Te amo est verum

Quid dubitas, ne faceris в чем сомневаешься, того не делай

Будто и не уходила никуда… До возвращения в лудус Эмма искренне считала, что ей придется заново привыкать к тому, что ее окружает. Но не проходит и дня, а жизнь с Лупой кажется приторным сном, оставшимся в прошлом. Состав гладиаторов Ауруса практически не изменился. Конечно, кто-то ушел, кто-то пришел, но основной костяк сохранился, и Эмму это очень радует. Она бродит по лудусу, охотно рассказывает всем желающим, как проходила ее жизнь в доме Суллы, и ловко обходит неправильные вопросы, на которые можно дать лишь неправильные ответы – а ей этого не хочется. Почти все сгорают от желания узнать, как плохо живется рабам, которых бьют каждую неделю, и Эмма, не стремящаяся разрушать легенду, только качает головой и цокает языком, разводя руками. «Ты же понимаешь…» – добавляет она загадочности в свой шепот, и всякий беседующий с ней тут же вздыхает. Все они понимают. Или думают, что понимают. В любом случае, Эмме пока что не с руки распространять правду. Проходит несколько дней прежде, чем Аурус вызывает Эмму к себе. Он уезжал куда-то со всем своим семейством, и все это время за старшую была Регина. Из-за этого они с Эммой почти не виделись, и Эмма никогда бы не подумала, каким счастьем будет для нее возвращение хозяина и его супруги с дочерью: Паэтус, ко всеобщему удовольствию, снова путешествует, и никто не знает, когда он соизволит вернуться. Эмма не боится встречи с ним, однако предпочла бы оттянуть этот момент. И так достаточно пересечений с Корой и Ласертой, которые смотрят так, будто готовятся перегрызть глотку, и только присутствие других людей заставляет их держаться на расстоянии. Эмма пружинистым шагом идет по домусу – Аурус, как и обещал, поселил ее там – и цепким взглядом посматривает по сторонам. Если она могла себе позволить расслабиться в доме Суллы – да и то не до конца, – то здесь подобного допустить нельзя. В памяти живы все предательства и ложные надежды, которые Эмма связывала то с одним, то с другим. Теперь она просто не может позволить себе ошибаться: слишком многое зависит от нее – и многие. Те, кто на нее рассчитывает. Те, кого нельзя подвести. Раб возле таблинума кивает Эмме и докладывает Аурусу, почти моментально приглашая Эмму войти. Та проскальзывает внутрь и замирает неподалеку от порога. И тут тоже ничего не изменилось. Что ж, тем лучше. Эмма знает, чего ожидать. Аурус, сидящий за столом, машет рукой, призывая подойти ближе, и улыбается, но улыбка у него какая-то ненастоящая. Или это Эмме теперь все вокруг кажется подозрительным? Она улыбается тоже, прекрасно понимая, что взгляд улыбка не задевает. Аурусу, впрочем, явно все равно. – Ты рада, что вернулась? – спрашивает он жадно и не менее жадно оглядывает Эмму с ног до головы. Она точно знает, что он видит. И знает, какова его реакция на изменившегося гладиатора, которого он отпускал совсем зеленой девчонкой. Теперь перед ним стоит уверенный в себе воин. Понравится ли это Аурусу? Или он уже все для себя решил? – Я буду рада, если ты сдержишь все свои обещания, – спокойно говорит Эмма и закладывает руки за спину. Аурус неспешно встает, одергивая тунику, облизывает губы и подходит поближе. Улыбка его становится сладкой. – Мы заключили сделку, Эмма. Ты приносишь мне деньги, я берегу тебя словно любимую и единственную дочь. Эмма кривится и ничего не делает для того, чтобы гримаса ее получилась незаметной. Она хочет, чтобы Аурус видел: она ему больше не доверяет. Не после того, что он сделал. Велик соблазн поведать ему, что она в курсе ситуации Регины, но Эмма в свое время болтала слишком много. Теперь она, пожалуй, молчит даже больше, чем нужно. – Что такое, Эмма? – беспокоится Аурус, по-своему истолковав увиденное. – Ты чего-то не получила? Тебе не нравится твоя комната? Тебя кто-то обижает? Он явно полон решимости – хотя бы на первых порах – исполнить все пожелания Эммы, и не грех этим воспользоваться. Эмма окидывает хозяина внимательным взглядом и поджимает губы. – Если ты не против, – она делает паузу и подчеркнуто выделяет следующее слово: – Господин… если ты не против, я хотела бы заняться тренировкой гладиаторов вместе с Августом. Безусловно, сам процесс тренировки никак не привлекает ее. Но так она сможет понаблюдать за гладиаторами. Прикинуть, кому из них можно довериться, а кого стоит избегать. Эмма успела переговорить с Робином – понятное дело, ничего конкретного, – но в ходе беседы успела понять, что практически все гладиаторы недовольны нынешним положением вещей. Из-за войны с Завоевателем, которую продолжает вести Рим, жители стали скупы на забавы. Арена еле-еле набирает зрителей, а зрелища, предлагаемые Аурусом, вызывают все меньше интереса. Наверняка именно поэтому ланиста снова хочет сделать ставку на Эмму – как-никак она выступала в самом Риме и победила, в отличие от того же Робина, бой которого был подставным. Аурус щурится. – Хочешь стать наставником? – он качает головой. – Нет-нет, ты нужна мне на арене! Эмма улыбается ему. – Я не собираюсь становиться наставником, – успокаивающе говорит она. – Просто выучила пару приемов, которые, думаю, пригодятся ребятам на арене. Тебе же нужны победы… господин. Она настолько отвыкла называть кого-то господином, что всякий раз перешагивает через себя. Аурус, впрочем, не замечает ее трудностей. Он обходит Эмму кругом, что-то решая для себя, возможно, прикидывая, что ему с этого будет. – Если Август согласится, – наконец, кивает он. И тут же добавляет, хмурясь: – Кора или Ласерта уже успели тебе что-нибудь сказать? Это действительно волнует его или он соблюдает правила игры? Без разницы. Эмма отрицательно мотает головой. Еще успеют, конечно. Но на этот раз она не спустит им это с рук. – Я прошу тебя еще об одном одолжении, господин. Судя по выражению лица Ауруса, он пока готов слушать то, о чем его станут просить, но терпение приближается к концу. – Конечно, – кивает он небрежно. – Что ты хочешь? Эмма подступает к нему на шаг и какое-то время изучает покрытое морщинами лицо, прежде чем заговорить снова: – Разреши мне отвечать им так, как мне хочется, господин. Я клянусь, что ничего из этого не выйдет за пределы домуса, однако мне хочется иметь возможность чувствовать себя спокойно в твоем жилище. Ведь мои спокойствие и уверенность – это залог побед. Твоих побед, господин. В голос ее пробирается вкрадчивость, которой Эмма, надо думать, научилась у самого Ауруса. И тот, видимо, почуяв что-то родственное, раздвигает губы в ухмылке. – Ты просишь о многом, Эмма, – шепчет он, как если боится, что будет услышан не теми. – Это моя супруга и моя дочь – ты не боишься, что я разгневаюсь? Они стоят совсем близко друг от друга, Эмма ощущает мускусный аромат, исходящий от римлянина. И щурит глаза. – В воле твоей отказать мне, господин. Но ты ведь и сам понимаешь, что я права. Это твой дом – и в нем должны быть твои правила. Твои женщины… они хотят управлять мной. А я могу подчиняться здесь только тебе. Она сплетает искусную паутину, в которую – и это видно – охотно забирается Аурус. Он может быть сколь угодно хитер и умен, но он мужчина, и им не так уж сложно управлять: еще одна наука, которой Эмму обучила Лупа. И за это Эмма всегда будет ей благодарна. Аурус шумно выдыхает и отстраняется, в глубине его глаз промелькивает подобие удовлетворения. – Ты права, Эмма, – величаво соглашается он. – Это и впрямь мой дом, а ты – мой гладиатор. Даю тебе соизволение держаться с ними на равных – но только с ними. И не вздумай делать больше, чем я тебе разрешил! Он грозит указательным пальцем. Эмма не ждала, что Аурус согласится, но надеялась, и теперь будто свежий ветер коснулся разгоряченной кожи. Ей больше и не нужно. Всего лишь возможность не терпеть все то, что Кора или Ласерта захотят ей сказать – а они захотят, в том нет никаких сомнений. Дело времени. – Конечно, господин, – почтительно склоняет она голову. – Твое слово – закон. Теперь ей несложно играть в покорность – снова благодаря Лупе. А если уж забираться еще глубже, то можно поблагодарить и Кору, и Ауруса, ведь именно из-за них Эмма научилась всему тому, что теперь ей непременно пригодится. Ей не хочется выяснять отношения – она отлично понимает, что все это может выйти ей боком, – но и терпеть дурные взгляды и слова она тоже не намерена. Теперь она знает себе цену, и та довольна высока. Аурус доволен. Это видно по его взгляду, по его расслабленным движениям, слышно по голосу. Он гордится тем, что заполучил Эмму обратно, и ему нет дела до того, что раб станет на равных общаться с его женой или дочерью – по крайней мере, пока что нет, и именно это Эмме и на руку. Он дает Эмме наставления и сообщает о том, что скоро состоятся бои, на которых она сразится с Меридой. Эмма не слишком довольна – рыжая, по ее мнению, довольно слабый соперник, – но тем проще будет все сделать быстро и красиво, а что еще нужно? Ведь Аурусу нужна победа, и Эмма поможет. Перед тем, как покинуть таблинум, Эмма вдруг вспоминает кое о чем. И не удерживается от того, чтобы спросить: – Мулан – это дело твоих рук, господин? В ответном смешке Ауруса она слышит все, что ей нужно. И когда он машет рукой и велит убираться с глаз долой, Эмма уже знает: да. Это он прислал Мулан. Знал, чем можно отвлечь Лупу. Что ж, ему это удалось. Интересно, сам ли он додумался до такого или кто-то подсказал? В домусе пусто и тихо. Эмма возвращается в лудус, чтобы почти сразу же столкнуться с Марией и оказаться в ее объятиях: со дня возвращения Эммы они еще не виделись ни разу. Эмма с улыбкой вдыхает подзабытый аромат полевых цветов и едва вслушивается в щебетание Марии, то и дело вставляя «Я тоже!», «Конечно!», «Еще как!» В какой-то момент она расслабляется настолько, что чуть не упускает взволнованный шепот: – Я знаю, Эмма. Я все знаю. Мы с Давидом знаем. Эмма вздрагивает и стремительно отстраняет от себя Марию на расстояние вытянутой руки. Всматривается в расширившиеся от эмоций зеленые глаза и недоверчиво спрашивает: – О чем это ты? Как Мария могла узнать? С кем из заговорщиков она водит дружбу? А может, Регина… – Белла, – кивает Мария. – Она частенько заглядывает сюда. Поначалу я думала, что из-за Ауруса, – она вдруг хихикает, как девчонка, и прикрывает рот ладонью. – Но потом поняла, что ее интересует кое-что другое. Эмма улыбается, оставаясь настороже. Белла и впрямь приходит сюда в основном из-за Ауруса – и чтобы следить за ним тоже. В конце концов, он богатый римлянин, которому в голову может прийти все, что угодно. По крайней мере, именно так Белла предпочитает оправдываться, когда ей хочется оправдаться. По большей же части она просто признает, что Аурус ей нравится. Эмма не против: всегда лучше убить двух зайцев разом. Мария оглядывается, проверяя, никто ли не подслушивает, и приникает к Эмме грудью, прижимается к ее плечу, чтобы зашептать снова: – Мы с Давидом тоже хотим сбежать. Я не знала, как передать это тебе, боялась, что попаду не на того человека, но вот ты здесь, и теперь все будет хорошо! Ее глаза сверкают предвкушающим огнем, она оживлена и явно ждет, что Эмма прямо сейчас побежит и будет поднимать восстание. Эмме приходится улыбнуться и покачать головой. – Я не очень понимаю, о чем ты толкуешь, Мария, – таким же шепотом отзывается она. – Сбежать? В ней теплится подозрение, что все это – проверка Ауруса или Коры. Мария выглядит убедительной, но чего не сделаешь для господина, который пообещал наказание. Мария моргает, выражение лица ее становится недоуменным. – Эмма, ты что… – тянет она с обидой. – Ты мне не доверяешь? Эмма молча смотрит на нее и продолжает улыбаться. Не доверяет. В этом доме сложно кому-то доверять. Разве что… – Она не врет, Эмма. Эмма и Мария одновременно оборачиваются на голос Регины, появившейся из-за угла. Та несет в правой руке большую корзину с цветами: наверное, Коре. Эмме хочется украсть один цветок, и она намеренно прячет руки за спину. Улыбка ее становится искренней. – Ты услышала меня, Эмма? – интересуется Регина, подходя ближе. – Марии можно верить. Эмма кивает. Конечно, услышала. Вот только от слов Регины мало что изменится. Сбежать прямо сейчас все равно не получится. – Через несколько дней я соберу людей, – говорит Эмма, с трудом заставляя себя оторвать взгляд от Регины и перевести его на Марию. – Приходите с Давидом. Все обсудим. Она надеется, что ей хватит этого времени, чтобы понять, что делать с гладиаторами, ведь большинство из них она уже давно знает. В глазах Марии снова загорается жизнерадостный огонек, она кивает – сначала Эмме, потом Регине – и убегает по своим делам. Пару мгновений Эмма смотрит ей вслед, затем ловит Регину за талию и по-хозяйски притягивает ближе, быстро целуя в губы, затем, оглядываясь, отводит в сторону, чтобы беспрепятственно сделать то, о чем думает последние несколько дней. – Кто мы с тобой друг для друга? – пытливо спрашивает она и заглядывает Регине в глаза, словно надеется там отыскать ответ: непременно верный и правильный. Эмма прекрасно понимает, что их отношениям не цвести в саду Ауруса, однако удержаться от того, чтобы попытаться вырастить хоть что-нибудь, она не может. Регина по-прежнему не подпускает ее слишком близко, и пока что это вполне терпимо. Эмма надеется, что Завоеватель не заставит себя ждать. – Кто мы? – бормочет она в чужие губы, оставаясь на расстоянии вдоха от поцелуя. Но в темноте взгляда Регины лишь нежная улыбка и ничего больше. Она свободной рукой обнимает Эмму за шею и тянется, чтобы все же поцеловать ее. А потом говорит, и голос ее – весь сплошное спокойствие: – Зачем тебе это, Эмма? Разве тебе плохо? Разве нам плохо? Эмма медленно качает головой и невольно отзывается на улыбку, касающуюся желанных губ Регины. – Мне хорошо, – выдыхает она, прижимаясь лбом ко лбу и, продолжая притягивать Регину к себе, чуть покачивается вместе с ней, словно вот-вот сорвется в танец. – Но я хочу знать, кто я для тебя… – Ты – Эмма, – слышит она. – Девушка с северных гор. И ты любишь меня. Эмма жмурится так сильно, что белые пятна принимаются метаться под веками. Она любит Регину, все верно. Как верно и то, что однажды ей станет этого недостаточно. Вот только когда придет это время… Может, и впрямь не стоит сейчас переживать. – Я скучаю по тебе, – вздыхает она. – Мы теперь живем совсем рядом, но ты так далеко… Руками она водит по спине Регины, не забывая прислушиваться к тому, что творится в округе. Они стоят в закутке, но это не дом Суллы, тут так просто не расслабишься, хоть ниш можно отыскать не меньше, а то и больше. – Я знаю, – отзывается Регина со смешком. – Но у меня слишком много дел. Может, после собрания… Она многозначительно умолкает, а Эмму мгновенно пробивает дрожь. Она привыкла к тому, что с Лупой ей некогда тосковать о телесных удовольствиях, и теперь находит своеобразную прелесть в том, чтобы ждать, однако как долго ей придется это делать? Слышатся чьи-то шаги, и Регина поспешно отстраняется от Эммы, отступая на расстояние, которое должно заставить всех поверить, что между ними ничего нет. Эмма усмехается и собирается сказать, что имеющий глаза все увидит, но из-за поворота величаво выплывает Кора, и выражение ее лица не обещает ничего хорошего. Она поспешно подходит к Регине и, оглядывая ее с ног до головы, презрительно цедит: – Что, думаешь, как бы снова лечь под эту девку? Римлянка не смотрит на Эмму, а та крепится, чтобы не ответить: пока что к ней не обращались. Аурус разрешил отвечать, но злоупотреблять этим разрешением не стоит. Регина молчит и смотрит в сторону. Цветы в корзине поникли головками, будто от Коры исходит тяжелый дух, не позволяющий ничему живому радоваться и дышать. Воздух в галерее становится чуть ли не спертым, Эмме хочется отшатнуться. Наконец, Кора удостаивает ее злым взглядом. И продолжает молчать, будто догадывается о разрешении мужа. Эмма, в свою очередь, отвечает ей столь же прямым взглядом и тихо надеется, что хозяйка все же скажет хоть что-нибудь. Однако та лишь усмехается и снова обращается к Регине: – Что ж, твое дело, дорогая… Но на твоем месте я бы поостереглась. Гладиаторы – люди, играющие со смертью. Сегодня она будет тебя любить, а завтра оставит в одиночестве. В ее словах чудится угроза, которую Регина замечает, и плечи ее вздрагивают. Эмма выпрямляется, уже шагая вперед, чтобы встать между Региной и той тварью, что играет ее жизнью, но в этот момент Кора, вздернув подбородок, уходит, не оглядываясь. Едва она пропадает из виду, как Эмма слышит надломленный шепот: – Когда же она перестанет меня мучить… Свободной рукой Регина закрывает лицо и отворачивается, когда Эмма пытается обнять ее. Эмма, впрочем, проявляет упорство. И спрашивает, старательно давя в голосе ненависть к женщине, которой нет рядом: – Что ты хочешь, чтобы я сделала? Она ощущает, как вздрагивает Регина, и повторяет с нажимом: – Что мне сделать? В ее силах сотворить многое. То, что ее не испугает. Но не отвратит ли это Регину? И поэтому Эмма не предпринимает никаких шагов. А Регина на мгновение прячет лицо у нее на плече, чтобы почти сразу же вырваться на свободу и выдохнуть обреченно: – Не вздумай с ней связываться, Эмма. Заклинаю тебя всем, что только мне подвластно! Глаза ее сверкают непролитыми слезами, затем она отворачивается и уходит, а Эмма смотрит ей вслед и в какой уже раз ругает себя за то, что в ситуации с Региной не может просто взять и сделать. Не может свернуть шею старой карге.