Драбблы

Ын-Юль раненным зверем мечется по просторной комнате, считает шаги от стены до стены, чтобы хоть как-то отвлечься. Ему хочется зубами рвать напряжение, плотным киселем загустевшее в воздухе, который с трудом проталкивается в легкие. Он сейчас ненавидит весь мир, ненавидит так, как не ненавидел еще ничего в этой жизни. Ненавидит так глупо подставившегося Му Ена, ненавидит ядовитого выродка, но самого себя больше всего. За то, что не может уйти. Не может пустить все на самотек, не может оставить, как бы поступил несколько лет назад. И это сжигает его изнутри, вырывается приглушенным рыком сквозь сжатые зубы, и не дает усидеть на одном месте. Тал кожей чувствует мерзкую обреченность, пропитавшую стены дома. Слышит ее в каждом вздохе Короля за стеной, не того смешного мальчишки, так невинно-искренне принявшего тех, кто считается самыми опасными существами мира, а настоящего Второго. Он собирает эту тоску кончиками пальцев и сжимает в кулаке, дробя в пыль. Здесь ей не место. Здесь и без того слишком много боли, чтобы плодить еще одну. Сторожевой пес. Ын-Юль зло щерится на такое сравнение, пришедшее в голову, но раз за разом изменяет себе, бросаясь к кашляющему кровью Му Ену, сжимает в пальцах запястья, не позволяя причинить еще больший вред. Какой там сторожевой пес, так, дворняжка без дома и хозяина. Баек Чон матерится тихо, хрипло, всем весом вдавливая в пол судорожно бьющееся тело. Эти мысли ни к чему не приведут, он знает это, понимает, тяжело дыша в грудь утихшему чачаонгу, но никак не может перестать. Задумчиво прослеживает самым кончиком ногтя выделяющиеся шрамы на смуглой коже, в который раз уже разглядывает знакомый до каждой трещинки потолок и вслушивается. Вслушивается в едва заметное дыхание, ловит каждый вздох, каждый выдох. Проклинает себя на чем свет стоит, но не может иначе. «Не переставай дышать» Глухой шепот вязнет в кровавом тумане и обреченности, тупой болью отдающейся в висках. От этого шепота вздрагивает Король у двери, чутко прислушивающийся ко всему, что происходит в комнате. «Не переставай дышать», - рычит Ын-Юль в лицо зашедшегося в кашле парня, поворачивает, не давая захлебнуться кровью. Он так и засыпает рядом, упираясь лбом в горячее плечо. Сжимает до побелевших костяшек чужую ладонь. И только горькое, тоскливое «Не переставай дышать» стынет в густом воздухе, так и не произнесенное вслух.