Te amo est verum

Qui ventum seminat, turbinem metet кто сеет ветер, пожнёт бурю

Только на рассвете, после утомительной непрерывной ходьбы, то и дело переходящей в бег, Эмма решает остановиться. Трясущиеся от усталости ноги почти не держат, и она сгибается, упираясь руками в колени и старательно дыша. Позади, сквозь стук крови в ушах, слышится нарастающий гул голосов и топот: рабы – бывшие рабы! – все еще идут за той, что вызвалась их повести. Взглядом отыскав поваленный ствол, Эмма садится на него, едва сдерживая стон облегчения – ступни горят, как в огне, – и осматривается. Над верхушками деревьев едва-едва занимается рассвет, и в его лучах серые голые ветви выглядят собственными призраками. Свисающие с них клочья мха растворяются в наступающем со всех сторон тумане. Эмма глубоко вздыхает, успокаиваясь, и обращает взор к тем, кто ждет от нее дальнейших указаний. Никто не гонится за ними. Покидая город, Эмма с трепетом и ужасом думала, как станут они сражаться, когда римские солдаты организуют погоню, обнаружив массовую пропажу рабов. Но, кажется, Завоеватель и его армия - проблема поважнее, чем опустевшие дома Тускула. Конечно, нельзя расслабляться и верить, что их оставят в покое. Так или иначе, а такое не прощают. Да и если римляне будут отступать, то, скорее всего, через лес, а это значит… – Надо идти дальше, – громко говорит Эмма, и первые ряды собравшихся по цепочке передают ее слова тем, кто остался позади. – Я понимаю, вы все устали, но мы слишком близко от Тускула. Они организуют погоню. Она делает жест рукой, словно уже видит, как взмыленные кони с пригнувшимися к их холкам всадниками выныривают из-за деревьев, мечами рассекая туман и мох. Кто-то особо впечатлительный принимается оборачиваться и приглушенно вскрикивать, очевидно, представляя перспективу. А Эмма смотрит на Регину и видит, как едва заметная улыбка касается ее губ. Это приободряет, и Эмма встает, совершенно забыв о гудящих ногах. – Надо идти, – повторяет она уверенно. – Надо идти! Она вновь вскидывает руку, совсем как тогда, в подземельях, и толпа одобрительно ворчит. Но голос Мэриан, прорезавшийся в момент короткой тишины, все портит. – Куда идти? – раздраженно спрашивает она, выступая вперед и скрещивая руки на груди. – Ты знаешь лес? Сомневаюсь. Она удрученно качает головой, и в этом ее жесте Эмма видит снисходительность и фальшь. Безусловно, Мэриан не сожалеет об отсутствии карты. Она печалится, что не может убить и Эмму тоже. Ощутимой опасностью веет от безумной женщины, и Эмма быстро прикидывает, как избавиться от нее, пока она не наделала новых дел. Ласерта, Сулла… Жажда крови не проходит так быстро. Кто, в силу нехватки римлян под боком, окажется следующим? Видимо, посчитав, что Эмма молчит от растерянности, Мэриан подхватывается и бодро продолжает, повернувшись к толпе: – Я считаю, что надо пробираться к порту и захватывать корабль. Воспользоваться суматохой, царящей в городе, и уплывать подальше отсюда. Что ждет нас здесь? Холод? Голод? Эмма не знает, куда идти! С каждым словом голос ее крепнет, а рабы начинают верить услышанному. Кто-то выкрикивает, что Эмма завела их на смерть, что лучше было бы остаться в городе. Тут бы хорошо напомнить, что это не Эмма пригласила Завоевателя раньше срока, не Эмма собрала всех за неделю до солнцестояния, но кто будет слушать оправдания? А именно оправданиями все это сейчас и прозвучит. Поэтому Эмма молчит, пытаясь усмирять бурю, бушующую внутри, и не верит своему счастью, когда, прерывая пламенные речи Мэриан, раздается спокойный голос Августа: – Эмма послала меня разведать все здесь и встретить вас, когда придет время. Время пришло. Общий вздох изумления прокатывается над толпой. Лицо Мэриан искажается гневом, но она быстро берет себя в руки и, оборачиваясь, восклицает: – Ох, Август! А мы-то все думали, что Эмма приказала убить тебя после того, что ты сделал! Она сознательно настраивает толпу против него, напоминает всем, что у него была связь с римским гражданином. Но Август не обращает внимания и, хромая, подходит к Эмме, становясь с ней плечом к плечу. Он зарос, в бороде запутались клочья мха, а одежда ободрана и порвана, но глаза горят, и речи связны. Эмма выдыхает, только сейчас понимая, как удачно все сложилось. Он не погиб. Не сбежал. Он здесь. Он из плоти и крови. Август, судя по всему, не держит на нее зла и хочет помочь. Или же он хочет помочь всем остальным, но какая сейчас разница? – Здесь неподалеку, – продолжает тем временем Август, цепким взглядом осматривая толпу, – есть заброшенная деревня. Добраться туда сложно, вокруг сплошной бурелом и овраги, зато рядом пара родников. Можно переждать, пока все уляжется, а уж потом двинуться дальше. На последних словах он вопросительно смотрит на Эмму, и та колеблется. Деревня чудится заманчивым местом – хочется лечь и дать телу нормального отдыха, – однако это все еще деревня… Не пещеры. С другой стороны, если римляне отыщут их в пещерах, то перекрыть выход им будет гораздо проще. Регина неожиданно берет ее за руку, и Эмма вздрагивает, удивленно глядя на нее. – Деревня – неплохой вариант, – негромко говорит та и кивает. Эмма медленно кивает следом и говорит, не отводя глаз от Регины: – Значит, деревня. Август, веди. – Да, госпожа, – хмыкает Август и, с удивительной для хромого ловкостью, разворачивается, ковыляя к густым зарослям, из которых появился. Рабы переглядываются, но идут за ним. Кто-то останавливается возле Эммы и взволнованно спрашивает, будет ли в деревне что поесть и где поспать. – Да, – уверенно лжет она, не думая, что случится, когда обман вскроется. Пока что им нужно добраться до этой деревни, а уж дальше... Дальше будет понятно, что делать. Дорога занимает довольно много времени, и Эмма, став замыкающей, то и дело оборачивается, тревожно прислушиваясь. Ей постоянно чудится, что римляне гонятся за ними, она готова поклясться, что слышит лошадиное ржание, но Регина, держащаяся рядом, всякий раз успокаивающе произносит: – Все тихо. Все хорошо. – Я рада, что ты здесь, – говорит ей Эмма и с торопливой нежностью смотрит на ее губы перед тем, как поцеловать их. Регина позволяет ей этот поцелуй, но почти сразу отстраняется. – Не время, – серьезно качает она головой, и Эмма соглашается, на какой-то момент почувствовав укол совести. Что это она и впрямь… Разве об этом ей сейчас нужно думать? Она насильно вызывает в памяти мертвые образы Суллы и Ласерты, будто бы для того, чтобы сподвигнуть себя на концентрацию, но вместо этого зачем-то спрашивает: – Это ты убила Ласерту? Такой простой и очень логичный вопрос. Кому еще была нужна ее смерть именно в тот момент? С другой стороны – зачем это нужно было Регине? Эмма смотрит в спину идущей вперед Регины, которая успевает сделать еще пару шагов перед тем, как коротко отозваться: – Нет. Что-то в ее тоне заставляет Эмму лишь увериться: да. Она. Понимание этого не мучает и не отвращает. Эмме просто нужно чем-то отвлечься, чтобы не приняться снова оборачиваться на каждом вдохе, стараясь не расслышать в шуме ветра приближающиеся голоса. В какой-то момент голова вдруг взрывается от осознания: они сделали это! Они. Это. Сделали! Мороз проносится по коже, захватывает в тиски и тут же отступает, давая место бесконечному жару, вынуждающему сердце ускоряться. Эмма и может, и не может поверить одновременно. А что если она и оборачивается назад не потому, что боится погони, а потому, что ей кажется: она все еще там, в Тускуле. Вот-вот откроет глаза и обнаружит себя в лудусе. И начнется обычный день, ставший привычным за прошедшее время… Снова становится холодно. Эмма ежится и щиплет себя за щеку. Легкая боль приводит в чувство. Все по-настоящему. Все в действительности. Дрожь от осознания то и дело возвращается, приносит с собой удивление и гордость, щедро замешанные на непонимании. Еще вчера все казалось чем-то далеким и не слишком реальным. А уже сегодня Эмма сбивает ноги, стирает их в кровавые мозоли, лишь бы только очутиться подальше от проклятого города и не менее проклятых римлян. Пусть Завоевателю помогут все боги, в которых он верит! Эмма так воодушевляется, что почти забывает о нарушенных планах, о том, чего им все это стоило, о смерти людей, которые не должны были погибать. Им повезло: они выбрались из города без потерь, никто не пытался им помешать, а в лесу и вовсе натолкнулись на неожиданную помощь. О, если бы Эмма еще верила в богов, она бы непременно вознесла дары всем им! Но за неимением веры все это чудится ей бесконечно удачным стечением обстоятельств, и она находит в себе достаточно радости, чтобы поделиться ею с Региной. – Хвала богам, – отзывается та с придыханием. Эмма поджимает губы и неопределенно кивает. Впрочем, Регина вряд ли замечает ее недовольство: она упорно идет вперед, словно ее ноги, не в пример ногам Эммы, не исцарапаны низко растущими ветвями и колючими зарослями. Эмма не спешит нагонять ее. Когда усталость наваливается так сильно, что трудно дышать, Август приводит беглецов к глубокому оврагу, на дне которого плещется мелкая речушка. Деревьев почти нет, как и зарослей в принципе, спрятаться негде при случае. Зато на другой стороне растет густой лес. – Там, – указывает Август на противоположный берег, – деревня. Нужно спуститься и вновь подняться, я знаю тропу. Он собирается продолжить путь, но рабы принимаются роптать. Все устали и хотят немного передохнуть. Поколебавшись, Эмма принимает решение так и поступить. В конце концов, если римляне и ринутся за ними в погоню, то явно не на лошадях, а доспехи затруднят их передвижение по лесу. Простых же троп, ведущих сюда, пока не наблюдается. – Привал, – объявляет она и смотрит, как уставшие люди с облегчением располагаются на каменистой земле. Кто-то достает воду и еду, кто-то затягивает дрожащим голосом тягучую песню, у детей еще хватает сил, чтобы затеять какую-то игру. Эмма пытается посчитать по головам, сколько людей в ее распоряжении, но вскоре отказывается от этой затеи и не без удовольствия ложится на ровный участок земли, давая спине отдохнуть. Глаза прикрыть удается буквально на пару вдохов, затем рядом раздаются шаги. – Что дальше, Эмма? – спрашивает Мария. Она садится, удобно подвернув ноги, и выжидающе смотрит. Давид остается стоять, но взгляд его тоже устремлен на Эмму. Та со вздохом поднимается, чувствуя, как недовольна прерванным отдыхом спина. – Дальше мы идем в деревню. – Нет, ты не поняла! – возбужденно восклицает Мария, всплескивая руками. – После! Что мы будем делать после? Лицо ее выражает решимость добиться ответа во что бы то ни стало. Эмма почти ненавидит ее в этот момент. А подошедшая Регина раздраженно говорит: – Кто что хочет, тот то и будет делать. Она садится рядом с Эммой и обменивается взглядами с Марией. Эмма не видит ее выражение лица, но осторожно улыбается. Регина пытается ее защитить. Это приятно. – Это необязательно ведь решать сейчас, – пытается сгладить ситуацию Давид и кладет на плечо жене руку, которую та немедленно скидывает. – Мне нужно знать, – упорствует она. – В нашем случае нельзя полагаться только на удачу!.. – Да что ты говоришь! – обрывает ее Регина. – А на что же вы все полагались, когда ринулись в порт, не подумав, что корабля там не будет?! Мария смотрит на нее, как на личного врага. Давид больше не пытается увести жену и только тяжело вздыхает. Регина победно усмехается и вскидывает голову. – Ведь могли хотя бы дождаться Эмму, – бросает она еще один камень, но Мария не намерена терпеть. – Зачем ты вообще пошла с нами? – интересуется она весьма благожелательно. – Ты ведь римлянка. Тебя бы пощадили. Она недолго думает и добавляет с улыбкой: – Наверное. У нее весьма неприятное выражение лица. Регина явно собирается ответить, но Эмма опережает ее. – Хватит, – просит она, и обе женщины вздрагивают, не отводя, тем не менее, взгляды друг от друга. – Не время для ссор и скандалов. Мария, – смотрит она на Марию, – дай время нам всем. Нужно добраться до деревни и посмотреть, что там и как. Тогда уже можно будет что-то решать. Пока что все это ни к чему не приведет: я не знаю, какие там условия, я не знаю, идет ли кто-то по нашему следу. Когда можно будет отправить людей на разведку, когда мы поймем, сколько у нас запасов и воды, тогда… Эмма умолкает, полагая, что и так все ясно. В самом деле, что можно решить, сидя здесь? Разве что заставить людей идти дальше, но куда идти-то? Карты действительно нет, а блуждать по лесу в разгар зимы… Удовольствие не из приятных, честно говоря. Эмма зябко поддергивает паллу, только сейчас отмечая, что большинство беглецов одеты гораздо легче, чем она сама. И то верно: ведь все они рассчитывали на корабль. Ох, ну, неужели ни у кого из них даже мысли не возникло, что корабль не появится в порту по одному только желанию?! Мария с Давидом уходят, вряд ли удовлетворенные беседой, но большего им Эмма сказать не может. Она смотрит им вслед, размышляя, может ли им доверять в случае чего, потом переводит взгляд вправо и содрогается от моментального холода, разлившегося под сердцем. Мэриан сидит чуть поодаль и, почти не мигая, следит за Эммой. Рядом, на камне, устроился Робин с дочкой, он что-то напевает ей и пытается развлечь, прижимая к себе и отдавая тепло, но Мэриан нет до них никакого дела. Она кривит губы, заметив, что Эмма смотрит, но не отворачивается. – Она попытается убить тебя, – слышит Эмма ровный голос Регины и кивает, не глядя. – Обязательно. Это не подлежит сомнениям. Мэриан испытала свою славу, получила прилив сил и веры людей и теперь не откажется от всего этого просто так. А чтобы вернуть себе главенствующее положение, нужно избавиться от Эммы. Придется спать вполглаза. Мысль о смерти Мэриан не греет, Эмма предпочла бы просто избавиться от нее, бросив где-нибудь по пути: пусть выживает сама, как умеет. Находиться рядом с сумасшедшими - удовольствие крайне сомнительное. А ведь Мэриан может и притворяться, а на самом деле следовать какому-то своему, давно продуманному, плану. Ох... Эмма на мгновение прикрывает глаза. Затем обнимает Регину за плечи и прижимает к себе. Она все решит. Обязательно. Чуть-чуть времени ей нужно, чтобы все собрать и аккуратно разложить. – Думаешь, будет неплохой идеей разжечь костры? – спрашивает она, и Регина качает головой. – Надо идти. А костры всех расслабят. Да и дым… Она не договаривает. Эмма со вздохом соглашается с ней. Конечно, дым может привлечь внимание, а уж дым от нескольких костров… Но им же нужно будет как-то греться в деревне! Ладно, об этом она тоже подумает позже. Может, там и деревня-то… так, слово одно, и народ сам решит двигаться дальше. Впрочем, ночевать все равно где-то придется, а значит, и греться, и… Эмма встряхивает волосами и задумчиво смотрит по сторонам, старательно избегая снова встречаться взглядами с Мэриан. Вот Лилит, обнимает свою Роксану и что-то шепчет ей на ухо. Вот Август, стоит возле края обрыва и, нахмурившись, смотрит на противоположный берег. Вот Мария и Давид, о чем-то переговариваются, лица у обоих расслабленные. Вот Галл, что-то сосредоточенно жует, а Лепидус бродит вокруг него и придирчиво оглядывает. Вот Белла, сидит, прижавшись спиной к дереву, со скрещенными на груди руками и почти не моргает. Вот… – Держи, – подбежавший Неро протягивает Эмме горбушку черствого хлеба и дружелюбно улыбается. Эмма хочет отказаться, но он хмурится и не слушает возражений. Маленький герой… Эмма благодарно кивает ему и разламывает хлеб, половину передавая Регине. Неро наблюдает за ними исподлобья, потом ощутимо расслабляется, едва Регина откусывает от своей порции. – А ты? – спрашивает Эмма обеспокоенно. Неро подпрыгивает. – Я уже поел, – в доказательство он хлопает себя по животу и, чуть помедлив, робко добавляет: – Можно посидеть с тобой? Он выглядит таким маленьким и беззащитным. Эмма приподнимает руку, под которую Неро тотчас же ныряет. Регина скользит по нему равнодушным взглядом и отворачивается, не спеша, впрочем, уходить. Неро, будто ощутив холод, жмется к Эмме с другой стороны, пытаясь спрятаться у нее подмышкой. Эмма укоризненно качает головой и молчит. Регина не обязана любить мальчишку, в самом-то деле. Она крепче прижимает к себе обоих и целует сначала Неро – в макушку, а потом Регину – в висок. Они просто должны держаться все вместе. По крайней мере, пока что. А через неделю Наута наверняка подгонит корабль. Он обещал.