Записки о юном инспекторе

      Система «Сивилла» – сборище не латентных, а действительных преступников с отклонениями по фазе похуже, чем у всех тех, в кого им, сотрудникам Бюро, приходится палить из доминаторов едва ли не каждый день. Нужно быть ребёнком, чтобы не понимать этого, зная столько, сколько доступно самой Шимоцуки. И всё-таки Мика не оглядывается, никогда не перечит и не смеет ослушаться приказа. Иначе – рухнет сам её мир, иначе – во что верить, чем жить и за что бороться?       Стоя у умывальника в маленькой общественной уборной и под тонкой струёй ледяной воды пытаясь как можно тщательнее смыть с рук и лица чужую кровь, от запаха которой невыносимо сдавливает желудок, девушка старается не думать. Не видеть перед глазами лицо человека, только что бросившегося на неё с ножом, искаженное отчаяньем и страхом. Не вспоминать о том, что он казался абсолютно спокойным, пока не увидел доминатор в её руках. Не думать, что его коэффициент на тот момент едва перевалил за сотню и выдавал то ли 108, то ли 106. На него парализатор бы едва сработал, а тут 200 пунктов в мгновение. Страшно. И мерзко. И… больно, колет снова чувство вины, осознание …непрофессионализма ли? Годится ли она для этой работы вообще?       У семпая, с её невозможными, неправильными методами, «305, с гаком» вразумляемы, а она сама только что убила до этого почти нормального человека одним своим появлением. Права ли она в том, что она творит? Верит ли ещё в идеалы, которым следует? Её ли собственные решения это каждый раз, приносящие кровь и смерть, или она лишь кукла с детонатором в руках убийцы? Эти вопросы загоняют в угол. Эти вопросы не дают спать. И каждое утро, поднимая глаза к засвеченному рыжими отсветами фонарей и реклам, ещё по-ночному тёмному небу с сыплющимися с него снежинками, Мика видит в нём лишь потолок коробки, служащей кровавым кукольным театром. Порой ей даже кажется, что еще немного, и она заметит где-то сквозь мироздание те нитки марионетки, за которые дергает её сложившееся мироустроство, Сивилла, изменившая их мир, как когда-то верила сама Шимоцуки, безусловно, к лучшему.       Инспектор закрывает глаза, отгоняя из памяти и сознания мысли о сущности "панацеи" их общества, явившейся как «Deus ex machina»*. Только спасение не берётся из ниоткуда. Никогда. Но думать об этом нельзя. Этот вездесущий, сотворённый из неясных, жутких исключений демон пробирается в самые отдалённые уголки сознания и души. От него ничего не укрыть, не спрятать. Он сканирует все твои страхи, видит насквозь все слабости и желания, он читает тебя по открытой книге, поименованной им самим: «психопаспорт». И каждая мысль «в сторону» отражается в оной ярким маяком – темнеющим оттенком.       Спасение никогда не явится само, а стремясь к лучшему и идеальному, создавая себе Бога, неизменно получаешь демона, завернувшегося в плащ всемогущества и вооружённого катаной вседозволенности, неоспоримости действий и решений. Страх – делает людей жертвами этого демона. Страх – на её глазах превратил человека в одержимое яростью животное. Страх – причина, почему она сама катится вниз, туда, где, была уверена, никогда не окажется, рядом с теми, кого, казалось, никогда не поймёт…       На наручном коммуникаторе сканер. На экране: «86.3». Семь пунктов за два с половиной часа… Ничего, это пройдёт. Главное успокоиться, а к утру будут родимые «семьдесят с длинным хвостом» – так называть их спокойнее, так не настолько ясно чувствуется, как близко уже повисла планка, за которой …невозможность. Это самообман, но в мире, где каждое твоё сомнение толкает к пропасти – он скорее, нет, не спасение, лишь небольшое сопротивление, замедляющее …неизбежность.       - Инспектор Шимоцуки… – робкий, неуверенный, но достаточно громкий голос, заставляющий вернуться обратно в реальность. Всё ещё младший инспектор первого отдела Бюро Общественной Безопасности быстрыми движениями заворачивает тугой, скользкий от крови кран. – Инспектор Шимоцуки, прибыл инспектор из второго отдела…       Проклятье, даже сама Сивилла считает уже, что неудавшегося инспектора пора списывать в «металлолом» карателей. Хотя, о чём ещё может идти речь после подобного инцидента. Но… дело ведь было не в ней, правда? Пожалуйста, кто-нибудь, скажите, просто подтвердите, ведь она и так знает, что дело вовсе не в ней, а в доминаторе, в страхе перед Сивиллой!       Едва сдерживая слёзы, Мика до крови прокусывает губу. Ей не престало плакать. Ей неполных двадцать четыре. И если ещё полгода она продержится в следователях, то станет старшим инспектором третьего подразделения «по выслуге лет», а, говоря начистоту, как всегда по нехватке кадров…       Тихих шагов за спиной инспектор не слышит, но душновато-сладкий аромат поздней розы Мика не спутает ни с чем. Так в бюро пахнут два человека: аналитик Караномори и… Яёй. Инспектор доверчиво разворачивается, так и не поднимая глаз, и утыкается носом в пропахший родными уже духами пиджак.       - Я… не могу больше. Я устала быть ломающейся марионеткой.