Когда тают льды: Сердце Иннара

Унтерхолд встретил его неприветливыми взглядами стражи – явился на ночь глядя, едва успев до закрытия ворот – отблесками факелов на покрытых ледяной коркой стенах и спешащими по домам горожанами. Дагборн не смотрел по сторонам – торговые ряды давно закрылись, тёмного народца в Унтерхолде особо не случалось, так что телохранитель Сильнейшего почти рысцой ехал по пустеющим улицам. Садиться в седло коня после летучего ящера всегда казалось непривычным. Поводья обычные, кожаные, а вовсе не тонкие цепи, удерживающие мощную чешуйчатую морду; бока животного тёплые, гладкие. Скорость, опять же, значительно ниже – после стремительного полёта будто в киселе завяз. Ехать по обледеневшей горной тропе приходилось медленно и осторожно, что ещё более усиливало разницу в ощущениях. Пожалуй, только после портала он бы чувствовал себя ещё необычнее – но порталы не любил даже сам Сильнейший, унаследовав эту нелюбовь от приёмной матери и собственного многократного опыта. После каждого перемещения Илиан подолгу отходил, мучаясь мигренью и болезненной слабостью, и это, по словам стонгардского самородка, было не худшим из возможных последствий. Дагборн, хотя и не понимал сложностей магии седьмого круга, вполне разделял нежелание господина Иннара пользоваться порталами без острой на то необходимости. Впрочем, сегодня телохранитель мог не торопиться: до утра он господину Иннару не пригодится. Даже поужинать не остался – этот вечер мог стать единственым в напряжённом расписании Сильнейшего, когда ему не потребуется ничья помощь. Хотя, видит Дух, помощь ему потребуется после. На одной из узких улиц Дагборн спешился, беря коня под уздцы. Это оказался тихий закуток: хотя большинство жилищ в горном Унтерхолде высекали прямо в скале, здесь встречались весёлые деревянные домики с разбитыми рядом крошечными огородами. Особенно рьяные хозяйки умудрялись даже цветы в кадках выращивать. Калитка одного из двориков оказалась закрыта, но Дагборна это не смутило: заведя коня за угол и привязав у кормушки, бывший легионер перемахнул через забор, приземлившись на хромую ногу. От скверного словца сдержался, вспомнив недавний приступ ярости у господина Иннара, после которого даже у него уши едва трубой не свернулись, и постучал в деревянную дверь. - Мэйовин, - позвал негромко. Постучать пришлось несколько раз; в конце концов в окошке мелькнул огонёк свечи, и тотчас стукнул отворяемый засов. Изнутри пахнуло сушёными травами, влажным бельём, молоком и ни с чем не сравнимым детским запахом. - Прости, что поздно, - шагнув внутрь, так же негромко проронил телохранитель. – Завтра можем вновь улететь. Думал – проверю, как вы тут. На его шее замкнулось кольцо тёплых рук; Дагборн сдался сразу же. Верно, суровый исповедник на западной границе знал, что говорил, когда отказывал духовному сыну в принятии обетов – монах из бывшего легионера получился бы никудышный. Горячие губы коснулись его небритой щеки, и все мысли мигом испарились из головы. Мэйовин встретила его в одной ночной рубашке. Сжать беззащитное, жаркое тело в объятиях показалось естественным, зарыться носом в копну волос, накрыть губами нежную шею – необходимым. А уж высвободить плечо из внезапно съехавшей ткани, прикусить гладкую кожу, добираясь до полной белой груди – стало и вовсе делом чести. Остановился Дагборн лишь тогда, когда в штанах стало болезненно тесно, а кожаный нагрудник стал вдруг спирать тяжёлое дыхание. - Я воды нагрею, - отстранившись, шепнула Мэйовин. – С дороги ведь... Бывший легионер только кивнул, не сразу отпуская жену из жадных объятий. Кожаный доспех, конечно, мешал, но и расставаться с горячим женским телом казалось чем-то немыслимым. - Я быстро, - задыхаясь, пообещала супруга. Из глубины дома тотчас раздался сонный детский вздох. Пока Мэйовин разогревала воду в большом чане, Дагборн стянул с себя доспех и походную одежду, успев мельком заметить, как за перегородкой ворочается на постели свёрток из шкур да одеял. Малышке Ириссе исполнилось три зимы в этом году – срок его службы у Сильнейшего. Забавная, рыжеволосая, ещё совсем младенец, девочка оказалась очень похожа на мать, и за этот простой факт Дагборн был всей душой благодарен Творцу. Это намного лучше, чем узнавать в девочке черты кого-то из бывших сослуживцев. Дурная история случилась за год до окончания службы на западной границе. Мэйовин прислуживала в деревенской харчевне, там же развлекала легионеров, кому дали отгул, нехитрыми песнями. В сироте из пограничной стонгардской глуши явно текла и бруттская кровь тоже: как и большинство полукровок, Мэйовин оказалась несказанно, необыкновенно хороша. Ни платок на голове, ни грубое платье не могли скрыть роскошного тела, медных кудрей и сияющих изумрудных глаз. Когда Дагборн увидел её в первый раз, у него дух от восторга захватило – да что там, он почти ослеп от редкой красоты. И не он один. Заступиться за Мэйовин оказалось некому: когда хозяин решил, что она может приносить больше денег и иным способом, никого, кто смог бы её защитить, рядом не оказалось. Зато судьба распорядилась так, что Дагборн стал единственным путником у переброшенного через пропасть моста, когда Мэйовин отпустила перила. Он успел её поймать в последний миг. Изношенное платье порвалось по шву, так что обнажились исхудавшие белые плечи – но девушка не обратила на наготу ни малейшего внимания. Привыкнув к череде посетителей мужского пола, она попросту смотрела на него пустыми глазами и ждала. Мэйовин не сопротивлялась и тогда, когда Дагборн набросил на неё свой плащ и забрал в казармы. С начальством разговор вышел коротким: блудную девку, да ещё и в тягости, среди служебного состава держать не полагалось, а вот жениться легионеру не мог бы запретить даже иммун. Их повенчали в местной часовне – акт спасения человеческой души, жалость, а не любовь – а уже на следующий день пришёл приказ о переводе легионера по имени Дагборн в Унтерхолд. В бумаге говорилось о высшей чести служения Сильнейшему, но он не обманывался – к приказу прилагалась короткая личная записка, в которой бывший начальник, иммун Сибранд, просил его присмотреть за сыном и по возможности уведомлять о новостях. Соглядатаем Дагборну служить ещё не приходилось. Впрочем, раз его назначили телохранителем Сильнейшего – явно по тайной просьбе иммуна Сибранда, который пытался хотя бы так удержать связь со средним сыном, отбившимся от семьи – то, верно, бывший начальник больше никого не мог попросить о помощи. Или же Илиан знал всех нынешних приближённых отца – и не подпустил бы к себе никого. А вот к Дагборну господин Иннар питал определённую симпатию – обряд прошлого, общая история на двоих – и телохранитель уже три года успешно нёс службу, работая на два фронта сразу. - Голодный? – Мэйовин подкралась сзади, поцеловала за ухом, будя в расслабленном теле сладкую дрожь. – Я кашу в печи подогрела. - М-м-м... – Дагборн попытался ухватить жену за руку, но Мэйовин разгадала его манёвр и вовремя вывернулась: падать в заполненную уже остывшей водой лохань ей не захотелось. – Голодный, - не расстроившись, признался бывший легионер. - Жду, - почти строго отозвалась Мэйовин, подавая полотенце и отходя к столу. Дагборн проводил аппетитную фигуру взглядом и со вздохом поднялся. Со дня скоропалительной свадьбы прошёл целый год, прежде чем он прикоснулся к супруге. «Это жалость, а не любовь», - напоминал он себе. – «И девица в тягости. Под другими была, от чужого понесла – тебе там места нет». Позже духовник в Унтерхолде разъяснил, что он оскорблял жену подобным отношением похуже, чем те, которые пользовались. Будто брезговал. Вначале бывший легионер оправдывался тем, что даже спустя много лет заноза по имени Велена крепко сидела в сердце. «Оскорблённая гордость отвергнутого мужчины», - отмахнулся старый и не слишком деликатный исповедник. Потом объяснял свою нерешительность частыми разъездами – с таким подопечным, как Сильнейший, на месте и впрямь засидеться не получалось, а в унтерхолдской гильдии они и вовсе не бывали более нескольких дней кряду. «Много ли времени нужно для исполнения супружеского долга?» - сварливо поражался духовник. Лишь затем Дагборн признался сам себе: да, брезговал. Смотрел на жену и младенца чужими глазами, не впускал в холодное сердце даже мысли о возможной связи. Мэйовин всё понимала, но ни разу не попеняла своему спасителю. Только с каждым его визитом становилась всё грустнее. И прекраснее. Когда в очередной раз Дагборн вернулся, чтобы проверить их с Ириссой благополучие, он буквально застыл на пороге. Жена уже полностью оправилась от последствий родов, ребёнок не выматывал, как прежде, и его встретила та роскошная красавица, которая когда-то, целую вечность назад, поразила его взор в Духом забытой пограничной деревне. Ему стало стыдно, как никогда в жизни. С той первой ночи изменилось всё – словно мозаика сложилась, и куски сами встали на места. Он сорвался тогда так же, как и сегодня – жадно забирая своё, боясь и одновременно торопясь сломить недолгое сопротивление. - Поешь вначале, - без особой надежды позвала Мэйовин и тут же охнула, когда муж дёрнул ночную рубашку вниз, обнажая белые плечи. Позже, греясь с женой под одеялом, Дагборн расслабленно водил ладонью по мягкому животу, тесно прижимаясь к горячей гладкой спине. Уже проваливаясь в глубокий сон, бывший легионер лениво подумал о том, что, несмотря на довольно странный брак - редкие встречи, никакого времени на узнавание друг друга и уже рассудительную любовь - ему повезло куда больше, чем Сильнейшему унтерхолдской гильдии. Кому, как не телохранителю и личной няньке господина Иннара, об этом знать. *** Свеча догорала в подсвечнике, но он даже пальцем не пошевелил, чтобы зажечь живой огонь в лампе или вызвать колдовского светлячка. Сильнейшему унтерхолдской гильдии хватило бы и мысленного мимолётного напряжения мысли для подобной малости – вот только Илиан Иннар не собирался ни выпускать плескавшуюся внутри тёмную энергию, ни смотреть на режущий и такой терзающий свет. Во тьме он видел лучше. Ещё отроком мачеха брала его на важные встречи в Ош. Илиан, которому тогда едва исполнилось тринадцать, с жадностью впитывал в себя атмосферу судьбоносных решений, невидимую сталь безжалостных слов, поединок взглядов и густой, пропитанный мириадами колдовских потоков воздух. Деметра Иннара неизменно выходила победительницей в любых спорах. Мастер Рооргх, доживавший тогда последние года, древний, как Мир, испещрённый жуткими морщинами и скрюченный едва ли не пополам, увидел подслушивающего Илиана в коридоре ошской гильдии, прищурился подслеповато – а затем прикрыл слезящиеся глаза ладонью, словно защищаясь от яркого света. - Это он? – хрипло спросил мастер, обращаясь к Деметре. Госпожа Иннара кивнула, глянув на пасынка со смесью гордости и материнской нежности. Из всех сыновей своего мужа именно к нему, Илиану, она питала самую неприкрытую и почти восторженную любовь. Чем, по мнению отца, в результате и избаловала. - Бедный мальчик, - помолчав, прокаркал старый мастер. По-старчески охнув, медленно присел на резную скамью в коридоре, поманил Илиана скрюченным пальцем, не отрывая от юноши цепкого взгляда помутневших от возраста глаз. – Ты видела, как проходят его нити? Сухой палец неожиданно больно ткнул Илиана в живот, затем чуть ниже, и наконец наградил несильным подзатыльником. - Слабые места, - поспешно согласилась мать, ненавязчиво закрывая пасынка плечом. Получалось плохо: Илиан за последний год вытянулся, так что со своим стонгардским ростом уже почти обогнал мачеху-бруттку. – Но они у каждого есть, мастер. Я научу его, как беречь тело, чтобы энергетические потоки не навредили. Время есть! - Тяжело придётся мальчонке, - шумно вздохнул мастер Рооргх. – Вглядись: любая из страстей ослабит его внутреннюю защиту. Ярость, - палец старика вновь указал на затылок Илиана, - чревоугодие, - Сильнейший ошской гильдии ткнул в живот Илиану, и юноша ощутил, как медленно закипает в нём гнев. Странное дело – он стал куда более горяч нравом в последние месяцы. Родители, впрочем, плохого не усматривали: переходной возраст, всем мальчишкам свойственна некая раздражительность. – И самое главное... – палец спустился ниже, - похоть. - Время есть, - упрямо повторила Деметра Иннара, - Илиан обуздает страсти и укрепит своё колдовское поле. Но зато какая глубина, какая вместимость магии! Почему вы умалчиваете об этом, мастер? Вы не можете не видеть! Илиан – самый благодарный и самый талантливый ученик из всех, которые у меня были! - Да, к сожалению, - хрипло согласился мастер. Деметра помолчала, внимательно разглядывая бывшего учителя, затем присела рядом и задала быстрый вопрос на реттонском. Этого языка Илиан не знал и мысленно обиделся на мачеху. - Я редко прозреваю будущее, - задумчиво отклинулся Рооргх. – И сейчас ясно вижу лишь одну из его стезей. Все остальные, впрочем, тоже дурно кончатся… Госпожа Иннара молча ожидала продолжения, но старый мастер только покачал седой головой. - Нет, - ответил он на невысказанный вопрос. – Одно только скажу: нельзя ему потомство заводить. Вся тёмная энергия уйдёт в семя. Не знаю, какого отпрыска он породит, но это будет страшный нелюдь. А сам мальчишка рискует всю силу потерять с зачатием дитяти. Взгляни, как идёт поток – прямиком через чресла. Я… право слово, и не знаю, чем тут помочь. Редчайший случай. Магия здесь бессильна – изменить течение потока нельзя, а ослабив его, мы ослабим и колдовской дар юноши. Спроси у духовников... Деметра спрашивала. Илиан точно знал – спрашивала. И никто, даже отец Кристофер из Кристара, точного ответа дать не смог – ни на один из терзавших его вопросов. Боль. Илиан ощущал острую физическую боль вместе с приближавшимся чувственным наслаждением. Каждый поцелуй становился тем болезненнее, чем большее желание он разжигал. До появления в гильдии маленькой полуальдки молодой Иннар боролся с физиологией и страстями вполне успешно – хватало обучения, бумажных дел, потом первые разгромы Братств Ночи, и наконец – несчастье с матерью, которое наградило его свалившейся ответственностью и седьмым кругом магии. Дел оказалось невпроворот, и похоть сдерживалась невероятной усталостью. А потом маленькая полуальдка подросла, и игнорировать позывы плоти стало невозможно. На исповеди отец Кристофер выслушал внимательно и высказал сокрушённо, поглаживая Илиана по плечу: - Духовные обеты – единственный выход для таких, как ты. Боюсь, что и венчанный союз тебя не спасёт – ты, мальчик мой, накачан тёмной энергией под завязку. Ты сам выбрал этот путь – так какого блага и помощи ожидаешь от Творца? Чтобы принять свет, надо отречься от тьмы. Илиан не чувствовал в себе сил для духовных обетов. Он желал – страстно желал – обладать женщиной. Вот только слова покойного мастера Рооргха засели в памяти накрепко: “нельзя ему потомство заводить… рискует всю силу потерять…”. Магия стала смыслом жизни молодого Сильнейшего, и если бы она исчезла... Илиан холодел и мертвел при одной только мысли. Жажда к познанию тёмных искусств и упоение неожиданно свалившейся властью перекрывали даже позывы плоти – Сильнейший с детства отличался поразительной силой воли – а страх потерять с таким трудом обретённую колдовскую мощь сделали бы воздержание вопросом решённым. Если бы не Элеа. Маленькая полуальдка появилась в их гильдии незадолго до битвы при Кристаре – без малого двенадцать зим тому. Девочку привёз сам легат Витольд, оставив на попечение госпожи Иннары, привёз – и оставил в унтерхолдской крепости. Малышке исполнилось девять; маленькая и на вид забавная, Элеа быстро стала любимицей мастеров гильдии и немногочисленной прислуги. Девятнадцатилетнему Илиану она казалась совсем ребёнком. Ребёнок считал иначе. После несчастья, случившегося с госпожой Иннарой, светлый легат Витольд посетил унтерхолдскую крепость вновь – забрать дочь из осиротевших стен гильдии. В тот день Илиан только вернулся от северной границы – раненый, злой и подавленный после битвы с альдами. Разговор вёлся в его присутствии – мачеха, Деметра Иннара, в ту проклятую весну ещё долго не вставала с ложа, оставшись в Ло-Хельме, с отцом. - Я не спрашиваю тебя, Элея, - недовольно говорил легат, глядя на девочку сверху вниз. Имя дочери он выговаривал мягко, с сикирийским акцентом. – Собирай вещи. - Ты привёз меня сюда, потому что мама отправилась на задание и не вернулась, - рассудительно заметила маленькая полуальдка. – И, вероятно, её до сих пор нет, раз ты приехал один. Что мне делать в казармах, отец? Или в пустом доме с нянькой? - А здесь? - повысил голос легат. – Госпожа Иннара едва ли тут снова появится, а если и заглянет, ей станет не до гостей. Я привёз тебя, потому что рядом с Сильнейшей, в гильдии магов, маленькой полукровке ничего не грозит – не то, что в больших городах... - Особенно если твой отец – легат, который этих альдов должен бить, а не любить, - покладисто и совсем не по-детски согласилась девочка. – Я понимаю. Так что изменилось, отец? Война, как я слышала, только начинается. - Откуда слышала?! - рявкнул легат. - Люди говорят, - ничуть не смутилась Элеа. И повторила ровно, - так что изменилось? Витольд помолчал, разглядывая дочь не то с восхищением, не то с отчаянием. Светлый легат выглядел не очень хорошо – тёмные круги под воспалёнными глазами, многодневная щетина, помятый и крайне измождённый вид. Илиан, восседая в кресле матери, хотя и не был ещё Сильнейшим, смотрел тогда на Витольда с нескрываемым отвращением. Это из-за него прошляпили атаку альдов, это он, очарованный нелюдью, совершал одну ошибку за другой – а в результате сотни смертей и загубленные жизни! В тот миг Илиан почти ненавидел легата – настолько, что едва сдерживал кровожадные порывы. Тёмная энергия плескалась внутри раздражённой лавой. - Госпожа Иннара больше не сможет за тобой присматривать, - снова пояснил Витольд очевидное. – Кому ты тут нужна? - Ему нужна, - вдруг показала в сторону Илиана девчонка. – Вся помощь, которую только можно добыть. Я стану тебе самым лучшим другом, - повернувшись к Илиану, пообещала маленькая полуальдка. – У тебя не будет союзника надёжнее, чем я... - Элея! – прикрикнул чуть ошарашенный легат. - А присмотреть за собой я и сама могу, - вновь обратилась к отцу Элеа. – Только в гильдии это будет проще. Здесь к полуальдам привычны. А не пошли бы вы к Тёмному, подумал Илиан. Оба! И бесполезный легат, и его странная дочурка… А вслух сказал: - Я не возражаю, светлейший. Работу в гильдии мы найдём каждому. Сказал – и сам себе удивился. Но Элеа вцепилась в вылетевшее слово крепко. Сдался и легат: забирать дочь обратно в город на потеху злым языкам и давечим пересудам Витольду и впрямь не хотелось. Элеа осталась в гильдии. И что самое поразительное – маленькая полуальдка сдержала слово. У Илиана никогда, ни до, ни после, не было союзника преданнее, чем дочь оплошавшего легата. - Почему в темноте сидишь? Скрипнувшая дверь впустила холодный воздух, аромат горячего супа и тонкий запах благовоний – роскошь, которую знатные стонгардские женщины обычно закупали у бруттских или сикирийских торговцев. Юной полуальдке секрет приготовления выдал покойный мастер Турраллис – и альдские рецепты оказались куда лучше сикирийких или даже бруттских. По крайней мере, нежный и стойкий цветочный аромат оставался в его кабинете ещё долго, оседая на коже и одежде самого Илиана – и терзая с каждым разом всё невыносимее. - Думаю. Элеа поставила поднос на столик, подвинула тарелку поближе и вложила ложку в безвольную руку Сильнейшего. - Ешь, - велела негромко, отворачиваясь к светильникам, чтобы зажечь их обычным, живым огнём. В отличие от большинства магов гильдии, колдовские способности полуальдки оказались довольно посредственными, и тем удивительнее казался затаенный страх, с каким поглядывали адептки младших кругов на юную и на вид хрупкую девицу. Илиан их понимал: несмотря на то, что он был старше Элеа на десять зим и исходил все земли Объединенной Империи, зачищая Братства Ночи и ругаясь до хрипоты с имперским Советом, он чувствовал себя абсолютно беспомощным, когда в комнату входила полуальдка. Не потому, что любил до беспамятства. Восхищала и покоряла её спокойная уверенность и внутренняя цельность, полное согласие с собой – то, чего ему не хватало даже сейчас – ровный, успокаивающий голос, скрытая угроза в тёмно-серых глазах и непререкаемая готовность идти до конца. Когда маленькая полуальдка заявила на него, Илиана Иннара, права, именно это молчаливое и нешуточное предупреждение стального взгляда осаждало искательниц пути к сердцу Сильнейшего. Элеа не угрожала и не предупреждала – просто слишком ретивых девиц то и дело настигали самые непредсказуемые несчастья, от поноса до обезображенного внезапными прыщами лица. Когда не останавливало и это, соперницу постигала беда похуже, а неудачи не заканчивались, посыпая несчастную щедрым дождём, пока та не отказывалась от опасной игры с полуальдкой. - Мой отец - не лучший легат в истории, - улыбаясь, говорила Элеа, - но он учил, что побеждает далеко не всегда сильнейший. Часто победа достаётся тому, чья рука не дрогнет в нужный миг. Руки у полуальдки не дрожали никогда. В открытое противостояние с Элеа никто не шёл – всё же о явной слабости Сильнейшего знали все в гильдии – да и юная дочь легата следов не оставляла. Предположения о виновности строились, исходя из принципа “кому выгодно”, да на основании отрезвляющих, абсолютно бесстрастных взглядов, какими награждала Элеа соперниц при встрече. - Нелюдь, - с нескрываемой ненавистью шипели адептки, многие из которых обладали колдовской мощью похлеще, нежели у полуальдки. Адепты оказались куда более благожелательны – Элеа обладала поистине влекущей, завораживающей красотой – но белокурая девица не обращала на них внимания. Любая улыбка, подаренная случайному ухажёру, означала лишь одно: нелюди что-то понадобилось. - Лицо-то человеческое, - хмурились поверженные соперницы, - а нутро альдское. Проклятая нелюдь… Илиан с удовольствием доел суп и отодвинул поднос. Элеа оставалась непреклонной в старомодной традиционности: никаких разговоров до того, как собеседник хорошенько не наелся. Пока господин Иннар насыщался, полуальдка неторопливо зажгла свечи и палочки с благовониями, убрала постель в соседствующей с кабинетом спальне Сильнейшего и присела в кресле напротив, забравшись туда с ногами. Подумав, Элеа перегнулась через подлокотник, поднимая тёплый шерстяной плед с пола и укрывая им колени. От плавных изгибов и завораживающих видов сердце Илиана забилось быстрее обычного, и он торопливо прикрыл глаза. Всего на несколько мгновений – чтобы отступило, спряталось… - Как отец? Илиан едва не вздрогнул. Слишком проницательная для своего возраста – всего двадцать один год – Элеа угадывала не мысли, но чувства. И сегодня не ошиблась с вопросом. - Повздорили, - нехотя признался Сильнейший, не открывая глаз. – Госпожа Иннара предложила мне закрыть альдские врата. Она же прекрасно знает, что это невозможно! Перекос сил в Мире… Мать подводит к мысли о том, что закрыть придётся все врата, а на это я пойти не могу. Никак не могу! Это лишит колдовских сил всех магов Мира – и меня в числе первых. Безумно даже предлагать такое... никогда... Элеа чуть пошевелилась в кресле, уткнулась взглядом в пол. Идея создать амулет стихий, с помощью которого Илиан смог бы замкнуть всю силу на себя и не бояться ни собственных страстей, ни лишения колдовской мощи во время соития, пришла в голову Сильнейшего давно. Примерно два года назад, когда он отправился за первым артефактом в царство воды. Все маги гильдии твердили, что это невозможно: сердца стихий подчиняются только тому народу, на чьей земле открыты их врата. Сердце воды мог бы покорить только брутт, сердце огня – лишь сикириец, стонгардская кровь открывала врата в царство воздуха, а альдская – в царство земли. Илиан добыл сердце воды и сердце огня первыми, наплевав и на колдовские законы, и на традиции, и на собственную безопасность – и тем самым составил себе репутацию человека страшного и сумасбродного, который совершил то, что раньше не удавалось никому. Молодой господин Иннар старался не ради всеобщего страха и восхищения. Осталось всего два артефакта – и Сильнейший обрёл бы и несомненное преимущество в войне с альдами, и залог своего личного счастья. - Иммун Сибранд тревожится о тебе, - проронила Элеа. – И госпожа Иннара тоже. - И поэтому они предлагают мне отрезать энергетический поток от Мира? Лишиться магии – и лишить её всех остальных колдунов? Не спорю, мы подрежем альдам крылья и лишим главного преимущества – но и сами останемся без штанов. Мать не замечает очевидного: с амулетом стихий на руках я стану непобедим. Объединенная Империя станет непобедимой! И мы, наконец… сможем быть вместе. Элеа соскользнула с кресла, перебралась к нему на диван, оплетая руками его талию. Илиан уткнулся носом в белые пряди пахнущих травами волос и судорожно перевёл дыхание. В крови взорвались первые фонтанчики болезненного наслаждения. - Обо мне не говорили? – негромко спросила полуальдка, нежась в тёплых объятиях. Илиан покачал головой. Отец узнал о его любви к дочери унтерхолдского легата давно – такое скрыть не получилось бы. Не одобрил. Илиан по взгляду понял – не одобрил. - Элеа влюблена в тебя так же, как её мать – в покойного альдского эйохана, - только и проронил иммун. – Слепо и самоотверженно. Она пойдёт на всё, вплоть до крайности, потому что любит неправильно. Как и всякая нелюдь. - Осуждаешь? – только и спросил раздражённый сын. - Переживаю… Сейчас Элеа только потёрлась носом о его плечо и вздохнула. - У тебя хороший отец, Илиан. Когда придёт время… я стану ему хорошей дочерью. Стонгардский самородок усмехнулся, сжал ладонью хрупкое плечо. - О моём отце ты спрашиваешь чаще, чем о своём. - Про легата Витольда я и так всё знаю, - отмахнулась заботливая дочь. – Я прекрасно понимаю мать, хотя она сбежала не только от мужа – ведь и меня бросила, не задумываясь. Легата я люблю всё-таки больше. Он заезжает, пишет… интересуется. Отец по-прежнему чувствует себя виноватым, хотя я его вовсе не виню. Первой сбежала мать. - А меня за что любишь? Полуальдка задумчиво провела ладонью по груди Сильнейшего, впилась пальцами в тонкую ткань домашней рубашки. - У тебя горячее сердце, - прошептала почти неслышно. – Мягкое, яркое, отзывчивое… не как у меня... такое… человеческое… Илиан не выдержал, смял полуальдку в объятиях, нашёл желанные губы, накрывая их своими. Никто и никогда не видел в нём отзывчивости и мягкости – ни маги гильдии, ни императорский Совет, ни даже родные братья. В последнее время – даже отец отказывал ему в праве на человечность. - Многое зависит от того, какая женщина с тобой рядом, - говорил Сибранд Белый Орёл. – А ты выбрал нелюдь. Тут же добавлял, не позволяя сыну вспыхнуть праведным гневом: - И я принимаю твой выбор. Элеа… видела его другим. Она верила в самые невероятные затеи, оставалась на его стороне, когда даже мастера гильдии поглядывали косо, находилась рядом в моменты безумств – если он позволял – и чувствовала его, как никто другой. Илиан Иннар, долгие годы проводивший ментальные эксперименты со своей названной сестрой Веленой, поражался тому, что полуальдка видит его мысли без всяких колдовских способностей. Видит – и принимает их во всей полноте, от низких до возвышенных. И сейчас… Свечи погасли одна за другой – Илиан и не заметил – а бокалы на столе тревожно звякнули, пошатнувшись от невидимой волны, хлестнувшей от тела Сильнейшего, когда стонгардец застонал, вжимаясь в гибкое тело полуальдки. - Не могу, - невнятно, прикусывая кожу на девичьей шее, выдохнул Илиан, - не могу больше... В воздухе громко треснуло, и Элеа первой дёрнулась прочь – с губ Сильнейшего перетёк короткий разряд, пронзил болью. - Пусти! Вместо ответа Илиан прижал полуальдку к себе – с такой силой, что та не выдержала, вскрикнула, упираясь ладонями в напряжённые мужские плечи. Рванулась прочь из смертоносных объятий, но не преуспела: Илиан со стоном потянул на себя ткань её рубашки, не сдерживая хриплого горлового рычания, и последняя синева исчезла из широко распахнутых глаз, уступая место непривычной угольной черноте. Элеа выпростала руку из жестокого объятия, вслепую зашарила по столу, наткнувшись пальцами на наполовину испитый кубок. В следующий миг недопитое вино выплеснулось Сильнейшему в лицо – и стальной хват напряжённых рук ослабился, позволив полуальдке извернуться, скатиться на пол, порвав при этом верхнюю рубашку. Илиан вскочил на ноги, шарахнулся прочь, подальше от возлюбленной, вскинул дрожащие руки почти к самому лицу. Светился колдовской силой каждый сосуд, пульсировала в крови тёмная энергия, плескался мертвенный синий свет в жилах, а перед глазами застыла пелена – та самая, которую он видел каждый раз, прибегая к магии седьмого круга. Мир изменяется, теряет живые краски, становится чёрно-белым, меняет контуры и очертания, позволяет раздвигать границы, шагать через пространство... - Беги, - хрипло велел Сильнейший. Элеа подчинилась молча – знала, что её присутствие усугубляет состояние возлюбленного. Вскочив, полуальдка бросилась к двери, почти бесшумно выскользнув в коридор. Скрипнула тяжёлая створка, оставив лишь цветочный аромат в опустевшем кабинете. Илиан Иннар ещё долго стоял без движения, опасаясь и собственного тела, и чужих, звериных желаний. Впрочем, звериных – не совсем то слово, как он понял уже давно. Сила, живущая в крови, была живой и разумной. Его слишком рано посвятили в Сильнейшие. Слишком резко открыли шлюзы седьмого круга, позволив проскочить шестой. Тело не вмещало, тяжесть давила, распирала изнутри, переполняла внутренности, стучала отбойными молотками в воспалённой голове. Он не позволял – пока ещё не позволял – тёмной энергии поглотить себя. Слишком хорошо помнил уроки мачехи, наставления мастеров и десятки примеров, когда маги сдавались потоку энергии – и неизбежно ломались. Не в человеческих силах выдержать такой напор. Порой – вот как сейчас... удержать это внутри он не мог при всём желании. Малейшее искушение рушило внутренние барьеры. Покойный мастер Рооргх оказался прав: вожделение убивало и его, и женщину, которую он любил. Значит, старик не ошибся и в том, что он растеряет всю силу, которую обрёл столь нечеловеческим трудом. Этого Илиан допустить никак не мог. Ярость и раздражительность убивали тоже, опустошая, иссушая, разрушая изнутри. После вспышек гнева Илиан восстанавливался долго и тяжело, подолгу не вставая с постели, - и лишь Дагборн оставался рядом. Бывший легионер в ходе безумных вспышек поступал просто: дождавшись, пока Илиан не перегорит, Дагборн зачастую почти на руках относил обессиленного подопечного в постель и ухаживал до тех пор, пока Сильнейший не проявлял признаков жизни и обретённого рассудка. К счастью, эти приступы удавалось довольно успешно скрывать даже от мастеров гильдии, а в молчании Дагборна Илиан был уверен. Ради тёмной силы и упоения, какое та дарила носителю, Илиан ограничивал себя не только в чувственных страстях: Сильнейший порой отказывался даже от пищи. - Я не понимаю, - признавался Илиан как-то мачехе ещё в юности, - почему я слабею, когда сыт? Это почти незаметно, но чувствуется... - Когда ты сыт, ты в согласии со всем миром, - усмехнулась Деметра Иннара. – Тёмная сила питается неудовлетворённостью, гневом, яростью и голодом. Ты никогда её не насытишь. А насыщая тело, ты гасишь в себе и раздражение, и, вместе с ним, колдовскую энергию. Держи хрупкое равновесие, не насыщай, но и не держи в узде... Получалось с переменным успехом. Илиан слепил себя заново: отсёк слабости, нарастил сильные стороны, сотворил человека, в котором даже отец не угадывал собственного сына. Исчез, умер странный деревенский мальчишка, тяготевший к запретному, но не имевший и малой возможности вырваться из ненавистного быта... За шанс взлететь ввысь юный Илиан ухватился зубами. - Ты слишком самоуверен, мой мальчик, - как-то обронила Деметра. – Остановись. Я дам тебе все знания Мира – в своё время. Не спеши. Ты же помнишь, чем заканчивали подобные искатели тёмных глубин... - Помню, - нетерпеливо соглашался Илиан. – Люсьену не повезло с окружением – я избежал этой участи. Велену почти сгубила бесчувственность, гордыня и запретная страсть. Ничтожества из Братства Ночи – просто тупоголовый скот. А я другой. Ты увидишь. И не только ты! Деметра Иннара не увидела, но поверила на слово – пришлось, когда бывшая Сильнейшая в одночасье лишилась колдовской мощи. Кропотливый план пошёл под откос: Илиану Иннару открыли шлюзы седьмого круга, чтобы не оставлять гильдию без защиты. И, как и в прошлый раз, невзирая на метку Великого Духа, Илиан не поплатился за обретённую силу ни здоровьем, ни красотой, ни благополучием близких. Сильнейший присел у прогоревшего камина, задумчиво глядя на правое запястье. Знак Творца Мира ставили всем магам круга выше пятого, чтобы сдержать тёмную силу и не позволить ей поглотить носителя. Те, кто эту метку получал, терял нечто важное в жизни – но Илиан не потерял ничего. И по словам кристарского духовника, это означало одно из двух: либо знак Великого Духа его не спасёт, либо молодой Илиан Иннар расплатится за колдовскую мощь с лихвой в день, которого не ожидает. В этом же кабинете его и нашёл верный телохранитель наутро. За окном давно рассвело; в коридорах гильдии раздавались голоса спешащих на занятия адептов, но никто из мастеров ещё не заглянул в кабинет главы гильдии. Это радовало и удручало – радовало, потому что сейчас Илиан не вынес бы никакого общества, и удручало, потому что в гильдии постепенно учились обходиться и без него. Дагборн выехал из Унтерхолда, очевидно, сразу же, как только открылись городские ворота, и выглядел не в пример лучше своего подопечного: с подстриженной бородой, чистый, бодрый и умытый, в свежей одежде и с начищенными до блеска сапогами. Мельком глянув на Илиана, бывший легионер молча вышел и вернулся вновь, на этот раз – с завтраком. - Какие распоряжения на день, господин Иннар? – поинтересовался телохранитель вскользь, разглядывая больное, раскрашенное тенями лицо Сильнейшего. Илиан выпил всю принесенную воду – и на бывшего легионера взглянул совершенно другой человек. Уверенный, сильный и хладнокровный – такой, каким его и знали окружающие. Дагборн наносным не обманулся, но и напоминать о стынущем завтраке не стал. - Сегодня разгребаем дела в гильдии, - отозвался стонгардский самородок. – А завтра отбываем в столицу. Император ждёт бруттскую делегацию, мне велено явиться. Дагборн молча кивнул, переваривая услышанное. Очень уж не понравилось бывалому телохранителю это вот «отбываем». Если господин Иннар не сказал «полетим», вариант оставался только один. Проклятый портал.