Я не прощу себя.

Домой я возвращаюсь в полпятого утра. И ведь ушел почти самый первый… Голова гудит. Не столько от выпитого, а скорее от музыки и смеха вокруг… Перед глазами стоит лицо Димы. Что же, что происходит?! Чем дальше, тем сложнее становится… А я-то думал наоборот. Сейчас я прочитаю его дневник и, надеюсь, все пойму… Если честно, мне не хочется открывать эту синюю тетрадь в клетку, не хочется разбирать ровный каллиграфический почерк… Он и пять лет назад красиво писал. Я всегда считал, что лезть другому в душу – свинство. Но Дима сам попросил прочесть… И только так я все пойму. Я должен. Промыв глаза ледяной водой, сажусь за стол. Синяя потрепанная обложка манит. Провожу по ней рукой… Почему все так сложно? Первая запись – первое сентября. Читаю… Здесь есть обо мне, о Лене, о каком-то Майлзе… Дима рад тому, что я хочу возобновить дружбу, он действительно мечтал об этом в Америке… Запись в день нашей ссоры шокирует меня. …Нет. Я дурак. Какой же я дурак! Фима уже не тот, что тогда. Тот Мир, с которым мы были не разлей вода пять лет назад, остался лишь в моем воображении… Почему я поддался иллюзии? Почему?! Больно… Почти как тогда… Пусть думает, что я злюсь. Ни за что на свете не покажу ему, что его презрение причиняет мне боль! Отец мой был прав… Эта детская дружба ничего не стоит. Знал бы ты, Фима… И пусть для тебя я пидор, ты спас меня тогда… Я помнил о тебе… И это меня спасло. Больно, что все, чем я жил, это миф. Но я справлюсь. Это мелочь в сравнении с тем. Ожесточенно кусаю губы. Он говорил ведь, что помнил обо мне в Америке… Я не придал значения… Листаю тетрадь, пробегая глазами строчки о школе, Майлзе, их разрыве, каком-то Саше… Я знаю, что ищу. И… вот оно. Неделю назад меня спросили напрямик – гей ли я. Как тогда… И я снова ответил правду. Кто сказал? Денис упомянул что-то о Фиме… Но он не мог! Не мог… Сглатываю… Не мог… Не прощу себе… Никогда. Я сказал Фиме. Все сказал… Я думал – будет легче. Мне не нужна его жалость. Мне не нужна его дружба. Я пытался быть злым… Не вышло. Зачем он сказал?! Зачем? Неужели ничего в нем не осталось от Мира? Похоже, что так. Я ударил его… Но сделал лишь больнее себе. Я не хочу вспоминать… Но рядом с ним… я ведь думал о нем тогда! За что он со мною так… Откидываюсь на спинку стула. Голова раскалывается, но непривычно ясно думается. Все зря… Зря я тогда пошел к скинам… Я себя все равно не прощу. Как легко сломалась моя жизнь. Легче спички… День, когда я попал в больницу. Звонила Алина Николаевна. Фимы нет. Уже час ночи… Волнуюсь. Последние два месяца с ним что-то происходит… Да и раньше даже началось… Смотрит в никуда, глаза красные… Что с ним? Хотя почему меня это волнует? Кто он мне? Ни брат, ни друг, ни любовник… Забудь о нем, Дима. Давно пора это сделать. Два. Алина Николаевна опять звонила. Фимы нет. Иду к ней… Обзваниваем знакомых заново (в третий раз, как оказалось). Фиму никто не видел. Меня осеняет… Я! Я его видел! Сегодня вечером во дворе! Но меня клеил какой-то парень, и я отвлекся… Куда он мог пойти? Пять утра. Звоню по больницам. В ближайшей от нас мне говорят, что полчаса назад доставили паренька в жутком состоянии. Сломаны ребра и нос, избит до полусмерти, потерял огромное количество крови, грубо изнасилован… Документов с собою нет, вообще раздет… Только не Фима… Он. Меня тошнит… Его всего утыкали трубками, кровь, конечно, смыли, но синяки и ссадины… Боже… Алине Николаевне плохо. Врачи ее куда-то уводят. Я остаюсь. Мир белый как мел и еще не приходил в сознание. Все думают, что я его брат. Как же он так?... Хочу спать. И есть. Но никуда не уйду. Мне приносят бутерброды. Алина Николаевна гладит меня по голове и плачет. Но что я такого делаю? Просто если уйти, я знаю, что мне будет больно… Не знаю, почему. Главврач спрашивает: вел ли Серафим дневник. Оказывается, да, вел. Нам велят прочесть его. Алина Николаевна пытается возразить, но ей говорят, что так, возможно, удастся найти тех, кто сделал это с ним. Мама Фимы соглашается. Посылают меня к ним домой. Читаем. Я хотел отказаться, но, дойдя до какого-то упоминания обо мне, Алина Николаевна подходит ко мне и крепко обнимает. Догадываюсь, что она прочла… Просит читать и меня тоже. Хорошо. Нет слов… Нет… НЕТ! Ну как я мог быть таким слепым идиотом?! Из-за меня, все из-за меня! А я-то думал, что он бесчувственное самодовольное чмо… Господи… Теперь я точно никуда отсюда не уйду. Если он останется инвалидом, до конца жизни держать за руку буду… Если не прогонит. Какой же я ублюдок… Алина Николаевна теперь заботится и обо мне. Так странно. Это ведь из-за меня ее сына насиловали всю ночь какие-то скинхеды… Мир пришел в себя. Мирка… Я боюсь его глаз… Я боюсь быть рядом. Я боюсь потерять его… Я за него теперь в ответе… Прихожу к нему в воскресенье. На мгновение подняв глаза от учебника с ужасом вижу, что он пытается встать. Роняю книжку. Что-то кричу… Он спрашивает про маму. Потом про меня… Встречаю его взгляд и чувствую, как начинает гореть лицо. Отвожу глаза… Он ведь еще не знает… И я говорю ему. Лучше сейчас, чем потом. Мне стыдно за это, за все стыдно… Больше меня к нему не пускают. Почему? Наверное, он попросил… Что ж, я понимаю. Но я всегда буду рядом. Это я сломал ему жизнь… От Алины Николаевны я узнаю, что у него зажил нос, что проходят синяки, что он больше не кричит по ночам, что он не говорит обо мне… И последнее почему-то мучит меня. Апрель. В тот день, когда Фима вышел в школу, я ждал его. На что я надеялся? С тех пор мы не сказали друг другу ни слова… Болит… ноет сердце. Кто-то пишет ему стихи. Фимин сосед по парте случайно заметил, и теперь это – сплетня номер один. Почему-то злюсь. И начинаю понимать – почему… Я люблю его. Странно, что я так спокоен. Но это сейчас… Когда вижу его, приходится прокусывать до крови губы, чтобы не шептать любимое имя… Я хочу трогать, гладить, целовать его… Я хочу, чтобы он забыл ту ночь… Больно! Как же больно… Время от времени мне кажется, что моя маска холодного безразличия вот-вот слетит. Но это означало бы конец… Я не могу признаться! Он винит себя… Я для него… воспоминание. Причина. Боль. Я не хочу этого. Если бы можно было все вернуть! Я скажу ему. Я больше так не могу. У меня пересыхает во рту и начинает бешено стучать сердце рядом с ним… Но я хочу быть еще ближе… Как же я хочу этого! А Катя перестала писать ему стихи… Они ходили на свидание? Боже, я ревную… Боже, как я его хочу… Люблю его… Так, что темнеет в глазах… Просто хочу быть рядом. Хочу смотреть в его глаза по утрам, хочу вызывать улыбку, хочу шептать что-нибудь на ухо, хочу вдыхать его запах… Нежность… Откуда во мне ее столько?… И никогда со мной такого не было. Почему… Почему все так… Какой-то бритый отморозок приставал к Миру почти у самой школы. Хорошо, что я уже месяц незаметно провожаю его… Мир не ответил на мои вопросы и сморщился, когда я дотронулся… У него нежная-нежная кожа… Как представлю, что его лапали те ублюдки… И мне все равно ничего не светит. Он-то не гей… Тем более после всего. Если бы я был девушкой… Скажу на выпускном. Я ни на что не надеюсь, просто… Возможно, что мы никогда больше не увидимся. Возможно, я на мгновение смогу его коснуться… Это подло, я знаю… Но я так хочу попробовать на вкус его губы… Он снится мне… Его запах, глаза, улыбка… Мне плохо… Отшвыриваю тетрадь. Сердце гулко колотится в груди… Я не знаю… не знаю, что думать! Не знаю, что делать! Я не знаю, как жить! Звонит телефон. Катя… На автомате нажимаю кнопку. — Алло… — Не спишь? Мы с ребятами хотим съездить на водохранилище, давай с нами? — А кто будет? – лениво ворочая языком, отрешенно спрашиваю я. — Денис, Маша, обе Оли, Данька и я. А! Еще Димыч. Он сказал, что если ты поедешь, то и он. Соглашайся! Имя Димы мгновенно привело меня в чувство. — Вы где? — У Димки дома. Он был против, но мы прорвались… — Катя хихикает, а я уже стою в дверях. — Ждите! – и отключаю телефон. У Димы гремит какой-то шлягер девяностых. Это, кажется, Маша любит… Как я могу сейчас о таких мелочах думать? Звоню… Дверь открыта. В зале танцуют Даня и Маша. Одна из Оль лежит на диване и вроде бы спит. На кухне пиршествуют все остальные. Только Димы нет… — А мы передумали! – кричит мне Оля, — Решили здесь зависнуть! Да на здоровье! Но мне нужен Дима. Зачем? Я и сам пока не понял. Мне важно увидеть его, и это все! Нахожу его в знакомой черной комнате с белым ковром. Он сидит на подоконнике и курит. Знакомый яблочный аромат пропитал все вокруг… Уже рассвело. Подхожу ближе. Надо что-нибудь сказать, но что… — Я прочитал… Он оборачивается. И смотрит. Просто смотрит. Господи. А ведь это безумно сложно… быть рядом и не иметь возможности прикоснуться к любимому человеку… Не жалость, что-то другое заставляет меня сделать шаг вперед. Что я теряю? Возможно, на несколько минут он станет счастлив… Хотя бы он. Дима позволяет мне дотронуться до его щеки, провести по груди, заглянуть в глаза… Не больше. — Дурак… Он отстраняется и достает новую сигарету. Мне почему-то обидно. Почти до слез… Мы молчим. Я внезапно понимаю, что безумно устал. Дима молча кивает мне на свой диван. Музыка как раз смолкла пару минут назад, поэтому я ложусь и мгновенно проваливаюсь в спасительную пустую черноту. Просыпаюсь ближе к вечеру. Пахнет чем-то вкусным. Тихо… Держась за голову, выползаю в коридор. Никого из одноклассников не наблюдается. Захожу на кухню. Дима в фартуке и с поварешкой колдует у плиты. Мое появление его на мгновение смущает, но в следующую секунду передо мной появляется стакан кефира. Пью, краем глаза наблюдая за Димой. Та часть щеки, что я вижу, розовая. И мне неожиданно хочется заправить ему прядь волос за ухо. Самое удивительное, что я это делаю. Дима отшатывается, роняя половник. Зеленые глаза с расширившимися зрачками в упор рассматривают меня, пока я с наигранным интересом заглядываю в кастрюлю. Потом мы обедаем. Или уже ужинаем? Неважно… Дима по-прежнему молчит. Это тягостно. Но больше всего меня пугает то, что творится в моей душе. Это нельзя описать словами… Мне казалось, что я схожу с ума, такие странные чувства теснятся в моей груди. Доев, Дима тихо сказал: — Тебе пора. — Ты хочешь, чтобы я ушел? — Я? Но что тебе делать здесь? Он прав… Но уходить я не хочу. Мне хорошо с ним. Спокойно, уютно. Господи, да что же это?! — Мы можем быть друзьями? — Нет. — Почему? Он грустно и ласково улыбается мне, как несмышленышу и качает головой. — Я не смогу… Не отвожу взгляда. Нет… Я сказал не то, что хотел… Чего-то иного хочет моя душа… Только чего? Вновь кусаю губы. Один вопрос… И я уйду. — Как ты понял, что гей? Он удивлен… И не пытается этого скрыть. — Я поймал себя на том, что мне нравится смотреть на губы моего одноклассника. Потом я понял, что хочу касаться других мальчишек, что мне нравится смотреть на них, когда они переодеваются… И… ну как-то так… Губы… Мне нравится смотреть на губы Димы? Да, это я отметил еще давно… Он красивый. От него вкусно пахнет, я бы хотел дотронуться до его волос… Я… Вот и ответ на тот вопрос, что я так и не смог задать самому себе. Сложно… Как сложно произнести это вслух… Дима смотрит на меня. Меня хватает лишь на то, чтобы протянуть руку и сжать его ладонь, лежащую на столе. — Мир… — Дай мне время… Месяц, может два… Пожалуйста. Он потрясен. А я хочу провалиться сквозь землю. Это не признание в любви… Его я пока и не могу сделать, но… оно будет, я знаю. Осмеливаюсь коснуться пальцами его губ. Они мягкие… Дима встает. Я медленно обхожу стол, не разрывая зрительного контакта. Мне страшно… Не так как в ту ночь, это какая-то сладкая дрожь… У меня подламываются колени и шумит в ушах, но… я чувствую что поступаю правильно. Чувство, похожее на счастье, пронизывает меня с головы до ног, когда Дима, наклонившись, касается моих губ… ................................................................................................. Это конец первой части. Вторая пойдет как следующие главы... Но, боюсь, четвертую главу сделаю нескоро... Муза улетела.