Te amo est verum

Калвуса спохватываются быстро. И Эмма, тихо стоящая у стены, сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Она почти уверена, что никто не запомнил, как она уходила. Но что если все же… Все получится. Все обязано получиться. Шум, крики и беготня начинаются внезапно, будто гроза. Веры в то, что Калвуса умудрятся не найти, не было изначально, и Эмма скорее радуется, чем нет, этому обстоятельству. Внутри у нее странно спокойно. Она смотрит на Диса, который смиренно попивает вино и слегка улыбается, и краем уха слышит: – Никого не выпускать из атриума! Никого! Аурус врывается в зал сгустком ярости, расталкивает всех, кто попадается ему на пути, и орет, брызгая слюной: – Никто не уйдет отсюда, пока мы не выясним, кто это сделал! У входа встают два дюжих раба, а приглашенные на ужин римляне недоуменно следят за ланистой и перешептываются. – В чем дело, Аурус? – слышит Эмма ленивый голос Диса. – Что случилось? Кора чуть приподнимается со своего места, в ее взгляде – удивление. Сидящая рядом с ней Ласерта смотрит куда-то в сторону, возможно, что на Робина. Паэтус поднимается на ноги, одергивает тунику и подходит к отцу. – В чем дело? – спрашивает он в наступившей тишине. Аурус утирает пот со лба. Злости в нем больше не чувствуется, зато страха – хоть отбавляй. И все вокруг тоже заражаются его страхом, когда он говорит: – Калвус убит. Зарезан в моем доме. И это сделал один из вас! – он обводит трясущимся указательным пальцем присутствующих, каждый из которых в возмущении принимается что-то говорить, и гвалт и шум на какое-то время становятся основной музыкой, звучащей в атриуме. Эмма прикрывает глаза и терпеливо ждет. Кто-то должен сказать это первым. Это ведь так очевидно. И Паэтус не подводит ее. – Это Регина, – хохочет он довольно и хлопает себя по бедрам. – Я готов поставить все причитающееся мне наследство, что тварь вынашивала это с момента, как он ее поимел! Эмма ловит себя на мысли заставить его поклясться, что он отдаст все деньги, но то, что они пока еще принадлежат Аурусу, останавливает ее. Как и многое другое. Кора могла бы хоть на мгновение измениться в лице, услышав обвинения в адрес дочери. Но ее явно не волнует, что может случиться с Региной. Эмма снова сжимает кулаки. Где одна смерть, там и вторая, не так ли? Аурус резко поворачивается к сыну. – Регина больна и находится у себя в комнате! – восклицает он. Затем переводит взгляд на Эмму, будто ждет от нее поддержки. И той приходится сделать шаг вперед. – Да, господин, управляющая у себя. Аурус хмурится и кивает. Гости все еще шумят, но уже не так активно, и резкий голос Паэтуса перекрывает их возмущенное бормотание. – А ты откуда знаешь? Или, – он нехорошо прищуривает глаза, – вы провернули это вдвоем? Я прав? Он стремительно подходит к Эмме и хватает ее за тунику, притягивая к себе. От него дурно пахнет вином, Эмма морщится, Паэтус, заметив гримасу, только больше распаляется. – Это сделали вы, сучки! – орет он и трясет Эмму, будто таким способом пытается вытрясти из нее признание. – Ты угрожала мне за нее, я прекрасно это помню! И я ведь ее даже пальцем не тронул! А Калвуса ты попросту прибила! Или это сделала она, а ты ее покрываешь! Я видел, как ты выходила! Лучше признайся, дрянь! Он все трясет Эмму и трясет, та уже едва удерживается от того, чтобы ударить негодяя, но тут вмешивается Аурус и сам отталкивает сына. – Где твои доказательства? – недовольно интересуется он. Паэтус багровеет. – Что, в Тускуле уже недостаточно слова римлянина против слова рабской шлюхи?! – выплевывает он – и он прав. Эмма это понимает так же, как и Аурус, как и все остальные, чье внимание теперь приковано к Эмме слишком пристально. Ничего удивительного в этом, конечно же, нет. – Что ты скажешь в свое оправдание, Эмма? – спрашивает Аурус. Он выглядит настороженным. Быть может, ему не хочется верить словам сына, но нужно найти убийцу – и желательно до прибытия государственного следователя, который может обвинить совсем не того, кого удобно обвинять. И если придется выбирать… Эмма выпрямляет спину. – Я не убивала Калвуса, господин, – чеканит она слова. – Лжешь, – брезгливо морщится Паэтус. – Ты хочешь Регину, а ее имеет кто-то другой. Вот ты и не пережила. Он улыбается собственной догадке, но Эмма торжествующе улыбается ему в ответ. – Я имею ее так часто, как захочу. Господин, – последним словом она буквально припечатывает Паэтуса к стенке. Тот меняется в лице и смотрит на отца, судя по всему, ища у него поддержки. Аурус недовольно вздыхает. – Все так, – бросает он, явно не заинтересованный в том, чтобы обсуждать, кто с кем спит и почему Регина отдана Эмме. Его волнует другое. А вот Паэтус не сдается: – Она же любит ее! – шипит он так, чтобы не услышал никто лишний, будто ему стыдно говорить о любви между женщинами. – И могла из-за любви… – Нет, господин, – не моргнув, перебивает его Эмма. – Я не люблю эту женщину. Я хотела ее получить – и получила. Этого мне достаточно. От вранья дрожь пробегает по спине, словно дунул кто-то. Становится холодно. А может, это от взгляда Ауруса: недоверчивого и колючего. Впрочем, Эмма выдерживает его с честью. Аурус трет подбородок и внезапно спрашивает: – Ладно. Допустим. Но ты все равно покидала атриум – и я тоже это припоминаю. Где ты была? Эмма набирает воздуха в грудь. И не успевает ничего сказать. – Она была со мной, – лениво произносит Дис со своего места. Он выглядит так уверенно, что даже сама Эмма будто бы помнит, как это случилось. Что ж… По крайней мере, Дис сдержал свое обещание. И Эмма ему за это благодарна. Напряжение чуть отступает. Какое-то время в атриуме царит тишина, которая прерывается криком Паэтуса, и от него морщатся все вокруг, даже рабы. – Он врет! – топает ногой Паэтус. – Врет, отец! Выгораживает ее по какой-то причине! Ему приходится заткнуться в тот же миг, как Дис поворачивается к нему. Эмма видит, как судорожно движется кадык Паэтуса при сглатывании. Неожиданно пересохло в горле? Обвинить другого свободного гражданина во вранье… Хм, из этого может не получиться ничего хорошего. – Замолчи, – раздраженно велит сыну Аурус. – Я видел, как он выходил. А ты видел, как выходила Эмма. Думаю, тут не нужно долгих расспросов. Я верю нашему уважаемому гостю. Еще бы он ему не верил… Дис довольно смеется, затем поднимается и подходит ближе, нагло прихватывая Эмму за зад. В другое время она бы ему такое не спустила, но сейчас вынуждена подчиняться. Уговор есть уговор. Аурус, конечно же, замечает, где находится рука Диса, но отмалчивается. Есть у него свои причины. Гости по-прежнему сидят на своих местах: их никто не отпускал. Убийца все еще не найден. – Отец! – не желает сдаваться Паэтус. – Пусть так, но Регина!.. У нее все еще хороший мотив, чтобы сделать это! – На самом деле, они обе были со мной, – невозмутимо говорит Дис тут же, не убирая руки от Эммы. Под его ладонью начинает жечь. Кто-то из гостей сдавленно ахает, и Эмма понимает, почему. – Как?! Никто не имеет права пользоваться рабами без разрешения хозяина. Дис смеется над пораженным лицом Ауруса. – А что мне было делать? Мне захотелось обеих. И не было времени спрашивать разрешения, – он обводит взглядом закаменевшую Эмму и добавляет небрежно: – Думаю, тебе стоит наказать их за то, что они отказывались подчиниться твоему дорогому гостю. Пришлось применить силу. Эмма сглатывает. Дис говорит немного не то, о чем они договаривались, но, возможно, так даже лучше. Так они обе вне подозрений. Если, конечно, Аурус не захочет поверить сыну. Эмма видит, как кривится Кора, а следом за ней и Ласерта. Никого это не волнует, никто не смотрит на них, все увлечены разыгрывающейся драмой. Возможно, кто-то даже желает победы Паэтусу, который продолжает настаивать на своем – так сильно ему хочется избавиться либо от Эммы, либо от Регины, либо от них обеих. – Как убили Калвуса, отец? – озабоченно интересуется он, делая вид, что пережил свои неудачи в попытках найти убийцу в одно мгновение. Аурус трет лицо ладонями, а Дис наконец-то отпускает зад Эммы, и она поспешно отступает на шаг, стараясь сохранять невозмутимость. Еще один очень важный момент. Нельзя его упустить. – Закололи, – отзывается Аурус. – Прямо в сердце. Паэтус важно кивает. – Оружие нашли? – Нет, – хмурится Аурус. И вот тогда в диалог вступает Дис. – Кто-то выходил из лудуса? – Нет, – цедит Аурус снова, а Дис благодушно усмехается. – Что ж, – Эмма видит, как он смотрит на Паэтуса, который слишком весел. – Тогда, полагаю, стоит начать поиски ножа или кинжала. Вряд ли его выбросили куда-то далеко. Аурусу требуется совсем немного времени, чтобы, обдумав предложение, отправить рабов на поиски. А буквально только что нагло улыбающийся Паэтус вдруг бледнеет и порывается покинуть атриум, однако дорогу ему, опередив Эмму, заступает Дис. – Куда-то спешишь? – интересуется он, и Паэтусу приходится отступить. Он бросает злобный взгляд на Эмму: настолько злобный, что прожег бы им дыру при возможности. Эмма понимает, что Паэтус догадался о вероятной подставе. Вот только сделать ничего не может. И она запрещает себе улыбаться ему в ответ. Не травит душу, хоть и могла бы. Поиски занимают много времени, и гости продолжают сидеть в атриуме. Конечно, их все еще кормят и поят, но только Дис с удовольствием развлекает себя едой, остальные почему-то отворачиваются от подносов и перешептываются между собой. Аурус жутко недоволен. И тут не может быть двух вариантов, почему. Эмма же благодарна ему хотя бы за то, что он не велел привести Регину, ведь их с Дисом слова она бы явно не подтвердила. А времени на то, чтобы ввести ее в курс дела, не было от слова совсем. Эмма стоит возле стены и терпеливо ждет. Она верит, что сегодня избавится как минимум от одного своего врага – и жить тогда будет немного легче. Паэтус несколько раз порывается покинуть атриум, но рабы четко выполняют приказ хозяина: не выпускать никого – значит, никого. И Паэтус, хоть и рычит на них и угрожает наказанием, вынужден подчиняться. Он бродит по залу из стороны в сторону, то и дело ерошит волосы. Эмма следит за ним краем глаза и не чувствует к нему ничего, кроме глухого удовлетворения. Она хочет, чтобы ему было плохо. Она хочет, чтобы плохо было всем, кто причинял боль ей или Регине. Верь она по-прежнему в богов, постаралась бы задушить в себе такое желание, но теперь ее жизнь подчинена лишь ей, и возможность оказаться после смерти в царстве мучений не пугает: ведь если нет богов, то и Хельхейма* нет. Уже глубоко за полночь, когда большинство гостей попросту засыпают прямо в атриуме, рабы начинают возвращаться. Эмма с трудом стоит на ногах, но всякий раз вытягивает шею и прислушивается к разговору, который Аурус ведет с каждым из рабов. Наконец, четвертый что-то передает хозяину из рук в руки. Эмма отлично знает, что это такое. И на мгновение прикрывает глаза. А потом все же улыбается, слыша оглушительный вопль Паэтуса: – Нет, отец! Это подлог! Ты же понимаешь, я не виноват! У меня ничего не было на Калвуса! Он мне нравился! Атриум просыпается разом и весь. Гости вскакивают со своих мест и принимаются шуметь, а Аурус, на котором нет лица, машет рукой, веля гладиаторам задержать мечущегося Паэтуса. Эмма выдыхает и прижимается спиной к стене. Робин склоняется к ее уху. – Что происходит? – растерянно спрашивает он, и это его первые слова за весь вечер. Эмма ничего ему не отвечает. Да и что тут можно сказать? Когда Дис обнаружил ее над телом Калвуса, решение пришло почти мгновенно. Вопрос о том, кому подбросить кинжал, не стоял. Слова Паэтуса про Регину, его отношение к Эмме и смерть Роланда – все это давно уже сложилось во вполне ясную картину. И поэтому, оставив труп в нише и лишь слегка прикрыв его первой попавшейся тряпкой, Эмма добежала до покоев Паэтуса и спрятала там кинжал – не слишком тщательно. Ничего не екнуло у нее в груди, напротив – стало легче. Дис ничего не потребовал от нее взамен и согласился на все, о чем она его попросила: если обвинят Регину, сказать, что он был с ней, если Эмму – то с ней. А вышло даже лучше, и со своей ролью Дис справился замечательно. – Да зачем мне было его убивать?! Отец, отец, раскрой глаза! Это треклятая Регина! Это ее рук дело! Паэтус продолжает орать, но его выводят из атриума, и крики затихают вдали. Аурус стоит с каменным лицом и молча кивает гостям, поспешно покидающим домус. Теперь долго придется восстанавливать репутацию: такой удар, такой удар… Сын оказался убийцей… Эмма чувствует слабость в ногах. Напряжение, в котором она пребывала весь вечер, уходит быстро, хочется лечь и накрыться покрывалом с головой, чтобы ничего не видеть и не слышать. Эмма не думает, что Аурус сходу поверит в виновность сына, но, скорее всего, расспросы продолжатся завтра. Мимо проходят Кора и Ласерта. Последняя не сводит жадных глаз с Робина, а хозяйка мельком пробегается взглядом по Эмме. Но, очевидно, произошедшее все еще властвует над ними, потому что ни Эмму, ни Робина римлянки ничем, кроме взглядов, не тревожат. – Эмма, – слышится тихий голос Робина. – Ты объяснишь мне, что случилось? Эмма отрицательно мотает головой. Этой тайной она делиться не намерена. И она уходит от Робина, приближаясь к Дису, размеренно поглощающему виноград. – Спасибо, – едва шевеля губами, говорит она ему. Дис косится на нее и кивает. – Угу. Эмма закладывает руки за спину. – Еще одна просьба. Последняя. Она не уверена, что может ее высказывать, но Дис приподнимает брови, показывая, что слушает. – Регина не должна узнать, кто убил Калвуса. Дис усмехается. Пробегается взглядом по Эмме – с головы до ног и обратно. – Я знаю, что это не первая твоя жертва. Однако ничего, и так сойдет. Я не так уж требователен, как может показаться. Он продолжает улыбаться, но глаза его холодны, и Эмме не нравится этот холод. Вот только сделать с ним она ничего не может. Дис не обещает ей ничего, но она откуда-то понимает, что он ее услышал. Этого достаточно. – Спасибо, – повторяет она. Чуть колеблется и добавляет: – За мной долг. Ей совершенно не хочется быть кому-то должной – тем более, этому человеку, – но отвертеться не получится. Он уже спас ее шкуру – и Регину тоже. Придется прогнуться. Дис смотрит на нее свысока – и потому, что выше, тоже. – Ты наконец-то сделала свой ход, Эмма, – миролюбиво отзывается он. – Дальше все пойдет как надо. Он подмигивает Эмме и отворачивается, вновь возвращая внимание винограду. За окнами занимается рассвет.