Te amo est verum

Odi et amo ненавижу и люблю

Дорога до пещер занимает много времени только потому, что усталость уже очень сильно дает о себе знать. Никто не жалуется, конечно, однако дружный выдох облегчения заставляет скованно улыбнуться, когда лес немного расступается, выставляя на передний план очередной овраг: не такой глубокий, как прошлый, зато с отчетливо виднеющимися провалами пещер в отвесном склоне. К этим провалам ведет очень узкая тропинка, преодолеть которую явно под силу не всякому. Эмма одобрительно кивает, осматриваясь. Неплохое место. Они задержались бы тут подольше, будь на то причина. Робин и остальные мужчины уходят по тропе первыми, Лилит ждет Эмму и жестами показывает ей, куда лучше наступать, чтобы не сорваться. – Лететь недолго, – хмыкает она. – Но падать больно. Эмма вытягивает шею, присматриваясь к дну оврага, на котором острыми зубцами ощерились камни. Да. Будет больно. Значит, надо держаться. Благополучно добравшись до первой пещеры, Эмма ныряет в нее и на мгновение погружается в темноту – даже несмотря на то, что за спиной уже вовсю цветет солнце. Проморгавшись, она понимает, что внутри горят несколько факелов, однако свет их настолько слаб, что почти не разгоняет мрак. Сама пещера невелика, с низким сводом и множеством наростов на полу, стенах и потолке. Люди сидят, где придется, и внимательно смотрят на Эмму, будто ждут, что она им скажет. А что она может им сказать? Эмма набирает воздуха в грудь и откашливается. – Возвращайтесь в Тускул, – как можно громче произносит она. – Солдаты Завоевателя вас не тронут. Кто хочет остаться в городе – оставайтесь. Кто хочет уплыть – корабль Науты будет ждать. – Как это – возвращаться?! – выкрикивает кто-то с обидой. – Нас же распнут! Нестройный гул голосов поддерживает его. Эмма потирает щеку ладонью и мотает головой. Чего они все от нее ждут? Что она и дальше станет решать, куда идти и что делать? Она всего лишь взялась вывести их из города, когда начнется резня. Разве она этого не сделала? Разве не свободны они теперь? Глухое раздражение поднимает голову. Эмма знает, что не должна сердиться на этих людей, которые, на самом-то деле, привыкли, что за них все решают. Они верят ей. Возможно, верят в нее. И за это она должна быть им благодарна. Она поднимает руку, прося немного тишины. И, получив ее, кивает: – Все вы теперь – вольные люди, – она выделяет тоном «вольные», замечая, как невольно приосаниваются все, кто сидит перед ней. – И только вы станете решать, как вам поступить. Приходится подбирать слова очень тщательно. Эмма устала, больше всего ей сейчас хочется лечь – пусть даже на этой твердой неудобной земле – и провалиться в сон, но она заставляет себя стоять прямо и говорить то, что сказать все равно необходимо. – Не скрою, что опасность присутствует всегда. Вернетесь ли вы, останетесь здесь или захотите пробраться через Рим в поисках нового дома. Эмма делает паузу и обводит взглядом лица – такие же уставшие от неопределенности. – Но! – сжимает она пальцы в кулак. – Я снова и снова стану повторять: теперь вы сами себе хозяева. И выбор пути зависит только от вас самих! Она надеется, что речь ее звучит ясно. Что посыл донесен и услышан, а значит… Значит, вся эта разношерстная толпа уже не станет ждать от нее приказов. Да и Эмма, признаться, никогда не заглядывала так далеко, не видела себя во главе армии, которая станет неотступно бродить за ней. Она всего лишь хотела домой. Просто домой. Что-то затухает у нее внутри, будто задули свечу. Эмма опускает веки и садится на землю, а после и вовсе ложится, как можно уютнее заматываясь в паллу. Нервное истощение последнего дня бьет по больному, и уже никаких сил нет, чтобы ему сопротивляться. На грани сна и яви Эмма смутно слышит, как люди негромко переговариваются, обсуждая услышанное, а потом резко, одномоментно проваливается в черную дыру, из которой так же, в один момент, выныривает какое-то время спустя. Садится, не чувствуя себя особенно отдохнувшей, и моргает, пытаясь понять, что происходит. Людей стало меньше, определенно. Оставшихся можно пересчитать по пальцам. Одной руки. Эмма неспешно, так как от неудобной позы тело затекло, садится, хрустя всем, чем только можно прохрустеть. Рядом проносится чья-то тень, радостно кричащая голосом Неро: – Привет, Эмма! Мальчуган накидывается на нее с объятиями, чуть не опрокидывая обратно на землю, и Эмма, преодолев первые моменты неприятия и отторжения, обнимает его в ответ, притягивая к себе теплое юркое тельце. – Привет, Неро, – шепчет она куда-то ему в волосы и вздыхает, заставляя себя радоваться хотя бы этой малости. Мальчишка еще какое-то время жмется к ней, потом отпускает и шлепается рядом, возвещая: – А почти все ушли, ты знаешь? Он разводит руками, будто не может понять, как так получилось. Эмма щурится, осматриваясь, и отмечает, что сейчас вроде бы стало немного светлее. Или тогда у нее глаза совсем ничего не видели? – Ушли… – задумчиво повторяет она. Что ж… Она этому только рада. Одно дело – вывести людей за пределы горящего города, и совсем другое – нести за них ответственность и дальше. Эмма не так уж глупа, она отлично понимает, что всех нужно кормить, за всеми нужно следить, предоставлять крышу над головой и прочие необходимые для жизни вещи. Конечно, в Тускуле обо всем этом речь заходила крайне редко, там на первый план выходило совершенно другое, но вот они уже не в Тускуле, и делом времени явились бы какие-то претензии со стороны бывших рабов. Эмме же, стремящейся просто убраться отсюда как можно дальше, подобное развитие событий радости не принесло бы. Так что все к лучшему. Кто-то садится с другой стороны, и этот кто-то – Лилит. Она протягивает Эмме флягу с водой, кусок черствого хлеба и чуть пованивающее мясо, которое вполне съедобно, если не обращать внимания на запах. Эмма с благодарностью ест, заставляя себя жевать как можно тщательнее. Неро крадет у нее последний кусочек мяса и с восхищенным вскриком убегает прочь, в темноту, из которой очень хитро и коварно смеется. Эмма хмыкает ему вслед, ерошит волосы, полощет рот последним глотком воды, сплевывает и деловито спрашивает у Лилит: – Кто остался? Ей не нужно много людей. Для того, чтобы отыскать Регину, хватит и самой Эммы. Остальных она неволить не возьмется. – Галл, – перечисляет Лилит. – Лепидус. Август. Робин с дочкой. Неро. Белла. Роксана и я. Негусто. Эмма хмыкает – чуть удивленно. А чего она ждала? Сама велела всем уходить. Они и послушались. Снова. Внутри чуть подвывает неприятное ощущение от непредсказуемости происходящего. Да, Наута сказал, что в городе спокойно, но то было вчера. А как сегодня? Эмма делится сомнениями с Лилит, однако та отмахивается от них, как от вздорной мухи. – Ты вчера все верно сказала. Опасность была и будет, поведем мы за собой всю эту толпу или они сами разбредутся в разные стороны. Нести же ответственность за них бесконечно… Не знаю, как тебе, но я уж точно на такое не подписывалась. Лилит фыркает, видно, что она не в самом лучшем настроении. Эмма ни о чем не спрашивает. Не ее дело. Захочет – расскажет. А нет… ну, значит, нет. После сна тело ощущается иначе. Лучше. Не превосходно, но уже нет всепоглощающего желания упасть и не двигаться. Эмма заплетает волосы в косу, перекидывает ее через плечи и поднимается, разминаясь. Ноги гудят, однако вполне терпимо: сапоги Лепидуса пришлись как нельзя кстати. Эмма думает, не вернуть ли их ему, потом решает, что дело терпит. Ей они нужнее. – Что делать будешь? – спрашивает Лилит, наблюдающая за Эммой и ее хождением из стороны в сторону. Эмма заводит руки за спину, растягивается, заставляя мышцы скрипеть от натуги. – Пойду за Региной, – отвечает она, недоумевая, как вообще можно спрашивать о таком. – Я не об этом, – чуть раздраженно отзывается Лилит. – Что конкретно ты хочешь сделать, чтобы ее найти? Эмма покачивается, делая наклоны, затем принимается приседать, вытягивая руки вперед. Она старается дышать носом. – Обследую лагерь. Найду следы. Отыщу возможные тропы. Лес большой, это понятно. Вот только укрытий в нем не так уж и много. Эмма понимает, что все это займет время. Наверняка не день. А может, и не два. Нужно быть готовой. И не сдаваться. Лилит продолжает молча наблюдать, потом встает и присоединяется. Вдвоем они приседают и приседают, пока у Эммы не начинают отваливаться ноги, и она не позволяет себе остановиться. Упершись руками в колени, она сгибается, склонив голову, и восстанавливает дыхание, прислушиваясь к телесной дрожи. Где-то там ее ждет Регина. Ждет и верит. Чувствуя на себе пристальный взгляд, Эмма поворачивает голову. – Ты пойдешь со мной, – говорит она, и Лилит кивает, усмехаясь. Вряд ли кто-то из них думал иначе. В любом случае, перед тем, как куда-то собираться, нужно привести себя в порядок. Немного размявшись и ощутив прилив сил, Эмма спускается вниз, к вяло текущей речке, и, чуть помедлив, принимается раздеваться. Вода безумно холодная, от нее сводит пальцы ног и рук, немеет сердце, и язык проваливается куда-то в глотку, откуда его так сложно вытащить. Зато потом кажущаяся бесконечной бодрость заполняет тело и разум, вливается в кровь и готовит к свершениям. Наскоро замотав набедренник, Эмма садится на мокрый скользкий камень и тщательно обмывает ноги, стирая с них следы вчерашнего мха и долгого пути. Особых неприятных ощущений уже нет, в основном тревожит только холод, и это хорошо. А еще хорошо то, что Эмма не паникует по поводу Регины. В голове прояснилось, как и на сердце. Эмма отчетливо помнит направление, которое указал бандит перед тем, как она перерезала ему горло. Именно туда они с Лилит и отправятся в поисках Паэтуса. Вдвоем они справятся быстрее. Что дальше? Эмма ненадолго вытягивает ноги, позволяя им обсохнуть. Дальше она вернется за деньгами. Потом Тускул. Корабль. И – север. Эмма абсолютно не уверена в том, что все пойдет так, как она сейчас себе представляет. Быть может, они уйдут сушей. А может, и вовсе затаятся на какое-то время. Или – что вряд ли, но все-таки – каким-то чудесным образом столкнутся с Завоевателем. В любом случае… Эмма негромко выдыхает, чуть запрокидывая голову. В любом случае, это все будет позже. Шорох сбоку привлекает внимание, и Эмма резко оборачивается. Видит Беллу, в нерешительности остановившуюся в паре шагов, и улыбается, стараясь сделать улыбку как можно приветливее. – Ты чего тут? – кивает Эмма. – Тоже помыться? – Нет, – скупо отзывается Белла. Она стоит на краю узкой полосы темного песка, заложив руки за спину, и внимательно смотрит на Эмму. Будто изучает. Или ждет чего-то. Эмма смотрит на нее в ответ и молчит. Ждет тоже. Да и не знает, что можно сказать еще. Немного странно, что их отношения так испортились. По сути, не так уж сильно они отличаются друг от друга: у обеих есть сердечный друг из числа римлян, ради которого они могут пойти и в огонь, и в воду. Вот только Аурус сделал для Регины слишком много плохого, и, очевидно, Эмма, сама не поняв, как, перенесла часть отношения к нему на Беллу. Нужно ли сейчас сожалеть об этом? Вряд ли. Их пути все равно разойдутся – так или иначе. Устав от ожидания – да и от холода, – Эмма отворачивается и заканчивает начатое. Взятые у Лилит чистые тряпки – откуда она их берет, в самом-то деле?! – тщательно обматываются вокруг ног, следом Эмма натягивает сапоги и с удовлетворением отмечает, что все практически идеально. В той мере, конечно, в какой только может быть. А Белла никуда не уходит. Стоит себе и стоит. И это немного раздражает. Даже более того: пугает. Никто не гарантирует отсутствие удара поддых в момент, когда его совсем не ждешь. – Говори, – бросает Эмма отрывисто, заматывая грудь. – Чего тянешь? Под сердцем поселяется нехорошее предчувствие, которое только усиливается по мере того, что Белла продолжает молчать. Сердясь, Эмма бросает в воду камень, будто надеется, что плеском что-то изменит. И верно: Белла дергается, прослеживает место падения камня взглядом, шумно втягивает в себя воздух и, выпуская его, выпаливает: – Пообещай, что не станешь сердиться! Эмма уже сердится, о чем незамедлительно и сообщает. Белла поджимает губы и теперь выглядит виноватой. Каштановые волосы ее немного поблекли и лежат не так красиво, как обычно. Туника местами продралась, ее не мешало бы постирать. – Да ну что такое! – в сердцах восклицает Эмма и всплескивает руками, подходя к Белле ближе. Ухватывает ее за плечи и чуть встряхивает, не надеясь, впрочем, что это как-то ускорит события. – Что-то случилось? – уточняет она, хмурясь. Да нет, что могло случиться? И не стала бы Белла об этом так молчать. Белла хмурится в ответ, покусывает нижнюю губу, затем оглядывается и подает кому-то знак. Эмма поднимает голову. Вот оно что… Из-за камней, чуть прихрамывая, выходит Аурус. – Привет, Эмма, – говорит он опасливо. Потом протягивает руку, и Белла, выскользнув из ослабевшей хватки Эммы, устремляется к нему, прижимаясь, как к последнему защитнику. Аурус расправляет плечи, во взгляде его мелькает нечто, напоминающее гордость. Эмма невольно выпрямляется тоже, играя желваками на скулах. – Привет, Аурус, – отвечает она, совершенно не представляя, к чему приведет эта неожиданная встреча. Но к чему-то – однозначно.