«Если ты прикоснёшься к моему солнцу, То я сотру твою Луну навеки».
Строптивый озлобленный огонь. Вот кем она для него была. Слишком много всего произошло за эти годы. Просто так он не мог проститься. И Эйден долго не мог придумать, что же ему сделать, чтобы нормально разойтись с Киви Руффало. Простое «пока» на выпускном? Помахать ручкой? Сделать вид, словно её не существует? Эйден думал об этом, много думал, последние месяцы девушка почти не покидала его голову. Он признал для себя, что она не пустое место в его жизни. Признал, что выводит его так, как никто не может, только одним своим присутствием. Какая же она гадкая, как ему горячо к ней прикасаться. Каждый раз он одёргивал руку от неё, как от горячей сковородки; он чувствовал её намного сильнее, чем кого-либо ещё ― Эйден это признал. Для себя, но всё равно признал. Была ли она ему противна, когда он видел её? Когда на её лбу внезапно вскакивал прыщик? Когда её нос весной больше покрывался веснушками, чем в любое другое время года? Выводили ли из себя её волосы в вечном беспорядке, длинные, которые иной раз могли задеть его парту, если она резко откидывала каштановые полу-кудряшки назад? Бесила ли его её одежда? Старые кеды? Потёртые поношенные платья (видимо, от кого-то ей достались, потому что он не видел её в них, когда они были новые)? Её обувь? Канцелярские резинки на руках (он никогда не понимал зачем они были ей нужны)? Но ответом на всё служил ответ «нет». Как же так? Он искал причины её ненавидеть. Искал любую мелочь, чтобы строить и дальше свою баррикаду. Эйден уже и сам забыл, зачем всё это было. К чему столько лет он тратил свои нервы и её, хотя, в своё оправдание мог сказать, что виновник этой каши не только он, и это помогало ему в построении стены. Зачем ему это? Прямо в конце года осмысливать всё, что произошло? Зачем ворошить всё, что было, и нагнетать ситуацию, а, возможно, наоборот, ― исправлять? Почему же он так отчаянно старался расставить все точки над всеми «i»? Эйден хотел, чтобы она его не забыла, потому что он твёрдо для себя понял, что её ни за что не забудет. Никогда. Не важно, что все ужасные воспоминания о школе, неприятные моменты, глупые случаи, перебранки, скандалы связаны с ней. Она занимала не последнее место, была для него занозой в заднице. Эйден не мог найти причин, чтобы восхищаться ею. Руффи было далеко до идеальной девушки. А он как можно больше находил в ней недостатков, даже выдуманных, верил каждому из них, чтобы не увидеть большего, что его, возможно, напугало бы или отвернуло от своего тогдашнего отношения к ней. Всё-таки этот выпускной заставил его собрать все свои мысли в одну и решить, что делать. Он долго думал. И всё, что приходило в его голову, никак не подходило ― было неуместным. Эйдену многие вещи, касающиеся Руффи, казались странными. Настолько его фантазия изгубила образ этой дамы, что уже и не могло прийти в голову пару положительных моментов. Эйден не помнил её улыбки, радостного смеха, хорошо выкинутой шутки, как она мило надувала губы, когда её оценка ниже его. Ничего. Абсолютно ничего. Он не помнил. Это было ему не нужно. Тогда не нужно. Но за несколько недель до окончания занятий ему пришла в голову идея. Обмозговывать пришлось дольше, чем он планировал. И самым страшным было подойти к ней и поговорить. Стоило ли поступать так? И как бы она отнеслась? Возможно, что это вообще была глупая затея? Может, Руффи надо просто отпустить из своей жизни? Забыть обо всём и жить дальше? Без яркого символа ненависти? Без ссор? Споров? Упрёков? Без этого ворчливого голоса? Без неё? Он откинул размышления о ней в долгий ящик. Эйден же не мог просто так взять и сделать. Но последняя неделя учёбы его так утомляла. На некоторое время ему показалось всё это глупым и бессмысленным: эти украшения, гирлянды, огни, сценарии. Зачем всё это надо? Шары эти дурацкие, которые он надувал и привязывал к верёвке. И тут в его голове появилась она. Руффи всегда. Всегда. Всегда. Не любила эти вещи. Она прогуливала мероприятия. Отмазывалась от всех соревнований. Её невозможно было заставить заниматься чем-то подобным. Она критиковала такие вещи. Относилась халатно и к украшениям в классе, твёрдо заявляя, что она «пас». И тут он понял. Эйден всегда не любил в ней это. Возможно, что всё общее впечатление было построено не только на этих фактах, но именно эту черту в ней он мог смело сказать, что ненавидел. Это вызывало отвращение. И, возможно, появись она на выпускном балу, то ничего бы не заметила, чихнула бы на всё и пошла домой, но Эйден знал. Он-то выучил её вдоль и поперёк. Руффи бы не пошла, даже если бы её попыталась уговорить Линнетт. Даже если бы сам Господь Бог снизошёл до её Величества, то она бы дерзко выдала: «Не, братан, давайте без меня». И вот именно эти мысли посетили его. Эйден решил, что попросит её прийти на бал. Уговорит. Потребует. Если понадобится, то сам придёт к ней домой, напялит платье, завьёт волосы и притащит на выпускной. Потому что это важно для него. И пусть она не уважала ничего, к чему бы он притронулся, это было последнее мероприятие, которое он готовил. Он был главным. И Эйден заставил себя тогда подойти к ней. Сказать ей. Пусть в его голове тот диалог сложился иначе, что-то он да сделал. И его безумная идея снова обрела смысл жить.***
В ту ночь ей пришла идея строк для новой песни. С тех пор, как Киви написала «Сгорю синем пламенем», она больше ничего не писала. Раньше ей нравилось сочинять, придумывать простые мотивы на гитаре к своим песням. Так было, пока она не прекратила своё общение с Блейзом. Странно было признавать, но парень из интернета сильно повлиял на её творчество. Они много говорили о музыке, как она поёт, что сочиняет. Киви, конечно, не показывала ему тексты песен, ведь это было слишком личное. Тому парню она доверяла многое, но не это. Это оставалось с ней и только с ней. Ему она даже посвятила несколько песен. Одна из них касалась его любви к макаронам с сыром. Да, Киви не всё своё творчество относила к лирике. Некоторые вещи, как она считала, просто должны быть, и им не нужны причины на существование. Вторая песня о его любви к Алиссе Милано ― Киви находила смешным то, что парень знал все сезоны «Зачарованных» наизусть. И то, что боготворил ту самую актрису и часто мечтал о ней или девушке, которая будет прямо как Фиби Холливелл. После этого у Киви выработалась привычка сравнивать себя с героиней сериала, и прикидывать, подошла бы она Блейзу или нет. И всё это было ради шутки, как она думала. Третей песней стало прерывание их общения. Ей было тяжело терять друга, поэтому она сочинила песню, тоже не самую душевную, но получше макарон. Кто бы мог подумать, что это будет последняя её песня? Даже она сама не могла поверить в то, что ей не хотелось больше сочинять. Но во время выпускных экзаменов Тревора она настолько заиграла вдохновением, что сочинила ещё один свой шедевр, даже постаралась сделать его душевным, но всё равно сделала акцент на том, что надерёт парню задницу, если тот не сдаст как полагается. Ещё одной песней стала ночь выпускного бала. Её последняя песня. Больше писать не было смысла, а в будущем он затерялся ещё больше. ― Ну куда?! Куда ты меня ведёшь?! ― разгневанно бормотала Киви, пока Эйден тащил её по школе. ― Если ты хочешь меня убить, то давай не в школе, мне жалко того беднягу, который будет соскребать кровь со стен. Эйден ей не ответил, продолжал тащить за запястье куда-то. ― Между прочим, ты меня ничуть не пугаешь, ― заверила его она. Дверь распахнулась. Эйден отпустил Киви и жестом предложил войти первой. ― Ты больной? ― спросила его она, явно ожидая ответа на свой вопрос, но он не сказал ни слова. ― Видите ли, Эйден, ― его немного дёрнуло, когда Киви произнесла это (его имя), ― я не из тех людей, которые так легко могут принять смерть. Он ещё раз дёрнулся. ― Господи помилуй! ― Эйден резко подскочил сзади, пока она говорила, схватил её, попытавшись заткнуть рот, но не захотел быть испачканным помадой, поэтому просто потащил в кабинет. ― Отпусти меня, псих, ― она игриво вырывалась, не воспринимая его всерьёз. ― На тебя же первого подумают! И тут она замолчала, как только посмотрела вглубь класса. То, что она увидела, её удивило настолько, что она смутилась. Эйден улыбнулся. Очень доброй такой улыбкой, спокойной, не предвещающей беды; она не привыкла её видеть такой. ― Ты чего? ― спросил её он. Киви не ответила. Всё заиграло новым настроением, когда она заметила множество маленьких лампочек, развешенных по всему периметру, было и несколько гирлянд, на потолке висели шарики, наполненные гелем. Парты были слегка сдвинуты, а те, что стояли у окна, приняли на себя роль маленького импровизированного стола с угощениями и напитками. Но тут блеснула её коварная улыбка, и за секунду до её слов Эйден понял, что сейчас не услышит то, что хотелось бы, или то, что понравится ему. ― Это предложение руки и сердца? ― фальшиво спросила она, строя из себя удивлённую даму и почти давясь от смеха, когда услышала собственную шутку. ― Ха-ха-ха, Руффи, ― надменно поднял руки Эйден. ― Слушай, ― Киви подошла к столу и сразу закинула себе в рот пару конфет, ― а как ты ключи достал от кабинета биологии? ― Лучше тебе не знать, ― Эйден что-то тяжело начал вспоминать. ― А хотелось бы. Киви прекратила жевать и посмотрела в окно. Она думала о всяком: о мелочах, которые приходили в голову, и старалась думать только о них. Нависал громадный вопрос в её мыслях: что она тут делает? Это последний ужин перед смертью? Тогда сладости не кстати, потому что она бы предпочла лучше мясо. В конце концов, как главный антагонист, перед смертью Киви Эйден должен был хотя бы рассказать поподробнее о своих мотивах. Хотя… Их было предостаточно, так что давайте лёгкую смерть. ― Ты вообще появилась в зале? Или только болтала со своим дружком на улице? ― Эйден был раздражён. ― Да, там мы и встретились, ― Киви посмотрела на свою красную бутоньерку, но раздражение Урса тоже от неё не скрылось. ― Понятно, ― что-то у себя в голове решил он, а затем сложил руки в карманы своих чёрных штанов. Эйден рассматривал пейзаж на улице, а затем перевёл взгляд на руку Киви. ― Это он тебе прицепил? ― Урс достал руку из штанов и указал на бутоньерку девушки. ― Да, ― тихо ответила она. ― Понятно, ― снова ответил Эйден. ― Значит, это не понадобится, ― он достал из внутреннего кармана бутоньерку. Тоже красную, но более объёмную и на вид более дорогую. Киви сразу приметила, что это её любимый цвет, да, она выглядела идеальной, удивительно, как не смялась в кармане пиджака. А затем Эйден просто кинул её на одну из парт. ― Ты купил мне бутоньерку? ― спросила Киви и тут же его разозлила. ― Как видишь, ― он сдерживал себя, это было видно, но не отпустил никакой дерзкой шутки. Киви проглотила остатки слюны, потому что теперь её точно пугал Эйден: попросил прийти на бал, устроил ужин при огнях, хотел надеть на неё бутоньерку любимого цвета. Что-то тут явно было не так. Пожалуй, всё. ― Надень, ― Киви взяла бутоньерку и протянула ему свободную руку. ― Пусть будет. Эйден секунду смотрел на неё, а затем кивнул и сделал, как она просила. В этом вечере определённо складывалось то, чего вообще никогда не должно было быть и существовать во всех возможных измерениях. ― Ты потрясающе выглядишь сегодня, ты знала? ― он посмотрел ей прямо в глаза и только-только выпустил её руку. Киви моргнула, думая, что это сон, определённо была уверена, что это сон. Но всё было слишком реальным. И он был слишком близко. ― Ты это… ― она растерялась. ― Спасибо, ― а потом пришла в себя и просто постаралась быть человеком по отношению к нему, ведь он старался сделать то же самое. ― Не хочешь вина? ― Эйден кивнул на бутылку. Ей чужд был алкоголь. Да, она пробовала его, пила, напивалась, но это случалось настолько редко... ― Конечно, ― Киви кивнула. Эйден взял два бокала, открыл быстренько бутылку. Киви не знала ни цены на неё, ни насколько профессионально Эйден проделал ту процедуру. Ей было всё равно. ― Держи.***
― Понимаю, звучит безумно. И вообще, я и сам считаю затею глупой, но… ― он немного замедлился, пытаясь вспомнить своё «но», а голос его звучал уверенно, довольно твёрдо. Эйден не смутился, говоря об этом. ― Я согласна, ― серьёзно ответила девушка, посмотрев на небо ― после вина ей захотелось выйти на улицу из-за жара на щеках, поэтому в момент того разговора они гуляли вокруг школы. ― У тебя нет причин мне доверять, я понимаю, ― хоть она и согласилась на его авантюру, ему всё равно казалось, что в любой момент, при удобном случаи, Киви спокойно сдаст по тормозам. Попросит всё прекратить и сочтёт это за глупость. На вид и голос можно было сказать, что она была пьяна лишь чуть-чуть. Поэтому она была трезва в своих решениях почти на все сто. ― Эйден, ― его ужалило собственное имя. Оно звучало как-то особенно и звонко из её уст. Он напрягся. ― Мы стоим друг друга. Если бы ты хотел посмеяться надо мной и отравить жизнь, то сделал бы это не под самый конец школы, когда всем насрать. Мне насрать. И я могла бы просто не ходить на уроки, как обычно, ты это знаешь. ― Да, ― он кивнул. ― Ты много значишь. Значила для меня. В плохом смысле. Но я уделял тебе так много внимания, даже не заметил, как ты стала шестьюдесятью процентами моей школьной жизни. Поэтому я хочу это сделать с тобой. В любой бы другой день я не признал бы этого. Я тебя уважаю и верю тебе, Руффи. Киви. Тем более, что сегодня ты выглядишь сногсшибательно. Киви хотела открыть рот и выпустить очередную шутку. Ей было неловко. Она почувствовала новые обжигающе красные пятна на своих щеках, уже не от алкоголя. Он был серьёзен и сказал вещи, которые её тронули. Эйден говорил с ней как с равной. Ей даже показалось, что как с возлюбленной. ― Твой костюм такой отстой, ― она провела рукой по его чёрному облику, а потом тронула пальцами пуговицы. ― Как же ты меня бесишь, ― Эйден схватил её руку, а затем талию Киви, оказавшись с ней близко. Ближе всего, что было между ними. Он начал спускаться чуть ниже и сжимал в кулаках подол её платья, словно не мог сдержаться. Эйден сделал ещё один подход, подтягивая девушку выше. К себе. И, взяв её подбородок, жадно и страстно вцепился в ярко-красные губы Киви. И это было так горячо. Так чувственно. Ни с кем раньше не приходилось испытывать такой заветной страсти. Им обоим не приходилось. Киви чувствовала всё, каждое движение: его руки на талии, тёплые губы ― а они становились уже горячими ― мятно-алкогольное дыхание. Он не оставлял ей выбора. Киви хотела ещё и ещё, она сама не понимала, почему так желала его, не могло быть всё так просто. Будто вся их ненависть резко стала страстью, давящей на педаль газа. Каждый новый вихрь, перемена губ, сжимание воротника его рубашки её руками, его блуждания по её спине. Всё было настолько заветно и просто, как будто иначе быть не могло.