Te amo est verum

Вплоть до самой темноты они упорно бредут извилистыми тропами, по которым, чудится, все сложнее проехать на лошади. Однако чего нет, того нет: всадников догнать не получается. Эмма начинает злиться, спотыкаться и проклинать тот миг, когда решила вернуться в деревню и зачем-то кого-то предупредить. Беглецы бы и сами рано или поздно нашли верный путь, она планировала всего лишь вывести их из города – так вывела ведь! Что дальше-то? А дальше следовало заняться своими делами! Заняться Региной! Эмма не мнит себя спасительницей и сейчас, вынужденная примерить на себя эту шкуру, откровенно опасается, что не справится. Коснись дело кого-то другого – было бы не в пример легче. Но это все о Регине… И мысль о том, что возможен провал… Эмма содрогается от холода, прошившего тело острой иглой. Нет, нет! Никаких провалов! Никто не умрет – кроме Паэтуса, конечно же. Эмма не допустит. И она ускоряет шаг, заставляя себя просто идти вперед и верить. В лесу все еще продолжается зима, и это накладывает свой отпечаток. Дыхание сначала согревает лицо, а потом оседает на щеках противными застывающими каплями. Эмма кутается в паллу, но это слабо помогает. Ноги то и дело напоминают о себе, как и уставшая спина. Глаза плохо видят в темноте. Требуется отдых, но как можно отдыхать, когда… – Стой! – идущая рядом Лилит вдруг хватает Эмму за руку и силком вынуждает остановиться. В первый момент Эмма смотрит вниз, ища какую-нибудь яму, которую не заметила, затем поднимает голову и медленно выдыхает. Там, за деревьями, виднеются несколько хорошо различимых огоньков. Костры. Эмма выдыхает снова, опускается на холодную мокрую землю и продолжает смотреть. В голове крутится множество вариантов дальнейшего развития событий, но ни один не кажется подходящим. Нельзя нападать, пока не будет понятно, что с Региной. Паэтус – сумасшедший, с него станется сделать что-то похуже того, что он уже сделал. Значит, необходимо понаблюдать. Подождать еще немного. Стиснуть зубы и потерпеть. Эмма обхватывает руками плечи и чуть раскачивается из стороны в сторону, рассеянно слушая, как подходят остальные. Уставший Август неловко садится рядом с Эммой и утирает пот со лба. – Дальше что? – негромко интересуется он. Эмма спиной чувствует угрюмое ожидание. Все готовы послушаться ее, сделать так, как скажет она. А она… Она ничего не хочет делать. Ей просто нужно, чтобы Регина была рядом. Живая и здоровая. Лилит, будто понимая, что прямо сейчас Эмма ничего не решит, говорит вместо нее: – Понаблюдаем отсюда. Сейчас они еще не спят, нападем – поднимется переполох. Лучше выждать, а потом перерезать по одному. Мужчины молчат и не спорят, да и Эмма тоже согласна. Она радуется, что кто-то в данной ситуации может хотя бы на время взять на себя ответственность. А может, вообще лучше отпустить их всех? Регина – это ее женщина. Никто не обязан ее спасать. Когда она чуть позже говорит об этом Лилит, то в ответ получает такую резкую отповедь, что голова моментально проясняется. – Дура! – злится Лилит. – Если ты считаешь, что друг может бросить друга… Она умолкает и отворачивается, будто боится тех слов, что еще могут сорваться с языка. Эмма растерянно хлопает глазами. Она ведь хочет, как лучше… она не хочет подвергать друзей опасности большей, чем подвергла уже. – Послушай, – мнется она и осторожно кладет ладонь Лилит на спину. – Я… И ничего, кроме «спасибо», не приходит на ум. Они еще молчат какое-то время, и это молчание весьма напряженное. Может, оттого, что там, в лагере, бандиты никак не угомонятся. Они пьют, горланят песни и совершенно ничего не опасаются, очевидно, уверенные, что лошади дали им необходимое преимущество. Эмма и сама удивляется, как они сумели так быстро настичь их, но все объясняется тем, что лагерь попросту разбит именно в этом месте – и ни в каком другом. При другом стечение обстоятельств так могло и не повезти. Бандиты чувствуют себя победителями. До Эммы доносятся хвастливые выкрики и уверения в собственной силе. Видимо, они уже забыли, как быстро бежали при виде полусотни вооруженных рабов. Сейчас они распевают пьяные песни, бьют себя в грудь и клянутся, что победят любое войско, будь оно даже во главе с самим Цезарем. Странно, но о Завоевателе ни слова. То ли ничего не знают о нем, то ли… Эмма слушает дальше и напрягает глаза, пытаясь найти Паэтуса или Регину, но их нигде нет. Впрочем, шатров на поляне несколько, возможно, они просто внутри одного из них. Эмма надеется, что у Паэтуса хватит ума вытащить стрелу и перевязать рану: это самое меньшее из того, что он должен сделать, если хочет пожить немного подольше при будущей встрече. Эмма поглаживает кончиками пальцев лезвие кинжала, представляя, как вонзит его Паэтусу в живот, и ничего не содрогается у нее внутри при этом. Даже ненависть не питает ее своим жаром. Все спокойно. Эмма знает, что осталось потерпеть совсем немного – а потом они уберутся с этой проклятой земли, и никто никогда не возьмет их след. Неожиданные воспоминания о семье заставляют Эмму выдохнуть. Как давно она не думала об отце с матерью, о братьях… Будто и не было их никогда в ее жизни, будто все то, что осталось до Тускула, размылось до неузнаваемости и больше уже никогда не станет четким. Эмма силится представить, как возвращается домой, в родную деревню, как… Как что? Как ее встретят? Что скажут? Узнают ли? Примут ли обратно? В Тускуле Эмму такие вопросы не волновали, но, очевидно, что пришло время попытаться разобраться. Ведь вернется она не одна. И нельзя будет просто молчать о том, кем приходится ей Регина. Лилит что-то говорит, но, поглощенная мыслями, Эмма не сразу понимает, о чем речь. Приходится переспрашивать. – Говорю, они потихоньку расползаются по шатрам, – повторяет Лилит, указывая в сторону лагеря. – Половина точно упилась. Нам на руку. Перебьем по одному. Эмма кивает, обводя взглядом потухшие костры. Остался один, возле которого сидят двое – очевидно, те, кто останется сторожить. Вот с ними могут возникнуть проблемы. Впрочем, у Лепидуса ведь лук. Стреляет он хорошо, значит, за два выстрела снимет обоих. А уж дальше… – Что вы с Роксаной планируете делать? Эмма и сама не понимает, зачем спрашивает об этом сейчас. Но отвлечься нужно, пустое ожидание вызывает только неприятный зуд в ногах. Кроме того, Лилит может подать неплохую идею. Лилит усаживается поудобнее и выпрямляет спину. В лесном сумраке, чуть разбавленном светом ущербной луны, ее лицо выглядит строгим. – Жить, – говорит она просто. – Уехать подальше отсюда. И жить, жить так, как мне всегда этого хотелось. В голос ее закрадываются мечтательные нотки, и Эмма не торопится задавать вопросы, понимая, что ответы сами ее найдут. – Я всегда хотела большой дом. И семью. И животных – коз, коров. Мне нравится с ними возиться. Я бы хотела возделывать землю и собирать урожай такой, чтобы можно было продать, а часть оставить себе. И чтобы дети бегали – много детей. Чтобы шумно было по вечерам, много еды и питья, а зимой тепло. И никакого оружия. Лилит улыбается своим мыслям, а Эмма примеряет ее мечты на себя и думает, подойдут ли они ей. Еще вчера она считала, что все однозначно. Но сегодня… А что если придется кочевать? Придется ли Регине по душе такая жизнь? Что если, вернувшись домой, Эмма не обнаружит никого из родных? Захочется ли ей оставаться в деревне? Слезы при мысли о возможной гибели семьи Эмму не душат, она слишком озадачена другими проблемами, но что-то юркое и горячее пробивает изнутри и чуть сжимает сердце. Нужно быть готовой ко всему. Жизнь не стоит на месте. – Я бы хотела отправиться с тобой, если ты не против. В твою северную страну, – снова слышится голос Лилит, и на этот раз он звучит не так уж уверенно. Эмма с изумлением поворачивается к подруге. – Я… – она пожимает плечами. – Я даже не могла подумать… Она не рассчитывала ни на кого, что уж там скрывать. И то, что сейчас говорит Лилит… От этого на душе становится намного светлее. Эмма наощупь находит руку Лилит и горячо и сильно сжимает ее, таким образом показывая, как важно для нее услышанное. Лилит отвечает не менее сильным пожатием, и они сидят так какое-то время, пока не раздается шорох, и Робин не садится рядом, говоря: – Подслушал ваш разговор, уж простите. Он хмыкает, вряд ли чуя за собой большую вину, и продолжает: – Не возражаете, если тоже составлю вам компанию? Он шумно втягивает воздух ноздрями. – Я теперь птица вольная. Да и о дочке надо позаботиться… Робин разводит руками, будто бы дальше и так все понятно. Оно и понятно. Эмма невольно улыбается. Вот она, ее семья. И она останется вместе с ней, что бы там ни случилось. Ночь уже перешла половину пути, когда, наконец, решено действовать. Лепидус подбирается ближе и двумя четкими выстрелами снимает сторожей – одного за другим. Эмма смотрит, как стрелы попадают им в шею, пробивая насквозь, и не испытывает жалости. Это – враги. Враги, которые не пощадили бы ее, попадись она им в руки. Враги, у которых Регина. Галл и Робин бегут вперед, чтобы прикончить тех, кто выползет на хрипы умирающих, но бандиты спят крепко и не покидают своих шатров. Лепидус держит лук наготове, сосредоточенно озираясь, однако никто больше не спешит на подмогу. Эмма с кинжалом наперевес спускается на поляну, где Робин и Галл по одному вытаскивают наружу слабо сопротивляющихся мужчин, и поспешно осматривает шатры, с каждым новым теряя надежду отыскать Регину. Ее тут попросту нет! Как нет и Паэтуса, и когда это становится ясно, горячая волна ярости накрывает с головой. Руки дрожат, из горла рвется громкий вопль, который Эмма едва успевает сдержать. Она видит, как Робин выбрасывает наружу очередного бандита, и коршуном бросается к нему. Хватает за волосы, сильно оттягивая голову назад, и приставляет острие кинжала к горлу, надавливая так, что мгновенно выступает кровь. Мужчина хныкает и просит пощады, в его глазах нет никакой сонной или винной одури, он прекрасно понимает, что его ждет, но на что-то еще надеется. – Где он? – шипит Эмма, склоняясь так низко, что чувствует омерзительный запах, исходящий от давно немытого чужого тела. – Куда он делся? И где женщина, которую он ранил?! Бандит продолжает хныкать, и приходится хорошенько встряхнуть его еще раз, чтобы он понял, что сейчас не до шуток. – Ну! – прикрикивает Эмма. Краем глаза она видит, как Лилит обходит привал, проверяя, не осталось ли кого. – Я н-н-не знаю, – выдавливает бандит испуганно, глаза его налились красным, в то время как лицо – белее самого белого снега. – Он сразу уехал вперед, велел нам тут остаться. Бабу эту с собой увез! Робин сплевывает в сторону. – Внимание отвлекал, как пить дать, – цедит он сквозь зубы и щурится, посматривая на чуть светлеющее небо. Эмма чувствует облегчение – Регина жива! – и одновременно крайнее разочарование: но где же она теперь?! Куда эта падаль, эта гнойная тварь затащила ее?! Что он с ней делает? Ярость вновь затапливает все существо Эммы и с такой силой, что она не сдерживает свою руку. Кинжал без труда входит в податливую плоть, мужчина даже не успевает опомниться. Пальцы его вцепляются было в Эмму, но она без труда сбрасывает их с себя и отступает на шаг, не успевая, впрочем: фонтан кровавых брызг оседает на палле. Бандит, хрипя, валится лицом вниз, прямо в грязь, и какое-то время содрогается так, пока не затихает. Эмма пинает его ногой, будто проверяет, и, присев на корточки, вытирает кинжал о его одежду. Сидит так какое-то время, свесив голову, потом встряхивается и поднимается. Скоро рассвет. Всем им нужен отдых. Как бы ей ни хотелось продолжить погоню, но это ни к чему не приведет. Эмма заставляет себя успокоиться. Она говорит себе, что с Региной все будет в порядке. Что Паэтус не позволит ей умереть, иначе он добил бы ее по дороге, если бы цель его заключалась именно в этом. Нет, о, нет, он наверняка понимает, что Эмма кинется следом, а это то, что ему нужно. Сейчас Эмма – его цель. А Регина, как ни прискорбно, всего лишь приманка. Именно Эмма унижала его на протяжении года. Именно Эмма добилась того, что он потерял все, что имел. Именно Эмма – кость в его горле, и он всеми правдами и неправдами попытается ее выплюнуть. И именно Эмма покончит с ним, как только дотянется. Хмурая улыбка трогает обветренные губы. Утренний ветер пробирается под одежду и холодит кожу. – Идем в пещеры, – велит Эмма хрипло. – Нужно отдохнуть. И подумать. Хорошенько прикинуть, куда двигаться дальше. Нет времени бродить кругами. Возражений не следует. Лепидус споро собирает оружие, которое теперь хозяевам лагеря не пригодится, Галл по тому же принципу скидывает в большой мешок остатки еды и питья. Робин расхаживает из стороны в сторону и будто что-то ищет, может, пытается прочесть следы. Лилит подходит к Эмме и внушительно говорит: – Ты же понимаешь, что она жива, так? Она звучит предельно серьезно. Эмма приподнимает брови, оборачиваясь. Лучи далекого и пока еще очень тусклого солнца едва-едва касаются ее щек. – Я в этом никогда не усомнюсь.