Драбблы

Каждый раз, смотря на Джека, Чау Юнг вспоминает ощущение прохладной кожи под своими пальцами. Оно жжет ладони, впивается мелкими иглами, заставляя сжимать кулаки, сдерживая отчаянное желание прикоснуться. Потому что нельзя. Не с ним. Чау Юнг знает это как никто другой, знает, что больше не имеет никаких прав. Ни на что. Когда Джек взошел на трон, время для него остановилось. Канули в небытие года, застыли минуты. Прилипли стрелки на циферблате часов его жизни. Он ни капли не изменился, глаза только потускнели, и от этого только тяжелее. Чау Юнг не знает, чего хочет больше: вернуться в прошлое и не позволить самовольному мальчишке встать во главе чачаонгов, или же вырвать из памяти несколько десятков лет своей жизни. Чтобы не помнить. Чтобы не сжимать кулаки и не вглядываться в пепельные глаза. Чтобы не читать в них такое же желание. Но он помнит. Помнит хрупкие запястья в своих ладонях и дрожь чужого тела. Помнит хриплый голос и сорванное дыхание, серебристые пряди на мокрых простынях. До сих пор бьется пульсом в ушах исступленный шепот, срывающийся с искусанных губ, в котором – его имя. Чау Юнг сжимает виски ладонями. Он хочет забыть. И не хочет. Потому что невозможно выбросить из памяти руки на бледной коже и алые метки на выступающих ключицах, пальцы, зарывающиеся в тяжелые красные пряди. Такого Джека он отказывается забывать. Такого Джека хочется выжечь под закрытыми веками. Чтобы никогда больше не терять.