Лестница к небу

От летящего навстречу меча Ратис не стал уворачиваться, да и парировать тоже не стал — слил его, приняв вскользь на клинок и позволив инерции довершить дело. Меч ушёл в сторону, Ратис — вперёд... – Где ошибся? – спросил он, когда противник, ошеломлённый ударом в живот — над животом, потому что выпускать кишки всё-таки не входило в планы, — обрёл равновесие — и внутреннее, и внешнее. – Ещё в таверне, когда согласился на вашу ёбань, – буркнул Лларен. – Цедил бы хорошего мацта сейчас, а не вот это вот всё... – Ты разбиваешь мне сердце. Лларен нервно повёл плечами, не в силах понять, насколько Ратис серьёзен. А тот и не собирался давать товарищу подсказок — смотрел немигающе, вязко, отлично зная, какое тяжёлое впечатление этот взгляд производит. Добившись нужного эффекта, он разорвал соединение и усмехнулся. Ллареново лицо, живое и подвижное, отразило все этапы внутренней борьбы — от боязливого смущения до робкого облегчения, — и Ратис сказал беззлобно: – Ты можешь уйти. Я не обижусь. Но не зря же Кериан начал тебя учить? Наш мир жесток, и эти навыки — очень полезны. Даже если не искать боя, нужно уметь постоять за себя и близких. А иначе зачем вообще носить меч? Лларен покосился на свой — зачарованный молнией, из «серебряного» сплава, с выгравированными “ийя”, “лир” и “тайем” на лезвии — и вздохнул, окончательно примиряясь с судьбой. – Объяснишь тогда? В чём там косяк? Ратис кивнул: он уже нащупал, что и как будет рассказывать. – Когда мечи скрещиваются, мы обращаем внимание на две вещи — угол соединения и его точку. Клинок можно условно разделить на три части. Первая — та, что ближе к крестовине. Сильная, медленная… Вторая — средняя, во всех отношениях. Третья — слабая и быстрая. И дальше Ратис взялся за физику и геометрию — надёжность прямого угла, правило рычага, варианты соединений и всю остальную столь нелюбимую большинством новичков теорию. У Лларена были прекрасное чувство дистанции, хорошие рефлексы и неплохой рабочий набор из отшлифованных стараниями Кериана приёмов. Но Ратис хотел зайти с другой стороны. Не мог, конечно, похвастаться тем, что хорошо Лларена знает, но уже понял: нужно не лупить его, не кидать раз за разом в бой, пока он сам всё не прочувствует, а объяснить общие принципы и позволить разгадывать головоломки самостоятельно — чтобы уже потом, осознав, как оно всё работает, Лларен мог с чистой совестью запоминать и оттачивать отдельные движения. – То есть, если у меня соединение приходится на слабую часть, а у врага — на сильную, то я без вариантов в жопе? И что тогда делать? – Нужно сдавать. Такое соединение ты не выиграешь, даже не пытайся. Разорви его, отойди назад или вбок, по возможности — контратакуй. Иногда соединения нужно проигрывать, чтобы не проиграть поединок. Главное — правильно всё рассчитать. С расчётами у Лларена проблем не было, и он отлично это доказал, когда дело дошло до упражнений. Поначалу Ратис атаковал неспешно и предсказуемо, потом постепенно ускорился — и близко не подобрался к пределу возможностей, но разница была ощутима, — и его ученик отлично реагировал на новые вызовы. – Хорошо, – решил Ратис. – Достаточно. Теперь попробуем наоборот. Атакуй. То, что случилось дальше, он тоже предугадал: Лларен замер, растерянно хлопая глазами, а потом и вовсе опустил руку с мечом. – Моя мать говорит, если в бою не знаешь, что делать, тычь этой штукой в лицо. Попробуй — вреда не будет. – Когда я не знаю, что делать, то даю по съёбам. Как видишь, Дарес, этот приём меня пока не подводил! Впрочем, меч Лларен всё-таки поднял — и в стойку встал. Многие неопытные фехтовальщики теряются и боятся брать инициативу, но на одних защитах бой не выиграть — и Ратис взялся доносить сию истину терпеливо и обстоятельно. ...Да, первый турдас Заката солнца выдался очень насыщенным и начался с того, что Кериан — начальственный, несмотря на компресс, перекрывающий зрячий глаз, и нездоровую бледность, — выгнал товарищей из таверны: Лларен очень давно не упражнялся с мечом, а Ратис же не откажется прийти ему на выручку? Ратис не отказался, и не только ради тренировочных поединков — понял, что Кериану нужно немного времени наедине, но он-то уж точно не сможет отправиться на прогулку. А Лларен… Лларен с большой неохотой сложил с себя обязанности няньки, но спорить не стал и послушно пошёл вместе с Ратисом за городские ворота — искать спокойное, уединённое место для тренировки. Он был удивительным мером, этот Лларен Тирано, и по-настоящему умным — даже если его манера держаться и трудности с тем, чтобы сдерживаться, иногда прямо кричали об обратном. Но Ратису для правильных выводов хватало уже того, что, судя и по обмолвкам, и по характерным шрамам, жизнь у Лларена была непростая, и били его частенько — но, в отличие от своего знатного товарища, никакими увечьями он не обзавёлся. Что это, как не наглядное свидетельство: этот мер умеет очень грамотно оценивать ситуацию и к минимуму сводить потери? Их недолгое, но плодотворное сотрудничество только подтверждало эти выводы: Лларен был грубоватым, несдержанным на язык, необразованным — но трезвомыслящим, находчивым, схватывающим всё на лету… чутким, заботливым другом, готовым прийти на помощь, и просто достойным мером, схоже с Ратисом понимающим, что такое хорошо и что такое плохо. Его было в радость знать — и заниматься с ним оказалось по-своему интересно, пусть даже слежка, устроенная стражей, немного нервировала. Ратису и его товарищам недолго предстояло наслаждаться гостеприимством — и жадностью — хозяйки “Золотых листьев”: город выдавливал их, словно подросток — некстати вскочивший прыщ. Впрочем, они и сами не собирались засиживаться здесь дольше необходимого, однако путешествие к Нарсису требовало подготовки, а здоровье Кериана — покоя. После тренировки они вернулись в Бодрум и, уже втроём пообедав, разошлись по делам — вернее, Лларен “разошёлся”, а Ратис остался с идущим на поправку, но всё равно нуждающимся в уходе пациентом. Лларен вернулся быстро — и вернулся с приятно позвякивающим мешочком в руке, — но выражение лица имел странное: удивлённое, немного смущённое даже. – Слышь, Дарес… – сказал он и тут же осёкся; поскрёб подбородок ногтями, словно выискивая ответ, и снова заговорил: – Короче, держи. Это твоё. Брошенный ему мешочек Ратис поймал, почти безотчётно взвесив в руке, и распустил завязки — серебро да медь, дрейков… тридцать? сорок? пятьдесят? Он вопросительно приподнял брови; Кериан, явно заинтересованный, в разговор не влезал, но их общая тишина оказалась достаточно красноречива. – Странно всё это, – сдался Лларен и, бухнувшись на тюфяк, начал рассказывать: – Нашёл меня, значит, мужик… Хер его разберёт, вроде не старый, но полуседой и дёрганый весь, словно во время секса красотка под ним превратилась в дреуга. В общем, сказал он, что знает, что я твой друг, и попросил отдать тебе деньги за татуировку. Грешен, мол, и не должен был соглашаться, но сначала пожадничал, а потом — испугался… Не помнишь его? Мелкий такой, ниже меня где-то на ладонь с четвертью, и шрам на два дигита через левый висок проходит? Плакался, что боги его теперь наказывают за алчность, и чуть ли не на колени бухнулся, когда совал эти несчастные сорок два дрейка. Говорил, что должен вернуть тебе деньги, а иначе не будет ему, мол, спокойной жизни. Ну, я и взял — не отказываться же было? Ратис вспомнил его, полуседого, низкорослого татуировщика со шрамом на виске — то был один из тех мастеров, которых он расспрашивал, когда проснулся с похмельем и дланью Трибунала на всё лицо. Соврал тогда, значит, раз не признал работу? – Спасибо. Знаю его — пытался меня обмануть. Видимо, совесть замучила. – Зачем ты вообще себя так разукрасил? – брякнул, нахмурившись, Лларен. – Да ещё и у такого хмыря? Я бы ему и дырявый горшок не доверил, не то что рожу свою. Ратис и сам понимал: чудо, что рисунок не поплыл, испоганив ему лицо; неудивительно, что тот негодяй побоялся признаться. Как, интересно, боги его наказали, что пробудившееся раскаяние перевесило страх? Самому Ратису в этой истории повезло — благодать Трибунала снизошла, не иначе. – Я был чудовищно пьян, – сказал он просто. – Но я хотел не видеть, – и Ратис на пару мгновений прикрыл руками лицо, показывая. – И чувствовать, что АльмСиВи со мной… И перекрыть шрам, – и очертил его, почти невесомо касаясь пальцами. – Откуда он у тебя? – тут же спросил Лларен и, опомнившись, забормотал: – Извини. Не моё дело, я… – Это от заклинания Разрушения. Лёд — и быстрое, небрежное исцеление следом. Мер, у которого я когда-то учился магии, оказался практикующим некромантом, а я… Я оказался более живучим, – объяснил Ратис и, не сдержавшись, добавил: – Видимо, у меня особый талант: влюбляться в тех, кто не заслуживает доверия. – Я понимаю, каково это, – заговорил вдруг Кериан, и от его негромкого, мягкого голоса Ратис вздрогнул. – Женщина, в которую я был влюблён, хотела сделать нас с ней вампирами. Мне пришлось убить её, чтобы не случилось непоправимого… До этого была другая, ещё в Дешаане — соблазнила меня, чтобы ограбить прадеда. Я её остановил, но… Я долго об этом думал и вывел простую истину: не наша вина, что мы видим в них лучшее. Перекладывать на себя ответственность за их обман — пустое, и никому не принесёт добра. И Ратис понял тогда, почему Кериан не позволил ему убить Реваса — и не побоялся влезть в чужую месть. Хотел бы он сам, чтобы ту женщину не ему пришлось убить?.. Ратис боялся представить, как жил бы теперь, если бы кровь Реваса была на его руках. И то, что Кериан не дал ему совершить непоправимое, по-настоящему понимая... – Спасибо, – сказал он, не найдя других слов. Кериан кивнул, принимая эту неловкую благодарность, а Ратис, подумав, перебросил мешочек с монетами Лларену и попросил: – Возьми. Деньги в дороге нам пригодятся, а у тебя — надёжнее. ...Но из Бодрума получилось уйти только во фредас, четвёртого Заката солнца. Эти три промежуточных дня — между освобождением из тюрьмы и прощанием — оказались одними из самых странных на Ратисовой памяти — а там их, очень по-разному странных, хранилось немало. Гибель Лларесы вбилась в его лениво текущую жизнь, словно якорь из Хладной гавани — вздыбила, взбаламутила воду и принесла с собой холод и мрак Обливиона. Время вышло из берегов — и ускользало из рук, судорогой сводило пальцы... Занятно: тогда, в те страшных два дня, оно словно замедлилось и ускорилось одновременно. События проносились со свистом — мимо, не задевая, — или врезались в кожу, щедро обдавая брызгами… Чувства, мысли, смыслы… новые суждения, новые смерти... Но изнутри скорости и стремительности Ратис не чувствовал. Проживать их, эти тридцатое и тридцать первое Начала морозов, было совсем иначе — каждый час, не отнятый сном, не пролетал незаметно, но волочился, шурша и царапая сердце. Бывает ли так? За что оно — так бывает?.. Пережитое оказалось Ратису по силам и по мужеству, но не прошло бесследно. И теперь, когда Ревас, Ллареса и, кажется, Вереск погибли, отношения со стражей пришли в равновесие, а кодовая книга всё-таки отыскалась, нужно было понять, куда двигаться дальше. “В Нарсис” — слишком размытое и внешнее направление, чтобы на нём успокоиться, и Ратис не оставил поисков. Многое приходилось осмысливать и переосмысливать, раскладывать по полочкам и накладывать друг на друга, чтобы в пересечениях разглядеть очертания правды. Вот тот же Кериан… По первому разговору — тогда, в книжной лавке, как будто бы целую кальпу назад — он запомнился Ратису мальчишкой — печальным, немного потерянным, прячущимся за вежливой маской. Их пять-шесть лет разницы сейчас ещё могли казаться значительными, но для меров это пустяк, малая часть жизни — то, что сгладится через десяток-другой, а потом и вовсе утратит всякую важность. Не только в годах было дело, и даже не в том, что Мавус — того же возраста, и Ратис не мог не вспомнить о младшем брате… Нет, он пожалел незнакомого мера так, как только взрослый может жалеть ребёнка, потому что разглядел уязвимость, которую тот старательно спрятал — что-то тяжёлое, вязкое, связанное с обучением магии Разрушения… и неумением заниматься чем-то не на результат, а для удовольствия. Ратис никогда не считал себя по-настоящему проницательным, и чужие поступки нередко ставили его в тупик — но и дураком он не был и невесёлую историю нового знакомого пусть и не вызнал, но очень хорошо почувствовал. Неловко — без спросу увидеть то, что спрятано от чужого взора, и странный этот стыд лёг на сердце горячим камнем. Но после смерти Лларесы — и во время даэдрической пляски, которая за ней последовала — Ратис совсем не думал о возрасте и о чужом горьком детстве. Неудивительно, что совсем другие мысли захватили его рассудок, но и Кериан был — другим. Решительный — готовый решать за себя и других, если потребуется, что выводило бы из себя, если бы он не прощупывал так осторожно чужие границы; хлёсткий, полный отчаянных планов и выверенных рисков… То ли молния в теле мера, то ли вечный страж, ведущий за собой ополчение и заражающий подопечных уверенностью и страстью. И Ратис — заражался, впитывал каждое слово и каждый отчаянный план и ни на миг не пожалел, что поделился своими тайнами — оно окупилось сполна. Кериан Индри, почти слепой и, несмотря на браваду, испуганный, не разрушил очарования — но лишил ореола непостижимости и вернул Ратиса на землю. Примирить свои противоречивые впечатления оказалось непросто, но, попытавшись, он, кажется, начал понимать этого мера — да, “нелюбимый внучатый племянник серджо советника”, знатный юноша, рассорившийся с семьёй, но не отказавшийся от звучного имени… Что же, как говорят бретонцы, noblesse oblige? Звучному имени рыжий мальчишка, заговоривший тогда с Ратисом в книжной лавке, более чем соответствовал. Их совместный маршрут он, оправившийся, прокладывал с той же решимостью, с какой кидался в погоню за Вереск и Ревасом. – Через Крагенмур мы не пойдём, – заявил Кериан, когда они все втроём засели над картой. Та была порядком потрёпанной, испещрённой таинственными Ллареновыми пометками и щеголяющей кривоватым кольцом, оставленным чьей-то кружкой — но зато подробной, наглядной и охватывавшей не только Морровинд, но также Скайрим, Чернотопье и восточную половину Сиродиила. – Так выйдет быстрее всего — и дешевле где-то в два с четвертью раза, если не станем транжирить, – не согласился Лларен — но тускло, будто для галочки. – Ты не хочешь оказаться в Крагенмуре. Я не хочу тащить тебя в Крагенмур. Ратис… – Ратис кивнул, отвечая на неозвученный вопрос, и Кериан продолжил: – Ратис, как видишь, тоже не хочет вести тебя к Крагенмуру. Какое вдохновляющее единодушие! Возрадуемся — и через Крагенмур не пойдём. В Стоунфоллзе всё-таки не одна дорога. – Угу, в жопу Крагенмур, я всё просёк, Индорил... И что ты тогда предлагаешь — забрать на восток? – До Эбонхарта. Между Омайнией и Балфоллсом есть небольшая стоянка силт-страйдеров: ходят нечасто, но и мы — не опаздываем. А в Эбонхарте посмотрим: знаю, там есть отделение Гильдии магов, и если их Проводник не заломит неподъёмную цену, доберёмся до Нарсиса так — или поищем другие пути. Если по прямой, то между Эбонхартом и Нарсисом почти такое же расстояние, как между Нарсисом и Крагенмуром, – рассуждал он, пальцем расчерчивая карту. – Поедем на силте, если ходит по этому маршруту, или купим гуаров, или ещё что-нибудь придумаем… – Как бы нам пехом переть не пришлось, с твоими-то аппетитами, – хмыкнул, отведя взгляд, Лларен; он выглядел очень довольным, хоть и, кажется, пытался этого не показывать. – А в Нарсисе… что будет в Нарсисе, вы уже пообдумали, умники? Побултыхаться, размахивая нашей добычей, мы тоже можем, кто б спорил. Но хреноватисто это звучит, и ещё хуже — пахнет. – Не ты ли говорил, что Нарсис — город возможностей? Осмотримся, приценимся… В столице Хлаалу ты-то уж точно найдёшь, как подзаработать. Но ведь всегда можно попробовать выгодно сбыть гуаров, которых мы, может быть, купим в Эбонхарте — или поискать покупателя для моего фехтовального трактата и познакомиться через него с полезными мерами. Будем открыто не одобрять рабство, искать единомышленников… – И с равным успехом наткнёмся не на аболиционистов, а на охотников за рабами, – продолжил за него Ратис. – Или городскую стражу. – Поэтому мы не должны спешить, – немедленно, будто ждал этих слов, откликнулся Кериан. – Будем осторожны и с книгой расстанемся только тогда, когда все втроём убедимся, что передаём её в надёжные руки. Но я, по правде сказать, рассчитываю, что бодрумский координатор Вереск пережил всё, что здесь произошло, и передаст весточку в Нарсис — а Лампы не упустят возможности с нами встретиться. – Ревас работал в одиночку, – кивнул Ратис. – Он никому не доверял. Если вести о нашем участии и доберутся до его покровителей, то — неполные, с задержкой. У Ламп преимущество. – Если они захотят им воспользоваться... – Кериан поднял руку и, верно, хотел по привычке запустить пальцы в волосы, но вместо этого огладил пальцами выбритый череп и попытался сделать вид, что так оно и было задумано. – Я, если честно, надеялся, что Лампы захотят с нами связаться и здесь, в Бодруме. Но не могу их винить: мы сейчас — главные городские знаменитости. Искать с нами встречи слишком опасно. – В Нарсисе, думаешь, будут смелее и таки вытащат головы друг у друга из задниц? – В Нарсисе они на своей территории. Не могу сказать, что понял, как у них всё устроено, но Вереск приехала оттуда — там база её… ячейки? Лампы? Новости о чистках среди Телванни до них добрались, доберутся и наши. Надеюсь, что они правильно ими распорядятся — а мы попытаемся им помочь, оказавшись в нужном месте и в нужное время. План, несмотря на то, что он был гибким, завязанным на чужую реакцию, принимал всё более чёткие очертания — достаточные, чтобы не потеряться. В том, чтобы бесцельно бултыхаться в Нарсисе, ожидая чего-нибудь особенного, как правильно подметил Лларен, было мало приятного: Ратис жил так почти два месяца, пока путешествовал по Вварденфеллу, — и несколько лет в Вивеке, если подумать, — и ему не понравилось. И всё-таки он понимал: если в Нарсисе их поиски зайдут в тупик, в Вивек придётся вернуться. Не для того, чтобы начать по-старому, нет… и не в одиночку — идея познакомить семью и новых друзей с каждым днём казалась все привлекательнее. Ратису не хотелось ползти домой, поджав хвост, но и впустую упрямиться было глупо. Как бы то ни было, а Альвос и Дайнаса Даресы были умными мерами — и мерами, обременёнными множеством интересных знакомств. Они могли знать кого-то, связанного с аболиционистами, или дать ценную подсказку; по-хорошему стоило бы уже сейчас обратиться за помощью, но Ратис не мог доверить такое бумаге. Он часто слал письма в Вивек, семье, и старался писать каждому по отдельности, но пересказывать случившееся пять раз сил — не было. И Ратис засел за общим посланием, не вдаваясь в подробности, но и не лукавя: жив, здоров, нашёл друзей, которые помогли в трудную минуту; женщина, которую полюбил, погибла, и теперь, чтобы постараться исполнить её последнюю волю, он поедет в Нарсис... – Я тебе немного завидую, – позже, уже в дороге, признался Кериан. – Я любил переписываться — когда-то. Писал для прадеда целые трактаты о том, как следует реформировать дом Индорил и обустроить Морровинд... – А сейчас что? – Не осталось тех, к кому я бы сумел дотянуться. Прадед меня выделял, пока был жив, и этого оказалось достаточно, чтобы вся остальная семья моего отца прониклась ко мне неприязнью. Семья моей матери — и того хуже... Сама вдовствующая мутсэра Индри жива, но я привык считать себя сиротой. – Ты у нас, Кер, почётный член сиротского клуба, – с усмешкой встрял Лларен. – Как его полностью бессемейный председатель, я сделаю для тебя исключение. В жопу такую родню. – В жопу, – торжественно, словно тост, повторил Кериан, и Ратис в тот миг очень остро прочувствовал, что ему повезло — и с семьёй, и с товарищами. Из Бодрума они ушли во фредас, и с лёгким сердцем — и тогда ещё не подозревали, что их замечательный план судьба испытает на прочность уже в Омайнии.