Убийство не по плану

      Моя бабушка и Кристоф с Маргаритой уговорили меня и моих близких погостить ещё неделю, тогда как ещё не истекла эта. Я и Филипп понимали, что по приезде в Селонже нас обоих ждёт много забот, но не смогли отказать радушной хозяйке Бревая. Ни я, ни мои близкие не возражали и приняли с благодарностью это предложение. Особенно обрадовалась Флавия, ведь к ней добры Маргарита и Кристоф, а моя бабушка души не чает в малышке. Дни протекали неторопливо, спокойно и мирно, всё преисполнено теплоты и домашнего уюта. Я и Маргарита крепко сдружились. Маленькая Флавия прикипела к Маргарите, моей бабушке и Кристофу. Леонарде и Деметриосу с Филиппом тоже жилось легко и комфортно под крышей замка моей бабушки. Омрачали немного идиллию мои мысли, что скоро моему супругу придётся уехать, как только он устроит меня в Селонже полной хозяйкой… Помогали отвлечься занятия с Маргаритой, которая обожала учиться чему-то новому, ранее ей недоступному. И делала успехи. Крошечка Флавия захотела тоже учиться счёту и алфавиту, как и её тётя. Я не препятствовала дочурке в её жажде знаний и даже поощряла её в этом, хоть и не требовала от дочки идеальных результатов. Надо же, такая любознательная растёт девочка… Филипп, будучи полностью со мной солидарным, тоже всесторонне поддерживал и ободрял Флавию, поощрял её тягу к знаниям и неустанно хвалил её, говоря, что Флавия невероятно красивая и умная девочка, которая для него всегда будет самой лучшей. И этим муж невольно возвращал меня в воспоминания о моём детстве и о том, как мой собственный отец Франческо Бельтрами растил меня. Для моего отца я тоже всегда была самая красивая и самая умная на свете, всегда для отца я была самой лучшей во всём мире. Как мой отец мне отдавал всю любовь и тепло, так поступает и Филипп… Другого отца для Флавии и другого мужа для меня даром не надо, кто-то другой не любил бы меня так преданно и пылко, и не был бы таким прекрасным отцом для Флавии.       Нередко я любила выбраться с моей семьёй, ставшей больше, на природу, взяв с собой большую корзину с едой. Готовку еды часто брал на себя Филипп, потому что это дело ему искренне нравилось, так ещё и учил Кристофа, к ним присоединялись Леонарда и Маргарита, Флавия умудрялась выпросить у Филиппа и у меня поручение разложить по хлебу заранее нарезанные сыр и колбасу. Совместные трапезы на природе дарили мне и моей ставшей больше семье много приятных эмоций, что после возвращения с прогулок мы все долго ещё были сыты за счёт удовольствия от общения в приятной компании, свежего воздуха и вкусной еды. Никуда не делись и любимые развлечения Флавии: пойти к речке с Филиппом и мною, набрать камешки для рисования на них, поиграть с бабушкой и Маргаритой в кукольные балы, покидать в бельевые тазы кожаные мячи, побегать — играя в догонялки, в прятки… Если бы все дни моего пребывания у бабушки вплоть до воскресенья мне не портили настроение ноющая грудь, попеременное бросание из жара в холод и тошнота по утрам. Мои близкие уже стали на меня с подозрением коситься. Леонарда и Филипп с бабушкой боялись оставлять меня одну, когда я изъявляла желание погулять на природе, задавая мне вопросы, не заболела ли я… Маргарита уже озвучила догадку, что я могу быть беременной вот уже седьмую неделю. Беременность у меня начали подозревать Леонарда и родная бабушка с Деметриосом… Пожилой учёный предложил мне осмотреть меня и провести обследования, на что я согласилась. Всё это не длилось долго, я терпеливо снесла все медицинские манипуляции. — Ну что же, Фьора, я продолжаю укрепляться в моей версии, что где-то в апреле тебя и твоего мужа можно будет поздравлять с прибавлением в семье. Говорить пока рано, нужно ещё немного подождать, но ты можешь быть беременна, — изрёк серьёзно Деметриос, закусив кожу на указательном пальце, который он приложил к губам. Я не могла поверить во всё услышанное. Конечно, Деметриос врач, ему лучше знать, ведь я никогда не была беременной, да и Маргарита заподозрила — что я в положении, ведь когда-то у неё самой был ребёнок… Всё может быть. С одной стороны, я безмерно обрадовалась, была откровенно счастлива и на седьмом небе от тех слов, что Деметриос мне сказал, меня распирало от желания объявить о своей беременности всем своим близким, но я не решалась это сделать — из страха сглазить… С другой — беременность внесёт серьёзные коррективы в мои планы отвадить Карла Смелого от его идеи вести дальше войну с Людовиком… вряд ли герцог Бургундский станет слушать меня, но попробовать стоит, как стоит и подкупить его военачальников звонкой чеканной монетой из золота… Вот только путешествовать по большим дорогам беременной — то ещё удовольствие, я уже сейчас не хочу из кровати вылезать. Еле сдерживаю своё раздражение от моего нынешнего состояния, чтобы ни на ком это раздражение случайно не выплеснуть… — Деметриос, ты уверен, что я жду ребёнка от моего Филиппа? — не смея до конца поверить в эту радостную новость, в ожидании ответа смотрела я на грека. — Фьора, это моё предположение, в котором я крепок. Нужно немного подождать, чтобы судить более уверенно, — прозвучал его ответ. — Сколько у тебя уже длятся твои симптомы? — Примерно недели три. Месячных нет семь недель. — Беременность очень вероятна, Фьора. — Благодарю тебя, Деметриос. Я думаю, что стоит поделиться с Филиппом… Думаю, его это обрадует. Я пойду к себе, — улыбнувшись своим мыслям, я коснулась рукой своего живота, словно давая обещание возможно зародившемуся огоньку в моём теле всегда защищать его или её. Выйдя из покоев Деметриоса, я вернулась к гостиную, где бабушка читала легенду о Тристане и Изольде Флавии и Маргарите. Кристоф и Филипп чуть поодаль разговаривали о том, как лучше всего действовать, чтобы расторгнуть обет моего дяди посвятить жизнь Всевышнему — что теперь никак невозможно, потому что Кристоф оказался единственным живым наследником мужского пола и продолжателем рода де Бревай. Леонарда сидела в кресле-качалке возле камина и вязала детскую накидку для Флавии. Молча пройдя к бабушке и Маргарите с Флавией, я уселась на пол рядом с ними и взяла на руки дочку, крепко, но осторожно её обняв, присоединившись к своим родным.       Лишь поздним воскресным вечером, оставшись наедине в отведённой мне с мужем и спящей в колыбели дочуркой комнате, я решилась поделиться новостью с Филиппом о своей возможной беременности. Колыбель Флавии стояла рядом с нашей кроватью, где я и Филипп лежали, крепко друг к другу прильнув. Сильная рука мужа лежала под моей головой, что для меня было лучше любой самой мягкой подушки, волосы разметались в разные стороны. С хитрым прищуром светло-карих глаз глядя на меня, Филипп приспустил с моего левого плеча рукав ночной сорочки, гладя по плечу, бережно касаясь пальцами затянувшегося шрама от клинка Луки Торнабуони, коснулся его губами, я запустила пальцы в его волосы, мягко массируя голову, касалась губами макушки… — Фьора, мне за тебя тревожно. У тебя часто зеленеет лицо, ты руку ко рту прижимаешь, тебя тошнит по утрам. Уж не беременна ли ты? — с беспокойством проронил муж, целуя меня уже в лоб и висок, приникая к губам, а я отвечала на эти ласки, наслаждаясь близостью любимого человека. — Филипп, как раз об этом я хотела с тобой поговорить… вот уже семь недель меня всё это мучает. Все эти симптомы… Деметриос меня осматривал, и у него тоже есть подозрения, что я могу быть беременной, — спокойно разъяснила я положение мужу, плотнее прильнув к нему, уткнувшись носом ему в грудь, а губы Филиппа приникли к моей макушке. — Погоди, это значит, что у нас будет ребёнок? Ты подаришь мне второго ребёнка? Любимая, неужели это правда? — словно боясь того, что это окажется неправдой, робко, со смесью радости и озадаченности задавал мне вопросы Филипп, сев на постели, и устроив у себя на руках меня, а я и не противилась. — Я должен ещё раз это услышать… У нас правда будет ребёнок, Фьора? — Да, мой родной. По крайней мере, так считает Деметриос, а он врач. Я и сама хочу, чтобы это оказалось так, — я поудобнее устроилась в объятиях мужа и погладила его по слегка небритой щеке. Филипп перехватил мою руку и коснулся губами запястья, после его рука переместилась на мой живот, гладя осторожными и мягкими движениями, потом последовало бережное объятие. И меня грела мысль, что мой муж сейчас обнимает не только одну меня, но и нашего возможного будущего ребёнка. — Ты кого больше хотел бы: мальчика или девочку? — тут же задала я вопрос, глядя нетерпеливо на мужа. — Мне только важно, чтобы ты и ребёнок были здоровы и живы, до остального нет дела. Даже если девочка родится — я её на десять мальчишек не променяю, потому что это будет моя с тобой дочь, — успокаивающе заверил меня возлюбленный, погладив по щеке. — Филипп, можно тебя спросить? Этот вопрос уже очень давно меня волнует… Я много думаю о Маргарите… и о том, как сложилась её жизнь… — в волнении проронила я, укладываясь обратно на подушку и накрывшись одеялом. — Теперь жизнь Маргариты будет складываться по возможности счастливо, бабушка её обожает, наконец-то ей за всё перенесённое воздастся… о чём же ты думала? — присоединился ко мне Филипп, отведя чёрную прядь с моего лица, и поцеловав в кончик носа. — Представь на минуту, если бы моя судьба сложилась как у Маргариты, и если бы на мою долю выпало всё, ею перенесённое… ты бы отвернулся от меня, если бы узнал такую правду? — с нетерпением и волнением я ждала от мужа ответа. — На фарш бы разделал к чёртовой матери каждую мразь, которая сделала тебе зло, встал бы на твою сторону. В насилии виноват только насильник, — откровенно и прямо дал мне ответ Филипп. — За тебя я убью любого. Ты к чему это спросила? — Маргарита считает, что она не будет никому нужна… необходимо время, тепло близких… порой я думаю, что делаю для своей сестры недостаточно… — поделилась я искренне с мужем. — Вот именно, Фьора. Маргарита тебе сестра. Ты же норовишь её удочерить, словно это наша малышка Флавия. Твоя сестра — взрослая женщина. Ты же стараешься заменить ей маму. Оставь это мадам Мадлен, а Маргарите нужна сестра и подруга. И ты делаешь для неё всё, что в твоих силах, — защитил меня Филипп от меня же в моих глазах. — Ты правда так думаешь, что я делаю достаточно? Мне так хочется стать движущей силой возрождения Маргариты из осколков, чтобы она снова научилась радоваться, научилась быть разумно открытой для мира и для людей, чтобы со временем нашла в себе силы любить… — высказала я мужу то, что давно скрывала в сердце — с того дня, как мы вырвали Маргариту от дю Амеля. — Поверь, Фьора, всему этому она научится. Нужно только дать ей время, не торопить её, ничего ей не навязывать… Маргарита теперь в любящем и заботливом к ней окружении, никто не причинит ей зла, всё у неё сложится хорошо, — уверял меня супруг, гладя по лицу и прикасаясь губами к моим губам, закрытым глазам, кончику носа. — А я буду заботиться о том, чтобы никто не смог причинить зло моей вредной лисице и вон тому лисёнку в колыбели… — указал он рукой на колыбельку, где мирно и тихо спала укрытая одеялом Флавия, которая видела наверняка десятый сон. — Я люблю тебя. И рада, что всегда могу получить у тебя совет и поддержку, — прошептала я на ухо Филиппу, поцеловав его в щёку. — Я тоже тебя люблю. Ты не представляешь, насколько сильно… без меры точно. Особенно после новости, что ты ждёшь наше дитя. — За этими словами последовало то, что Филипп поближе притянул меня, осторожно прижав к себе. А я совершенно успокоенная и умиротворённая засыпала в объятиях дорогого мне человека, крепко уверенная в том, что меня любят, меня поддерживают, что я нужна, что меня никогда не предадут и будут оберегать.