Te amo est verum

Проходит несколько дней, и Регина чувствует себя хорошо, но Эмма все еще опасается уходить далеко и надолго. Она не видит дурных предзнаменований, и черные вороны не кружатся над головой, а Один не заводит разговор первым и ничем не выдает свою обиду от того, что к нему более не обращаются. И все же что-то не то роится в лудусе, что-то тягостное, тянущее, что-то, что не позволяет расслабиться и верить будущему. Эмма пытается говорить с Региной, пытается задавать вопросы, но ответ всегда одинаков. – Не волнуйся, Эмма, – улыбается Регина. – Все в порядке. У меня ничего не болит. Ее улыбка может обмануть любого – только не Эмму. Эмма изнывает от собственных подозрений и сильнее стискивает кулаки, когда видит проходящего мимо Калвуса: он так и живет здесь, словно еще не все сделал, что собирался. Иногда Эмме хочется крикнуть вслед ему, язвительно напомнить, что Рим воюет с Завоевателем, что негоже такому славному солдату отсиживаться за спинами остальных. Но всякий раз язык оказывается прикушен в последний момент, и Эмма опускает голову, усмиряя бушующее пламя. Никому не пойдет на пользу ее несдержанность. И меньше всего – Регине. – Дай ей время, – советует Лилит. – Вы слишком разные. Тебе нужно говорить, обсуждать, убеждаться, а ей – пережить, переварить, выплюнуть. И она снова будет тебе улыбаться. Они сидят в саду и подставляют лица осеннему теплому солнцу. Никто никуда не спешит, Тускул замер в ожидании вестей. И рабы замирают вместе с ним. – Она улыбается мне, – ворчит Эмма, прекрасно понимая, что это не та улыбка. Регина терпит ее сейчас. Как терпит она всех остальных, и вряд ли это плохо для Эммы, но так ли уж хорошо? Эмма оправляет тунику и хочет сказать, что терпения у нее еще достаточно, когда слышит от Лилит: – Ты можешь что-то сделать? Взгляд подруги достаточно пронизывающий, чтобы от него захотелось поежиться. Эмма много чего может сделать. Вот только знать об этом никому не следует. И поэтому она качает головой, с облегчением замечая, как расслабляется Лилит: очевидно, что она тоже понимает, как много нитей при желании могут сойтись в руках у Эммы. – Вот и все, – подытоживает Лилит. – Жди. Людям нужно время. Всем без исключения. А Регине – больше остальных. И Эмма склонна с ней согласиться. Сегодня хороший день. Если забыть обо всем, что тревожит, если отбросить прошлое и не переживать о будущем, то солнце, ветер и приглушенный смех, доносящийся откуда-то издалека, делают свое благое дело. Эмма закрывает глаза и подставляет лицо теплу, позволяя ему ласкать веки и задевать дыханием ресницы. Если бы она только могла взять и выкинуть сейчас прочь все дурные мысли… – Говорят, – слышит она, – скоро в Тускул приедет знаменитый греческий автор пьес, и одну из них поставят в театре*. Хочешь сходить? Эмма недоуменно приоткрывает глаза. – Рабам можно ходить в театр? – уточняет она. Лилит снисходительно улыбается. – Рабам – нет. Гладиаторам – да. Эмма отзывается улыбкой на улыбку. Она забывает в последнее время, что ей дозволено чуть больше. И еще чуть, если учесть, на каком положении она в доме Ауруса. Вот только долго ли еще сумеет она в нем удержаться? Завоеватель, конечно же, не знает о ее планах. Он претворяет в жизнь свои, и Эмма не может его за это винить. Но если бы он хоть чуть-чуть поторопился… если бы победы его стали чаще и увереннее… Рим потихоньку изгоняет опухоль из своего тела, и Эмме не нравится такое положение вещей. Она все еще верит, что вскорости Завоеватель и его армия позволят рабам Тускула сбежать, но вера эта тускнеет день ото дня. Нет былого азарта, нет лихорадочного ожидания – Эмма будто застыла в смоле, размягченной жарким солнцем, и дремлет до поры до времени. Когда уже настанет их время? Когда мир взорвется топотом ног? Когда им доведется жадно испить свободы? Эмма дремлет в ожидании, как умудренный опытом старец, который понимает: спешка до добра не доводит. Но как же хочется, чтобы!.. Неторопливые шаги заставляют Эмму, разморенную теплом, встрепенуться. – Приветствую, – неулыбчиво говорит Сулла, остановившийся в паре шагов от скамьи, на которой сидят Эмма и Лилит. – Что привело тебя сюда? Лилит уходит почти моментально, и Эмма старательно моргает, выпрямляя спину. Ей кажется или Сулла слишком уж неприветлив? Быть может, недоволен жарой, в последнее время вновь захватившей город. Да что там теперь эта жара… Осень на дворе. Недолго уж осталось солнцу пировать так, как оно пирует сейчас. – Сиди, – велит Сулла и садится рядом с Эммой. Расправляет задравшуюся тунику, разглаживает ее на коленях. Поглядывает на Эмму и молчит. Та тоже молчит и смотрит в сторону. Сейчас ей совсем не до того, чтобы вести вежливые беседы. Но, как выясняется, Сулла того же мнения. – Я могу приказать своим людям, и они расправятся с ним, – говорит он небрежно, и Эмма не сразу понимает, о чем речь. А когда понимает, то ошарашенно оборачивается на Суллу и тщательно подбирает слова, прежде чем ответить. – Это очень… неожиданное предложение, – бормочет она, не зная, как правильно реагировать. А что если это проверка? Неважно, чья. Она привыкла доверять Сулле, и вряд ли он выдаст ее и остальных рабов, однако эта ситуация… Она не имеет никакого отношения к восстанию. Сулла, очевидно, понимает волнение Эммы, и успокаивающе кивает. – Никто не узнает, – обещает он, и все же чувствуется какой-то подвох в его словах. Эмма медленно качает головой. – Спасибо. – Подумай, – пожимает плечами Сулла. – Мне это ничего не будет стоить. А разделаться с ним нужно – много у кого он тут крови попил. За его безмятежностью угадывается злость. Эмма гадает, что такого Калвус сделал Сулле, раз последний точит на него зуб. Однако же мстить он собирается не за себя – это ли не повод для подозрений? – Все в порядке, – Эмма встает, потому что разговор ни к чему не ведет. – Спасибо еще раз. Сулла кивает, глядя на нее снизу вверх. – Лупа спрашивала о тебе. Не хочешь заглянуть к ней? Мгновение Эмма колеблется. В другой раз однозначно заглянула бы, но сейчас… Она отрицательно качает головой. – Нужно вернуться, – лжет она без зазрений совести. – Аурус может хватиться. Он не хватится. Он наверняка знает, что ее нет в лудусе – Белла как-то сообщила, что он следит за всеми своими рабами. Вот только Эмму это сейчас мало волнует – хотя, возможно, поволноваться стоило бы. Аурус не высовывается из тени в данный момент, а потом? Что если он встанет на пути в самый важный момент? Сможет ли Эмма устранить тогда эту проблему? Эмма возвращается домой кружными путями и едва замечает Беллу, торгующую на углу. И снова мгновение колебания, а затем… – Эмма! – Белла искренне радуется встрече и просит немного времени, чтобы передать благообразному дедушке уже купленные им цветы, а после берет Эмму под руку и увлекает в сторону, подальше от давящей на плечи жары. – Как ты? Как Регина? Сочувственно поджатые губы дают Эмме возможность понять, что всем все известно. В принципе, ожидать обратного было бы смешно. – Все хорошо, – коротко обрубает она возможность дальнейших вопросов и спрашивает сама: – Ты можешь влиять на Ауруса? Белла приподнимает брови и кивает, чуть помедлив. – Мне кажется, что да, – уклончиво отзывается она. Теперь уже и в ее голосе слышится подозрение. – А что такое? – уточняет она, и Эмма улыбается ей. – Если ты заметишь, что он слишком интересуется тем, куда я пропадаю средь бела дня, отвлеки его. Сможешь? Белла разражается звонким смехом, от которого на глазах у нее выступают слезы. Эмма посмеивается тоже, но ей все еще нужен ответ, и она ждет его. – Ах, Эмма, – стонет Белла, не успев отсмеяться. – Он прекрасно знает, куда ты ходишь. В первый момент холод пробивает Эмму насквозь так сильно, что она превращается в цельную ледышку. Но взгляд на спокойное лицо Беллы позволяет этому льду начать таять. – Что ты имеешь в виду? – осторожно уточняет Эмма, и Белла машет рукой. – Он думает, что ты все еще спишь с Лупой. И я его не спешу разубеждать. Эмма моргает. Потом снова и снова. – Ах, вот оно что… – только и получается сказать. Наверное, это и хорошо. По крайней мере, так далеко от истины, как только может быть. Они с Беллой еще какое-то время разговаривают ни о чем, потому что вокруг слишком много людей, которые обладают умением слушать и слышать, затем Эмма возвращается в лудус. И, сама не понимая, почему, останавливается возле тренировочной арены, глядя на гладиаторов, заканчивающих разминаться. У нее же перед глазами отчего-то другая картинка. Капито. Она вспоминает, что сделали с ним гладиаторы всего лишь за попытку изнасиловать Марию. Но вот нечто более плохое случилось с Региной, и никто – никто! – не вступился за нее. Даже не попытался. Эмма отлично знает, что сравнивать бесправного раба и влиятельного римлянина не годится, однако никак не может отделаться от этого сравнения. И чем больше она об этом думает, тем сильнее ярость разгорается в крови, тем ярче мелькают перед глазами воспоминания, которые не хочется держать при себе. Гнев переполняет Эмму, вырывается вместе с дыханием и заползает внутрь вместе с дымом от костров, на которых жарят мясо к сегодняшнему ужину. Кто-то дотрагивается до ее руки, и это Регина. Она становится рядом, темно-синяя туника прикрывает загорелые плечи. Короткие волосы уложены в аккуратную прическу, к которой Эмма однажды обязательно привыкнет. – Аурус ведь так и не наказал тебя за промашку с Капито, верно? – спрашивает она, игнорируя приветствия, которыми стоило бы обменяться. Если Регина и удивлена такому началу разговора, то никак этого не показывает. Взгляд ее устремлен в сторону Августа, что-то рьяно объясняющего новичку. Эмма тоже смотрит на Августа, словно делает вид, что они с Региной не знакомы. А потом слышит то, что и так уже давно знает: – Эмма. Наверное, стоит тебе сказать, наконец… Капито был куплен для того, чтобы с ним расправились. Его все равно собирались казнить, он предал своего прошлого хозяина. А гладиаторы в лудусе как раз начали роптать – иногда это случается. И Аурус дал им возможность отыграться на более слабом. Регина говорит это спокойно. В самом деле, а как еще ей об этом говорить? С надрывом, которого нет? Это не ее история. Это ее работа. Эмма молчит. Что она может сказать? Та трагедия все еще жива в ее сердце, но силы ее недостаточно, чтобы зажегся огонь. Огонь полыхает по другой причине. – Ты знала об этом? – уточняет Эмма, не думая, какой ответ хочет услышать. – Только я и знала, – вздыхает Регина, и создается впечатление, что этот разговор отвлекает ее не меньше, чем Эмму. А если так, значит, пусть продолжается. Эмма смутно помнит, что Робин вроде бы тоже подозревал что-то такое. Или она говорила с кем-то другим? Ох, неважно… Разве все это имеет сейчас какое-то значение? Абсолютно никакого. И только то, что Капито наказан, а Калвус ходит по домусу совершенно спокойно, будоражит ум. – И попытка изнасилования Марии… – О, нет! – восклицает Регина удивленно и поворачивается к Эмме. – Она не была подстроена – такое сложно устроить. Аурус просто знал, что рано или поздно Капито что-нибудь выкинет – все равно, что именно. И за это можно будет его наказать. То, что Капито сотворил, было наилучшим решением проблемы. – Проблемы? – издевательски повторяет Эмма и тут же прикусывает язык, ловя укоризненный взгляд Регины. – Не стоит, Эмма, – мягко говорит Регина и скрещивает руки за спиной. – Это не твои правила. Не тебе их и менять. Эмма хмыкает, качая головой. Надо же… Как спокойно Регина говорит обо всем этом, в то время как ради своего возлюбленного она не смогла никого убить. Или все дело как раз во времени? Как же сильно оно обтесывает людей… Неужели и Эмма когда-то могла плакать над чужими судьбами? – Как бы казнили Капито? – задумчиво спрашивает она, и Регина без труда понимает суть вопроса. – Как беглого раба – распяли бы у дороги. Эмма думает, хуже ли это того, что сделали с Капито здесь, в лудусе, и не может найти однозначного ответа. Он умер бы в любом случае – и в любом случае толпа была бы тому виной. Так что же теперь… – Почему ты вспомнила о нем? – доносится до Эммы. И она не успевает ответить до того, как Регина уточняет: – Из-за того, что случилось со мной? Взгляд у нее – пронзительный и понимающий. Возможно, Эмме даже не нужно ничего говорить, но и промолчать она не может. Да и не хочет. – Конечно, – кивает она. – Я не могу выбросить тот вечер из головы. Даже если бы ты попросила это сделать. Регина делает шаг ей навстречу и первая протягивает руку, пальцы которой Эмма с трепетом сжимает. Они смотрят друг на друга долго, слишком долго, и в том обмене взглядами Эмма не может найти ничего, что принесло бы ей настоящее успокоение. Все идет по плану и в то же время – совсем нет. Регина рядом и будто бы далеко. В своих мыслях, которыми она не спешит делиться с Эммой. А Эмма только и может, что лелеять собственные мечты и стремления: до них, чудится, рукой подать, но стоит потянуться, и они растворяются, будто никогда и не существовали. Эмма знает, что все перемелется, что дурная вода утечет, и снова можно будет напиться из родника. Вот только где взять столько терпения? – Я люблю тебя, ты ведь знаешь? – зачем-то спрашивает она и видит, как вспыхивает на дне глаз Регины чувство, названия которому пока не придумали.