Кукла

Снег заметает Коноху чистой и пронзительно-яркой белизной. Кружится большими холодными хлопьями, по ночам превращается в рябую завесу на дымчато-тёмном небе. Спокойное безветрие окутывает, а редкие ледяные порывы только напоминают о том, что тело ещё живо и может чувствовать. На покатом сугробе отпечатываются контрастные брызги крови. Какаши долго смотрит в низкое туманное небо, с которого неспешно спускаются снежинки. Они опадают на его маску и моментально тают, оставляя тёмные пятна. Сакура ведёт покрасневшей ладонью по табличке возле дома, смахивая пушистый снег. Вымокшее дерево скрипуче качается, тихо спадают под ноги водопады белил зимы. Куноичи внимательно рассматривает знак Хатаке, огибает пальцем углы ромба. Потом лениво поворачивается к непривычно пустой улице и поднимает голову. Прохлада успокаивает мысли и чувства. Очищает окружающий мир от грязи и порока, позволяет жадно вдохнуть морозный воздух. Прошло уже больше месяца после её срыва. И всё будто замерло в ожидании. Саске не возвращается в деревню. И чем дольше его отсутствие, тем тяжелее представить, каково же будет его появление. Какаши опускает перед Сакурой бумаги о разводе молча, не особо желая комментировать и так очевидное. Она немигаючи смотрит поверх дымящейся чашки с чаем, впитывая в себя тишину дома. Поместье Хатаке изнутри такое же мрачное и пустое, как выжженная пустыня чувств — девушка не слышит, как тихо щёлкает дверь, закрытая вслед за фигурой Шестого, его удаляющиеся шаги. Снег безразлично кружится за окном, застилает одинокий двор. В доме темно, все тени и очертания мебели сливаются в однотонную мрачную грязь. Только белеет листок бумаги перед ней. Только слепит квадрат дневного света, залитого белоснежным цветом. Слеза скатывается по щеке, но Сакура не чувствует её влажного подрагивания на подбородке. Отчаяние выело из неё все соки, а пустые капли, брызжущие из глаз — отклик былого. Её лицо холодно и бесстрастно, взгляд — тусклая патина. Таким взглядом она смеряет вещи, заботливо собранные Ино из-под развалов дома Учихи. Таким взглядом изучает гремящую связку ключей от квартиры Какаши, в которой он просит собрать посуду и немного одежды. Таким взглядом она безэмоционально смотрит в глаза матери, когда та появляется на пороге дома Хатаке и упивается криком о распутстве дочери. Зима хоронит в своей пуховой чистоте мерзкую реальность, липнущую к подошвам. Хоронит её собственные всхлипы, боль и отчуждение — кукла передвигается практически так же плавно и стройно, как человек, но нет в её действиях импульсивной живости и энергии. Кукле не больно от звонкой пощёчины, которой щедро одаривает Мебуки. Кукла не слышит, как трещит одежда и скрипит пол под ногами у Какаши, когда он рывком перехватывает руки женщины и старается её успокоить. Деревянные руки статично покоятся на косяке двери, шёлк прядей искусственной красотой скатывается по просторной одежде. Кукла не видит, как на повышенных тонах спорит Хатаке с Наруто, запрещая ему отправиться вслед за другом, как хватает Узумаки бывшего учителя за грудки и в полуистеричном состоянии кричит: «Я должен что-то сделать!..» — Левая рука, — глухо говорит Тсунаде, поднимая ледяную ладонь ученицы. Зелёный свет мерцает стробоскопом, вскоре затухает. — Правая рука. Прямая спина, идеальный прогиб в пояснице. Если прислушаться, то можно услышать тихий скрип суставов локтей. Сенджу непозволительно долго держит руку девушки в своих пальцах, уже давно не чувствуя в ней сбивающейся чакры. Пустой взгляд бывшей подопечной убивает намного сильнее, чем кадры из её памяти, увиденные на экране. Она хмурится в вязком молчании кабинета, но потом отмирает и отпускает девушку. У Сарады тёплые и хрупкие объятия, будоражащие внутри что-то зыбкое и сломленное. Сакура впервые удивлённо смаргивает, когда чувствует, как намокает плечо от всхлипываний дочери, пришедшей её проведать. Она неловко обнимает Учиху, склоняясь к ней. Какаши впервые за долгое время облегчённо выдыхает. Ино приходит на следующий день после визита дочери Сакуры, плавно и аккуратно присаживается за её спиной, проводя рукой по длинным румянцевым локонам. Ножницы глухо разрезают тишину щелчками, пряди безжизненно опадают на татами друг за другом. Тусклый свет зимы описывает тёмные фигуры, отбрасывая их длинными тенями к дверям. Алая кровь окропляет белую гладь сугробов, тянется вслед за рыхлыми вмятинами на снежном покрывале. АНБУ возвращаются к Шестому с одним раненным. Какаши под ночь долго стоит под нависшей чёрной твердью, вглядываясь в рябую вьюгу над крышами деревни. Кукла ломается с треском марионеток, опадает деревянными щепками в утренних отсветах. Под ногами Хатаке хрустит заметённая дорога к дому, на которой он замирает, узнавая знакомую хрупкую фигуру. Сакура ведёт ниже пальцами по вывеске, пока они не встречают морозный воздух. Под скрип таблички возле порога, Харуно оборачивается к нему и едва заметно улыбается. Ей кажется, что снег её спасает. Отрезвляет, как тёплые ладони дочери, как ветер, поддувающий в шею, как подавленный Наруто, отмечающий после стрижки её красоту. Отрезвляет на протяжении всего месяца и он, когда каждый раз возвращается в не до конца обжитый дом ровно в полночь, несмотря на множество незаконченных дел. Когда подкуривает сигарету в своих губах и перекладывает в её, давая втянуть лёгкими привычный дым и вспомнить горечь табака. Когда в середине ночи заходит в ванную, недолго оглядывает сползающее в воду тело и в одежде шагает к ней. Тогда он сидит с ней до утра, пристраиваясь за влажной костлявой спиной и молчит вместе. Сакура чувствует его мерное дыхание, влажные рукава водолазки, прилипающие к стенкам ванны и её обнажённой коже. И в горе, и в радости — она кивает этим пустым словам рядом со своей погибелью, но начинает верить в них рядом с Какаши. — Сегодня ты не вернулся, — говорит охрипшим голосом она, выдыхая пар в напряжённый воздух. Мужчина стоит в паре метров, изучая её лицо и прояснившиеся глаза. — Кофе?.. На кухне Сакура ставит перед ним чашку, смотрит сквозь пелену дымки, опутывавшей её целый месяц, но осторожно дует на горячий напиток, и серость развеивается. — Сарада должна быть со мной, нужно забрать её от мамы, — волосы с непривычки щекочут шею, ровными краями ведут полосу по подбородку. — Она знает, — заранее отвечает Какаши, любуясь забытой улыбкой куноичи. И в тёмно-зелёных глазах Мебуки девушка всё видит. Как застывает её вечно мечущийся взгляд, как дрожат её пальцы и губы, как пронзительно и долго смотрит отец из-за её спины. Мать обнимает порывисто и несдержанно. Сакура стоит в душащих объятьях долго, но так и не решается опустить свою ладонь ей на спину. Семейное воссоединение Харуно отдаёт горечью, распавшимся доверием и лавандой. Но за столом Сарада улыбается как никогда счастливо, а Какаши спокойно принимает советы Кизаши. — Тсунаде и тебя просила посетить его, — когда внучка выбегает на пару минут за котом, как можно спокойнее проговаривает женщина. — Это… поможет. Какаши искоса смотрит на профиль девушки, замечая, как тускнеют её глаза под сенью опущенных ресниц. — Хорошо. Двери кабинета психолога закрываются за спиной Харуно. Какаши начинает зачитывать доклад о нападении Саске на члена АНБУ под отчаянное хлопанье крыльев птиц за окном в зале собраний. Старейшины кривятся и уходят для совещания. — Господин Шестой, — фигура капитана тайного отряда появляется в сумерках во дворе, и Сакура заинтересованно выглядывает из кухни, когда мужчина поднимается из-за стола. Они разговаривают немного, буквально пару минут, но девушка не может перестать вслушиваться в нечёткие голоса. Когда Какаши осторожно закрывает за собой сёдзе, Сакура в нетерпении вышагивает в коридор и встречается с ним взглядом. — Он… — только начинает она, но сразу запинается. Объективно ей нужно узнать, что происходит с её бывшим мужем, и какое наказание его ждёт, но именно сейчас — нет, не хочет слышать. Не так давно она смогла оправиться от одного только осознания, что все эти годы — пустой звук для самодовольных стариков в мантиях, для жизни деревни, для безопасности страны. Сакура до побеления поджимает губы, вспоминая, с какой ухмылкой говорил Саске о том, что кровь на его руках принадлежит вовсе не ему, а Шестому. Что отрубленные головы и оборванные жизни — его решения, а он — всего лишь оружие в руках власти. Тогда она смеётся, сплёвывая булькающую слюну с кровью, замечая, что быть безвольным оружием — призвание Учих. Итачи склоняет покорно голову, пронзая тела собственных родителей, Саске идёт за ним той же тропой. Она не хочет добавлять, что только один из них думал о будущем, а второй — о терзающем прошлом. Саске срывается, как пёс с цепи, не желая терпеть поддёвки в сторону брата, а Сакуре в общем-то плевать, как переносить привычную боль — отплатить той же монетой намного ценнее, чем забыть её в кармане изношенных штанов. Но сейчас она старается смотреть трезво: назвать Какаши пацифистом даже с натяжкой не выйдет, но хуже ли его взвешенные решения, чем больная жестокость?.. Они, шиноби — априори убийцы. Сакура убивала, Какаши убивал. Саске — наслаждался убийством. Так нелепо и глупо, что погибнуть проще им — выполняющим свою работу, чем ему, ставшему смертью, а не ниндзя. — Сакура, — Хатаке выдыхает так тяжело, что воздух посвистывает между зубами, — ты веришь мне? Девушка вздрагивает, улавливая в этой фразе намного больше, чем обычную проверку доверия, и не задумываясь кивает. Рамы трясутся от поднимающейся вьюги. Небо застилает пеленой снега, заметая неразличимые во тьме силуэты домов.

* * *

Сарада тянется к книге и вздрагивает, когда случайно спихивает локтём рамку, стоящую на комоде. Деревяшка глухо брякает по полу, а под ней невозможно громко трещит стекло. Девочка испуганно опускает взгляд рядом. Кумо ведёт ухом и лениво поднимает голову, разлепляя сонные кошачьи глаза. Кончики пальцев подрагивают. Но Учиха спустя секунду решительно сглатывает, подавляя неожиданный страх, поднявшийся в груди. Осторожно присаживается на колени рядом с разбитой вещью, аккуратно тянет за торчащую ножку, поднимая фоторамку и переворачивая. Отец на фотографии безразлично спокоен и чужд — его фигура стоит в небольшом отдалении от неё и матери, заглядывает в душу жутким тёмным взглядом. Мама улыбается кончиками губ, практически незаметно, но склоняется к дочери и едва уловимо выпячивает плечо, будто загораживая ребёнка от мужа. Сарада встречается глазами с самой собой — кажется, что это было совсем недавно: ей тогда только-только исполнилось четыре, она чувствует себя взрослой и серьёзной, оттого так смешно поджимает губы и хмурится в камеру, не понимая, как забавно выглядит. Стекло странно трескается, несмотря на незначительный удар. Тонкая белая черта расползается от нижней части фотографии к верху, наискосок пересекая людей: проходится по самой макушке девочки, отрезая от её плеч руки матери, и тянется к лицу отца, возвышающегося над ними. Его голова расходится трещинами, похожими на всполохи белоснежной молнии, рассекающей его череп. — Сарада, всё в порядке?.. — бабушка заглядывает в комнату, сразу замечая сидящую на полу внучку. — Что такое?.. Не поранилась? — А, — Учиха смаргивает и оборачивается к женщине, только замечая в её руках свои сложенные вещи, — Нет, Ба-чан, всё нормально… Я фотографию случайно уронила. Мебуки делает короткие шаги к ней, огибая призывно мяукнувшего кота, моментально отреагировавшего на появление кормилицы. Она бегло окидывает взглядом рамку в бледных ладошках, и по её лицу пробегает странная тень. — Ничего, — оторопело выдавливает она улыбку, склоняясь и мягко выхватывая фотографию из рук. — Ничего страшного, милая, подумаешь… Вещи имеют свойство ломаться, с этим ничего не поделаешь… Сарада провожает её дёрганные движения задумчивым взглядом, смотрит, как нервно бабушка откладывает рамку подальше, переворачивая стеклом вниз. — А люди? Детский тонкий голос режет до невозможности остро. Мебуки замирает, не зная, как ответить. Люди ломаются намного сложнее и болезненнее. Тело — хрупкая материя, но и она излечима. А вот как лечится душа — неизвестно и самому лучшему мудрецу, изрекшему миллионы советов о жизни. Только ни один из них не расскажет, как жить, ни разу не надрезав нежные эфемерные волокна чувств о противоречия и углы жизни. Как справиться и простить если не мир, то хотя бы самого себя. — Люди, — запоздало и тихо выдавливает бабушка, — люди не должны ломаться. Они же не куклы. Сарада в непонимании наклоняет голову, вглядываясь в потемневшие глаза женщины, но так и не понимает, отчего у неё проступают слёзы. Кизаши спокойно и радостно перенимает заботу жены о сборах внучки, стараясь отвлечь Учиху нелепыми шутками и поддёвками в сторону кота, снующего под ногами. Девочка ещё некоторое время странно поглядывает на закрытую комнату, в которой скрывается бабушка, но быстро переключается на разговор. Сегодня мама заберёт её. Пока только одну, без Кумо, но и его она обещала непременно забрать в следующий раз. Только отчего так наэлектризован морозный воздух и крепко сжата родная рука — остаётся загадкой для Сарады, смело шагающей с рюкзаком за спиной возле Сакуры, когда они выходят за границы деревни. Уходя в глубь тяжелого от снега леса, Учиха оборачивается на знакомые ворота и неожиданно узнаёт в далёкой фигуре Какаши-сана. И на мгновение ей кажется, что он провожает их как в последний раз.

* * *

Бункер отдаёт сыростью и холодом. Бетон не греет, но и не даёт ветру завывать в щелях тоской и отчаянием. Сакура кутает дочку в пледы и подключает радиатор, что не в силах прогреть огромный зал и её леденящий страх, сжимающий нервы. Иногда она нервно оборачивается к дверям, будто услышав шаги. Но полумгла опутывает помещение звенящей тишиной и одиночеством. Только взрывные печати контрастом проступают на высоких стенах, между которыми поблёскивает натянутая проволока. — Какаши, — её голос в доме Хатаке отдаётся эхом точно так же, как и в скрытом логове, — скажи, что ты не сделаешь этого. — Этого?.. — мужчина улыбается одними глазами, стараясь не накалять обстановку ещё пуще прежнего. — Не переживай, верь мне. — Я-то верю, но… — её шёпот в последней ночи утопает в шуме вьюги, в бренчащих окнах. — Пожалуйста. Пожалуйста, Какаши. — Сакура… — Пожалуйста, — её пальцы впиваются ему в запястье, с остервенением сжимают толстую ткань формы. Шестой смотрит из-за плеча внимательно и спокойно. И Сакура жадно вглядывается в него, боится упустить хоть одну деталь, естественно залёгшую полутень, оттенок его тёмно-серых глаз, обветренные губы и небольшую родинку под ними. Но Какаши не отвечает. Молча притягивает её к своей груди и, улыбаясь пьяняще-жуткой улыбкой, говорит успокоиться. Только утром, когда девушка застёгивает молнию на куртке и набрасывает лямки рюкзака на плечи, он быстро наклоняется и шепчет: — Я люблю тебя. Лицо Сакуры искажается, проступают все морщины, трясутся губы и подкашиваются ноги. Она знает это. Но именно тогда, в ту секунду, она меньше всего хочет услышать именно эти три слова. Лучше «я», лучше «не», лучше «умру». — Мам, — вырывая её из воспоминаний, глухо говорит Сарада, и куноичи непроизвольно дёргается, — а мы тут надолго?.. — Не знаю, — честно отвечает, не в силах прятать свои трясущиеся руки, и накрывает одну свою ладонь другой, сжимая покрасневшие пальцы. — Надеюсь, что нет. — А Какаши-сан скоро к нам придёт?.. — продолжает терзать дочь, наивно и серьёзно глядя на побелевший профиль матери. — Он ведь придёт, да?.. — Я… — заикается она, но резко замолкает. Ей нечего сказать и ответить. А, может, просто не хочет ничего говорить и спугивать своими неуверенными звуками, першащими в горле, тяжесть нависших стен. — Спи, — вытягивает из себя с нажимом Сакура, и Сарада в этот раз не перечит и не переспрашивает. Просто замолкает, мажет взглядом по дверям и кладёт свою голову ей на колени. Девочка не закрывает глаза, но больше не решается говорить. Харуно оглядывает полутёмное помещение, стараясь привыкнуть к урывчатой пустоте: возле углов с розетками стоят уныло не подключенная плитка, сложенные футоны, большая сумка с посудой, машинка для варки риса. Шестой заранее принёс сюда необходимое, понимая, что что-то может пойти не по плану. Саске плевать на судьбу бывшей жены, но на наследие клана — ни в коем случае. И Хокаге откровенно посягает на его дочь, когда передаёт отряду АНБУ своё извещение для старшего Учихи. Сакура не спрашивает, что он в нём написал, и так понимает. Понимает, когда за столом в её семье Кизаши серьёзно и одобрительно кивает вслед словам Хатаке, а мать мрачной тенью только под конец вставляет свою ремарку: «От людей уже не скроешь чья дочь, нельзя всё обставить, как обычный развод в семье». Куноичи не ждёт от Какаши красивого предложения выйти за него, не ждёт, что встанет на одно колено и трогательно попросит её руки. Утром за кофе коротко объясняет, что при плохом варианте — она останется вдовой, и никто не спросит, почему она развелась перед смертью с мужем; при хорошем варианте — спустя время выйдет за него, поскольку авторитет Хокаге не позволит людям распускать сплетни и задавать провокационные вопросы. Со стороны эта история будет выглядеть чертовски банально: Саске Учиха погибает на опасной миссии, а Шестой берёт в жёны вдову, чтобы заниматься воспитанием взрослеющей наследницы. Кому как не ему знать, как пробудить шаринган, как правильно использовать его. Этот союз даже слишком логичен и не подлежит осуждению: закрываются вопросы холостости Хокаге, неожиданно отходящей от дел Сакуры, воспитания будущего родителя одного из самых опасных кланов. Кому какая разница, есть ли чувства между бывшими учителем и ученицей, когда объективно ясно, почему они живут под одной крышей? Какаши уверен, что Саске не нападёт на него, но Сакура отчего-то уверена в обратном. Ещё больше она уверена, что Хатаке сделает что угодно, лишь бы Учиха не остался в живых. Наруто преднамеренно отправляют на продолжительную миссию как можно дальше, Ино случайно оговаривается, что и Саю есть чем заняться, но резко осекается — Харуно не дура и понимает, что у Шестого есть план. Однако то, что она остаётся в полном неведении и кристально-чисто осознаёт, что бункер, который показывает её будущий муж, допускает и другой вариант событий — ей не нравится. Настолько сильно, с каким рвением она впивается как в последний раз в его губы, ощущая забытое чувство сладкого поцелуя. Так странно: их отношения слишком понятные, но при этом она целует его оба раза на грани отчаяния. Они не занимаются сексом, не говорят нежностей друг другу, не ощущают той воспетой подростковой влюблённости. — На всякий случай, — когда в первый раз подводит её к замаскированным в кустах дверям, роняет Какаши. — Саске может начать искать её, а это нежелательно. Я обещаю, что приду за вами, как всё закончится. — Закончится чья-то жизнь?.. — безрадостно хмыкает Сакура, на что Шестой устало вздыхает. — Я не собираюсь драться, успокойся. Саске не идиот. — А больной ублюдок, — едко дополняет она и поджимает губы, больше не желая расспрашивать и узнавать о встрече Хокаге и Учихи — он ничего не скажет, это слишком очевидно. Сарада вскоре засыпает на её коленях от бездействия, и куноичи раскладывает футон возле радиатора, сама отправляясь приготовить ужин. Готовка на коленях, которые морозит ледяной бетон, довольно странное занятие, совершенно не похожее ни на готовку во время миссий, ни на обустроенную кухню в доме. Взгляд то и дело поднимается на высоко висящие часы, мерно оттикивающие время. Сакура будит дочь, неловко и без особого желания ест, немного разговаривает с ней об отвлечённых вещах, хотя Сарада так и норовит задать волнующие её вопросы, затем ложится спать. Сон не идёт к Харуно, и она долго ворочается на своём футоне, ёжась от холода, пока девочка быстро засыпает от новых ощущений. В нервной полудрёме Сакуре слышится, как скрипит входная дверь массивным железом, как гулко отдаются спокойные шаги от стен. И из тьмы коридора к ним вышагивает Саске: потрёпанный, хладнокровный и жуткий. Горящий алым шаринган говорит обо всём, обрубая даже самую шаткую надежду. «Он мёртв, Сакура», — его интонация, звучание въедается в сон живой реальностью, и Харуно в ужасе мечется у себя под одеялом, обливаясь холодным потом. Ей хочется думать, что это неправда, но почему так живо представляется эта картина, так до беспамятства больно?.. Железная дверь надрывно скрипит поворачиваемым вентилем, и девушка моментально разлепляет глаза. Яркий свет расползается толстой полосой по тёмному помещению. Сакуре кажется, что она не может двигаться. Только плотнее прижимает к себе спящую дочь, потухшим взглядом смотрит в сторону зловещего итога. Шаги короткие и лёгкие, но шум от них дребезжит в самом сердце. Неизвестный легко проходит препятствие из взрывных печатей. Ладонь сама находит подле тела ледяной кунай. Сакура готова умереть прямо здесь и сейчас, но не отдать ёбаному Учихе свою маленькую и невинную дочку. Шаг. Ещё шаг. Лёгкие сводит от задерживаемого дыхания, напряжение судорогой сжимает все мышцы. Во тьме нечётко проступает высокий силуэт. Сакура скрипит зубами и до побеления костяшек сжимает ручку оружия. Но потом отпускает. Сама не чувствует, как подскакивает и бросается на шею пришедшему. — Всё хорошо, — шепчет Какаши, обнимая её, а она не может подавить слёз. Сарада просыпается от её всхлипов и трёт сонные глаза.

* * *

Коноха утопает в летнем зное и жаре. Лица Хокаге статично раскидываются над старым поселением, открывая над собой новые кирпичные дебри бурно развивающегося мира. Грохочут рельсами электропоезда, тянутся спутавшимися нитями кабели от столба к столбу, птицы срываются с плоских крыш и уносятся вдаль к тенистому густому лесу. Лицо Седьмого привычно разукрашено, и на лбу, перетянутом протектором, громогласно изречено «Идиот». Ветер лениво шуршит в листве, срывает листья и уносит их к монументу памяти. Зелёная пыльная завеса опускается возле камня, но один лист вырывается и летит, поддаваясь мягкому потоку, дальше, к рядам однотипных могильных плит. Кружится, петляет и, покачиваясь, опускается возле одного имени. Саске Учиха погиб для всей деревни героем, выполнявшим сложную миссию. Лишь редким известна жуткая тайна. Седьмой затухает со временем и вымученно улыбается, когда упоминают друга. Встречается с новыми Каге, добродушно обсуждает новое время и невозвратимость старого. Былая пятёрка великих никогда не говорит о том, на чьей территории проходила миссия известного потомка клана, со скольким количеством шиноби их деревень он сражался перед смертью и что руки каждого из них омыты кровью искупления. Только ладони Хатаке запятнаны чернилами весточек, отправленных главам какурезато. Каждому из Каге Учиха принёс много смертей, и тогда у них был шанс отомстить ему. Тихо и скрытно, так, как когда-то сам Итачи выполнял миссию по уничтожению клана. Мечта Саске сбылась — его клан был очищен от позора, только вот его заслуги в этом было мало. Шесть лет назад Какаши назначает самое лживое, но тактически верное наказание. Старейшины понимают, с какой целью он это делает, но не могут воспрепятствовать: не умереть в бою с Каге и их подчинёнными — это работа Саске, они ему никак не смогут помочь. — Хотела подарить на день рождения, но решила, что сейчас лучше, — Сакура протягивает мужу закрытый конверт, когда он неохотно поднимает голову из-за газеты. Какаши долго смотрит в её глаза, стараясь предугадать по лёгкой улыбке содержимое подарка, но молча отпивает кофе и сворачивает новости на потом. — Ты же знаешь, я не люблю отмечать, — улыбается он, и женщина оседает на край стола, скрещивая руки на груди. — Как понимаю, я обязан его принять?.. — Открой, — спокойно говорит она, и мужчина может только устало вздохнуть. Верёвка соскальзывает с печати, громко шуршит конверт. Хатаке скучающе изучает документ, бегло пробегаясь взглядом по строчкам, и повседневно отпивает горячий кофе. Сакура в ожидании смотрит. Неожиданно чёрные брызги летят на столешницу. Кружка в мужских пальцах накреняется и проливает остатки горячего напитка прямо на стол. Девушка довольно ухмыляется. — Это не всё, — разглядывая ошеломлённое лицо мужчины, она ненароком подталкивает снова к нему конверт. — Там ещё на дне есть. Какаши не сразу опускает листок на стол, лишь спустя пару секунд. Его ладони подрагивают, а взгляд остаётся прикованным к своему странному подарку. Хатаке шумно сглатывает, когда извлекает на свет тест на беременность. Перед глазами застывают две чёткие полоски. Простыни шумно хлопают за окном, ветер невесомо поднимает лёгкую ткань занавесок. Сарада грохочет быстрыми шагами по лестнице и скоро забегает на кухню, собираясь перехватить пару тостов, чтобы не опоздать в академию. Но останавливается на пороге, замечая, как странно потряхивает отчима на стуле, прикрывающего глаза ладонью, и как счастливо улыбается мама, оборачиваясь. — Милая, — её голос такой воздушный, волнующий. Девочка в непонимании смотрит на неё и слышит, как рвано вдыхает Какаши воздух, — ты хочешь братика или сестрёнку?.. Учиха удивлённо смаргивает, так и не дотянувшись до позднего завтрака.