Я не прощу себя.

Исподтишка наблюдаю за Димой. Я болею… И на улице дождь, так что мы прячемся от всего мира у него в квартире: я кутаюсь в плед, делая вид, что сплю, а он читает книжку. Я стесняюсь смотреть на него прямо, смущаюсь от поцелуев и ласк, мне трудно проявлять инициативу… А мы встречаемся месяц. Мои чувства… Не знаю как назвать их. Дима же иногда тихо-тихо шепчет мне на ухо признание в любви… Наверное, он боится, что я забуду. Если бы я мог сказать в ответ тоже самое… Нет, пока не могу. С самого первого дня я прислушиваюсь к своим ощущениям, сначала даже пытался анализировать, но… слишком это стыдно. Потому как мое тело иногда реагирует на Диму довольно однозначно. Причем все чаще и чаще. Наверное, это хорошо. Дима ведь рано или поздно… захочет чего-то большего? Я не хочу его мучить, но слишком свежи воспоминания о… том, через что я прошел. У Димы трогательно взъерошены волосы, и он постоянно трет глаза. Не выспался? Но все утро бегает вокруг меня с лекарствами и чаем. Так тепло внутри… И почему-то хочется плакать. Мой парень откладывает книгу и зевает, потом внимательно смотрит на меня. — Не спишь… Ну вот. Поймал на том, что я его разглядываю! Дима подходит и опускается на колени рядом с диваном. Теперь его лицо вровень с моим. Яблоки… Мой любимый аромат. Дима молча смотрит до тех пор, пока я от смущения не закрываю глаза. Детская привычка… Легкий поцелуй. Наверное, у моих губ вкус сиропа от кашля. Ему все равно? Улыбается, когда вновь открываю глаза. Мама заходит к вечеру и сообщает, что уезжает в очередную командировку. Мне она советует остаться у Димы – не так скучно будет. Стоит ей уйти, как меня тут же пронзает внимательный деликатно спрашивающий взгляд. Останусь ли я? Не знаю… Я боюсь того, что может произойти. И я хочу этого. Что же делать? Говорю Диме, что, пожалуй, пойду домой. Он не показывает, что обиделся, но это ясно мне так же, как и то, что сейчас лето. Мгновенно передумываю. Если что, он поймет… Лежа на диване в комнате Диминых родителей, безуспешно пытаюсь услышать его дыхание за стеной… Начинает звенеть в ушах. Повинуясь непонятному порыву, встаю и на цыпочках крадусь к его комнате… Темно, но я двигаюсь на ощупь, тем более, что уже изучил все углы в этой квартире. Дверь распахнута, и я заглядываю внутрь. Не ясно: спит Дима или нет, но лунный свет освещает всего его, все тело… Ловлю себя на том, что неосознанно закусываю губы. Войти? И тут меня разбирает очередной приступ кашля. Позорно сбегаю с места преступления, зажимая рот ладонью, и только на, не успевшем остыть, диване даю волю болезни. От кашля уже даже болят ребра и текут слезы, но остановится не могу… Скрючившись в узел, не сразу замечаю, как меня обнимают со спины. Дима. Когда я успокаиваюсь, он протягивает мне пастилку от кашля, но не уходит, а я позволяю ему остаться. Так мы и засыпаем в обнимку… *** Непонятно почему болит голова… Совсем не хочется разлеплять ресницы и приподнимать голову, но лежать жестко. Сейчас утро? Что было вчера? Голова безумно раскалывается, а за окном поют птички. Все-таки открываю глаза и сажусь. Вчера был мой день рождения… Да, это я помню. Мы отмечали… Мы – это кто? Я, Дима, Катя, Денис и еще какие-то знакомые… То, что мы пили, — очевидно. То, что мы с Димой поссорились… вспоминаю не сразу. Причина? Усиленно тру лоб и хмурюсь. За спиной раздается тихий стон и кто-то дотрагивается до моей обнаженной кожи… Кто?! Обернувшись, с недоумением рассматриваю незнакомого молодого паренька. На вид ему лет пятнадцать-четырнадцать… И он абсолютно голый! Испуганно слежу, как он открывает глаза и с не меньшим ужасом разглядывает мое лицо. — Ты кто? – голос у паренька охрипший и ломкий. — Фима. А ты? — Костя… А что ты тут делаешь? Только теперь, оглядевшись, понимаю, что нахожусь в совершенно незнакомом месте. Мы с Костей лежим на старой тахте, застеленной колючим клетчатым пледом. На двоих одна подушка и одна выцветшая простынь, поэтому мне было жестко. Деревянный пол… Ситцевые занавески и буйная зелень за окном… Мы за городом?! Костя тем временем, закутавшись в импровизированное одеяло, настороженно ждет мой ответ. Вздыхаю и пожимаю плечами. — Я не помню. — А-а… — Где мы? — Это дом моей бабушки. Она умерла… И родители приспособили его, как типа дачу… — То есть мы за городом? Далеко? — Да нет, километров пять… Тут вокруг пятиэтажки. Немного успокаиваюсь. Теперь надо выяснить, что случилось с остальными, где Дима, и откуда взялся этот пацан. Прежде чем я успеваю спросить, Костя сам начинает вспоминать вслух. — Значит так… Вчера мамка с папкой уехали к друзьям с ночевкой… Меня спихнули на Дэна. Он мой двоюродный брат. – пояснил паренек, заметив на моем лице вопрос, — Мы пошли… пошли мы… к какому-то его знакомому… о! однокласснику, на день рожденья. – тут мальчишка просиял, — Так это ты именинник! — Ну да. А где все? – я начинал волноваться за Диму. — Сюда мы, кажется, ехали вчетвером… Я, Дэн, ты, еще какой-то пацан… Все вроде. Потом вы с этим длинноволосым поссорились… — Костя задумчиво потер веснушчатый нос, — Дэн вас мирить хотел, но получил по кумполу… А, точно! И увез твоего друга обратно в город! — О… — я мог только догадываться, что такого натворил, раз обычно спокойный Дима так разозлился… Но неужели у нас дошло до драки?! И кто из нас ударил Дениса? Нет, не помню… — Не, еще кто-то был… — прервал мои невеселые мысли Костик, — Точно еще кто-то… Ты к нему целоваться лез… Я помню. – и мальчик грустно посмотрел на меня, — Ты педик. И друг твой тоже. — Нет! – я испуганно вскочил. — Да ты сиди… Мне вот интересно: почему я голый? Ты ничего со мной не делал, а? Ежась от подозрительного взгляда, я в отчаянии помотал головой. Я ничего не помнил! Никогда так не напивался… — Задница вроде не болит… Может, ты пассив? Я страдальчески застонал и, упав обратно на тахту, обхватил голову руками. Если у нас что-то было… я бы помнил?! Дима мне этого не простит… — Эй, да не грузись! Даже если и был трах, я не в обиде… Я би! – гордо заявил мальчишка и продолжил, — Но мы вроде ничего такого не сотворили. Давай завтракать, и в город! Будешь мириться. — Угу. Спустя час мы уже ехали в электричке. Костя иногда толкал меня острым локтем в бок и шепотом сообщал еще какую-нибудь «новость». Моя же память не думала пока возвращаться. — Знаешь, с кем ты целовался? А? — Нет. — К нам зашел соседский пацан, Олег, попросился на огонек. А вы с этим твоим уже ссорились. Так вот, ты пил, пил, пил… и начал ему что-то доказывать, а потом с Олегом за пивом ушел. Мы вас ждали, ждали и пошли искать. А вы… — Костя хмыкнул, — сидите на порожках и сосетесь… Твой любовник чуть не убил парня… Как его кстати зовут? — Дима… — О, ну так вот, Дима его шмяк об стенку! А ты стоишь, смеешься… Дэн Олега спас и выгнал. Парень отделался сломанным носом… А потом Дима тебя трясти начал, а ты, дурак, на ногах не стоишь, хихикаешь… Дэн вас попытался спать отправить, тут твой Дима и ему вмазал. Только я уцелел… Отвернувшись к окну, я слушал эти хроники и кусал губы. Это бред… Этого не могло быть. Но на моих запястьях отчетливо проступили синеватые отпечатки чьих-то пальцев, а в голову лез настойчивый Димин голос: «Ты совсем идиот?! Я тебя люблю, тебя!» И мой крик в ответ: «Да иди ты… Не хочу тебя! Ненавижу! Давай, иди к ней, иди! Трахайтесь, детишек плодите! Давай! Она тебе даст!» Господи, значит, правда, все так и было… И, выходит, я Диму к кому-то приревновал? Как стыдно… Костя грыз ногти и совершенно не замечал моих мучений. Он рассуждал – с кем лучше встречаться: с мальчиками или девочками. Ну и ребенок… На станции мы разошлись. Я, угрюмо кивнув на прощание, направился к остановке, а Костя, широко улыбнувшись, зашагал по направлению к проспекту. Сказал, что хочет пройтись. Да на здоровье! Меня его болтовня раздражала. И голова все еще болела… Дома я первым делом положил телефон заряжаться. Те три раза, что я слушал в трубке: «Абонент недоступен…», пытаясь дозвониться до Димы, лишили его последних крох энергии. Мамы, к счастью не было. Выпив пол-банки рассола, я лег. Так сразу идти к Диме было страшно… Ближе к вечеру стало ясно, что сегодня я мириться уже не пойду. Трусость давала о себе знать. Хотелось отмотать все назад и исправить, но, конечно, я понимал, что такие мысли – это малодушие и, что самое главное, фантастика. Мне было больно… Вернувшаяся с работы мама ничего не сказала мне, хоть и посмотрела чересчур внимательным взглядом. Я вновь уполз к себе – собираться с духом. Ночью мне не спалось… Кое-что я все же вспомнил: то, как Диму пригласила потанцевать какая-то девчонка, и он, такой вежливый, не отказал, то, как я мучился во время этого танца, то, как сжимал зубы до самой дачи, то, как устроил ему чуть ли не истерику… и то, как глупо мстил. Ровно в пять я встал. Возле Диминой двери я задержался на целых пятнадцать минут. Затаив дыхание, я прислушивался к тому, что было в квартире. Удовлетворившись тишиной, я осторожно открыл дверь своим ключом… Дима дал мне его почти сразу, сказав, что, если я не возьму, он обидится. Теперь я был ему благодарен. Медленно крадясь по коридору, я едва не заорал, когда в зале негромко пробили часы. Отдышавшись у Диминой комнаты, я вошел. Он спал. Лежа на спине и закинув руку за голову… Тихое дыхание шевелило прядку волос, упавшую на лицо. Не зная зачем, я подошел ближе. Еще ближе. Теперь я различал каждую ресничку и видел белое перышко из подушки, застрявшее в светлых волосах. Меня охватило странное чувство… Нежность и благодарность за все… Страх… его потерять… И снова нежность… Надо просить прощения. Но как? Я не умею… Да и простит ли он меня? Я такой дурак… Решение пришло само собой. Пусть он и не простит меня… Но я хочу этого. Чтобы помнить. Жаль, что я не успел стать для Димы самым лучшим… Вслушиваясь в мерное дыхание спящего, осторожно стягиваю простынь, под которой спит Дима. На нем знакомые пижамные штаны… От волнения быстро колотится сердце и потеют, не слушаются руки. Наконец, мне удается подцепить резинку, не касаясь кожи, и потянуть штаны. Неловко, миллиметр за миллиметром, но я справляюсь. Дима спит. Высвободив его член, я некоторое время не дышу. Мне уже нет пути назад, да я и не стремлюсь. Пуская в ход язык, стараюсь не думать о том, что может что-то не получиться. В конце концов, все бывает в первый раз… А в голову все равно лезет какая-то ерунда. Кроме того я возбуждаюсь сам… Сосредотачиваюсь на изменившемся Димином дыхании. Только бы не проснулся… Я, наконец, понимаю, что делал все правильно лишь тогда, когда мне в небо ударяет струя вязкой жидкости с характерным вкусам и запахом… Дима резко садится, и я отшатываюсь, непроизвольно облизывая губы. — Что… Ты?! Не знаю, что сказать в ответ… Ошарашенное Димино лицо мне хочется целовать и гладить… Мне хочется и другого, но… я все еще не прощен. Не могу смотреть ему в глаза. — Прости… Дима молчит. Потом натягивает штаны, встает и уходит. На кухню? Я остаюсь один и закрываю лицо руками. Почему-то наворачиваются слезы, а ведь другого было глупо ждать. Глупо… Наверное, мне лучше уйти. Я стараюсь не смотреть влево, на кухню, когда сую ноги в кеды. Ключи… Надо оставить. Вряд ли Диме понравится, если я буду врываться без приглашения. Пожалуй… все кончено. Я все разрушил. А ведь… я его люблю. Удивленный этим неожиданным открытием, я замираю на пороге ровно на столько, чтобы Дима, непонятно откуда взявшийся за моей спиной, успел втянуть меня обратно и захлопнуть дверь. — Я люблю тебя… — не к месту бормочу я, не оборачиваясь. Это уже ничего не изменит… Или?... Меня крепко обхватывают Димины руки, а в ухо утыкаются сухие горячие губы: — Дурачок мой… Мир… Люблю тебя, все равно люблю… Только не ревнуй меня больше, ладно? Я тебя люблю… Снова эти чертовы слезы! И я утыкаюсь носом в теплое плечо и хнычу… Наверное, теперь можно… *** Дэн задумчиво сплевывает на асфальт и, лениво склонив голову, провожает нас взглядом. А мы с Димой медленно бредем домой по вечерним улицам. Плохо, что так много людей, но ведь лето же! Нам приходится тщательно следить за собой. Хорошо, что Денис иногда указывает нам на ошибки. Они с Димой по-прежнему продолжают общаться. А Костя прилип ко мне… Возле моего подъезда мы на мгновение замираем. Потом Дима толкает меня внутрь, и на минуту время замирает для нас. Разорвав поцелуй, он тихо шепчет мне на ухо: «До завтра!» и уходит. Так всегда. Ну, почти… Я не так уж часто остаюсь у него ночевать. А почему? Просто приехал мой отец. Не нравится ему, если я где-то прохлаждаюсь… Он дома бывает только раз в год – хочет сына видеть. Вот мы с Димой и вынуждены общаться урывками… От воспоминаний внизу живота скапливается огонь. Неделю назад мы все-таки… стали ближе. По лицу растекается глупая улыбка, и с нею я вваливаюсь в квартиру. Отец хмуро приветствует меня кивком головы и вновь отворачивается к маме. Вижу его редко, но… не видел бы и совсем! Мама как тень уже. Подай, принеси! Что она – служанка, что ли?! Привык командовать. Мой отец – капитан дальнего плаванья. Плавает вот уже двадцать лет… Спать я ложусь снова с мыслями о Диме… Самое счастливое лето в моей жизни. Просыпаюсь оттого, что отец кричит на маму. Что еще опять?! Шлепая босыми ногами по линолеуму, выхожу в коридор. Прислушиваюсь. О, да разговор обо мне! Ну ка… — … вырастила на свою голову! Драть его надо было в детстве! А ты: «Фимочка – хороший мальчик…» Внуков хотелось? А вот на, получи! Не будет деток-то у твоего сынишки! Геморрой будет зато, вот! — Сашенька, может ошиблась она? Зинка-то? Ну не может же Фима и правда… — Не может?! А Зина твоя обкурилась?! Или грибов каких наелась?! Померещилось ей, что наш сын с каким-то пидором в подъезде сосется! Так, что ли? Мама заплакала… А я медленно попятился в комнату. Все, мне конец… Натянув джинсы и первую попавшуюся футболку, я вновь выскочил в коридор. Папа продолжал гневно кричать, но уже что-то о тех, кто совращает натуралов. Прыжком преодолев расстояние до входной двери, я схватил кеды и повернул замок. Родители, заметив, что я собираюсь сбежать, бросились ко мне, но я уже был на лестнице. Не слушая крики вслед и перепрыгивая через ступени, я мчался вниз. Обувшись на улице, я огляделся. К Диме было нельзя… Мама хорошо знает, что я, если что, ухожу к нему. Она, может, и не выдаст, но отец не дурак. Значит, куда глаза глядят… Но Диме позвонить надо! Через три часа мы с ним, уже сидя на знакомой даче, решали, что же делать. — Домой мне нельзя… — бубнил я, нервно крутя в пальцах Димину сигарету. — Мама волноваться будет. — Домой нельзя… Дима вздохнул и запустил руку в волосы, что являлось признаком крайнего волнения. — Но не вечно же мы будем тут сидеть! Родители Костика могут нагрянуть… — Он говорил – они умотали в Египет… А через две недели мой папаша свалит… — А мать? — С ней я разберусь… Дима скептически хмыкнул. — Тебе не кажется, что вот так прятаться – это трусость? — Не отрицаю… — процедил я сквозь зубы и отвернулся. Да, это трусость! Но я не хочу, не могу доказывать отцу, что я не болен и не извращенец… Даже если тетя Зина не знает Диму, она вполне могла описать его моим родителям. Да и мама прерасно знает, как то, с кем я ушел гулять, так и то, что Дима – гей! Но его-то она любит, как родного… Она поймет! Обязательно поймет… А вот отец… Дима притянул меня к себе и поцеловал в макушку. — Хочешь, я поговорю с ними? — Нет! Мой отец тебя убьет! — Но, Мир… — Нет! – я был непреклонен, — Даже не думай! Сам разберусь… — А хочешь… Мой отец поговорит с твоим? — А он знает?! — Да… — И что?! — И ничего. Он за нас рад. Я удивленно почесал кончик носа. И когда Дима успел рассказать своим родителям о нас? — А что он скажет моему отцу? — Ну… точно не знаю, но успокоит, наверное… Я хмыкнул. Да уж…. Нет, это бесполезно! Лучше просто переждать. Две недели… Не так много!