Te amo est verum

Завоеватель склоняется к Габриэль и мягко целует ее, на мгновение коснувшись длинными пальцами светлых взъерошенных волос. Ее собственные черные волосы водопадом закрывают лица. Эмма зачарованно наблюдает, забыв, что не время и не место подглядывать. Но кто ей запретит? Сейчас и здесь она не лидер повстанцев, не человек, сражавшийся и убивавший. Рядом с Завоевателем она простая девчонка с севера – та, о которой все успели забыть. И эта девчонка с открытым ртом смотрит на людей, которые не боятся менять мир. – Я же говорила, что успеем, – выдыхает Габриэль чуть погодя, когда Завоеватель позволяет ей это. – Да, – соглашаются с ней. – Ты снова была права. Эмма чувствует, как Регина подступает ближе, прижимается плечом к плечу. Это слишком неожиданная встреча. На нее нельзя было рассчитывать. Им повезло? Не иначе. Они могли наткнуться и на Цезаря – раз уж так все закрутилось… Завоеватель еще раз целует Габриэль, гладит ее по щеке, затем оборачивается к Эмме с Региной, и Эмму пробивает насквозь взглядом ярко-синих глаз. Они почти спокойны, лишь где-то в глубине дотлевают искры боя. – Эмма? – предполагает Завоеватель, изогнув правую бровь. – Дочь Свана? У нее низкий бархатный голос, и она явно умеет пользоваться им. На красивых губах цветет едва уловимая улыбка. Эмма сглатывает и беспомощно смотрит на Габриэль. Почему она чувствует себя так, словно оказалась перед лицом стихии: неукротимой, неодолимой, непостижимой? Никогда еще не ощущала она себя такой подавленной, а ведь Завоеватель не сказала и не сделала ничего особенного. Может ли быть так, что человек только одним своим присутствием навевает подобное? Продолжить разговор им не дают: со стороны порта раздается громкое ржание, и отряд римлян появляется на горизонте – уж явно не для того, чтобы предложить перемирие. Завоеватель оборачивается, быстро оценивает обстановку и велит Габриэль: – Отведи их в лагерь. Ждите там. Габриэль кивает, а Завоеватель, выхватив из наплечных ножен меч, со странным, режущим слух, криком врывается в самую толщу заново завязавшегося боя и точными ударами принимается выкашивать всех, кто имеет неосторожность встать у нее на пути. Она подобна демону, черные волосы роятся змеями, а меч уже покрыт кровью, как и доспехи. Она движется ловко и быстро, уходя от ударов и нанося свои: без промаха, без пощады. Эмма восторженно наблюдает, позабыв об опасности, и вздрагивает только, когда чувствует, как Габриэль подхватывает ее под руку. – Идем. Скорее! Спохватившись, Эмма ищет взглядом Регину, но та, судя по всему, совсем не столь сильно поражена появлением Завоевателя, потому что уже идет чуть впереди и не оборачивается. Испытав мимолетный укол стыда – в самом деле, что это она! – Эмма прибавляет шаг. Габриэль проводит их узкими закоулками, ловко избегая столкновений с вражескими солдатами. По пути на греческом отдает приказы своим и затем, чуть повернув голову, бросает: – Прибавьте шаг. Эмма с Региной стараются как могут, но до скорости передвижения Габриэль им все же далековато. Под конец, запыхавшись, они, оставив далеко позади пылающий город, выходят к большому полю. Эмма знает: раньше оно использовалось для выпаса скота, теперь же почти все пространство занимают шатры. Везде горят костры, от них светло – почти как днем, – и Габриэль без труда находит дорогу к самому большому шатру, куда, откинув полог, приглашает зайти Эмму с Региной. Регина молча и без сомнений скрывается внутри первая, Эмма чуть медлит, оглядываясь. Вокруг много солдат – сколько же их всего здесь? Ведь и в городе греков не перечесть! А поле большое… Очень большое. Армия Завоевателя должна превосходить армию Цезаря – ведь ей предстоит побеждать. Габриэль нетерпеливо вздыхает, и Эмма, вздрогнув, следует за Региной, спустя пару шагов оказываясь в теплом и приятно пахнущем шатре. Убранство его скромное – два лежака и большой сундук, – а по центру в тщательно возведенном каменном очаге тлеют деревяшки, дым от которых уходит наверх, к небольшому отверстию. Рядом с очагом стоит курильница. Пока Эмма разглядывает шатер, Габриэль подходит к Регине, просит ее показать руки, цокает языком, высовывается наружу и зовет кого-то. Этим кем-то оказывается лекарь, маленький и толстый болтливый человек, который тут же куда-то уводит Регину. Эмма порывается пойти следом, но Габриэль качает головой. – С ней ничего не случится, – мягко говорит она. – Это Салмоней. Он свое дело знает. Эмма не знает Салмонея и не знает, какие дела ему подвластны, но Габриэль говорит уверенно, а ей можно доверять. Во всяком случае, Эмма хочет доверять, а потому, чуть поколебавшись, усаживается на предложенное место и выдыхает. Не верится, что буквально только что они пробирались через завалы и пожары, прячась от солдат. Здесь, в шатре, настолько тихо, настолько легко дышится, что впору подумать, будто все это – чудесный сон, от которого так не хочется просыпаться. Габриэль возится возле сундука, используя его вместо стола, и что-то режет. Эмма чует запах вяленого мяса, живот ее издает жалобное урчание. – Знаю-знаю, – смеется Габриэль и возвращается с толстым куском хлеба, на который навалены мясо, сыр и капуста. – Ешь. Эмма с благодарностью принимает предложенное и с наслаждением впивается зубами во все сразу. Она ела не так давно, но напряжение заставило ее проголодаться быстрее обычного. Габриэль передает бурдюк с водой и тоже ест: не так жадно, как Эмма, но почти так же быстро. Шатер заполняет молчание, потрескивание поленьев и звуки жевания. Наконец Эмма справляется со своей порцией и открывает рот, чтобы спросить о Регине, но Габриэль опережает ее: – Регину покормят, не волнуйся. И не как тебя, а горячей едой. Салмоней не любит, когда рядом с ним кто-то голодный. Габриэль улыбается и покачивает головой, затем делает два небольших глотка воды, утирает рот и, улыбнувшись, говорит: – Я рада, что ты жива, Эмма. Зеленые глаза ее поблескивают теплом и искренностью. Эмма, чуть смутившись, кивает. Она не очень понимает, как держаться рядом с этой маленькой, но такой сильной женщиной. Она знала ее как автора пьес, потом как одну из армии Завоевателя, и вот теперь оказывается, что Габриэль и есть та женщина, благодаря которой Завоеватель начал свой победный путь к Риму. Впрочем, это она тоже знала – ведь Мария сказала. Но знать и видеть наяву… слишком разные вещи. Это… восхищает, это поражает, это заставляет молчать, когда на языке крутится столько вопросов. Эмма ощущает себя маленькой девочкой рядом со взрослыми. И совершенно не помнит, как когда-то надеялась больше не столкнуться с Габриэль. Габриэль продолжает с улыбкой смотреть на нее. Потом заливается искренним смехом, и что-то в этот момент выдает ее возраст. Эмма с изумлением понимает, что Габриэль ненамного старше ее самой. Это почему-то бьет сильнее остального. Возможно, оттого, что где-то в сердце Эммы до сих пор сидит уверенность, что миром правят седовласые старцы, а не девчонки наподобие нее. Но вот же доказательство обратного! Эмма силится вспомнить Завоевателя, но лицо той почему-то ускользает, и приходится смириться с этим. Они все равно еще встретятся, так ведь? Наверняка. Габриэль приносит еще хлеба и мяса, и на этот раз Эмма ест медленно, тщательно пережевывая. Живот почти полон, но неизвестно, когда придется поесть в следующий раз. – Спасибо, – благодарит она, закончив с едой. – Если бы не вы… Она умолкает, понимая, что им действительно очень и очень повезло натолкнуться на Габриэль. Страшно представить, что могло бы случиться… Короткая мысль о Лилит и остальных обжигает затылок. Эмма хочет было спросить, все ли в порядке с ними, но в этот момент в шатер врывается Салмоней. – Прелестная девочка, просто прелестная! – всплескивает он руками, явно имея в виду усмехающуюся Регину, появившуюся за его плечом. – Ни писка, ни визга! Ах, вот если бы все были такими! Он намекает на что-то, Эмме непонятное, зато его прекрасно понимает Габриэль и добродушно велит Салмонею проваливать, пока все эти причитания не услышал тот, кто может и рассердиться. Салмоней закатывает глаза, жалуется, что никто не ценит доброе отношение, и уходит, заявив, что похлебка готова и стоит ее съесть, пока она горячая. Регина усаживается на лежак, и Эмма отмечает, что повязки на ее ладонях заменены, как и на плече. – Ты в порядке? – тихо спрашивает она. – В полном, – безмятежно отзывается Регина. Она не смотрит на Эмму, внимательно следя за Габриэль, а потом спрашивает ту: – Нам придется остаться в лагере? Габриэль удивленно поднимает брови. – Если захотите, – пожимает она плечами. Регина кивает. Эмма, в мыслях которой оставаться тут не было, смотрит на нее так же удивленно, как и Габриэль. Что она задумала? Или просто пытается понять, не станут ли они вновь рабами, только на этот раз хозяином их будет греческая воительница? Разговор не получается. Габриэль спрашивает их о пережитом, о том, как они сбежали и вновь вернулись в Тускул, но сама на вопросы отвечает неохотно и по возможности от ответов уходит. Эмма понимает: скорее всего, Габриэль ждет Завоевателя, не желая ненароком раскрыть ее планы. Понимает это и Регина, а потому в какой-то момент заканчивает разговор, спрашивая, нельзя ли немного отдохнуть. – Конечно! – спохватывается Габриэль и вскакивает на ноги. – Совсем я вас заболтала! Она оглядывается и предлагает: – Спите здесь. Мне все равно надо обратно в город. Эмма хочет спросить, а как же Завоеватель, но потом думает, что она не вернется без Габриэль. Габриэль убегает, улыбнувшись на прощание. Регина встает и переходит к другому лежаку. Эмма молча следит за ней, не очень понимая, что происходит. – Ты сердишься на меня? – спрашивает она все же, не утерпев. Регина смотрит на нее – удивленно и очень мягко. – Глупая, – в голосе слышится нежность. – Я просто устала. А спать вдвоем на узком лежаке… Думаю, стоит воспользоваться возможностью, пока она есть. Эмма облегченно выдыхает. А совсем все хорошо становится, когда Регина возвращается к ней ненадолго и дарит долгий поцелуй, в котором отчетливо ощущается любовь – пусть и немного усталая. Ложась, Эмма верит, что заснуть не получится. Слишком много всего произошло за такой короткий срок: Паэтус, смерть Робина, возвращение в Тускул, побег, Завоеватель… Все это кружится у нее в голове и никак не хочет останавливаться, однако едва она опускает веки, как темнота заявляет свои права и сразу разгоняет мысли. Эмма проваливается в сон, в котором куда-то едет на лошади, а потом оказывается на земле, и какая-то женщина ложится рядом с ней, прижимается ненадолго, чтобы потом, переворачиваясь, увлечь Эмму в поцелуй. Тот обрывается, когда Эмма открывает глаза. Пытаясь понять, где находится, она часто моргает и останавливает взгляд на смутной фигуре, склонившейся к Регине. Фигура та освещена неярким светом, исходящим от масляной лампы возле очага, и Эмма, спросонья не разобравшись, что к чему, вскакивает, чтобы защитить Регину. Завоеватель оборачивается к ней и тихо говорит: – Не шуми. Она спит. Эмма застывает на половине движения, затем медленно опускается обратно на лежак. Взгляд ее не отрывается от женщины рядом с очагом. Завоеватель сняла доспехи и теперь кажется не такой мощной, как при первой встрече. У нее красивая фигура, изгибы которой подчеркнуты черной рубашкой, и длинные ноги, обтянутые кожаными штанами. Сапоги без каблуков, но Завоевателю они и не нужны: она и так достаточно высока. Черные волосы без малейшего признака седины скрывают плечи, в прядь возле правого уха вплетены несколько алых бусин. На щеке виднеется свежий порез. Светлые глаза источают внимательную уверенность. Эмма потирает лоб, просыпаясь окончательно. И слышит: – Давай выйдем. Завоеватель покидает шатер первая, не оборачиваясь и не сомневаясь, что Эмма последует за ней. Так и происходит: Эмма, кинув взгляд на Регину и убедившись, что та продолжает спать, стремительно натягивает сапоги и спешит на воздух. Ночь близится к рассвету, на горизонте чуть посветлело небо. Костры в лагере продолжают гореть, сидящие возле них солдаты молча кивают проходящему мимо лидеру. Завоеватель так же молча кивает им в ответ и, не останавливаясь, идет дальше. Поначалу Эмма пытается считать шатры, потом сбивается и машет рукой. Так ли уж это важно? Она давно успела понять, что армия Завоевателя велика – и это главное. Судя по всему, битва завершилась победой греков, иначе Завоеватель не была бы так расслаблена и не находилась бы сейчас в лагере, решая другие проблемы. Некоторые солдаты с любопытством присматриваются к Эмме, и поначалу она возвращает им взгляды, но затем опускает глаза. Неизвестно, за кого они ее принимают. Дойдя до пригорка, с которого хорошо виден и город, и порт, Завоеватель останавливается и, не оборачиваясь, спрашивает: – Что у нее с руками? В голосе слышится металл, будто его обладательница на что-то злится и не очень хорошо пытается это скрыть. Но почему? Эмма, всматривающаяся в Тускул, в котором кое-где еще бушуют пожары – и это по-прежнему заметно на фоне ночи, – отвечает коротко: – Ее распяли. Отсюда плохо видно, но Эмма пытается разглядеть лудус и понять, цел ли он. Вроде бы… – Ты расправилась с тем, кто это сделал? Голос Завоевателя низким рокотом вливается в мысли Эммы. Она поворачивается, смотрит в чужие стальные глаза и кивает. – Я убила его. Ей кажется или взгляд Завоевателя становится одобрительным? Перед глазами проносится умирающий Паэтус, затем мертвый Робин, и Эмма в какой-то момент никак не может поверить, что все это случилось с ней – и буквально только что. Что это она потеряла друга. Что это она заставила человека сожрать его собственную плоть. Тело содрогается, когда разум в очередной раз проходит через все это. И наверняка содрогнется еще не единожды. Эмма украдкой косится на Завоевателя и думает, что та делала вещи и похуже. Сомнений практически нет. Но разве Эмме от этого должно быть легче? Мгновения тишины между ними пролетают очень быстро. – Однажды я тоже дотянусь до того, кто меня распял. Очень скоро. Эмма вздрагивает, когда Завоеватель с кривой усмешкой демонстрирует ей свои ладони, на которых старыми шрамами виднеются следы от распятья. Становится понятно, откуда у нее интерес к ранам Регины. Хочется спросить, кто посмел сотворить такое, но Завоеватель не дает шанса: – Габриэль много рассказывала мне о тебе, Эмма с севера. Скажи, ты бы хотела присоединиться к моей армии? Налетевший ветер треплет черные волосы, а за спиной Завоевателя медленно разгорается восход. Очертания фигуры присыпаны золотистыми искрами. Внимательный взгляд пригвождает к земле и не дает отвернуться. Эмма не знает, что сказать. Думала ли она о таком когда-нибудь? Вряд ли. Она не воин и никогда им стать не стремилась. Ее целью всегда оставался побег, а следом – возвращение домой. И поэтому она качает головой. – Я не хочу воевать. Это очень, очень щедрое предложение. И отчасти Эмма чувствует себя дурой, что отказывается. Но если согласится… какое будущее ее ждет? Их с Региной? С другой стороны… от такого не отказываются. Подобные шансы выпадают раз в жизни – оказаться причастным к чему-то великому. Тем не менее, Эмма сжимает губы, заставляя себя замолчать. Завоеватель рассматривает ее очень внимательно: с головы до ног и обратно. И так несколько раз. Затем усмехается, разводя руками. – Габриэль говорила, что ты откажешься. Но я решила попытаться. Как-никак ты умудрилась поднять рабов на побег и организовать его. Человек с такими способностями может быть мне полезен. Эмма вздыхает. Услышанное крайне лестно, но будет нечестным скрывать правду: рано или поздно она все равно выберется наружу. – Я просто оказалась в нужное время и в нужном месте, – признает она то, что и так давно понятно. – Вокруг меня было много хороших умных людей, которые делали всю работу. А я… я всего лишь была символом, полагаю. Кем-то, кто говорил последнее «да». Или «нет». Кем-то, кто вдохновлял. Ей не стыдно, что так все обернулось. Да, она не Завоеватель, она бы никогда не собрала армию и не попыталась бы освободить весь Рим. Но она сделала все от нее зависящее, чтобы сегодняшний день наступил. И может гордиться этим. – Я могу задать вопрос? – спрашивает она, и Завоеватель кивает. Взгляд ее на мгновение становится настороженным, но почти сразу же расслабляется. – Я обещаю ответить. Эмма кивает, прекрасно понимая, что это очень важное обещание. Завоеватель не будет раскидываться ими просто так. Теперь следует задать вопрос так, чтобы ее не приказали казнить. – Почему, – говорит она, и голос ее подскакивает вверх, – твоя армия вошла в Тускул раньше обещанного срока? Быть может, сложись все так, как должно было, и Робин был бы сейчас жив, и Сулла, и Лупе не пришлось бы покидать город. Эмма не осуждает Завоевателя, но ей хочется знать, можно ли было все исправить. Завоеватель задумчиво смотрит на нее. На красивом загорелом лице залегает какая-то тень, будто она догадывается о потерях, которые понесла Эмма. – Я не могла доверять тебе до конца, – наконец, отзывается она, и этот простой ответ расставляет все по местам. Безусловно, не могла. Эмма не удивляется и не обижается. Завоеватель слышала о ней впервые в жизни и, конечно же, не могла пустить все на ветер, все свои планы, лишь бы только помочь женщине-гладиатору вывести рабов из города. Она и так сделала много – и продолжает делать. Эмма кивает, давая понять, что услышала ответ и приняла его. А потом не удерживается от продолжения: – Я потеряла людей из-за твоего недоверия. Хороших людей. Друзей. Она не могла оставить это при себе. – Я понимаю, – спокойно говорит Завоеватель, и взгляд ее ненадолго становится сочувствующим. – Все мы теряли кого-то на этой войне. Мне жаль. Но я уже ничего не могу исправить. Эмма кивает снова. – Мне не легче, – говорит она прямо. – Я просто должна была тебе это сказать. Ей и впрямь не легче. Может, облегчение придет позже. Или не покажется вовсе. Но держать при себе Эмма это больше не хотела. Завоеватель одобрительно улыбается и, подступив, кладет теплую руку ей на плечо. – Я ценю твою честность, – заявляет она, и Эмма ловит себя на облегченном выдохе. Все-таки очень странно стоять вот так перед новым властителем Рима и говорить на темы, которые действительно волнуют. Говорить и не особенно бояться, что тебя накажут. Впрочем, Эмма понимает, что еще какое-то время страх будет возвращаться. Она слишком долго была рабом. Такое невозможно вытравить из-под кожи за один день. И всякий раз, как она станет касаться своего клейма, она будет об этом вспоминать. Завоеватель все еще сжимает пальцы на ее плече. Это спокойное, хорошее прикосновение. Хочется, чтобы оно длилось подольше. От него не расползается по коже возбуждение, как от прикосновений Регины, но Эмма явно испытывает нечто светлое. И смотрит на Завоевателя, пытаясь понять, чего от нее ждут. Завоеватель кивает ей. – Чего ты хочешь? – спрашивает она. Светлые глаза ее сейчас кажутся темными, и Эмма не может отыскать в них свое отражение. – Я хочу домой, – прямо говорит она. – Я очень устала. Едва последнее слово срывается с губ, как усталость – та самая, о которой шла речь – наваливается камнем в месте, где все еще лежит рука Завоевателя. Будто поняв это, гречанка отступает на шаг, лишая Эмму своего прикосновения. И, чуть повернув голову, говорит неслышно подошедшей Габриэль: – Возьми мой корабль. Отвезешь Эмму и Регину, куда они скажут. Габриэль выглядит удивленной, но кивает. Тепло смотрит на Эмму и с улыбкой произносит: – Может быть, все-таки подумаешь над тем, чтобы остаться? Она тоже избавилась от доспехов по примеру Завоевателя, и на ней теперь короткая юбка, не закрывающая колен, и нагрудник из такой же плотной ткани, обнажающий плечи и живот. За голенища сапог заткнуты те самые причудливые кинжалы, напоминающие трезубцы. Короткие волосы уложено ровно, с лица смыты грязь и кровь. Сейчас Габриэль мало напоминает воительницу, она больше похожа на того автора, что однажды приехал в Рим. Эмма переводит взгляд на тлеющий Тускул. Остаться здесь… Зачем? Что они будут делать? Жить в лагере Завоевателя или в лудусе? А потом? Эмма не представляет себе военное будущее, а стать мирным землепашцем в Риме… После всего пережитого… Но, может быть, им с Региной действительно стоит немного передохнуть? Найти Лилит и остальных… Пообщаться с Завоевателем и Габриэль… И сказать им, что корабль уже есть: Наута ждет. Она вздыхает и улыбается. – На пару дней, возможно… Робкое сомнение растворяется в крови. Да. Пара дней, чтобы прийти в себя после всей этой беготни и кутерьмы, после всех потерь. Осталось сказать Регине. Да и ее раны тоже должны зажить, армейский лекарь вроде бы знает свое дело. Габриэль радостно хлопает в ладоши, округляя счастливые глаза, и Эмма в который раз думает, как же она молода. Так и хочется спросить, сколько ей, вопрос вертится на кончике языка, и Эмма не удерживает его в себе. – Скажи, – смущенно начинает она, – сколько тебе лет? – и торопливо добавляет: – Прости, можешь не отвечать, если… Она умолкает, окончательно смутившись. Вот, снова она ощущает себя маленькой девочкой! Разве так возможно? Разве она, пройдя через все испытания, не научилась быть взрослой? Разве все потери и приобретения, все поражения и победы, всё то, что она вынесла, не закалило ее душу и сердце? Завоеватель с Габриэль быстро переглядываются, и Габриэль отвечает – легко и непринужденно: – Мне девятнадцать. Исполнилось прошлым летом. Эмма может только открыть рот в изумлении. Девятнадцать… Она старше этой много чего повидавшей девушки?! Да… получается так. Эмма не знает, почему сейчас так важен возраст – может, оттого, что ей кажется, что она очень много чего не успела сделать. А Габриэль… Габриэль завоевывает мир. В девятнадцать лет. Странно, но она выглядела старше, когда представлялась автором пьесы. Или тяжелый макияж в римском стиле делал свою работу? Тогда Эмма решила, что они с Региной одного возраста. Эмма резко выдыхает, сердясь на себя. Ей-то мир не нужен, неужели она станет завидовать? Неужели прожитые годы теперь имеют для нее значение? Как, должно быть, тогда тяжело Регине – ведь у них с ней разница намного больше! Завоеватель негромко смеется, чуть запрокинув голову. У нее белые и очень ровные зубы, невольно отмечает Эмма. А потом вдруг вспоминает кое-что. Одно обещание. – Одна гадалка просила меня передать кое-что тебе, – начинает Эмма и умолкает, не зная, как правильно сказать. – Гадалка? – недоуменно повторяет Завоеватель, приподнимая брови. Переглядывается с Габриэль и вдруг напрягается так сильно, что Эмму чувствует эту волну, плеснувшую в воздухе. Глаза Завоевателя темнеют и сужаются, превращаясь в две щелочки. – Алти, – не спрашивает, утверждает Завоеватель, и Эмма вздрагивает, будто от холода. – Ты знаешь ее? – несмотря ни на что, она испытывает облегчение. Так гораздо проще, ничего не придется объяснять. Завоеватель не смотрит на нее и будто бы даже не слышит. Она выпрямилась и вертит головой из стороны в сторону, словно ищет кого-то. Стоящая рядом с ней Габриэль успокаивающе поднимает руку. – Ее здесь нет. – Она всегда где-то рядом! – рявкает Завоеватель. Эмма отступает на шаг, не уверенная, что не принесла дурные вести, сама того не подозревая. В голову влезает воспоминание о том, как Алти узнала Габриэль – тогда, на рынке. Значит, они действительно все знакомы меж собой. Завоеватель оборачивается к Эмме, и взгляд ее разит, будто сталь меча: такой он беспощадный и холодный, несмотря на ту ярость, что она ощутимо излучает. – Что тебе сказала эта… Алти? – Завоеватель явно хочет назвать ее иначе, но удерживает язык в ножнах губ. Интонации же по-прежнему разят наповал. Эмма уже и не рада, что выполнила обещание. Кажется, у нее проблемы. – Ничего особенного, – бормочет она. – Просто просила замолвить за нее словечко. Она вжимает голову в плечи, когда Завоеватель в два широких шага оказывается рядом. От нее веет жаром гнева, но гнев тот щедро разбавлен морозом в голосе. – Замолвить словечко? Завоеватель фыркает и встряхивает волосами, те взлетают к небу и вновь опускаются на плечи тяжелой волной. Габриэль закрывает лицо ладонями и качает головой. Потом глухо говорит: – Прости ее. Ты же знаешь, что она хочет только этого. Прощения. Эмма недоуменно переводит взгляд с Завоевателя на Габриэль и обратно, думая, а не стоит ли уйти, пока на нее мало кто обращает внимание. Но Завоеватель продолжает удерживать ее цепким взглядом и задавать вопросы: – Откуда ты знаешь Алти? Когда и где ты видела ее в последний раз? Что еще она тебе говорила? Эмма честно и без утайки рассказывает все, что знает – даже про проклятие, – и видит, что Завоеватель не слишком-то верит. Но признаться больше не в чем, и Эмма косится на Габриэль. Та, заметив ее взгляд, успокаивающе улыбается. – Это старая история, Эмма, – она обращается к Завоевателю: – Может, ты… Но Завоеватель отворачивается и отходит к краю пригорка, не желая ни слушать, ни говорить. Габриэль разводит руками, что-то бормочет себе под нос, затем приближается к Эмме и, вздохнув, принимается рассказывать: – Они когда-то хорошо общались, Алти – знатная ведьма, и умеет готовить не менее знатные отвары. Но однажды она заманила меня в мир мертвых и чуть было там не оставила, – Габриэль пожимает плечами и улыбается, ее явно не тревожит прошлое. – Думаю, что я отпускаю своих призраков быстрее, чем Зе… – Она пыталась убить тебя! – врывается в монолог Завоеватель, и взгляд ее источает молнии, ощутимо опаляющие кожу. – Или ты забыла? Она подходит и склоняется к Габриэль, подцепляет двумя пальцами ее подбородок и заставляет посмотреть на себя, повторяя очень отчетливо: – Пыталась. Убить. Мне надо простить ее за это? Выражения глаз не видно, но, должно быть, они все еще мечут молнии. Эмма вспоминает Паэтуса и разделяет негодование Завоевателя в полной мере. А вот Габриэль, кажется, настроена слишком миролюбиво. Она тянется к Завоевателю, чтобы поцеловать ее, но та уворачивается, чем вызывает у Габриэль искренний смех. Завоеватель же позволяет себе лишь усталый вздох. Наверное, они не раз обсуждали Алти, думает Эмма, и ей становится неловко, от того, что она стала свидетелем подобных разговоров. Она мнется с ноги на ногу, чувствуя себя виноватой, и уже готова сбежать, вернуться к Регине, когда слышит недовольное: – Раз ты настаиваешь… Завоеватель чуть склоняет голову, показывая всем своим видом, как ей неприятно допускать даже мысль о том, чтобы простить кому-то плохое отношение к Габриэль. И снова Эмма полностью разделяет это неприятие, но когда открывает рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, то холодный ветер со странно сладковатым привкусом тревожит горло. Эмма, закашлявшись, мотает головой, отступая на шаг с вершины пригорка. Чуть оступившись, она едва не падает. Взмахнув руками, равновесие удается восстановить, и Эмма поднимает голову, чтобы увидеть знакомый силуэт возле Завоевателя и Габриэль. – Сколько лет, сколько зим, – скрипуче говорит Алти, распрямляясь. На ней одеяние из шкур, лицо разукрашено темным, большой рот кривится в подобие улыбки. Правую руку, сжатую в кулак, она держит на весу и потряхивает ею, из-за чего несложно догадаться, что внутри зажаты неизменные косточки, отполированные добела. Эмма отшатывается назад, не понимая, как гадалка оказалась здесь, а Завоеватель, напротив, рывком заслоняет собой Габриэль и низким опасным голосом спрашивает: – Ты что здесь забыла, змея? Алти каркает, и Эмма с трудом заставляет себя вспомнить, что это карканье заменяет у нее смех. – Ты меня позвала, Гроза Миров. Вот я и пришла. Завоеватель темнеет лицом, от нее исходит угроза – самая настоящая. Рукой она тянется к поясу, Эмма видит за ним кинжал. Пальцы смыкаются на рукояти. Алти, безусловно, тоже видит этот жест и продолжает каркать. Потом склоняет голову набок, по-птичьи разглядывая Завоевателя. – А ты не меняешься, – задумчиво бормочет она. – Ты тоже, – цедит Завоеватель сквозь зубы. Вздергивает подбородок и требует: – Говори, зачем ты здесь, и убирайся! Алти молчит. Ветер продолжает кружить возле нее, то и дело отлетая к Эмме, чтобы ударить по щекам. Габриэль чуть выходит из-за плеча Завоевателя и мирно произносит: – Если ты хочешь прощения, Алти, то я давно тебя простила, ты же знаешь. Алти бросает на нее быстрый взгляд и покачивает головой: – Что мне твое прощение, маленький бард? – она снова смотрит на Завоевателя, и Эмме, наблюдающей за всеми, чудится, будто гадалка стала меньше ростом. Или это Завоеватель слишком высока? – Ладно, – соглашается Габриэль и поворачивается к Завоевателю. – Прости и ты ее. Пусть идет. С нее достаточно. Завоеватель не отрывает взгляда от Алти. Она напряжена и готова к удару, ее напряжение витает в воздухе и то и дело толкает в спину. Даже волосы будто приподнялись над плечами. – Так что, Разрушительница Наций? – усмехается Алти, и не слышится ничего веселого в этой ее усмешке. – Найдется в твоем сердце прощение для меня? Она стоит, чуть покачиваясь. Эмма не видит ее лица и не хочет видеть. Ей кажется, что она вот-вот станет свидетельницей чего-то страшного и неприглядного. Может быть, еще не поздно убежать? Конечно, она никуда не убегает. Остается и слушает разговор, не предназначенный для ее ушей. Завоеватель щурится и поворачивается к Габриэль. Та кивает. Тогда Завоеватель позволяет себе вздох и бросает Алти сердито: – Твое счастье, что у нее доброе сердце – оно вынуждает и мое быть таковым. Иначе гнить бы тебе здесь до скончания времен! Эмма недоуменно вытягивает шею, не очень понимая, о чем идет речь, и в этот момент Алти жадно выкрикивает: – Так ты прощаешь?! Прощаешь?! Эхо от ее крика сотрясает воздух, и ветер, будто испугавшись, мечется из стороны в сторону, трепля волосы, бросая их на глаза. Эмма мотает головой, помогая себе руками, а когда поднимает голову, справившись с волосами, то видит, что Алти лежит на земле, и первые лучи рассветного солнца осторожно трогают ее застывшее лицо. Ветер тут же утихает, будто и не было его. Завоеватель и Габриэль склоняются над Алти и внимательно рассматривают ее. Пораженная происходящим, Эмма осторожно подходит ближе. – Что случилось? – тихо спрашивает она, не в силах отвести взгляд от гадалки – мертвой, теперь это очевидно. Сердце не выдержало? Или, пока Эмма боролась с волосами, кто-то все же вонзил кинжал Алти под ребра? Нет, кинжал на месте: за поясом, где и был. Завоеватель молчит, вместо нее отзывается Габриэль: – Ей нужно было прощение, чтобы покинуть этот мир. Она умерла очень давно, и только ненависть держала ее здесь, вынуждала бродить по миру. Эмма не понимает. Как это – умерла очень давно? Что?.. Как такое может быть?! Габриэль же спокойно продолжает, не замечая изумленного состояния Эммы: – Она этого хотела. Но сама не могла разыскать нас, нужно было, что кто-то ее позвал. Она, не глядя, берет Завоевателя за руку. А Эмма, бедная ошарашенная услышанным Эмма смотрит на Алти и не верит собственным глазам. Тело гадалки усыхает. Съеживается. Кожа все туже обтягивает кости, вот уже отчетливо видны очертания скелета. Безглазый череп криво усмехается всем, кто имеет желание на него поглядеть. Эмма сглатывает, едва ощущая, как пересохло во рту. Моргает – и в то же мгновение ветром выносит пепел, развеивая его повсюду. Остается лишь одежда, бесформенно лежащая на земле, да белые маленькие косточки, рассыпавшиеся последним узором. Какое-то время Эмма продолжает смотреть, словно надеется, что моргнет снова – и все вернется. Но… ничего. Алти просто… исчезла. И ни Завоеватель, ни Габриэль ничуть не удивлены. Словно так и должно быть. Словно… – Эмма, – мягко привлекает к себе внимание Габриэль, кладя руку Эмме на спину. – Все хорошо. Поверь мне. Случилось то, что должно было случиться давно. Она говорит что-то еще, но Эмма плохо ее слышит. В ушах шумит от внезапного напряжения, от нелепости произошедшего. Как поверить в то, во что невозможно поверить?! Эмма может только потрясти головой, но это, конечно же, не помогает. – Когда вернешься в лагерь, зайди ко мне, – велит Завоеватель перед тем, как уйти. Эмма рассеянно кивает. Конечно, она зайдет. Куда денется? Она остается сидеть на пригорке, под пригревающими солнечными лучами, и не может поверить, что все это происходит с ней. Все это был обман зрения, ничего больше. Как гадалка провернула этот трюк – остается догадываться, но Эмма встречала трюкачей и раньше, так что же теперь?.. Возможно, она приняла какой-то яд, который подействовал таким хитрым способом. Конечно же! Ведь она отлично разбиралась во всем этом! Эмма милостиво позволяет себе не вспоминать, как верила в проклятие и в возможности Алти его навести. Так почему бы не поверить и в то, что гадалка и впрямь давно умерла? Нет. Нет. Такого не бывает. Просто яд. Успокаивая себя этими мыслями, Эмма не слышит приближающихся шагов и вздрагивает только тогда, когда Регина садится рядом с ней, чуть задевая плечом плечо. – Мне сказали, что ты здесь, – говорит она, в голосе ее слышится улыбка. Она выглядит отдохнувшей, и Эмма, повернувшись, изучает ее лицо, ее глаза, ее губы – все, что так хочется поцеловать. Именно это она и делает, понимая, что пытается отвлечься от безумных мыслей и воспоминаний, и Регина, в конце концов, под рьяным напором тоже понимает, что что-то происходит. – Что не так, Эмма? – тревожно спрашивает она, чуть отстраняясь. От поцелуев губы припухли, она неосознанно облизывает их, и Эмма, не удержавшись, целует ее снова, стремясь ощутить простое человеческое тепло – подтверждение тому, что все вокруг реально. – Эмма! – настаивает Регина. Ей явно не нравится, что она не понимает, что происходит, и Эмма, вздохнув, готовится рассказать ей то, во что невозможно поверить. Но изо рта вылетает совсем другой вопрос. – Тогда в молельне, когда я увидела тебя там в первый раз… Кому ты молилась на самом деле? Эмма понятия не имеет, почему она вспомнила об этом именно сейчас. Регина тоже удивлена. Она несколько раз моргает и отводит взгляд, выдыхая: – Я молилась о воине. О Завоевателе. С его приходом я стала бы свободной. Я желала его, как желают мужчину, с той только разницей, что не постель с ним привлекала меня больше всего. Я хотела, чтобы он спас меня. Эмма думает, что могла бы догадаться. Ведь Завоеватель был известен Риму задолго до того, как она попала в лудус. Сердце внезапно ускоряет бег. – Ты любила его? – ревниво спрашивает Эмма. – Завоевателя? Она видела эту женщину. И не может не спросить, хотя лучше было бы вспомнить, что Регина с Завоевателем тоже познакомилась только сегодня. Регина мягко улыбается – ей-то сразу понятно, чем руководствуется Эмма, спрашивая о таком. – Я ведь ни разу не видела его, – напоминает она очевидное. – Он был как бог для меня. Безликий и далекий, но дарующий надежду. Она умолкает ненадолго, едва трогая пальцами правой руки прошлогоднюю сухую траву. – Наверное, да, я любила его – как образ, как будущее, как свободу. Она умолкает снова, но это хорошее молчание. Эмма не рассказывает ей про Алти – боится, что покажется сумасшедшей, – зато говорит о своем решении остаться в Тускуле ненадолго. С наступлением дня город выглядит целым, бои прекратились, и лудус, кажется, устоял. – Хорошая идея, – одобряет Регина. – Я и сама тебе хотела предложить. Немного отдыха нам не помешает. А потом поедем на север. Она улыбается Эмме. – Ведь так, мой спаситель? Глаза ее вспыхивают на ярком солнце. Эмма смотрит на Регину и испытывает бесконечную нежность, замешанную на такой же безграничной любви. Вот оно, то, что ей нужно на самом деле. Не путешествия, не сражения, не разговоры с Завоевателем. Ей нужен этот человек. Эта женщина – прекрасная и непостижимая, как самая таинственная загадка. Женщина, прошедшая через столько испытаний и оставшаяся собой. Женщина, которую Эмма собирается любить до конца времен – и немного дольше. Она протягивает руку и накрывает ладонью ладонь Регины – очень осторожно, чтобы не сделать больно. Регина смотрит в ответ – серьезно и внимательно, будто ищет что-то в глазах напротив. А потом не менее серьезно говорит, и в этот раз сердце Эммы не падает к ногам и не рассыпается в звездную пыль. Оно просто становится абсолютно целым. – Я люблю тебя. Ничего больше. Только эти три слова. Великие, как сама жизнь.