то у нее получилось.  — Он политик, вот и все, — одними губами произнесла Гермиона, и на долю секунды прочла в глазах Нарциссы не злобу, не ненависть, а сочувствие. А потом они переплели пальцы, достали палочки, и магия скрепила слова клятв.