Цикличность

Осень в Эдо всегда приходит медленно. Ступает осторожно, квартал за кварталом оставляя за спиной. Будто дикий волк, пришедший на чужую территорию ради её захвата. Ради новой добычи и сытой жизни, которой он никогда не знает. Осень яростно сверкает редкими всполохами поблёкшего солнца, зло бьёт хлёсткими порывами ветра и ярится дождями. Осень злится, что не всё оказывается ей по зубам. Для Хиджикаты появление осени в городе практически ничего не меняет. Он по-прежнему пропадает на работе, выкуривает сигареты пачку за пачкой, успокаивая нервы, и бродит ночами по пустым улочкам. Лишь изредка ворчит на надоедливую мелкую морось, не дающую зажечь зажигалку, да травит едким дымом тоску, привычно селящуюся в груди с наступлением сентября. О подобных вещах Хиджиката никому не рассказывает. Справедливо полагает, что это слабость, а значит, знать о ней никому не положено. Много лет назад он обещал, что не будет оборачиваться. Не следует делать этого и теперь, когда все мосты давно сожжены. А эта чёртова осень... Хиджиката, стоя под навесом бара, некоторое время наблюдает за шумным дождём и вслушивается в вой ветра. Кажется, что и правда кругами бродит лесное чудовище, готовится поймать очередную жертву. Он затягивается и со вздохом выпускает дым из лёгких. Этому волку он точно не по зубам. Ветер, будто чуя его непокорность, ярится всё больше, загоняя плети холодной воды под крышу. Хиджиката ещё некоторое время остаётся на улице, потихоньку придвигаясь к двери. Сегодня был непростой день, и сигарета помогает привести мысли в порядок. Бросить её недокуренной — позволить хаосу в мыслях взять верх. Так не пойдёт. Он выдыхает в последний раз и, покачав головой, тушит окурок и бросает в урну. Наблюдает, как тухнет последняя искра, а затем входит внутрь — туда, где тепло, есть алкоголь и нет ненужного мусора в голове. Бар в районе Кабуки выглядит практически заброшенным. Небольшое помещение на три стола с колченогими стульями, обшарпанная барная стойка и не менее обшарпанный хозяин, неизменно на посту. Среднего роста щуплый мужчина с непомерно густыми бровями, усами и бородой — совершенно седыми. Можно подумать, он дряхлый старик, решивший на склоне лет хоть чем-то заняться. Но Хиджиката, ставший в этом месте частым гостем, иногда ловит цепкий взгляд совсем не старых зелёных глаз. Однако с расспросами не лезет. С трудом отыскав бар, где нет посетителей, он приходит сюда за покоем, тишиной и парой стаканов неплохого виски. И он ценит, что хозяин не пристает к нему с ненужными разговорами. И, пожалуй, если сегодня удастся выпить, день можно считать не таким уж и плохим... Если бы не одно «но». — О, Тоши! — Кондо, завидев его, радостно машет рукой. Хиджиката тяжело вздыхает, но повинуется. Понятия не имеет, как его тайное убежище было раскрыто, но теперь ничего не остаётся, кроме как присоединиться. Чёрт. А ведь сегодня так хотелось тишины. Приблизившись, он опускается на услужливо подставленный стул и без разговоров выпивает виски, ждущий его на стойке. — Что-то ты сегодня не в духе, Тоши, — замечает Кондо, косясь на него. — День выдался... непростой, — с видимой неохотой отвечает тот. Первый порыв командира — сказать, что не в их силах было спасти девушку и её маленького сына от гибели. Глупая, но жестокая случайность: оказалась в месте, где террористы собирались устроить нападение на сёгуна. Шинсенгуми знали об этом, но предотвратить её гибель не смогли. Никто и подумать не мог, что там окажутся гражданские. Эвакуация была проведена заранее, и всё же... Всё же... Кондо шумно вздыхает и залпом выпивает алкоголь. Привычная вспышка обжигает внутренности, успокаивая. Он поднимает голову и кладёт ладонь на плечо Хиджикаты. — Я понимаю, Тоши, — в его голосе звучит сочувствие. — Она ведь была так похожа… — Не похожа. Хиджиката обрывает его чуть более резко, чем следовало. Крепко сжимает резную металлическую зажигалку в руках. Нестерпимо хочется курить, но не время. Разговор заходит совсем не в то русло. Кондо же, видя его реакцию, улыбается понимающе и немного грустно. Знает своего друга слишком давно, чтобы не понимать, что именно тот скрывает. Однажды они все сделали свой выбор, но тогда Хиджиката потерял нечто гораздо более ценное, чем все они. Ради мечты он отказался от любви. И теперь нёс эту боль, ни с кем не делясь и никому не рассказывая. Но с её проявлениями так и не научился бороться. Особенно осенью. Кондо делает знак бармену и тот, кивнув, наливает ещё один стакан. Виски — не сакэ, за ним откровенных разговоров не получается. Однако у него есть, что сказать, прежде чем покинуть это место. — Съезди в Бушуу, Тоши, — ровно произносит он. Краем глаза замечает, как тот вскидывается, но не даёт сказать слова, подняв ладонь. — Ты похож на обезумевшего волка, потерявшего всё. Тебе это нужно. Широко улыбнувшись, он кидает на стойку несколько монет и выходит, даже не попрощавшись. Хиджиката провожает его взглядом, не пытаясь остановить. У него есть, что ответить, только это не будет иметь эффекта. Когда командир принимает решение, его невозможно сдвинуть с мёртвой точки. Поэтому он поворачивается обратно и долго вертит в руках стакан с выпивкой. Обдумывая слова Кондо, с неохотой признаёт — он прав. Та девушка, что сегодня стала жертвой взрыва, действительно похожа на неё. Настолько, что в первое мгновение у Хиджикаты всё холодеет внутри. Лишь когда рядом с телом оказывается Окита и через пару мгновений облегчённо говорит, что это не она, он вспоминает, как дышать. И этот чёртов страх не даёт покоя, мешаясь с тоской в одну невообразимую жгучую смесь. Резко выдохнув, Хиджиката допивает алкоголь и поднимается. Собирается достать деньги, однако хозяин, проворно убрав пустой стакан, качает головой. — Позвольте мне сегодня угостить вас, — седые усы приподнимаются вверх, обозначая улыбку. Хиджиката ловит его взгляд, но разобрать, что в нём, не успевает. — Но… — пытается возразить он. Хозяин только качает головой. — Вы и так частый гость в этом скромном местечке. Позвольте отблагодарить вас. Тот ещё некоторое время стоит на месте, сжимая несколько купюр, а затем, пожав плечами, прячет деньги в карман и выходит. Хозяин усмехается ему вслед: этому мальчишке нелегко приходится. Помочь он не может, хотя и знает, какая боль на его сердце. Пусть хотя бы такой мелочью сделает его путь чуточку ярче. Хиджиката же, выйдя под окончательно разошедшийся дождь, практически сразу забывает об этом. Дурные мысли и воспоминания сегодняшнего дня (да и не только), снова лезут в голову, никак не желая исчезать. Он тянется к сигаретам, но с ругательством прячет руки в карманы — курить в такую погоду бесполезно. Подняв воротник, он быстрым шагом направляется в казарму. Домой идти совершенно не хочется, лучше лишние пару часов посвятить тренировкам. По крайней мере, раньше ему это помогало. В казармах Шинсенгуми даже вечером шумно и светло. Снуют дежурные, при виде заместителя капитана моментально вытягиваясь в струнку. В додзё тоже есть несколько солдат: занимаются, громко переговариваясь и шутливо бранясь друг с другом. Хиджиката решает не мешать им сегодня. Переодевшись, он выбирает дальний угол и начинает отрабатывать взмахи. Привычные движения разгоняют в продрогшем теле кровь и приводят в нужное русло мысли. Это сейчас необходимо ему больше всего — отвлечься и не думать. Вообще. Правда, хватает его ненадолго. Спустя час он опускает боккэн и вытирает пот со лба. Приятная усталость разливается по телу, и напряжение понемногу отступает, до конца, однако, не оставляя. Прячется где-то в тёмном углу, зудит, ноет, играя в поддавки с тоской. И снова и снова, как назойливое насекомое, всплывают в голове слова Кондо. «Тебе это нужно». Может, и правда?.. Хиджиката не пытается найти ответа на этот вопрос — знает, что бесполезно. Перекинувшись парой слов с дежурными, переодевается и выходит на улицу. Дождь кончается неожиданно, открывая сквозь прорехи похудевших туч осколки звёздного неба. И ветер, голодный зверь, до сих пор бродит кругами, дует яростно, щёлкая зубами у самого лица. Хиджиката неторопливо идёт по плохо освещённой улице, с наслаждением затягиваясь. Чего он на самом деле, чёрт возьми, хочет? Нет, не так... Что он может себе позволить? Немного, на самом деле. С тех пор ведь ничего не изменилось. Резко остановившись, Хиджиката выбрасывает едва начатую сигарету и быстрым шагом направляется к вокзалу. Ничего не изменилось с тех пор — не изменится и сейчас, если он позволит себе увидеть её. Хотя бы издалека, не разговаривая и тем более не прикасаясь. После сегодняшнего ему будет достаточно того, что она в порядке. И может быть, наваждение, но в бешеном вое ветра ему слышится удовлетворённый рык. Так, будто дикий зверь на шаг ближе к своей добыче. Сонный смотритель вокзала, не стесняясь в выражениях, целых пятнадцать минут втолковывает Хиджикате, что поезд до Бушуу будет только ранним утром. Ждать ему совсем не хочется, и вынужденная задержка аж в пять часов практически сводит с ума. Он будто тень шатается по перрону, выкуривая одну сигарету за другой. Садится на потёртую тёмно-коричневую скамью, но тут же вскакивает, не в силах усидеть на месте. Тоска становится нестерпимой, обжигающе-горячей. Как предвестник беды, как осознание, что вот-вот случится нечто непоправимое, чему он никак не может помешать. Заставляя его метаться подобно зверю, который вот-вот лишится если не жизни, то его смысла — точно. Рассвет подступает к крышам домов неохотно, понемногу выпуская на свободу солнечный свет. Хиджиката, задремавший на скамье, просыпается, когда первые лучи осторожно касаются уставшего лица. Потерев глаза и зевнув, он поднимается и подходит к платформе. Поезда ещё не видно, но в свежем, почти кристальном воздухе далеко слышно его гудок. Хиджиката сжимает в кармане билет, купленный ещё ночью, и мысленно просит (приказывает) поторопиться. Ночная тоска никуда не исчезает, становится только чуть глуше. Как и ветер, который к утру успокаивается, лишь изредка поднимая в воздух вихри палой листвы. Волк спокоен, волк всего лишь ждёт. Когда поезд с шипением останавливается у перрона, из него выходят люди: сутулые, уставшие и потрёпанные работяги, приехавшие искать лучшей жизни в Эдо. Их немного, около десятка, и глядя на них, Хиджиката невольно вспоминает, как уходил когда-то он. Тогда он тоже верил, что получится найти здесь то, чего так не хватало. Сейчас, оглядывая прожитое, порой сомневается, что это был правильный выбор. Раздумывать долго о собственной жизни ему не дают. Всклокоченный проводник в измятом синем форменном кителе высовывается из окна и резко окликает его. Встряхнувшись, Хиджиката понимает, что остался на перроне один, и быстро запрыгивает в уже отходящий состав. Купе, доставшееся ему, выглядит не новым, но довольно уютным, а что самое главное — чистым. Он устраивается на сиденье у окна и прикрывает глаза. Впереди больше пяти часов унылой тряски, не стоит тратить их на разглядывание пейзажей. Однако сон, как назло, долго не идёт к нему. Невольно Хиджиката вслушивается в дробный перестук колёс, в шаги, раздающиеся в проходе и приглушённые голоса. Постепенно всё сливается в один общий гул и он проваливается в черноту. В себя приходит с трудом, чувствуя, как его кто-то ощутимо трясёт за плечо. — Если вы сейчас не выйдете, поедете дальше! — по голосу чувствуется, что его владелец явно недоволен тем, что делает. Разлепив веки, Хиджиката видит перед собой всё того же проводника — молодого мальчишку с покрасневшими от недосыпа глазами. Первым порывом хочется оттолкнуть его подальше, чтобы не мешал, но он сдерживается. Пробурчав что-то себе под нос, встаёт и выходит из поезда, на ходу растирая затёкшие мышцы шеи. Бушуу. Пустой маленький вокзальчик — больше просто станция, старичок-смотритель, щурящийся подслеповатыми глазами на яркое, но холодное солнце. Хиджиката глубоко вдыхает свежий воздух и на несколько минут прикрывает веки, позволяя себе расслабиться. Он слишком давно не был здесь, слишком давно не видел этих мест, чтобы спокойно ступать по знакомым с детства дорогам. Он не сентиментален, и ностальгия — не о нём, но в груди что-то щемит, когда он выходит с другой стороны вокзала и окидывает взглядом длинную улицу. Сколько лет прошло? Кажется, около пяти… или больше. Но Хиджиката ясно осознаёт: здесь ничего не поменялось. Те же старые дома, те же люди, в глазах которых тщательно скрыта печаль и острая обида на непростую жизнь. Неторопливо шагая вперёд, без особой цели, он оглядывается с каким-то странным чувством. Тоска гонит, стонет под сердцем, просит найти ту, о которой болит душа. Но в то же время что-то (кажется, здравый смысл) подсказывает ему, что его место не здесь. Он не должен тут находиться, это неправильно и… Хиджиката останавливается рядом с небольшим магазинчиком. Встряхнувшись, он выпрямляется, старательно выметая из головы абсолютно все мысли. Ему просто нужно увидеть её — ничего более. Одна-две минуты решат дело и утолят дикого волка внутри. Он долго смотрит на приоткрытую дверь, однако внутрь не заходит. Встречаться с кем-либо из старых знакомых не хочется. По большому счёту, его вообще никто не должен увидеть. Поэтому, зевнув, он направляется дальше, впрочем, весьма смутно представляя, куда идёт. Конечно, она не сменила адрес, живёт там же, совсем недалеко от старого додзё. Но просто так заявиться к её дому и ждать, пока она появится, как-то… глупо? Хиджиката знает, что не так давно в её жизни появился мужчина с довольно серьёзными намерениями. Если его там заметят, неприятностей не избежать. Однако вся суть проблемы в том, что он понятия не имеет, где ещё можно её увидеть. Поэтому он идёт туда, к её жилищу, не особо надеясь на удачу или что-то подобное. Только увидеть. Одна минута, чтобы понять — всё хорошо. А потом уйти. С каждым шагом тоска внутри становится сильнее, подгоняя, заставляя ускорить шаг. Холодное солнце насмешливо смотрит сверху, словно видит его насквозь, видит его демона, что он насильно заточил в клетку из собственной души. И Хиджиката, устав бороться, окончательно сдаётся, останавливаясь лишь за два дома в тени живой изгороди. Он не помнит, сколько стоит так, прислонившись к фонарному столбу. Изредка достаёт сигареты, купленные в автомате неподалёку, закуривает и снова наблюдает. Просто молча ждёт, когда появится знакомый до боли силуэт. Просто ждёт, когда она выйдет из дома, улыбнувшись неожиданно хорошей погоде. Большего ведь ему и не нужно, так?.. Долгое ожидание всегда вознаграждается. Кажется, проходит больше двух часов, прежде чем калитка со скрипом распахивается, выпуская на улицу девушку в ярко-голубом плаще. Хиджиката ясно видит, как она останавливается и, запрокинув голову к чистому небу, улыбается. Он помнит эту улыбку, помнит до мелочей, но когда видит снова, не может сдержать дрожь в руках. Сглотнув, он несколько раз глубоко вдыхает и… отворачивается, выбрасывая недокуренную сигарету. Несколько минут стоит на месте, а потом, раздражённо мотнув головой, уходит в сторону вокзала. Тоска внутри ярится и стонет, но больше он не обращает на неё внимания. Безжалостно давит, душит, не позволяя брать над собой контроль. Она в порядке — больше ему здесь делать нечего. Правда, далеко не всё идёт, как ему хочется. Вернувшись на вокзал, он, с трудом расспросив смотрителя, узнаёт, что поезд будет только вечером — ждать ещё около шести часов. Ощущая, как внутри вместо тоски начинает закипать злость, он покупает билет и выходит на улицу, не зная, на ком сорвать её. Раздражённо выругавшись, бредёт в неизвестном направлении, совершенно не понимая, чем занять оставшееся время. Теперь вся эта затея кажется ему одним сплошным бредом. И слова Кондо о том, что ему это нужно, больше не воспринимаются, как нечто важное. Не зря разум взывал — тебе здесь не место. Уходи. Исчезни. Нужно чаще прислушиваться к себе. Хиджиката останавливается и оглядывается. Не совсем понимает, куда его привела слепая злость и притупившая разум усталость, но постепенно в памяти всплывают окрестные поля, лес по правую руку и дорога, ведущая к старому додзё. Теперь она заросшая, но среди пожухлой травы всё ещё проглядываются её остатки. Он некоторое время не двигается, стараясь понять, как тут оказался и стоит ли ему туда идти. Одно за другим воспоминания пробуждаются, бередя старые раны. Только вот сбежать отсюда всё равно пока не получится. Значит, особого выбора у него нет. Вздохнув, Хиджиката снова идёт вперёд, поглубже засунув руки в карманы брюк. Ветер снова начинает крепчать, издалека пугая протяжным заунывным воем. Волк не исчез — он затаился. Хиджиката не боится мифических существ. Единственный, кто может по-настоящему навредить ему — он сам. С этими мыслями он входит в покосившиеся ворота и с непонятным чувством грусти оглядывает старое здание. Оно цело, но дух обветшалости, пустоты и отсутствия людей ощущается очень чётко. Он осторожно делает несколько шагов по направлению ко входу, но не решается подходить слишком близко. Ему кажется, что этим он нарушит нечто важное, то, над чем у него нет власти. Найдя неподалёку старый дуб, он садится на землю и опирается спиной о потемневший шершавый ствол. Поднимает голову и долго разглядывает ещё не опавшие жёлтые листья и кусочки неба между ветками. Раньше он любил это место и часто сидел здесь с ней, считая звёзды и позволяя ей загадывать желание на упавшие осколки небес. Он слишком четко помнит это, чтобы найти в себе силы забыть. Да и какая теперь разница. Они всё равно что в разных мирах, которые больше никогда не станут одним целым. Становится ощутимо прохладнее, но Хиджиката не встаёт. Почти бессонная ночь даёт о себе знать, и он прикрывает веки, позволяя себе немного отдохнуть. Совсем немного, а потом он покинет это место и больше не вернётся. Незачем. Просыпаться совсем не хочется, но что-то изнутри яростно требует открыть глаза, и Хиджиката подчиняется. Потускневшее солнце ещё висит на небосводе, нижним краем уже касаясь кромки леса. Несколько раз моргнув, он трясет головой и только тут понимает, что его кто-то заботливо укрыл толстым шерстяным пледом. Минутное замешательство — и Хиджиката оказывается на ногах. Когда он пришёл, здесь точно никого не было... — Здравствуй. Нет. Пожалуйста, не надо. В этот миг он отчаянно желает оказаться где угодно, лишь бы не оборачиваться. Не встречаться с ней. Хиджиката поворачивается медленно, нехотя. Он до самого конца не верит, но перед ним она — Мицуба. В том самом голубом плаще, с лёгким румянцем на щеках и тёплой улыбкой на губах. Он так давно её не видел... — Как ты... — начинает он, но осекается. Мицуба чуть наклоняет голову и смотрит на него так внимательно, что хочется сбежать. — У нас быстро расходятся слухи. Я знала, что ты здесь, почти с самого твоего приезда. Хиджиката прикрывает веки и коротко выдыхает. Ну конечно, как он мог забыть. Каждый приехавший в Бушуу становится практически мгновенно объектом обсуждений. И даже если с ним никто не заговорил, не значит, что его не заметили. — Ты совсем не изменился... Тоширо. Фраза становится настолько внезапной, что он вздрагивает. Не отвечает, молча глядя на ту, образ которой хранил глубоко внутри столько лет. Вновь, как и раньше, сердце сжимается от острой тоски и горького осознания, что этой женщине нет места в его жизни. Жизни, полной опасностей и смерти, поджидающей за каждым углом. — Ты тоже. Он не врёт. Мицуба сейчас, в лучах заходящего осеннего солнца, так же прекрасна, как и раньше. Он каждой клеточкой тела стремится отбросить оковы и прижать её к себе. Ощутить её тепло и больше никогда не отпускать. Она и правда нужна ему, как воздух. Как незаменимое желание жить. Хиджиката стискивает зубы, разбивая вдребезги возродившиеся из пепла иллюзии. Он не имеет права сломать ей жизнь. И дело даже не в её брате — он сам себе этого никогда не простит. Мицуба, наблюдая за ним, прикусывает нижнюю губу, сдерживая улыбку. Тоширо действительно не изменился: всё такой же неразговорчивый, скрытный и прячущий за маской равнодушия смущение и робкую радость. Она видит его насквозь, но не пытается вызвать на откровенность. Для неё сегодняшняя встреча подобна чуду, о котором она мечтала много-много дней. Поэтому просто стоять рядом с ним и смотреть в его голубые глаза для неё уже счастье. Счастье, которое не может длиться долго. — Твой поезд скоро прибудет на вокзал. Ты ещё успеешь, если поторопишься. Мицуба произносит это спокойно, без тени негативных эмоций. Она прекрасно понимает, что удерживать его здесь было бы глупо. Уйдя однажды, он не останется здесь и покинет её вновь. Лучше сразу освободить ему путь. А она останется здесь и будет бережно хранить воспоминание об этой встрече до конца своих дней. Их ведь уже не так много. Хиджиката знает — Мицуба права. Если он сейчас не уйдет, то опоздает и застрянет здесь ещё минимум на сутки. Это выше его сил. Но одновременно с этим он не может сдвинуться с места, продолжая жадно разглядывать каждую чёрточку её лица. Он силится запомнить всё, утолить вырвавшуюся тоску и ноющее от боли сердце. Что-то подсказывает мучительно-громко: они больше не увидятся. Эта встреча — всё, что у них есть. Воздуха как будто не хватает, и Хиджиката судорожно вдыхает, а потом ерошит волосы на затылке. Молчание становится неловким, буквально подталкивая его к тому, чего он так не хочет делать. — Ты права. Мне пора, — произносит хрипло. Мицуба кивает и снова улыбается, так тепло, что у него снова сбивается дыхание. В этот момент время будто замирает, и Хиджиката не выдерживает. Ясно осознавая, что делать этого не стоит, он шагает вперёд и обнимает Мицубу, прижав к себе. Осторожно, боясь навредить или хоть что-то сделать неправильно. Вдыхает сладковатый запах её волос и прячет улыбку. Впервые за долгое время ему хорошо. Мицуба, замершая в его объятиях, не шевелится и почти не дышит. Сердце стучит как бешеное, кружится голова и она вцепляется тонкими пальцами в ткань его формы. Пожалуйста, пусть это мгновение никогда не закончится. Она зажмуривается, про себя шепча горячие молитвы. Готова отдать остаток своей жизни за несколько сотен секунд счастья. — Береги себя. Тихий шёпот, обжегший кожу, практически невесомый поцелуй в висок — и пустота. Моментально становится холодно, и Мицуба открывает глаза. Она снова одна. Порывисто обернувшись, она смотрит вслед тому, кто однажды забрал её сердце. Всё правильно, говорит она себе, стирая слезинки. Всё так, как и должно быть, пусть всё и болит внутри. Она благодарна ему, несмотря ни на что. Пусть всего на краткий миг, но она почувствовала себя любимой им. Этого достаточно. Хиджиката уходит, не оглядываясь. Это стоит усилий, но он знает — если обернётся, уйти не сможет. А он должен, во что бы то ни стало должен покинуть её. Так правильно. Выбор сделан давно. Больше к прошлому нет возврата. Тоска внутри всё ещё ворочается, острыми краями задевая плоть. Только теперь он знает: от неё не избавиться. Можно лишь притупить боль. И следующей осенью, когда безумный дикий волк снова затеет охоту, он не поддастся. А то, что осталось позади, схоронит глубоко внутри вместе с частицей души. На съедение волку можно отдать и себя.