Roman Effect

      Первым, что ощутил Аэтос по приходу в себя, была боль. Тупая, пульсирующая ноющая боль в правой руке и аналогичная тупая пульсирующая ноющая боль в голове, только ещё вдобавок с плохо работающим сознанием. Соображал сейчас Аэтос откровенно плохо и первым действием, что он сделал, была попытка рефлекторно схватить больную конечность левой рукой. Царящий в его голове гул и бардак мгновенно унялись, когда рудиарий осознал, что болящей конечности, как таковой, нет, и в данный момент он сжимал что-то, по всей видимости напоминающее железную трубу. И только сейчас Аэтос раскрыл глаза и осмотрелся. Бывший гладиатор лежал на кушетке в каком-то помещении, судя по схожим кушеткам, на которых лежали другие солдаты, в медицинской палате, а судя по характерному гулу, в медицинской палате на борту космического корабля. А ещё, как гладиатор заметил, его правая рука по локоть и чуть выше отсутствовала и была заменена чем-то, напоминающим руку скелета, только из железа. Обнаруженное Аэтоса явно не обрадовало, и он поспешил выразить свои эмоции: — Какого хрена? — из-за общей «разбитости» риторический вопрос из уст бывшего гладиатора был довольно тих, но всё-же был услышан. С характерным жужжанием к кушетке Аэтоса подлетел относительно небольшой автоматон в форме шара, просканировал его, издал странный звук, похожий на кряканье увечной утки, и полетел на выход. Через пару минут в палату вошёл медик, осмотрелся, остановил свой взгляд на изрядно ошалевшем рудиарии и направился к нему. — Итак, пациент Тиберий Юний, как вижу, вы очнулись? — не дожидаясь ответа, медик сделал пометку в записях и пробормотал себе под нос: — Замечательно, замечательно… Как самочувствие? — Дерьмовое. — честно ответил «Тиберий Юний», после чего спросил: — Объясните мне, что за хрень у меня вместо руки, и где я нахожусь? — Это не «хрень», уважаемый пациент, это то, что поможет вам жить дальше полноценной жизнью и не отдать раньше времени эту самую жизнь во имя Республики на войне. Вам любезно установили механический протез руки, потому что попадание из кроганского дробовика превратило вашу руку в кровавую кашицу, и легче было отпилить её и установить протез, чем пытаться восстановить. Позвольте я вам её включу, хоть мы её и вам и имплантировали, пока вы были без сознания она была выключена, во избежание, так сказать. С этой аугментацией вы вполне могли неосознанно… ну например разбить себе нос. Так, минуточку… — медик достал из ближайшего ящика небольшую коробочку с инструментами и стал что-то ковырять в новой руке. После очередного щелчка пальцы протеза дёрнулись, и медик сообщил. — Вот, попробуйте пошевелить. Аэтос пошевелил. Новая конечность реагировала слишком резко, пальцы с глухим стуком врезались в ладонь. — Так, надо откалибровать… Подержите руку спокойно… — медик снова склонился и начал ковыряться в протезе. Щёлкнув неизвестно чем ещё пару раз, «эскулап-механик» отступил и произнёс: — Попробуйте ещё раз. На этот раз всё работало более-менее нормально, конечность двигалась явно лучше, но тем не менее, Аэтосу явно понадобилось-бы время, чтобы привыкнуть к новой руке. — Спасибо конечно, но вы так и не объяснили где я, и что происходит. — О, это вам объяснят ваши сослуживцы. Они просили их уведомить, когда вы придёте в себя. — после этих слов медик-механик достал внешнюю оболочку протеза и установил, из-за чего «скелетная» рука приняла более-менее приличный вид и ей уже нельзя было пугать детей и изнеженных столичных патрицианок, падающих в обморок по любому пустяку, одним своим видом. — Обращайтесь со своей новой конечностью осторожно. Нет, её повредить весьма сложно, пикантность в том, что она сама способна повредить кого хочешь. Не раз видел, как пациенты случайно оставляли своими новыми аугментациями вмятины в металле… А вот это была хорошая новость. По крайней мере, если из рук Аэтоса выбьют в рукопашной меч, он в свою очередь выбьет своей железной рукой из наглеца всё дерьмо. — Возможно некоторое время вас будут беспокоить фантомные боли, но они должны быстро пройти. Отдыхайте, вы ещё не пришли в себя после всего того, что вам удалось пережить. — после этих слов медик повернулся и принялся обходить пациентов, делая пометки в своём планшете.       Аэтос в очередной раз осмотрелся. Медицинские палаты, несмотря на общий стоицизм, с которым экс-гладиатор переживал все невзгоды с выражением лёгкого безразличия на лице, Аэтос ненавидел лютой ненавистью, в основном из-за того, что он был вынужден лежать как бревно и ничего не делать, что для него было сущей пыткой. Несмотря на общее спокойствие, Аэтосу не нравилось бездействие, не нравилось лежать целыми днями в одном месте, ибо за это потраченное на «лежание» время он мог потратить на куда более как полезные вещи. Твёрдое отвращение к месту обитания медиков и пациентов было одним из самых лучших стимулов, благодаря которым он стал одним из лучших учеников в школе гладиаторов и одним из самых лучших бойцов — опасность попадания в столь ненавистное место из-за какого-нибудь ранения привела к тому, что Аэтос специально стал лучшим воином, ранить которого было не так-то и просто. Впрочем, учитывая, что он всё-же тут оказался, до звания «величайшего бойца» ему как пешком от Терры до Плутона. И теперь «Тиберий Юний» впервые за долгое время оказался в столь ненавистном месте. Несмотря на то, что он провел тут не так уж и много времени, судя по личным ощущениям, ему уже захотелось как можно быстрее покинуть это премерзкое место. Однако вряд ли так просто его отсюда выпустят, и потому рудиарию не оставалось ничего иного, кроме как лежать и ничего не делать. Впрочем, долго пытка не продлилась, бог Сомнус смилостивился над Аэтосом и ниспослал ему тихий и спокойный сон. Снилась Аэтосу его малая родина, небольшая деревушка с избами, пасущиеся коровки, журчащая речка, берёзки и улыбающаяся русая девчушка, о чём-то его спрашивающая.       Второе пробуждение в медицинской палате прошло куда как более приятно чем первое. Голова не болела, обещанных фантомных болей вроде как не было (было конечно эдакое неприятное ощущение, которое весьма трудно описать словами, но на понятие «боль» это не очень подходило), в палате царила тишина. Правда, желание покинуть это место как было, так и осталось. Сев поудобнее, гладиатор принялся рассматривать свой протез правой руки. Он всё ещё не мог к ней привыкнуть, и управлял ей откровенно неуклюже, из-за чего случайно чуть не заехал себе по носу. Впрочем, он постепенно справился с ней, и она уже не угрожала оставить ему, например, фингал. Разобравшись с не слишком хорошо управляемой конечностью, Аэтос начал думать о том, чем-бы заняться в ближайшее время, так как каких-либо внятных способов занять себя тут явно не было — даже никакой вшивой газетки, которую можно было-бы почитать. Но пожаловаться богам на несправедливость этого мира рудиарий не успел — в палату вошла пара человек. Это был уже знакомый экс-гладиатору медик и какая-то девушка в форме медицинского работника, показавшаяся Аэтосу смутно знакомой. Они что-то тихо обсуждали, и, хоть до рудиария долетали обрывки слов, он не мог понять, о чём они говорили. Тем не менее, эскулапы закончили обсуждение, и девушка принялась обходить пациентов, спрашивая что-то и делая записи. Настал и черёд рудиария — девушка подошла к нему, сверилась с записями, и начала спрашивать. — Итак, пациент Тиберий Юний Аэтос… Как самочувствие? Рука работает нормально? Фантомные боли не беспокоят? Голос девушки показался «Тиберию Юнию» крайне знакомым, он был готов поклясться, что где-то его уже слышал… когда-то давно, на далёкой Терре. Он внимательнее присмотрелся к медику. Русые волосы, голубые глаза, в которых читалась усталость, изящное лицо и острый носик. Он точно где-то это уже видел… Неожиданная догадка пронзила голову рудиария, он сопоставил лицо незнакомки со своими воспоминаниями и его недавним сном. Сомнений не осталось… — Рада? Это ты? — спросил он её на венедском. Девушка застыла, будто изваяние, и удивлённо спросила: — Откуда вы знаете моё имя? — и внимательно присмотрелась к пациенту. Удивление в её взгляде плавно сменилось узнаванием. — О… Огнен? Ты? Рудиарий улыбнулся и кивнул, подтверждая догадки Рады. Руки девушки затряслись, она выронила планшет с записями и кинулась обнимать столь внезапно найденного брата. Огнен аккуратно приобнял младшую сестру левой рукой (правую использовать он побоялся, не хотелось бы поломать любимой младшей сестрёнке позвоночник). — Я думала, что никогда тебя больше не увижу… — прошептала Рада, обильно увлажняя плечо брата слезами радости. — Мир тесен. — философски заметил «Аэтос». Так они и обнимались где-то с минуту, но в конце концов Рада отлипла от найденного брата, вытерла навернувшиеся на глаза слёзы и тихо произнесла: — Ну ладно, мне ещё работать надо, попозже поговорим. Как рука? — если раньше, до того как Рада признала в пациенте своего брата, этот вопрос звучал нейтрально-вежливо, то теперь вопрос звучал с искренним сочувствием. Казалось, она готова была расплакаться заново при одной только мысли о том, что пережил Огнен. — Вроде никаких фантомных болей нет, но управлять этим протезом слегка трудновато. — Мозг ещё к нему не привык просто. Вот… — Рада вытащила из кармана халата какую-то головоломку, напоминающую куб, и вручила брату. — Для развития мелкой моторики. — после передачи головоломки Рада уткнулась в планшет, сделав очередную пометку, затем взглянула на найденного брата, задумчиво прикусив губу. Она явно хотела побыть с ним чуть подольше, они оба явно имели, что друг другу рассказать, но у неё была работа. Тяжело вздохнув, она произнесла: — Ладно, меня ждут другие пациенты. Скоро увидимся. — Надеюсь на это. — хоть внешне Аэтос-Огнен оставался спокойным, ему была неприятна хоть и краткая, но разлука с сестрой. Девушка неуверенно отступила от койки, повернулась и направилась дальше, к другим пациентам. Аэтос молча проводил её взглядом, сжимая в руках головоломку.       Не успело пройти и пяти минут, как покой Аэтоса вновь был нарушен (чему он, прямо скажем, был рад). Уже знакомый ему медик вновь появился в его поле зрения, судя по всему приглашая кого-то. Затем эскулап подошёл к нему и возвестил: — К вам посетители. — после чего удалился, пропуская к Аэтосу означенных посетителей, коими оказались Алексий и Фалько. Фалько, как обычно, молча кивнул, а Алексий в своей типичной жизнерадостной манере поприветствовал товарища: — Здорово, ашвант! — Аш-кто? — недоуменно переспросил Аэтос. Впрочем, не успел он удивиться неожиданному прозвищу, как пришлось удивляться тому, что некогда красивое — хоть сейчас ваяй статую Аполлона, лицо Алексия было изуродовано — левая половина обзавелась ужасающим ожогом, а глаз был заменён протезом. Алексий заметил удивлённый взгляд брата по оружию и усмехнулся: — Не только тебе наши инопланетные друзья сувенир на будущее оставили. А насчёт ашванта — полюбуйся. — Алексий протянул товарищу какой-то пропагандистский плакат, вроде тех, что висят на вербовочных пунктах и услаждают взор призывников надписями формата «вступай в легион, повидаешь мир, встретишь интересных людей и убьешь их»: — Ещё один сувенир с Конкордии. — пояснил легионер, и Аэтос принялся рассматривать подарок. На плакате были нарисованы три человека - легионер и пара ауксиллариев на фоне конкордианского храма огня. Вверху красовалась какая-то надпись на персидском, продублированная внизу на латинском. Перевод гласил «Защитим Священный Огонь!», но это не было главной фишкой плаката, главной фишкой плаката было то, что лицо центрального солдата было весьма похоже на лицо самого Аэтоса. — Однако. — сходство рудиарий быстро заметил, но, тем не менее, кое-чего по прежнему не понимал: — Так, что такое «ашва-как-его-там»? — Ашвант. На персидском значит «приверженец Правды». Праведник то есть. Мы тут боремся вместе с конкордианцами против инопланетных «дэвов», соответственно мы — ашванты. Огнен понял, что мало что понял, религиозные вопросы его интересовали мало, поэтому решил перевести разговор в более понятную плоскость: — Так, что случилось то? Где мы находимся, куда летим? — На Аквилею Клару летим. — впервые за весь разговор заговорил Фалько. Огнен мысленно застонал, он был на этой планете и она ему сильно не понравилась — слишком много христиан, слишком много храмов, слишком много священников, что постоянно грызутся на тему того, какой рукой надо креститься (и надо ли креститься вообще) и какие поклоны отбивать — поясные или земные. И неимоверно раздражающий звон колоколов — несмотря на все религиозные споры между общинами, все аквилейские христиане испытывали какую-то странную любовь к колоколам. — А вот что касается того, что случилось на нашем участке обороны… Никто толком не знает. — произнёс Алексий: — Наши позиции, как потом выяснилось, штурмовал ни много ни мало сам кроганский полководец. — Это такой гигантский урод с черепами на поясе? Он сдох? — Сдох-то сдох, да только мутная история там. Все наши легионеры на той позиции потеряли сознание, у кроганов так и вовсе вскипели мозги — либо лежали мёртвые, либо пускали слюни, а варлорда нашли в вашем ДОТе, превращенного в кусок горелого мяса, а рядом были только Лукреция и ты, оба без сознания. — А Минервина? Я помню, она там тоже была. — Пропала без вести. — Как пропала? — неожиданно эмоционально спросил Огнен. Что ни говори, но он всё-таки успел прикипеть душой к этой вечно недовольной и чрезмерно агрессивной по отношению к нему девчушке, что так сильно напоминала ему до сего момента потерянную сестру, и потому известие об её пропаже без вести воспринял весьма болезненно. Конечно, это война, люди гибнут и исчезают постоянно, но всё-таки… — Вот так. Ни единого следа, искали среди погибших и не нашли. Будто и не было её. Повисла напряженная тишина. Душу Аэтоса захлестнуло мерзкое, гадкое чувство, что уже посещало его восемь лет назад, когда его сестру изнасиловали вигилы. Эдакое ощущение злости на себя, что он не успел, не доглядел, не смог защитить, и злости на тех, из-за кого пострадала та, кого он хотел защитить. Вслед за этим гадким чувством пришла и решимость — восемь лет назад простой деревенский паренёк нашёл в себе силы убить двух человек. Опытный, помотанный жизнью гладиатор убьёт намного больше кроганов, в этом Огнен был уверен. Товарищи Аэтоса-Огнена не были великими психологами, но они прекрасно видели, что лучше пока к нему не лезть. Алексий давно подозревал, что отношения между этими двумя далеко не так просты как кажутся, и нередко отпускал по этой теме шуточку-другую, но сейчас, получив вполне весомые подтверждения своих теорий, упражняться в юморе он совсем не собирался и просто молчал. Фалько-же молчал просто потому-что не любил говорить, да и у него, как и у Аэтоса, судьба была далеко не самой лёгкой, и тяжелая жизнь оставила на нём много шрамов, как телесных так и душевных, и чувства брата-гладиатора он прекрасно понимал. — Что произошло потом? — спросил Огнен, голос его был необычайно сух. — Подошли свежие подкрепления, и когда нашли тебя, то сразу же определили к медикам. Было удивительно, что ты остался жив, учитывая, сколько крови ты потерял, впрочем, говорят что кто-то оказал тебе первую помощь, из-за которой ты до подхода помощи и протянул. — Так, а вот это было уже интересно. Могла-ли это быть Минервина? Если да, то была вполне реальная вероятность того, что она осталась жива, но вот где она, понятное дело, неизвестно. Тем не менее какая-то тень надежды на то, что девчушка осталась жива поселилась в душе рудиария. Алексий-же продолжал рассказывать о событиях, последовавших после обороны того злополучного холма: — Так вот, гибель того варлорда вызвала хаос в кроганских войсках, дошло до перестрелок между ними. Без внятного командования и в грызне за власть, кроганское сопротивление было слабым, что позволило нам прорвать их фронт, окружить и уничтожить за неделю. Правда, я бы не сказал, что их сопротивление было таким уж и слабым, не просто так это украшение у меня на лице появилось. — указал Алексий на свою левую половину лица. — Минуточку, я провалялся без сознания неделю? — Даже больше. Учитывая твоё состояние, это было даже не удивительно. Ну так вот, учитывая, что по факту мы победили, командование отозвало наш легион с Конкордии на Аквилею Клару, заменив нас легионами эвокатов. С целью пополнения и реорганизации, ибо потери у нас не такие большие, как на Фортуне, но весьма неприятные. При очередном напоминании о христианской планете Аэтос вновь неприятно поморщился: — Ну почему именно Аквилея? Почему не Аннона? — А что там на Аквилее? — Алексий там не был, и не знал особенности местного населения, поэтому его просветил молчавший Фалько: — Слишком много христиан. — А. Это плохо. Не хотелось бы иметь с этими отбитыми дел.       Легионеры потратили ещё некоторое время на разговоры со своим товарищем, пока наконец не пришёл медик и не погнал их из палаты, аргументируя это тем, что пациенту желателен отдых и спокойствие, а его в данный момент из-за них категорически не хватает. Огнен был другого мнения, но его, разумеется, никто не спрашивал, поэтому его боевым товарищам пришлось всё-же покинуть палату. Мучительно медленно потекло время. Чтобы занять себя хоть чем-то, Аэтос принялся работать с головоломкой, развивая подвижность и мелкую моторику своей новой конечности. Поначалу получалось не очень, головоломка то и дело обещала поломаться своим многозначительным скрипом в руках рудиария, однако со временем скрип всё-же затих. Вообще, принцип этой головоломки, выполненной в виде куба, был в том, что каждая его сторона была поделена на девять частей, и каждая часть была своего цвета. Смысл состоял в том, чтобы совместить части одинакового цвета методом вращения частей головоломки, и это, прямо скажем, сложное занятие неожиданно сильно увлекло Аэтоса, и он сам не заметил, как прошло несколько часов. В конце концов ему осталось совершить буквально пару поворотов, как неожиданно чьи-то миниатюрные красивые руки решительно отобрали головоломку, и Рада, что столь нагло отобрала кубик, повернула части головоломки нужное количество раз, после чего протянула её обратно брату. — Маленькая зараза… — совсем не злобно прокомментировал действия Рады Огнен, забрав головоломку и положив её на прикроватный столик. «Маленькая зараза» же присела на край кушетки и решительно обняла Огнена. — Я так по тебе скучала… Огнен нерешительно обнял её в ответ. Так они и просидели пару минут, пока наконец Рада не отпустила брата и не отодвинулась. Она нерешительно провела рукой по одному из его шрамов на лице и с тоской в голосе спросила: — Огнен, Огнен… Что-же ты пережил? — Слишком многое, сестра, слишком многое…