Фронт

       - Мы жили в Польше, мисс Саксон, - мальчуган шмыгнул носом, откусывая кусок пирожка, - моя мама работала поваром в школе, где я училась, а папа возил молоко в соседние села. А потом мама разбудила меня ночью и сказала, что мы должны бежать к тете, потому что на нас напали плохие люди. Моя сестричка заболела, мама говорит, что у нее была малярия, и умерла, пока мы сюда ехали.        - Как вы добрались сюда, Юстин? – Пит слегка склонился над учеником, смотря на него с пристальным вниманием.        - На большом теплоходе. Мы долго плыли. Там было много людей. И очень жарко. Дети болели, не все, но некоторые. И мама сказала, что я не должен болеть, как сестричка, потому что я старше.        - Ешь, Юстин. Подай, пожалуйста, варенье для Этель.        Рыжая девчушка с веснушками ласково улыбнулась Мисси.        - Спасибо, мисс Саксон.        - Не за что.        Мисси встала, вернувшись к доске.        - Так, раз уж сегодня мы пьем чай, я хочу, чтобы вы все поделились тем, что любите, что вам нравится. Чем вы любили заниматься дома. Что нового узнали сейчас. Хорошо?        - Хорошо, мисс Саксон, - последовал дружный ответ детей.        Мисси улыбнулась. Дети были самыми обычными, такими же как все – маленькими озорными проказниками, чудесными девочками со смешными косичками. Как и все другие, если бы не одно «но» - огромные доверчивые глаза, в которых поселилась боль. Взгляд человека, которого предали.        Обведя своих учеников взглядом, Мисси остановилась на темноволосом смуглом мальчугане, грызущем ручку. Заметив, что на него смотрят, он поерзал на стуле.        - Говард, не хочешь быть первым? Тебе же нравится быть первым, правда, чемпион?        Теперь ученик смотрел на нее с лукавым озорством, они словно бы торговались, стоит ли ему начинать. В конце концов, мальчуган сдался, деловито кивнул, встав.        - Мне нравился шоколад. Папа приносил, когда получал зарплату. Такие вкусные шоколадки с молоком. А здесь таких нет, зато есть с изюмом, они еще вкуснее. Меня тетя иногда угощает. Но только, когда я хорошо себя веду. Или за хорошие оценки.        - А где ты здесь живешь, Говард?        - У тети, папиной сестры. Но она говорит, что другим совсем не повезло.        - Понятно. Кто еще хочет рассказать о себе что-то?        Робкая рука девчушки на задней парте вызвала у Мисси особо довольную улыбку. Мартина. Разговаривала она с таким акцентом, что понять ее до сих пор было трудно, была худенькой, нервной, сильно заикалась и успехами в учебе не блистала. Впервые за все время, что знала малышку, Мисси видела, как она проявила инициативу.        - Пожалуйста, Мартина.        Девочка встала, изучающе посмотрела на свои руки, потом уткнулась в пол. Мисси заметила, что она очень нервничает, кусая губы.        - Мартина, не бойся. Расскажи нам, что ты любишь. Нам всем очень интересно узнать тебя получше.        Девчушка потянулась к пирожку, взглянув на Мисси так, будто бы просила разрешения взять его, потом взглянула на свои руки, почти как сама Мисси, когда нервничала.        - Мне нравится пирог с вишней. Такой готовила моя мама.        - А сейчас? Не готовит? – Пит заинтересованно посмотрел на юную ученицу, приглашая продолжить рассказ.        - Мою маму увели полицаи, и больше она не вернулась, - сообщила девочка, - когда погромы участились, я убежала с соседскими детьми. Их мальчики плакали, когда родители сажали их в поезд, а девочка цеплялась руками в платье матери и кричала. Близнецы умерли. Они очень кричали и плакали, когда умирали на корабле, я слышала, лежа на верхней палубе вместе с другими детьми.        - И где ты сейчас живешь, Мартина?        - В общежитии недалеко отсюда. Многих туда поселили. Я живу с Розой, - она указала на девочку, сидящую рядом и самозабвенно жующую пирожок, - в большой комнате.        - Ясно – Мисси кивнула, пытаясь подавить тяжелый вздох, что, в общем-то не очень получилось. – Дети, скажите, пожалуйста, кто еще из вас живет в общежитии?        Результат ее не удивил – все, кому не довелось еще выступить, подняли руки.        Мисси на миг закрыла глаза, прежде чем из уст ее вердиктом прозвучало:        - Ясно. Давайте теперь вы все напишете свои мечты на маленьких салфетках, которые лежат перед вами. До Рождества не так уж далеко, если мы сейчас постараемся, Санта получит ваши письма в срок. Хорошо?        Дети восприняли эту идею с энтузиазмом. Мисси деловито ходила между рядов, следя за тем, как старательно дети выцарапывали что-то на салфетках. Отметила про себя, что нужно поблагодарить Пита за сделанный картонный домик, который держала в руках, собирая послания.        - Мисс Саксон, - на ломанном английском обратился мальчик с задних рядов. Мисси знала, что это может быть только Воячек – только он говорил с таким характерным свистом.        - Что, мой дорогой?        - Простите, - мальчик повесил голову, - мне очень стыдно. Я забыл, как пишется слово «брат». Совсем-совсем не помню.        - Ладно, - Мисси склонилась над тонкой тетрадкой, - давай я подскажу тебе первую букву в слове, а ты постараешься вспомнить. А если ты не вспомнишь, тогда учитель не научит тебя играть на гитаре.        Пит улыбнулся так сияюще, что, пожалуй, легко бы смог затмить наконец-то появившееся в небе солнце. Мальчик, явно расстроившись ускользающей возможности побренчать на гитаре, хлюпнул носом и стал гипнотизировать лист бумаги.        - Вот, смотри, - Мисси аккуратно склонилась к тетради, выводя начальную букву, - начало слова такое…        На листке возникла аккуратная буква b. Мальчик сосредоточенно хмурился, морщил лоб, очевидно пытаясь вспомнить. Переглянувшись со своей учительницей, он взял в руки ручку и дрожащей рукой сильно надавливая, вывел следующую букву: r. Следующей на листке появилась о, потом после нескольких секунд колебаний – о и t.        - Кажется, так? – мальчуган вопросительно посмотрел на Мисси, выводя на бумагу буквы е и r.        - Мелисса, - Мисси оторвала от написания записки усердно старающуюся соседку Воячека, - какую букву пропустил Воячек?        - h, мисс Саксон – заглянув в тетрадку к мальчику, сказала ученица.        - Да, Мелисса, верно.        Взяв ручку, Мисси исправила ошибку, придвинув тетрадь и показывая мальчику.        - Вот так правильно. Brother. Видишь свою ошибку?        - Теперь мистер Твелви не научит меня играть на гитаре? – сердито засопев, спросил Воячек, втягивая голову в плечи.        - Мистер Твелви? – Мисси внимательно посмотрела на возлюбленного, с интересом наблюдающего за девочками за первой партой, которые писали, кажется, целый роман желаний на салфетке. – Что скажете?        - Я научу тебя, Воячек. Конечно. Я ведь пообещал.        - А меня научите? – Якуб, худенький мальчонка, сидящий у окна, с надеждой посмотрел на своего учителя. – Папа учил меня немного, пока его не убил немец из винтовки.        - Хорошо, научу.        Мисси вернулась к доске, потрясла шкатулочкой, в которую каждый опустил салфетку с желанием.        - Я обязательно отправлю все ваши письма Санте – улыбнулась она.        - Но ведь Санты не существует – раздался тоненький девичий голосок.        - Кто вам сказал? – возмутилась Мисси, сложив руки на груди. – Неправда! Он будет очень огорчен, что ты так думаешь.        Кажется, это была Лотта, слабенькая, всегда бледная девчушка с такими грустными пронзительными глазами, что даже камень способен был бы растаять. Она говорила мало, почти не проявляла инициативы, часто плакала прямо во время урока, и, к стыду Мисси, она так и не смогла понять о девочке ничего конкретного. Кроме того, что она одинока, напугана, потеряна в жизни и сбита с пути. Как и каждый, кого ей довелось учить.        Лотта, видимо, в силу своего характера, к счастью, не стала возражать, только уставилась в окно, где снова готов был плакать дождь, как часто делала во время занятий.        - Что же, дети, - Мисси улыбнулась, - думаю, в самом ближайшем времени Санта получит ваши послания и к Рождеству вы получите свои подарки. Ну, или какие-нибудь другие приятные сюрпризы.        - Вам понравился урок? – Пит, подошедший к ней, сиял точно тысячи солнц. – Ваша учительница, между прочим, печет замечательные пирожки. А ваши письма мы отправим в Лапландию. Я лично отнесу их на почту.        Дождавшись, когда Донна и Рани вывели детей из школы, передавая инспекторам тех, кто жил в общежитиях, и родственникам тех, у кого они были, Мисси надела пальто, забирая заветный сундучок с желаниями.        Теплый шарф, который Пит надел ей на шею, ласково щекотал кожу. Мисси прижалась губами к губам возлюбленного, потянувшегося к ней навстречу. Поцелуй был нежный, теплый, излучающий желание, удивительно трогательный, как и каждая встреча их губ.        - А тебе понравился урок?        - И урок, - Пит ласково коснулся губами ее шеи, привычно стал пробираться вверх к острым скулам, - и пирожки…        Он обдал ее ухо жарким дыханием и Мисси засмеялась…        - и учительница…        - И что из этого нравится тебе больше, милый? - подняв глаза, Мисси испытывающе посмотрела на него.        К Питеру вернулась его обычная лукавая улыбка, возникающая всякий раз, когда он был не прочь пофлиртовать. Мисси привычно залюбовалась как он играет бровями, как сияет его улыбка, как чудесно искрятся глаза.        Легкое, нежное прикосновение его пальцев к ее щеке заставили Мисси довольно вздохнуть и закрыть глаза.        - Догадайся – прошептал он ей в ухо, вновь обдав горячим дыханием.        Мисси крепче обняла возлюбленного, кладя голову ему на плечо.        - Как думаешь, о чем они мечтают? – кивнув на домик с записками, спросила она.        - О конфетах, сладостях, новом велосипеде, - пожал плечами Пит, - о чем еще мечтают обычные дети?        - Милый, - она удрученно покачала головой, - они не обычные дети, они беженцы. Почти все остались без родителей и вероятность того, что они однажды воссоединятся с семьей, равна нулю. Ну, или произойдет настоящее чудо. А я не очень-то верю в чудеса.        Пит шумно выдохнул, но возражать не стал. Он оделся и они вышли, закрыв дверь на замок.        Воздух был не просто прохладный, но промозглый, утомленный бесконечными дождями. Лужи под ногами уже вполне образовывали маленькую реку по меньшей мере. Мисси, ни на миг не выпускающая своей руки из руки любимого, ощущала прохладу его кожи, и не сказать, чтобы эти прикосновения уж слишком сильно ей нравились – они были чересчур холодны.        - Мисси, - прильнув на миг к ее виску и поцеловав, Пит тихо вздохнул, - я понимаю твое состояние, но ты не можешь постоянно об этом думать. Не можешь думать только о войне, которая происходит где-то в другой стране, пусть и соседской. Я тоже думаю – часто. Почти все время. Тренируюсь. Хожу на акции протеста с требованием не обрекать наш народ на войну. Стараюсь поверить в то, что Гитлер на нас не нападет, но не верю. Мы слишком наивны, Мисси, все до единого. Это так. Но без этого мы бы сошли с ума. Это защитная реакция, только и всего. И это нормально. Не думай, что ты не должна испытывать какие-то другие чувства.        - Ладно, Пит, - Мисси нахмурилась, тяжело вздохнув, - давай прекратим бесконечный разговор об этом. Он все равно ничего не решит. И пользы не принесет.        Идя по ковру из разноцветных листьев, Мисси вдыхала осенний запах ноздрями – глубоко и жадно. На душе было неспокойно, это чувство терзало ее уже очень и очень давно. Она, кажется, даже начала привыкать к нему, к своему стыду. Даже прикосновение возлюбленного, легкое, теплое, любящее, не особо успокаивало.        На соседней от ее дома улице снова проходила акция протеста, с одним и тем же требованием: не втягивать Америку в войну. Мисси хмуро оглядела людей, орущих ставшее привычным: «Нет войне!». Они были почти все одинаковы: мужчины в темных брюках, девушки в простых платьях. Они стройными рядами шли под окнами, крича так громко, будто пытались докричаться до Бога, а не до Рузвельта.        - Как будто Гитлер будет считаться с их мнением, - пробубнила она, хмыкнув.        - Они обращаются не к Гитлеру, а к Рузвельту, - возразил Пит, - и, между прочим, правильно делают. Знаешь, что сказал Трумэн? Что надо оставить Советы воевать один на один с гитлеровцами, а помощь оказывать тому, кто будет побеждать.        - Цинизм чистейшей воды – фыркнув, возразила Мисси. – По всему миру гибнут люди, мы с тобой учим детей, которые, скорее всего, никогда не вернутся к семье, потому что семьи уже нет, а мы будем наблюдать за этой всеобщей бойней.        - И, между прочим, правильно делаем, - отрезал Пит, - какая разница, кто из диктаторов проиграет, если в итоге одним из них точно будет меньше? А, если очень повезет, исчезнут и нацисты, и большевики. Знаешь, что это означает?        - Что Америка единственная будет править балом, да-да – без энтузиазма кивнула Мисси. – Черт, о каких же ужасных вещах мы говорим! Я до сих пор не могу поверить в то, что это стало нашей обыденностью.        - Потому я и утверждаю, что нужно перестать зацикливаться на их разборках. Потому что, Мисси, что Гитлер, что Сталин – наши враги. Выскочки, которых нужно поставить на место.        - А обычные люди как же? – с нескрываемым вызовом спросила Мисси, внимательно смотря на него. - Обычные люди, которые там живут, в этом аду.        - Милая, - он ласково коснулся губами ее озябших, несмотря на то, что одела перчатки, пальцев, - эти обычные люди считают нас врагами. Они бы не очень расстроились, упади на нас бомба. Особенно большевики. С самого рождения им прививают ненависть к «проклятым капиталистам». Со мной в группе учится русский парень, Иван, его семья эмигрировала еще в семнадцатом году, когда там свергли царя. И он рассказывал о царящих там порядках. Поверь мне, Мисси, они не расстроятся, напади на нас Гитлер. Скорее, обрадуются. Для них мы – враги. Так почему они должны быть нам друзьями?        Мисси вздохнула. Спорить с ним совсем не хотелось, потому она снова прильнула к любимому в нежном поцелуе. Ее руки привычно обвились вокруг его шеи, погладив теплую кожу и с удовольствием ощутив родинки под пальцами. Знакомое уже, почти не пугающее ее больше чувство, разлилось внизу живота. Он слегка отстранился, но глаза его лучились любовью и теплом.        - У меня есть два билета в цирк на выходные. Сходим? Английский цирк приезжает, здесь будет только пять представлений.        - Они гастролируют, пока Британия усеяна трупами и залита кровью? – Мисси приподняла бровь в немом изумлении. – Видимо, мне никогда не понять такого цинизма.        - Им нужно на что-то жить. Нужно не забывать свои умения. Это то, о чем я тебе говорил, Мисси. Вне войны продолжается нормальная жизнь, и это правильно. Мисси кивнула.        - У нас в университете тоже прошли протесты. Вчера и позавчера. Были митинги, почти все студенты там собрались, и преподаватели тоже. Журналисты приезжали, так что, ты сможешь увидеть меня в ближайшем выпуске новостей, наверное.        - Ты тоже был на тех митингах?        - Да, потому что я поддерживаю их требования и считаю их правильными, Мисси. Мы не обязаны помогать тем, кто считал и считает нас монстрами и врагами. Тем более, что еще несколько лет назад пострадавшая сторона сама была мучителем. Ты же знаешь, как они бесчинствовали в Польше.        - Это ужасно.        - Их бесчинства? Да, конечно.        - Нет, - Мисси покачала головой, - то, что мы на свиданиях вынуждены говорить о таких вещах. Очень подходящие темы для романтических взаимоотношений.        - Это еще одна причина, по которой я предлагаю тебе перестать об этом если не думать, то хотя бы говорить. Мисси, пока беда не пришла лично к нам, в наш дом, не стоит болеть душой за тех, кто где-то далеко. К тому же, никто не будет сражаться за страну лучше, чем ее народ. Так что, воевать с нацистами сейчас – дело тех, на кого нацисты напали. Не наше.        Он сладко поцеловал ее в губы, обводя пальцем ямочку на подбородке, появляющуюся каждый раз, когда она улыбалась. Мисси смотрела на него глазами, полными обожания, крепче сжимая его руки в своих.        - Что твой отец?        - Сказал мне, чтобы я не смела мечтать о тебе, потому что ты меня не достоин. Но, знаешь, он думает, что меня вообще ни один парень не достоин, только если он – кандидат наук, миллионер, или богатый наследник, на худой конец, - пожала плечами Мисси.        - Он знает?        - Полагаю, догадывается.        - Понятно. Пора ему рассказать.        - Нет, - Мисси упрямо покачала головой, - не сейчас. Не забывай, отец уезжает сразу же после выборов на три недели. За это время мы что-то придумаем, соберемся с силами, и все ему объясним.        - Ты правда думаешь, что, для того, чтобы сказать твоему отцу, что я люблю тебя, мне нужно собираться с силами, Мисси? – он улыбнулся, покачав головой. – Я могу сообщить ему об этом когда-угодно, хоть сейчас.        - Не будь глупой сосисочкой, - запустив пальцы в его шевелюру, Мисси взъерошила его волосы, - мы все сделаем правильно. Так будет лучше, милый.        Руки Пита сомкнулись на ее талии, губы склонились к ямочке на подбородке, нежно целуя ее. Мисси потянулась к нему, довольно мурлыча от внезапной ласки, которую он подарил.        - Твои прикосновения действуют на меня магически, знаешь?        - А твои – на меня. Я как будто в рай перемещаюсь. Люблю тебя.        - И я тебя люблю. Ты обещал научить меня обращаться с ножом.        - Я научу – кивнул он. – Давай со следующей недели?        - Ладно.        Когда он зажал ее руки в своих, Мисси, наконец, почувствовала коварное приближение вечера. Его прикосновение было легким и теплым, в отличии от сырого касания вечера. Когда он поцеловал ее руки сквозь перчатки, Мисси расплылась в счастливой улыбке.        - Я пойду, ладно? Скоро совсем стемнеет. Завтра увидимся.        - Да, - Пит нехотя разжал объятья, - иди.        Набрав в легкие больше воздуха, она быстро-быстро поцеловала возлюбленного и пошла к дому. У поворота, где они всегда расставались, привычно обернулась, послав ему воздушный поцелуй. Он помахал рукой в ответ.        Дома было тепло, потрескивал камин. Едва сняв верхнюю одежду, она позвала отца, затем брата:        - Я в ванной! – отозвался Гарри.        Мисси понадобилось несколько минут, чтобы поставить принесенный домик с письмами в комнату и переодеться в домашнее платье. Гарри она обнаружила склоненного к крану в рабочей майке и злого.        - Ты все еще возишься с краном?        - Мне пришлось менять всю проводку.        Он стал тщательно мыть руки.        - Как урок?        - Пирожки улетели на ура. Но в целом – ужасно. Я до сих пор не могу смотреть на них спокойно. У них больные глаза. И ужасные истории. Все друзья, с которыми мы общались раньше, совсем другие.        - Им не довелось пережить то, что пережили эти дети, это понятно, - спокойно пожал плечами Гарри.        - Ты ужинал?        - Да, я приготовил яичницу.        - А где отец?        - У него заседание комитета. Судя по всему, вернется глубокой ночью, конечно, если с коллегами не станут обсуждать противостояние в военных блоках за вином и картами. А они будут, почти уверен.        - Ясно – кивнула Мисси. – А я не голодна. Пожалуй, налью себе чаю. Я буду у себя, если что.        - Хорошо – кивнул Гарри, проверяя кран снова.        Он вошел к ней, очевидно, привлеченный мертвецкой тишиной в комнате. Мисси сидела в кресле, пораженчески опустив руки и спрятав лицо в подушку.        - Эй! – Гарри легонько потряс ее за плечо, присев на быльце. – Сестричка, ты чего? Меня не было минут пятнадцать, а у тебя уже траур.        - Дети сегодня писали пожелания, которые я обещала передать Санте. Прочти их. Я почти могу гарантировать, что ты тоже погрузишься в депрессию.        - Сама прочти.        - Нет, с меня хватит одного раза. Они все, все до единого, только о семье. «Дорогой Санта Клаус, не мог бы ты вернуть мне мою мамочку? Она осталась в Берлине, пока мы уезжали?», «Милый Санта, я бы хотел увидеть своего отца и сестричку, или пошли мне знак, что они живы. Последнее, что я видел – как они плакали, сажая меня в тот поезд». Все - об одном. И я чувствую себя ничтожеством. Потому что я не только не могу ничего выполнить, я вообще ничего сделать не могу. О чем говорить, если я перепутала заявление Рузвельта с обращением Черчилля? И только придя домой, поняла это, когда заглянула в блокнот, где все конспектирую.        - Понятно – деловито кивнув, Гарри подошел к окну и заглянул в него, будто бы мог там увидеть кроме кромешной тьмы и слабого мерцания первых звезд. Затем вернулся к ней, осторожно кладя ладонь на ее ладонь, сухую и теплую. - Мисси, ты организовала школу для беженцев, каждый день проводишь занятия, учишься стрелять, ходишь на медицинские курсы, вот-вот овладеешь техникой владения финским ножом, не отходишь от радио, собирая сводки, конспектируешь обращения политиков и всех сильных мира сего, не выходишь из гостиной, когда отец и его приятели в очередной раз обсуждают положение в стране и международную ситуацию, собираешь все газеты и нарисовала себе карту передвижения нацистских войск. Мне кажется, тебе не стоит беспокоиться о том, что ты сделала мало, потому что ни одна девушка, во всяком случае, из тех, кого я знаю, не делает ничего подобного.        - Тогда почему, - она подняла на него взгляд, какой-то робкий и нерешительный, - я сейчас чувствую себя такой беспомощной и ничтожной?        - Я могу поклясться на Библии, моя дорогая, что ты уж точно не беспомощна и не ничтожна, - покачал головой Гарри. – Потому что не знаю, кто еще делает все, что возможно и что нет, исходя из сложившейся ситуации.        - Я просто хочу быть к ней хоть немного готова, понимаешь? Я не могу быть в стороне, потому что не хочу, чтобы мною распоряжались. Если к такому вообще можно быть готовой.        - Да, - Гарри легонько коснулся ее виска, - я понимаю. Но, Мисси, ты должна постоянно напоминать себе: каждый делает то, что может. Во всяком случае, сейчас. Хватит все время об этом думать.        Мисси встала, вздохнув.        - Идем стрелять.        - Мисси – он укоризненно посмотрел на нее, покачав головой.        - Пойдем продолжим занятие.