metaphysical
11 декабря 2017 г. в 18:40
Каждый день под этим небом был самым лучшим. Потому что Костя теперь всегда был рядом, всегда в паре часов езды на машине, почти все выходные и праздники получалось проводить вместе с ним, всегда можно было связаться, даже в будний день, если не было никаких сил дожить до вечера пятницы, можно было сорваться сразу после работы и доехать до него, на чай и перекур, на короткие беседы, которые всегда обрывались долгими поцелуями и отчаянными объятиями.
Но больше всего Лёша любит бывать у Кости на даче. Сидеть у камина на медвежьей шкуре, привалившись спиной к дивану, на который Рокоссовский полуложился, собственнически притягивая Лёшу к себе рукой и утыкаясь лицом ему в затылок. И туда же, в волосы бормоча что-то невразумительное и приятное, чтобы только поддержать разговор, а Лобачёв пусть рассказывает. Костя любил его слушать, иногда просил читать вслух или пересказывать новости из газеты, помогал освоить польский язык, но получалось плохо. Потому что когда Костя объяснял произношение очередного сложного слова, Лобачёв, внимательно слушая, сосредоточенно смотрел ему на губы, и очень быстро все польские слова, как и русские, теряли всякий смысл и отходили на второй план. Костя смеялся, что он плохой учитель, а Лёша бормотал ему в подбородок, не переставая целовать, что совсем даже не плохой, хороший, самый лучший на свете, любимый, милый, Костенька, солнце моё…
Лобачёв немного грустно осознавал, что Костя пока ещё сам не понимает до конца, что происходит. Конечно, если бы Лёша спросил напрямую, то получил в ответ только горячие уверения, что всё серьёзно и честно, и искренне, но Лобачёв чувствовал, что Костя пока не то что бы играет… Скорее проверяет новую реальность на прочность. Насколько эти чувства отличаются от тех, к которым он привык и считал правильными? И ответит ли Лёша на его полуночный звонок без цели, с простым «я затосковал о тебе». И как отреагирует, если протянуть ему какую-то сладость, не то орех в шоколаде, не то засахаренную ягоду, не подкладывая в тарелку, а поднося к его губам, не позволяя забрать никак иначе. Или вот еще – и это Костю особенно забавляло – сидя рядом, спокойно курить, чтобы внезапно, когда Лёша совсем не ждёт, резко приблизиться к его лицу и вдохнуть дым, который тот выдыхал.
На полуночные звонки Лёша всегда отвечал исправно, видя потом до утра легкие и счастливые сны, иногда даже просыпался, думая, что телефон звонит, но оказывалось, что померещилось. И всё равно становилось радостно – значит, Костя часто звонит во так, спонтанно и бесцельно, просто потому что скучает, разве это не лучше всего самого лучшего в жизни? Сладости, предлагаемые с рук, словно ласковая награда за хорошее поведение, чаще обращались против самого Кости – только очень редко, когда оба были в спокойном и простодушном настроении, Лёша аккуратно забирал угощение зубами, не задевая чужих пальцев, и на этом всё заканчивалось. Во всех остальных случаях Лобачёв считал, что Костя, любимый подстрекатель, даёт карт-бланш на всё, что придёт Лёше в голову, поэтому сжимающие что-то сладкое (и не важно, что именно) пальцы быстро попадали в плен горячих губ, оказывались во рту и скоро сдавались, выпуская то, чем хотели насмешливо подразнить. Костя всегда проигрывал, вздрагивая, резко выдыхая и каждый раз – его застенчивость каждый раз брала верх над игривым настроением – смущённо опускал глаза. И охотнее обычного позволял целовать себя, ярко реагируя даже на самые нежные объятия.
Почему ему нравилось затягиваться чужим дымом, Лёша долго не понимал, потом только догадался в одну из таких диверсий легко его чмокнуть. Косте было хорошо, ему нравилось то, что происходило, просто пока он, чёрт знает почему, не делал никаких первых шагов, только принимал и отвечал. А Лобачёв просто делал всё, чтобы эта его новая реальность выстояла, выдержав все проверки на прочность. Косте ведь, наверное, казалось, что он ступает на тонкий лёд. Что это может быть опасно, если кто-то узнает. Конечно, если всё это всплывёт наружу – быть беде, и Лёша понимал, какому риску подвергает возлюбленного. А еще он понимал, что Рокоссовский знает, на что идёт, и всё равно продолжает встречаться с ним, позволяя любить себя. Пусть пока так – ничего страшного. Лёша дал ему всё, что мог отдать, всё, что у него было – и готов отдать больше, и может быть когда-нибудь Костя будет готов до глубины души искренне ответить. А пока – пусть играет, если ему это нравится. Разве может быть что-то лучше, чем радовать своего героя?
Костя уходил курить к окну, наверное, привычка с лета осталась, а Лёша обнимал его сзади, прижимался щекой к прямой жесткой спине и замирал, слушая, как бьётся большое сильное сердце. Даже если Рокоссовский говорил что-то в это время, его слышали только стены, потому что Лёша не мог оторваться от него, даже не пытался разобрать хоть слово. Стоя так долгие минуты, он особенно остро чувствовал, что у Рокоссовского впереди целый мир, а у Лёши никого, кроме Кости, да и тот ему совсем не принадлежит. Зачем же он такой восхитительный, хоть плачь, хоть ложись ему под ноги и умирай, потому что ещё немного и, кроме собственной жизни, отдать-то будет нечего.
Ещё Лобачёв любил бывать на даче, потому что Рокоссовский, укладываясь спать, сначала занимал всю большую постель, словно породистый и самоуверенный, залюбленный домашний кот, а потом, устроившись удобно, двигался, освобождая половину кровати для Лёши. И позволял тому лечь себе под бок, обнимал, складывая на него руки, почти душил объятиями и недовольно неразборчиво ворчал сквозь сон, если Лёша пытался подвинуться. Засыпал Костя спокойно и быстро, но за полночь начинал ворочаться и крутиться, путался в одеяле и даже толкался, не просыпаясь. Лобачёв же просыпался постоянно, чтобы укрыть его, успокаивающе поцеловать куда-нибудь в плечо, прижаться. И потом наутро проснуться, уткнувшись лицом ему в спину – Костя всё время отворачивался.
Лёша думал, просыпается ли его жена также, несколько раз в ночь, чтобы укрыть своего неспокойного мужа. От этого становилось горько и тяжело, и хотелось провалиться сквозь землю. Атланту было не так тяжело держать небо на плечах, как Лёше выносить груз своей вины. Косте он, конечно, ничего не говорил, и что тут скажешь? «Прости, мне жаль, что я разрушаю твою семью»? Они вообще об этом не говорили, хотя Лёша бывал у него в гостях, но нечасто. Сложно было понять и прочувствовать, что происходило у Кости в голове, когда он сидел за одним столом со своей женой и человеком, который его любил. Не разрывало ли его это на части? Не диссонировало ли до сердечной боли, как у самого Лобачёва, сгорающего от стыда под приветливыми взглядами женщины, у которой он на долгие вечера забирал мужа? Однажды Лёше показалось, что он не выдержит и поломается от собственного лицемерия и тогда состоялся их с Костей единственный разговор на эту тему – думаю, мне лучше не бывать в твоём доме, ты же понимаешь. Так только хуже становится, давай, может быть, не будем, не нужно этого, ты не против?
Костя тогда просто покивал, соглашаясь, и те редкие приглашения на семейный ужин прекратились. Количество встреч от этого не стало меньше, напротив, появилось больше времени побыть наедине.
Лёша старался не думать, что его любимый маршал так спокойно смотрел на их с Юлией Петровной общение за этими ужинами, потому что Лобачёв, в общем, его семьи никак не касался. Не был чем-то достаточно важным и нужным, чтобы хоть на короткое и разрушительное мгновение отодвинуть любимую жену. И не спросишь у него, и даже не опустишь осуждающе глаза на секунду – что же ты, мой герой, мой возлюбленный, и меня и свою супругу ставишь вровень – ни во что. Что же ты улыбаешься нам обоим, ни одному из нас не глядя в глаза, неужели ничто не трогает твоего сильного оловянного сердца, мой Счастливый принц? И не мелькает в голове против твоей собственной воли – чьи губы мягче? Кого приятнее и привычнее держать за руку? У кого взгляд наполняется нежностью, стоит тебе оказаться рядом? Ты и не задаешься такими вопросами, потому что если спросишь себя – придётся отвечать. И ответ тебе не понравится.
Алексей, путаясь в таких горьких и язвительных, а оттого еще сильнее влюблённых, мыслях, раздраженно щёлкал пальцами, пытаясь остановиться – ему же и самому было на руку, что Костя легкомысленно не задумывался ни о чем. Потому что начнёт думать, быстро поймёт, что делает то, чего делать не следует, и парой коротких слов прекратит всё. Даже если ему будет жаль. Он знает, как правильно, и готов пойти на жертву ради этой правильности. Лёша тоже знает, но отказаться от него не сможет никогда.