«И снова мне тебя не хватает, твоего совета и доброй улыбки. Никто не поддержит меня так же. Мне труднее без тебя, а говорят, что со временем становится легче. Почему же я не одна из них? Почему слёз на подушке остаётся больше? Почему ты так далеко от меня? И почему я виню тебя в том, что ты не рядом? Не могу перестать рыдать, думать о тебе. Что же мне сделать, чтобы стать такой же сильной, как ты? Я на распутье. И мне нужен ты. Пожалуйста, помоги. Сделай уже что-нибудь. Слишком трудно принять решение, когда тебя нет рядом. Будь со мной. Не оставляй сейчас, я не готова. Я всё ещё люблю тебя».
Возможно ли, что всё в этой жизни должно случиться именно так? И нет никакого другого пути, выбора? Может, не существует никаких других путей, и всё решено? Может ли быть по-другому? Что произошло бы со всеми, кто рядом с Киви, если в тот самый день её не спас Бен? И как бы обернулась жизнь Эйдена? Какова была бы его реакция, если бы с ней что-то случилось? Может, он не узнал бы никогда. Может, он узнал бы, но ничего не сделал. Может, Эйден сразу же ринулся бы туда, в больницу, нарушая все правила больничного покоя, узнавая, что и как произошло. Но мы никогда об этом не узнаем, потому что в тот день всё случилось абсолютно по-другому и, скорее всего, к лучшему. Эд проснулся около шести вечера, в горле было так сухо, подобно пустыне без единой капли воды, и даже все кактусы, которые могли бы там быть, давно засохли без влаги. Он поморщился то ли от противного осадка на языке, то ли от жжения нёба. Эд попытался полностью проснуться, быстро моргая и делая пару резких движений. В памяти оставались обрывки его последнего разговора с Руффи. Удивительно, но на тот момент он был почти трезв, поэтому не сказал ничего лишнего, как ему казалось. Кажется, он сказал ей пойти к Мейсону. Интересно, она пошла? Или испугалась и пошла домой, как всегда, задрав нос и горделиво хмыкнув, словно Гермиона Грейнджер, хотя в школе была на неё похожа лишь слегка. Руффи не была лучшей по успеваемости, конечно, не была. Лучшим всегда был Эйден Урс, Руффи хватало третьего или четвёртого места, она ни с кем не сравнивала свой табель, была выше этого. Эйдена часто раздражало её отношение, может, сам он тоже не сравнивал ни с кем оценки, заведомо зная о своём среднем балле, и на каком он месте (на первом), но Руффи, по его мнению, нужно было всегда подтягивать оценки. Она раздражала не только потому, что слишком легко относилась к учёбе, но и из-за своего высокомерия, ведь Руффи цеплялась к словам больше, чем кто-либо. При этом она прогуливала почти все мероприятия, не ходила на кучу уроков, сохраняя репутацию человека, который может нормально написать самостоятельную, не зубря учебник. Или ему так только казалось. Сам он тоже ничего никогда не учил, но при этом посвящал всё свободное время школе, ему трудно было выкинуть из памяти формулы по физике или даты по истории просто потому, что он жил в этом мире. А Руффи с успехом избегала этого мира. Но, к великому несчастью, Эйден никогда бы не признал, что завидовал этой свободной девице. Наоборот, такая жизнь, как у неё, казалась ему скучной. И всё-таки у Руффи было кое-что своё в школе, от чего Урс был очень далёк. Она писала статьи в школьную газету, обычно как-то заочно получала своё задание, а на уроках литературы часто вдохновлялась чем-то и начинала писать статью. Конечно, по воле судьбы, Эйден знал про эту её часть жизни, очень даже хорошо знал, и она не восхищала его, как и всё остальное. Ведь девушка могла серьёзно этим заняться, стать хотя бы официальным членом этой газеты, но она бы прогуливала все собрания, как и всё на свете, поэтому Урс не уважал её. Он считал, что в университет Руффи не поступила по той же причине. Не секрет, что Эйден думал об этом. Для него всегда было загадкой её поведение и, как на любую загадку, ему хотелось получить ответ. Скорее дело было в них, Киви и Эйден были интересны друг другу, но были слишком увлечены самостоятельными, спорами и ненавистью, вместо того, чтобы нормально относиться друг к другу. Они могли не сидеть хотя бы так близко в классе, но оба, как они говорили, любили свои парты и других мест им не надо. Многие думали, что их отношения приобретают характер скорее некого очарования, чем плод истинной ненависти. Те, кто ненавидят, не пускают в свою жизнь, а жизни тех двоих очень часто сталкивались и даже переплетались не раз, тогда к чему был весь это фарс? В чём всё-таки секрет Эйдена и Киви? В чём секрет её резкости и сарказма? В чём секрет его чёрствости и придумывания прозвищ? Они оба считали всё очевидным в их отношениях, не видели нависающих вопросов, не придавали значения шёпоту за их спинами, а ведь в их отношениях было немало загадок, которые многим казались интересными. Но, увы, Эйден и Киви ― это всего лишь люди, учившиеся в одной школе, а не Анджелина и Бред, поэтому никто не искал ответов, а школьная пора быстро забылась, как для них, так и для других.***
― Я тут, ― в квартиру Мейсона зашёл Эйден. Выглядел он не так ужасно, как утром, Киви тут же сравнила с тем, что видела тогда и сейчас. Да, теперь можно было с ним даже нормально разговаривать. Удивительно, но от Эйдена пахло только ментолом, разве что, был ещё слабый запах туалетной воды. Он лишь секунду потратил, чтобы взглянуть на Киви, а затем всё время смотрел на своего брата. ― Говорил же, ― начал Мейсон, ― если он сказал «через пару часов», то раньше, чем через восемь, он не появится. ― Действительно, ― слабо подтвердила Киви, всматриваясь в черты лица Эйдена, который до сих пор не поднимал на неё глаз. ― Ближе к делу, сразу пойдём в студию? ― Эйден посмотрел на Мейсона, как будто он командовал парадом. ― На самом деле, у меня планы, поэтому сам решай. Расскажешь всё позже, ― Мейсон рассеяно пожал плечами, будто бы он только что придумал эти дела, а затем сразу же схватил куртку и, на удивление, быстро покинул помещение. Остались только Киви и Эйден. Наконец, он взглянул на неё, а в самих глазах читалось сожаление вперемешку с отвращением, словно он пожалел об этой затее три раза. И ладно бы Киви не заметила этого взгляда, но на этом деле она уже съела собаку, захотелось тут же уйти и ничего не делать. ― Я могу пойти домой, если ты передумал, ― сказала Киви. Она и расстроилась, и обрадовалась, потом снова огорчилась. Сначала ей стало самой противно, ведь потом придётся работать с Эйденом, если всё получится. А он явно не оценил бы её таланты по достоинству, даже если бы те были. Радость вызвало облегчение, что сейчас Эйден передумал, и ей не нужно будет позориться, не нужно с ним видеться. Огорчением стало то, что не она поставила на этом точку, и Эйден до сих пор мешал её с грязью. Выглядело так, как словно она ему не подходит, а не он ей. И это была большая разница. Разница для Киви. ― Что за глупости? Ничего не изменилось, ― ответил он холодно, но с толикой нервности в голосе, будто Киви, а для него Руффи, его раздражала одним своим видом. ― Но ты так посмотрел... ― хотела она высказаться. ― Я всегда так на тебя смотрю, ― не дал он закончить, ― если ты не заметила. ― Зачем тебе работать с человеком, которого ты ненавидишь? ― Киви сузила глаза и развела руками, переходя на тон повыше. ― Ты слишком жалкая, чтобы тебя ненавидеть, ― ядовито прыснул Эйден, прошипев последнее слово через зубы. ― Эйден, ― яростно начала Киви. ― Эд. ― Заткнись! ― вырвалось у неё. ― Ты постоянно подливаешь масло в огонь, что теперь я сделала не так? Может, я пришла и отдала тебе зажигалку? Или согласилась попробовать помочь твоей группе? Ох, нет, наверно, ты просто не можешь перенести хорошие поступки, они же, как рак для Сатаны. Надо было сразу догадаться. Эйден выслушал её проповедь, но в это время накапливалась его злость, а ноздри с каждым вздохом расширялись сильнее из-за злобы. ― Нет, просто Киви Руффало не может прожить в стабильном мире ни одного дня. Меня бесит твоя безответственность, бесит твой тупой характер, который не видит рамок. Что вообще для тебя важно? Такое существует? ― А-а-а, ― язвительно протянула Киви. ― Значит, я не могу жить в стабильности. Да ты меня пять лет не видел, откуда тебе знать?! ― Оттуда! ― Эйден показал рукой куда-то в воздух. Они уже в открытую кричали друг на друга, как это было в школьные годы. ― Ты не училась в университете, у тебя нет работы, ты в другом городе. Тебе не кажется, что в этом есть некая пропасть над твоей жизнью, или я ошибаюсь? ― Ладно, ― злобно ответила Киви, ― тогда зачем ты меня позвал, если так думаешь? ― Просто я понял, что если ты и вступишь в группу, то снова начнутся эти прогулы, отмазки, а в самом конце ты скажешь, что это не твоё, и уйдешь. Вот как всё это будет, ― расписал Эйден, а затем присел. Киви замолчала, она не знала, что ему сказать, да и надо ли было вообще. Слова-то у неё были, это же Киви Руффало, а вот смысл их говорить почти отсутствовал. ― А ты, ― и любое «почти» обычно даёт гарантию, ― ты сам-то лучше? Я знаю, что ты тоже не учился в университете, ― Эйден поднял на неё глаза, полные ещё большей злобы, чем до этого. ― Есть, что сказать, Эйден? ― Эд. ― Плевать. Мне кажется, что мне плевать, и этому стулу тоже, ― Киви указала на названный предмет, ― и всем на свете тоже плевать, Эйден Урс, потому что в моих глазах ты тот же Эйден. ― А ты та же маленькая пискля, которая не способна ни на что. ― Да, боже, Эйден, ― он промолчал, ― зачем я тут тогда? Ты сам меня сюда притащил, ответь мне, ответь себе, что я тут делаю? ― она сложила руки у груди, ожидая ответа с приподнятыми бровями и немалым возмущением и любопытством. ― Наверно, потому что со школьной скамьи безумно влюблён в тебя, Руффи, хочу, чтобы ты была рядом, ― саркастично произнёс он, намекая, что это последняя причина, которая могла бы быть. ― Ой, не то. Потому что мне нужен человек в группу, но я совсем забыл о том, что у тебя ветер в голове. ― Ты же сам сказал, что тебе нужен «ветер», ― вставила Киви, почти крича. ― «Воздух», а не «ветер», тупица! ― огрызнулся он, резко поднимаясь со стула, и они оказались очень близко друг другу. Киви как будто током ударило, а злость почему-то стала сильнее. Тем более после того, как он её исправил. ― Раз такое дело, ― медленно начала она отвечать, ― то я пойду. Как ты и сказал, больше мы не будем иметь друг с другом дела. Киви схватила свой тряпичный портфель, который лежал на полу, возле стола. Она не знала, что сейчас ей хочется сделать: возможно, задушить Эйдена, правда, садиться в тюрьму из-за этого гада ей совсем не хотелось. Потом ей хотелось просто исчезнуть, да так, чтобы они больше никогда не столкнулись. И с этой всей злостью, со всеми искрами агрессии, она чувствовала сожаление. Будто Эйден и его группа имели для неё хоть какое-то значение, но ведь не имели. Или сам Эйден имел? Нет. Она не собиралась сожалеть или тосковать по нему, поэтому быстрыми шагами направилась к выходу. Открыв дверь; выйдя из неё и уже готовясь захлопнуть с такой силой, что дом обвалится, её руку схватили. ― Да подожди ты, ― он быстро притянул её к себе и сам вышел из квартиры. Последнее, что они услышали ― это хлопок двери в квартиру Мейсона. ― Чего ещё, Эйден? ― её глаза были распахнуты, и в них много всего. Например, они были карие с жёлтыми крапинками, а её красные-красные губы были сжаты: нижнюю часть сдавливали верхние зубы, стирая помаду. ― Эд. И мы уже не дети, ― рявкнул он, злясь и на неё, и на себя. ― Я дурак, ладно, прости, ― говорил он, но это не звучало честно. Лишь отговорка для того, чтобы удержать её. ― Ты сам уже сказал, что ничего не будет, потому что я такая безответственная, ― она говорила быстро, ей хотелось уйти или даже убежать, но Эйден по-прежнему не отпускал её, его рука была горячей и сильной, но ещё ей до сих пор было интересно, что из этого выйдет. ― А это не так? ― дерзко спросил он, стоя на своём. ― Эйден, тогда я пошла, ― она попыталась вырвать руку и пойти, но он снова притянул её к себе. ― Я не прав? Ответь мне, ― Эйден сильнее сжимал её кисть. Киви было не больно, она была растеряна. ― Не знаю я, ― резко ответила Киви, после небольшой паузы. Она терялась не только в том, что её спросил Эйден, но и во всём. В своей жизни, что она делает, эти мысли всегда её угнетали, но сейчас слишком много всего сразу навалилось, она не справлялась. ― Вот это я и хотел доказать тебе, ― Эйден не отпускал её руку, хотя ответ он получил. Киви казалось, что она находилась рядом с ним лишь ради забавы, пусть самоутвердится, ведь растерянной её было трудно заметить. ― Молодец, тогда отпусти меня, ― она кивнула в сторону руки, Эйден тоже посмотрел на неё, а затем в глаза Киви, как-то ясно и просветлённо, словно теперь что-то изменилось, он увидел нечто новое. ― Нет, ― уверенно ответил он, а Киви удивлённо наклонила голову, нахмурив брови, ожидая подвоха. ― Нет, ― повторил Эйден. ― Я хочу, чтобы у меня был солист, а тебе нужно начинать уже жить стабильно, ― серьёзно ответил Эйден, притягивая Киви ближе к себе. ― Я просто хочу, ― он на секунду потерял уверенность в себе, что не осталось незамеченным для неё, ― чтобы мы доверились друг другу, как тогда, ― Эйден всё ещё медленно тянул Киви на себя. После его слов она как-то расслабилась, сердце отбивало бешеные ритмы у обоих, казалось, что после этого всего можно было доставать топор, но в их случае ― а они знали, что произойдёт ― скорее понадобился бы клин. Киви шагнула к нему, и они стояли впритык друг к другу. Она почувствовала первый его горячий выдох на своей щеке, и этого хватило, чтобы потянуться навстречу к нему и жадно вцепиться в губы. Он тянул её выше, к себе, сжимал худую фигуру, ей хотелось, чтобы Эйден был так близко. И именно это электричество им всегда давало такой запал. Эйден распахнул дверь в свою квартиру, он страстно прижал Киви к стене, начиная ползти под футболку, а она расстёгивала его рубаху, целуя чаще и чаще. Возможно, что это была ошибка, но если в жизни была бы одна единственная дорога, то они уже шли по ней, и ничего больше не сделать. Страсть ― сильное чувство, тем более, если человек вызывает самые яркие эмоции, пусть не самые положительные, это уже не предотвратить, такую страсть остановить трудней всего. Страсть, основанная на жаре двух людей, которых многое связывало, а, может, связывает, или связывало всегда.