***
— Что ты имеешь в виду? — однажды поинтересовался Сиэль, который привык к размеренности и тишине, совсем не собираясь в очередной раз менять их на что-то другое. Их непрерывная беготня вскоре сошла на нет, поскольку за долгие годы странствий они успели перебывать, наверное, во всех самых красивых уголках, и постепенно сменилась на долгие вдумчивые прогулки и поиски сокровищ среди пыльных полок, поскольку Сиэля вновь стало занимать любимое чтение. Порой ему даже казалось, что смена обстановки уже ничего особенного не даёт, но в этот раз Себастьян смотрел настолько интригующе, что Сиэль не сдержал внезапно проснувшегося любопытства и всё же спросил: — Что может быть... ещё красивее? А Себастьян ничего на это не сказал, а потом вытащил Сиэля из захолустного книжного магазина, вновь перетряхнул чемодан и... Перенёс их в Лиссабон! Они попали в невероятно красивое маленькое королевство, состоящее из крохотных балкончиков, кружевных фонарей, прикреплённых к фасадам, и жёлтых трамваев, которые расторопно бегали по рельсам и оглашали окрестности бодрым звоном. Крошечные площади здесь пестрели мозаичными плитками, а улицы то взлетали, вдруг пропадая в высоких облаках, то круто опускались и ныряли прямо в Тежу — широкую реку, что разливалась вдали и отливала мягким золотом на закате. Близко посаженные друг к другу здания были низкими, отчего не закрывали собой небо, а город был напоён и даже переполнен морской свежестью. И несмотря на обилие домов, домиков и домишек, в нём чувствовался простор, отчего Сиэль ни капельки не пожалел о том, что вдруг очутился в Португалии. Он никогда раньше не оказывался настолько близко к солнцу и от этого самым верным определением того, что творилось сейчас в душе, было одно-единственное слово... Счастье. И не существовало — в целом мире не было! — ничего лучше... Поднявшись очередным солнечным утром, Сиэль и Себастьян (сонные и до невозможности взъерошенные) поглядели друг на друга и синхронно пожелали кофе. В городе оказалось довольно много кондитерских, которые по качеству предложенного можно было сравнить только с венскими, и они отправились в одно тихое и уютное местечко, где подавали тающие во рту пирожные. Они шли по улице, взявшись за руки, и безоблачный Сиэль чувствовал, что при воспоминаниях о прошедшей ночи, щёки приятно порозовели, поскольку он успел распробовать и те сладости, которые к настоящим — съедобным — никоим образом не относились. Радостно задребезжали рельсы — мимо пробежал зазвеневший вагончик, стремительно скрывшийся за поворотом, и перекрёсток снова затих. Взлетевшая было мостовая снова пошла под уклон, а по улице промчался свежий морской ветерок. Воздух взвихрился и после замер, а потом... Пронзительный скрежет разрезал день напополам. Между домов прокатился оглушительный вой, после которого наступила гнетущая секундная тишина, которая сразу сменилась разрозненным хором пронзительных голосов. Они замедлили ход, а через несколько неровных шагов оказались за углом, окончательно остановившись. Сиэль судорожно сжал ладонь Себастьяна. Бульвар заполонили люди — посреди дороги лежал на боку смятый дымящийся трамвай. Машина сошла с рельс и вылетела прямо на уличное кафе, до отказа заполненное посетителями. Чёрные удушающие клубы пожирали остатки воздуха, вокруг рождались и умирали пронзительные беспокойные крики, а израненные столики разметало по мостовой, будто огромный конструктор. Деревянные обломки и грубые булыжники мостовой густо заливал цвет. Багрово-красный. Сиэля замутило. Искорёженное металлическое туловище быстро обгладывал огонь и на этом устрашающем фоне Сиэль заметил молодого человека, рвущего на себе волосы от отчаяния. — Нет! Почему не я? Это должен был быть я!!! — крик оборвался и расплёлся, намертво слившись с дымом и тенями, тоже подсвеченными красным. Перед широко раскрытыми глазами в дикой пляске завертелись безжизненные бело-голубые квадраты. Кто-то быстро прикрыл неподвижное тело скатертью, но Сиэль успел заметить кончик бледной женской руки, покрытой копотью и кровью. — Почему именно я... — над пропитанной алым тканью склонилась окружённая венком золотых волос голова. — Остался жив... Число поглощённых Сиэлем душ до сих пор — хотя прошло уже несколько десятилетий после перерождения — приравнивалось к абсолютному нулю. Он совершенно не разбирался в том, как остальные демоны определяют, что можно считать ценным, а что — нет, но за все эти годы твёрдо успел уяснить одно... В большинстве своём смертные оказывались чрезвычайно друг на друга похожи. Они никогда не сказали бы «лучше бы это случилось со мной», они бы произнесли что-то вроде «хорошо, что это случилось с кем-то другим». И такова была человеческая природа. Однако душа этого непохожего на других человека переливалась на свету и блистала чистотой, отчего чутьё упорно подсказывало Сиэлю, что она определённо будет цениться выше, чем десятки или даже сотни других. С ним происходило нечто странное — Сиэль не мог оторвать от неё взгляд. Но самое худшее заключалось в том, что крохотный обрывок произнесённой совершенно незнакомым человеком фразы оставил внутри неизгладимый след и внезапно заставил Сиэля понять, что он, наконец, нашёл недостающую деталь. «Вот оно, — пронзительным эхом прострелило в голове, и Сиэль разжал пальцы, выпустив руку Себастьяна. — Я ничего этого не заслужил». Ведь если подумать, кем он являлся в ту пору, когда был по-настоящему живым? Не отважным рыцарем, не прославленным героем и не просто обычным, но всё же хорошим человеком. Граф Сиэль Фантомхайв... Являлся последним образцом для подражания. Все его достижения — будь то фабрика по производству игрушек, верная служба королеве или поддержка земель и поместья в идеальном порядке, — тут же перекрывались другими неприглядными поступками. Сиэль давал бедным работу и взмахом руки отправлял неугодных людей на верную смерть. Он раскрывал преступления и без колебаний сметал с дороги всех тех, кто так или иначе стоял на пути. Сиэль точно не был хорошим, ну а Лиззи... Существовала совсем другой. Она просто танцевала, когда ей того хотелось, или рассказывала Сиэлю разные забавные истории. Предлагала мальчику целое море конфет и примеряла новые платья только для того, чтобы хоть немного ему понравиться. За свою короткую жизнь Лиззи по сути дела не сделала никому ничего плохого. И этим, действительно, можно было гордиться. А вот Сиэлю гордиться было нечем. Его не исправила даже собственная смерть. Первое время после перерождения Сиэль портил всё, к чему прикасался, не понимая разницы между теми элементарными вещами, которые обычно не требуют особых разъяснений. В то время он коверкал всё, что попадалось под руку, не делая разницы между миром вещей и миром людей. И только один Бог знает, что такого «сияющего» смог разглядеть в нём Себастьян... Который, к слову, опять оказался прав. Всё вышло так, как он когда-то и говорил — в игру неожиданно вступили те самые последствия поступков, за которые Сиэль должен был непременно нести ответственность. Не один. И не два... Это была довольно длинная цепочка неправильных решений, которые последовали одно за другим и исходили единственно от Сиэля. В ту пору граф и его дворецкий действовали совершенно по-другому: Себастьян по сути дела ничего не решал и поэтому один лишь Сиэль оказывался в ответе за всё. В день, когда не стало Лиззи, — как и в других случаях до того — он ни разу не сказал ей «нет». Она захотела отправиться на конную прогулку, и Сиэль согласился, бросив свои дела. Ей понравилась совсем не та лошадь, и Сиэль с лёгкостью отмахнулся от мыслей о том, что это животное ей совсем не подходит. Она захотела поехать не рядом с ним, а наравне с ним, и он снова уступил, хоть это и было невероятно безрассудно. Маленькая девочка, которой Лиззи, конечно, и была, не смогла бы самостоятельно справиться с настолько неуправляемым животным. А такие разумные мысли даже не посетили его глупую голову. Сиэль должен был это предусмотреть. И был обязан хоть как-то среагировать на случившееся после. А он не справился с эффектом неожиданности и вовремя не отдал нужный приказ. Себастьян был в тысячу, нет, в миллион раз быстрее, чем любое живое существо, но жёсткие рамки контракта не позволили ему пошевелить даже пальцем, поскольку Сиэль промолчал, упустив самый важный момент. Ему не хватило всего мгновения... Произнеси Сиэль хоть слово, и Лиззи даже не коснулась бы земли. Сиэль с самого начала смутно подозревал, что что-то идёт не так. Вот почему его так упорно тянуло вниз — в непроглядный мрак. Вот откуда в груди у него появился тугой клубок, который не давал ему спать ночами и однажды рассёк руку, когда в неведомом порыве изнурённый мальчик пытался покалечить себя. Его крохотный не дающий покоя комок, наконец, получил имя. И стало ясно, как день. Всё то долгое время, пока Сиэль являлся человеком, и даже немного после... Его безжалостно терзало чувство вины. Сиэль не был наказан по справедливости, а получил всё то, о чём не мог и мечтать. Небесные силы вручили ему то, чего Сиэль — говоря по правде — совсем не заслуживал. Цепочка неправильных в корне решений должна была неминуемо привести в самую глубокую темноту... А его выбросило на сияющий свет. И только сейчас всё то, во что он наивно поверил, всё то, что показалось ему гармоничным и правильным всего за мгновение обернулось ложью. Сиэль был не достоин дышать этим прекрасным солнцем, этим небом и этим миром. Эта лёгкость и красота, счастье и свет — абсолютно вся его новая жизнь оказалась насквозь фальшивой, а вселенная даже не заметила того, что произошло! Видимо в идеально отточенной системе... Случился фатальный сбой.***
Улица закачалась из стороны в сторону и вскоре замерла — они сделали передышку, а после остановились через пару кварталов в маленьком скверике, где мозаичной плиткой расстилалась крохотная площадь, обсаженная со всех сторон раскидистыми низкорослыми деревьями. — Ты очень бледный, — беспокойно произнёс Себастьян, когда поставил Сиэля на ноги и притянул к себе, чтобы ласково провести рукой по встрёпанной макушке. До кофейни они так и не дошли, после мрачного озарения Сиэля с трудом несли ноги, поэтому почти весь обратный путь он проделал на закорках у Себастьяна, беспомощным рюкзачком прильнув к широкой спине. — Я... мне нехорошо, — еле слышно проговорил он, оказавшись вплотную прижатым к Себастьяну. И впервые за долгие годы сказал неправду: — Кажется, я наглотался дыма. Покачнувшись, Сиэль решительно оттолкнул Себастьяна и сделал пару шагов назад. — Что с тобой? — не оставив и шанса на раздумья, молнией догнал его вопрос. Слишком тёплый, невероятно ласковый и вдребезги разбивающий сердце вопрос. — Я не знаю!!! — в отчаянье всплеснул руками Сиэль и тяжело осел на каменную скамейку. «Хотя нет... — мигом ужаснулся он. — Теперь я точно знаю». — Извини, — севшим голосом пробормотал Сиэль и остановил потухший взгляд на собственных ботинках. — Пожалуйста, найди воды, у меня кружится голова. К нему подошёл Себастьян, а затем опустился на корточки и успокаивающе погладил его по щеке, после чего послушно исчез, оставив Сиэля — снова маленького, растерянного и еле живого, — наедине с восставшими призраками прошлого. Вокруг выросли непробиваемые стены, и мир внезапно скрутился до крохотной точки. Со всех сторон — нависая над головой и закрывая небо — площадь густо облепили дома. В Сиэля стали с немым укором впиваться чёрные оконные глазницы, а деревья туго сомкнулись и обратились в плотное удушливое кольцо. Он остался абсолютно один в окружении острых порывов, приносящих с собой холод и пронзающих вздрагивающую фигурку насквозь. Раздался хлопок. Раскрытую форточку отнесло шквалистым порывом и громко ударило о стену. В окне здания напротив появилась незнакомая женщина и выставила на подоконник несколько небольших керамических горшков, украшенных цветными узорами. До боли знакомые цветы выстроились в ряд, и у Сиэля мгновенно заслезились глаза. Он моргнул, но призрачное и страшное видение никуда не исчезло — на него обвиняюще смотрели нежные бледно-фиолетовые фиалки. Накатил приступ невероятной дурноты и Сиэль задрожал. Он похолодел и весь сжался, крепко обхватив себя руками и согнувшись почти напополам. А потом внезапно понял, что это свежайшее и прекрасное солнечное утро сейчас закончится тем... Что его стошнит прямо на тротуар. Сиэля затрясло. Он часто задышал, рассыпая вокруг рваные вдохи и выдохи, которые чередовались с отчаянными, но безуспешными попытками вернуть скорченную от призрачной и мучительной боли фигурку обратно в сидячее положение. Ему захотелось, чтобы мучения немедленно прекратились, чтобы он перестал пропускать все эти чувства через себя, чтобы он растворился и вовсе перестал существовать! И сияние исчезло. Небо больше не блестело. Подняв голову, Сиэль заметил, что яркие сапфировые нити, которые обычно терялись в вышине, разбрасывая в стороны нежные васильковые сполохи, приглушились и потускнели. Теперь вместо синего блестящего облака, постоянно окружавшего Сиэля, возникла еле видимая голубоватая дымка, которая стала сливаться с прохладным и высоким небосводом. Внутри оборвалась туго натянутая струна — та синяя лента, которую он прожигал больным взглядом, свернулась и пропала, а в голове вспыхнуло новое правильное слово, которое целиком и полностью выявило истинную сущность его демонической природы... Он (маленький и никчемный) умел менять и себя и мир вокруг себя. Сиэль умел «влиять». Себастьян в очередной раз оказался прав... Сиэль не был исключением из правил, поскольку тоже умел делать то, чего не могут другие. Всего одна способность, наполненная множеством смыслов. Он неверяще тронул рукой прозрачный воздух и понял, что ему хочется сорваться и бежать, куда глядят глаза... Но увидел перед собой небольшую бутылочку. Себастьян принёс простой негазированной воды и даже сумел где-то раздобыть пластиковый стакан. Ведь после того (самого первого) примечательного происшествия с лимонадом Сиэль страшно невзлюбил пузырьки, да и питьё прямо из бутылок тоже. — К сожалению... мы не всегда видим только хорошее, — мягко заметил Себастьян, глядя на его несчастный вид и, видимо, поняв его по-своему, а затем свернул крышку. — Ты точно в порядке? — Да, — отстранённо соврал Сиэль и смял дрожащей рукой тонкий стаканчик. Ещё раз солгать... Какая теперь разница — хорошо это или плохо?.. Все силы сейчас уходили на то, чтобы сохранить подтаявшие ленты такими же ослепительно-синими и переливчатыми, как и всегда. Ведь Сиэль старался сделать так, чтобы они не исчезли прямо на глазах у изумлённого Себастьяна... Который даже не подозревал о том, что Сиэль такое умеет! Он закашлялся, подавившись воздухом, и сделал шумный глоток, трясущейся ладонью расплескав остатки содержимого на квадратные булыжники мостовой. Вода оказалась очень холодной. Почти ледяной, что было очень кстати, поскольку давно было пора проснуться. Потому что Сиэль занимал не своё место. Потому что его снова не судили, не ругали и даже пытались успокоить. Потому что этот странный и непонятный мир оказался перевёрнутым вверх дном. В нём наказывали невиновных, а тем, кому полагалось провести остаток своих дней в темноте и забвении, выдавали солнце. Все чёрное в нём являлось белым, а все белое — чёрным. И оставалось только удивляться тому, каким образом эта огромная машина до сих пор остаётся на плаву. «Видимо в природе всё-таки существует некий неведомый баланс, который не позволяет этой продырявленной насквозь посудине, наконец, затонуть и спокойно пойти ко дну». Эта мысль странная и шальная прокралась к нему в голову и всего за мгновение успела засесть так глубоко, что её не вытянули бы и клещами. Она пустила мрачные глубокие корни и расцвела настолько быстро, словно существовала в нём всегда и только ждала подходящего момента, чтобы показаться на поверхности. Новое умение, видимо, было послано ему не просто так. Оно открывало Сиэлю дверь в совершенно иной новый и тёмный мир. Мир невидимости. Ведь если бы Сиэлю вдруг захотелось исчезнуть, то ни одна живая душа на этом свете не смогла бы его найти. Этого не смог бы сделать никто... И даже Себастьян.***
Их окутал вечер. — Посмотри на меня, — Сиэль послушно коснулся Себастьяна мимолётным поникшим взглядом и увидел, что тот аккуратно присел на краешек постели. — Ты выглядишь немного лучше, но всё же, что происходит... В глубине тёмных глаз полыхнуло беспокойство. — За целый день ты не сказал и двух слов. В комнату тихо проскользнул земляничный луч и лёг между ними длинной розовой полосой. — Ничего. — Сиэль перевернулся на другой бок, глядя на то, как раздуваются от прохладного ветра занавески. Белые и воздушные шторки до боли напоминали кружевные ленточки, которые так нравились Лиззи. У Сиэля вздрогнули внезапно похолодевшие пальцы — всего на мгновение, но ему показалось, что среди лёгкого колыхания промелькнул еле видимый фантомный силуэт. — Тогда, чем займёмся? — спросил Себастьян и заправил ему за ухо прядку, упавшую на лицо. А Сиэль несколько раз моргнул и почувствовал, что защипало в носу. — Я не хочу выходить, — глухо пробормотал он, обращаясь к стене, и добавил: — Лучше немного полежу. — Устроим тихий вечер? — Да, — произнёс Сиэль в смятую подушку. — От звона трамваев у меня никак не пройдёт голова. — Хорошо, — не стал спорить Себастьян и лукаво предложил: — Тогда я мог бы тебя немножко отвлечь... Ладонь Себастьяна скользнула по бедру, мягко погладила коленку и не спеша двинулась вниз, немного покружившись по лодыжке, а затем легонько пощекотала пятку и... У Сиэля защемило сердце. — Нет! Он рывком сел на кровати, сквозь пелену растрёпанных волос уткнувшись взглядом в Себастьяна. — Лучше выйдем на балкон, — неловко закончил Сиэль и сразу отвернулся, чтобы было не так заметно, что глаза у него на мокром месте. — Здесь очень душно. На него посмотрели с некоторым недоумением, но дальше настаивать не стали, и Сиэль быстро выскользнул на воздух, с ногами забравшись в плетёное кресло-качалку. А немного погодя услышал такой успокаивающий и знакомый мерный плеск — Себастьян наполнил водой чайник и минутой спустя зажёг примус. С балкона открывался вид на город. Вечерняя вода, игравшая последними спешно угасающими бликами, принесла ветер — солоновато-сладкий, свежий и холодный, — от которого тревожно покачивались на тонких стеблях разноцветные космеи, что росли в ящике, прикреплённом к ажурным перилам. А через несколько минут Себастьян вынес деревянный поднос, на котором стоял заварочный чайник, большая тарелка с виноградом и булочки с корицей, после чего водрузил его на ротанговый стол, прикрытый стеклом. — Куда отправимся дальше? — задумчиво спросил Сиэль, тихонько покачиваясь в поскрипывающем кресле. — Куда пожелаешь, — тепло улыбнулся Себастьян. — Осталось множество прекрасных мест, в которых мы ещё не бывали... — Я не об этом, — приподнялся Сиэль и отщипнул пару ягодок. — Я имел в виду... потом. Когда путешествие завершится. — Можем вернуться туда, где понравилось больше всего, — Себастьян принялся наливать чай, и пар закрутился в спиральки, исчезая в остывающем воздухе. — Ты имеешь в виду... найти новый дом? — уточнил Сиэль, осторожно принимая горячую чашку. Того места, которое ему, действительно, предназначалось совсем не было на картах. Оно могло находиться только в самой глубине и темноте, где-то там... в непроницаемо-чёрном. — Если хочешь, — ответил Себастьян, снова исчезая за приоткрытой дверью. — Спасибо, — слабо откликнулся Сиэль минутой спустя, когда вернувшийся Себастьян накинул ему на плечи вязаный плед. Солнце стрелой садилось в море, и прощальные закатные отблески отбрасывали долговязые тени, которые укрывали город. Вскоре зажглись первые фонари и стали оживать соседние балконы. Снизу послышался смех и приглушённые неразборчивые голоса. Себастьян принёс колоду карт, и они разыграли несколько партий, разложив карточки на столе. Но сегодня Сиэлю отчаянно не везло. — Послушай, — ещё немного поколебавшись, он, наконец, осмелился завести разговор о том, что его так давно волновало. — Тебе не кажется, что мы несколько не похожи... на остальных? Сиэль нарочно не уточнил, кого имеет в виду — демонов или людей, а может всех вместе взятых, — и предоставил Себастьяну самому выбрать нужную категорию, поскольку дело заключалось ещё и в том, что теперь ни на одних, ни на других они были решительно не похожи. — Смотря, в какую сторону отличаться, — осторожно заметил Себастьян. — В хорошую или всё же плохую. Тебя беспокоит то, что мы опять изменились? Сиэль подался вперёд — Себастьян тоже это заметил. Он не мог этого пропустить, и, видимо, случилось это намного раньше, чем об этом задумался сам Сиэль. Себастьян просто не поднимал эту тему, возможно подумав о том, что Сиэля она никоим образом не тревожит и не заботит. — Нет, — чуток подумав, ответил он, и это была чистейшая правда. — Но я не совсем об этом. Я имел в виду... Почему мы другие? — А ты так и не догадался? — просто спросил Себастьян, в тихом бархатном голосе которого появилась невероятная и непередаваемая никакими — даже самыми хорошими в мире — словами нежность. Он смотрел так, будто Сиэль точно знал, что происходит, а он совсем не понимал, к чему так упорно клонит Себастьян. — Я никак не могу с этим определиться... — честно признался Сиэль и затих. — В таком случае тебе несказанно повезло, — мягко отозвался Себастьян. — У кого ещё, кроме нас, есть целая вечность на то, чтобы в этом разобраться? Он и здесь легко воспользовался своим чудесным умением создавать. Несколько лёгких взмахов руки, и из беспорядочного скопления золотой пыли, которая теперь частенько кружила между ними, Себастьян соорудил небольшой светящийся шар, слишком похожий на миниатюрное солнце. — Ведь, как ни крути, — выпустил он его. — Но у всего в этом мире, конечно же, есть имя. — Порой оно существует даже у пыли. — Заключил он и немного подул. Рукотворный фонарик заскользил по направлению к Сиэлю, словно бумажный кораблик, пущенный по воде, и мгновением позже завис прямо над центром стола, разбрасывая в стороны блёстки. Своими нехитрыми действиями Себастьян в очередной раз подтолкнул Сиэля к раздумьям о том, что с ним на самом деле происходит, но самостоятельно разобраться в этом вопросе было не так-то просто. Естественно, Сиэль шестым чувством догадывался о том, что этот невыразимо прекрасный золотистый флёр тоже носит имя, но вся проблема заключалась именно в том, что оно не плавало на поверхности, а скрывалось глубоко внутри него. Хоть это неведомое знание и успело твёрдо обосноваться в душе, оно казалось настолько недосягаемым, что добраться до правды не было абсолютно никакой возможности. Но Сиэль твёрдо знал, что этот стержень был. И вселял стойкую уверенность в том, что все его действия имели значение и служили чему-то большому, ценному и значимому. И быть может, Сиэлю просто не хватало знаний или нужных слов, чтобы эту спорную загадку разгадать... А через пару минут светящийся шар стал расплывчатым облаком, и карты снова легли на стол. Себастьян опять выиграл, а Сиэль — проиграл. — Отправимся в Венецию, — еле слышно предложил он, приняв окончательное решение. — Там мы ещё не бывали... — Прогулки по воде, маскарады, фейерверки, — стал перечислять Себастьян и Сиэль покорно кивнул в ответ. Венеция была совсем не плохой. Она представлялась Сиэлю маленькой красочной и живописной. Яркая, словно россыпь переливающихся драгоценных камней, она идеально подходила для того, чтобы сверкнуть в последний раз, а после рассыпаться в прах. Там Сиэль сможет раствориться без следа, и получить, наконец, то, что заслужил. Ведь если ему не суждено умереть, то остаток своих нескончаемых дней он вполне сможет провести в одиночестве и печали. Сиэль безропотно примет заслуженное наказание и собственноручно принесёт себя в жертву, вернув всё на свои законные места и сохранив тем самым баланс. Возможно, ему суждено провести в мучениях целую вечность... Хотя, если подумать, может, и вечности-то никакой нет? Ведь всё хорошее в этом мире имеет обыкновение заканчиваться и исключением не станет даже светлый путь во тьме. Ну, а Себастьян... Нет таких умений, которыми он бы не владел. И нет таких вещей, в которых он бы не разбирался. И, кажется, даже не существует таких вопросов, на которые у него не нашлось бы правильных ответов. Зачем ему Сиэль, если он с успехом может обойтись и без него?.. — Скажи, — отстранённо прошептал Сиэль, покачиваясь в кресле. — Вечность — это сколько? — Ты даже не представляешь... — раздался призрачный ответ. — Невероятно долго, Сиэль. — Самые лучистые на свете глаза посмотрели на него с поразительно светлой грустью. — Невероятно... — Долго, — повторил он, пробуя слово на вкус, и покорно замер в неизвестности. — Это хорошо. Это просто замечательно. Исподтишка подкралась решающая ночь и расстелилась гигантской тёмно-синей полосой, захватив собой полнеба и расколов надвое небосвод. Сверху вольготно расстелилась темнота, и только снизу ещё остались три последние догорающие полосы — бледно-жёлтая, светло-оранжевая и зефирно-лиловая. — Почему ты спрашиваешь? — вздрогнул Себастьян. В напряжённом голосе засквозили и забились тревожные нотки. — Неважно... пожалуйста, не бери в голову, — внутри что-то сжалось, и Сиэль сразу отвёл взгляд. — Так холодно сегодня. Завари новый чай. На стене возникла уродливая переломанная тень и крепко уцепилась за верхнюю половину окна, напомнив собой громадного паука. Сиэлю стало страшно. Что ждёт его в этой будущей — справедливой — неизвестности? Что он будет делать, если вдруг останется совсем один, если ему позарез понадобится помощь, а не к кому будет пойти? И как он закончит свои дни, если вечности нет, и даже демонов смерть не обходит стороной? Что предначертано ему на другой стороне? В этом мире... Без чудес. Стало нечем дышать. Внутри появился тяжёлый давящий комок, который стал упорно двигаться вверх, неуклонно подступая к горлу, и Сиэль ощутил, что внезапное осознание будущего непременно его задушит. Он резко дёрнул рукой, схватившись за шею, и задетое ненароком блюдце схватил на лету. Но вот чашку поймать не успел... Единичный звон. И вокруг остались лишь отголоски. — Ты не поранился? — мигом спохватился Себастьян, поднимаясь с места. — Не обжёгся? — Она уже опустела, — машинально ответил Сиэль, глядя на то, как Себастьян опускается на колени. Сиэль ожидал увидеть груду осколков, но Себастьян держал в руках две равные половинки, которые отличались друг от друга только тем, что на одной осталась уцелевшая ручка. И Сиэль побелевшими пальцами уцепился за край стола. Боже, что он творит?! Неужели Сиэль бесповоротно сошёл с ума и действительно собирается расколоть всю свою жизнь на До и После? Может быть, он совсем не прав?! Себастьян... Может, стоит всё рассказать ему?! Перед тем как расколется небосвод, перед тем как закроются, разделив миры, границы. Сиэль решительно встал. Нет, Себастьян тут совсем ни при чём. С плеч соскользнул плед. С ним остался только узелок, накрепко затянутый в груди и поразительно холодная голова. А ещё сердце, которое нужно беречь, иначе оно непременно разорвётся. Лучше пускай слабо бьётся и стучит себе потихоньку, разбито трепещет в надвигающейся темноте. — Оставь их, — мягко посоветовал он, глядя на то, как Себастьян продолжает упорно возиться с черепками. — И лучше поцелуй меня. Больше не было ничего — в целом мире остался только подсвеченный прямоугольник окна и прохладный морской ветерок, касающийся спины. — Как будто бесконечности нет... — произнёс Сиэль, подходя к Себастьяну и обвивая руками шею, — и нам осталось всего мгновение... Не только вечность. Тёмное завтра в этой светлой вселенной тоже было невероятным. Ведь оно... Было невероятно близко. Он даже не успел оставить беглый поцелуй... Взгляд Себастьяна погас и Сиэль обернулся. День умер — солнце скрылось за водой.