*
Спроси любого, кто бывал в этом лесу, кого он больше всего боялся встретить, то больше половины ответили бы: — Кентавров или троллей. Ибо что те, что другие, как известно, — очень жесткие ебыри. От них невозможно было уйти с целыми дырами, а рот начинал трещать по швам, когда в него пытались всунуть здоровенный конский член или огромный отросток тролля, учитывая еще и то, что сами по себе тролли обычно огромного роста, а жирные такие, что если вдруг на тебя свалится, можно сразу прощаться с жизнью. Вот и Гермиона опасалась, что ей попадется один из этих обмудков. Конечно, были в лесу и пострашнее твари, но те скорее сильно извращенны, чем с большими опасными пенисами. Ее одноклассницы и одноклассники… ох, по правде говоря, с этой стороны глупышка Герми не смотрела на все вот это. Когда кто-то не возвращался или вдруг переезжал вместе с семьей куда-то, она отчего-то не зацикливала на этом свое внимание, все мечтая о больших возможностях и приятном трахе. Она смотрела только на тех, кто вернулся и начал показывать результаты, о которых ей, Гермионе, можно было пока только мечтать. Заглатывая свою зависть, девушка продолжала зубрить и тренироваться, частенько ссорясь по вечерам с мамой и дедушкой по поводу того, что они могли бы ее и пораньше отпустить в Порочный лес прогуляться. Но те настаивали на абсолютном соблюдении правил. Сам дед Ксенофилиус совсем с нее сделал ненормальную — наряжал постоянно с ног до головы, да так, что даже шея оказывалась прикрыта, а потом поучал: — Тебе это не нужно. Милая, отпусти все это. Зачем тебе силы? Что ты хочешь с ними сделать? Малышка пыталась доказать ему, что способна сделать мир лучше, что не будет распоряжаться с ними бездумно. Она твердо была уверена в том, что без них останется никем. — Я пустышка, — повторила Герми и сейчас. Эти два слова для нее в результате многократных повторений стали нечем вроде мантры. Возможно, все дело в том, что… эти люди не были ее родней. Они — лишь ее приемная семья, сумасшедшая и безумная, совсем не похожая на все остальные. Герми их полюбила, но никак не могла при этом забыть, что ее настоящие родители маглы. Наверное, будь они еще живы, выросла бы она, не Гермиона Лавгуд, а Гермиона Грейнджер. И была бы совсем другой. А так… Герми чистосердечно ненавидела обычных людишек. Живущие где-то там, далеко, они приносили ей дискомфорт с самого детства, с тех самых пор, как стало известно, что она не чистокровна. Грязная, опошленная еще с рождения своей родословной, Герми только и мечтала о том, чтобы опуститься еще ниже. Стать великой волшебницей, но при этом — настоящей шлюхой, выброшенной на помойку и лижущей пятки домовым. Вероятно, именно потому она столько лет подыгрывала дедушке Ксенофилиусу и соглашалась ходить в этой уродливой ярко-красной шапке. А ведь лоб от этого головного убора постоянно чесался. Могла бы сказать — и все, не было бы ничего этого, но нет, она приняла имя Шапочка, как свое родное, и продолжила играть с дедом в эту глупую игру, завязанную на защите от невидимых тварей.**
Возле великого дерева стояло затишье. На нем повисли полупрозрачные голубые сферы — призрачные плоды, которыми питались подземные скаты, по ночам выплывающие из-под бескрайних просторов грунта на поверхность. Именно здесь, именно под этим деревом Гермиона решила немного передохнуть. Колена давно постирались в кровь, ладони скоро станут жесткими, они болели, а Герми уже устала их разминать. Тело устало свалилось и прикорнуло подле уютной коры. «Не так я представляла путешествие Порочным лесом». Столько пройденного пути, а ничего. — Где вы все?! Или вам противно, потому что я родом не отсюда? Как и ожидалось, никто не откликнулся, а все вопросы остались направленными в сторону подземных скатов, которые даже если бы и захотели, ничего не смогли бы ей сделать. Раз эта местность оказалась такой безопасной, то почему бы здесь и не прикорнуть. Гермиона устала. Она закрыла глаза и провалилась в бездну, спустя несколько минут дрема ощутив на своем лице такую прохладу, от которой щеки изнутри защипало. Открыв глаза, Алый бюстгальтер чуть отвернула голову в сторону — скорее даже случайно, совсем не специально, но тот, кто в буквальном смысле навис сверху над ней, видимо, посчитал иначе: — Эй, милая мадама, давайте не дергайте головушкой. Вы так пошло разлеглись, прямо призвали меня внутрь этой милой узенькой полости. Ах, какие губки, какие же приятные щечки. А глоточка — загляденьице. Посмотрел на нее изнутри, пока вы изволили уснуть, так чуть дар речи не потерял. И скелетик ваш, право слово, ничего такой. Правда, люблю дам попышней, в них можно целиком окунаться, а тут — лишь бульк, как уже выбулькивать надо бы. Пожалуй, это самое тупое из того, что могло с ней произойти. Вернув голову в прежнее положение, Алый бюстгальтер плотно закрыла рот и приняла внутрь себя прозрачный член Безголовкового Ника. Ей, если брать по минимуму, не хотелось бы увидеть его этот коронный трюк с отрыванием головки члена, недорезанного некогда мужем его любовницы. Ох уж этот Ник. Обычно он пребывал в районе Большого зала в Хогвартсе, но сейчас вдруг забродил в округе. Как трахаться с призраком, знал каждый в Хоге: просто лежишь, стараешься не двигаться и позволяешь ему проходить в тебя везде, где тот захочет. И, собственно говоря, всем, чем ему вздумается. — Вы такая милая. Помню, видывал вас в школе. Не догнать, не погнаться, красавица, хоть и не из нашего факультета, но такая приятная. Да и персы ваши, аль персики, спелые такие уже, прям охота засунуть в них головушку, — вопрос был только в том, о какой «головушке» говорил Ник. А хотя, какая нахрен разница? Прохлада, к тому же, была как раз кстати, в лесе отчего-то стало достаточно жарко, а его эти шлепки членом через всю голову помогали прочистить закомпостированные мозги. Он сделал еще пару странных движений внутри нее и через, а потом исчез, оставив по себе гадкий запах серы. Сера у призраков — природное выделение после секса. Иногда она выделялась и просто так, когда они долго находились в каком-либо помещении. Призраки, будто псы, так метили территории, на которых побывали. Как жаль, что это было самое бесполезное, чем они занимались, потому что именно через серу на них обычно выходили охотники. — Ушел… — тупо констатировала Гермиона. Взамен ему пришел другой. Через пару секунд — уже не «другой», а другие.