Правильный ответ

Слушая монотонное звучание разбивающихся о стекло капель, Федор быстро набирал текст на клавиатуре, даже толком не смотря на экран. Пока хорошая идея не ушла, надо закончить материал и сдать, иначе с ним он провозится минимум до окончания сроков. До завершения оставался где-то час интенсивной работы, и этот факт радовал Достоевского. Он даже за временем не следил, перед тем как начать работу не взглянул на часы, так что примерное понимание времени отсутствовало. Может сейчас час дня, может три вечера, а может вообще без десяти шесть утра. Но у судьбы явно были чуть другие планы на распределение времени у него (и эти планы, очевидно, она начала осуществлять уже давно), и поэтому она послала в его жизнь чудо со светлой косичкой, которое периодически мулевало себе на лице непонятную фигню и выдавало это за произведение искусства. Это самое «чудо» живет вместе с Федором довольно долго, точнее они вместе снимают квартиру, деля квартплату на двоих. И все бы хорошо было, если бы не случилась химия, которая заставила его пересмотреть свои взгляды на сожителя и жизнь. Все довольно быстро произошло, так что Федя и глазом моргнуть не успел. Кстати, Достоевский не любил химию, а теперь недолюбливает еще больше. Николаю не нравилось, что Федя который день с утра до ночи сидит и строчит какую-то, по его мнению, хрень, вместо того, чтобы с ним пообщаться. Гоголь вообще последний месяц кому только не жаловался насчет недостатка внимания со стороны Достоевского. В разговоре с любым человеком, даже незнакомым, он обязательно скажет, что его парень на него забил и не обращает внимания. А когда ему наглядно объяснили почему ему не уделяют внимания, все равно продолжил свои страдания, потому что это казалось забавным. Теперь же Николай сидел за спиной Феди, сверля его взглядом, но все еще молчал, даже тяжело не дышал. Это довольно странно, но весьма практично, лишь бы это чудо не начало действовать. Характер Гоголя мог спокойно свести с ума неподготовленного человека. Он мог совершенно спокойно сначала смеяться и задавать глупые вопросы, а потом резко начать плакать, вспомнив что-то грустное. С одними людьми он спокоен, с другими сущий черт, а с третьими сам ангел во плоти, вежливый и до одури слащав. Перепады настроения резкие и неожиданные, но Федор уже привык и не придает этому никакого значения. Он уже прошел тот период, когда пытался развеселить грустного Колю или утихомирить веселого. Да и сам виновник вечного шума в компании Достоевского перестал так часто менять характер. — Федь, а ты знал, что средняя продолжительность жизни у крота-альбиноса девять лет? — начал Гоголь, вставая с кровати. Факт был полной чепухой, смысла в себе не нес, а служил всего лишь поводом для начала разговора. Вполне в его вкусе, — Правильный ответ: нет, не знал. Достоевский печально вздохнул, но взгляда от монитора не отвел, даже не попытался ответить и виду, что слышал, не подал. Опять эта его привычка спрашивать, а потом и давать ответы, говорит сам с собой и не считает это чем-то странным. Федор поправил съехавшие очки, вновь утыкаясь в работу. Николай тоже сделал вид, что ничего печального не слышал, медленно подошел к столу, освещенной лампой с теплым светом. Обнимать Достоевского со спины опасно, Гоголь понял это после всего одной попытки и большого синяка у ребер, поэтому он всего лишь уселся на край стола, свет тоже не загородил. — Вот скажи мне, Федь, ты меня сильно любишь? А не изменяешь ли с кем-нибудь? — Униматься Коля явно не хотел, наоборот, собирался капать на нервы долго и нудно, пока Федор не сорвется.  — С кем я могу тебе изменять, Коль? — спросил Достоевский, в очередной раз мельком проглядывая написанную страницу, взгляда он не отрывал, говорил немного устало. Оставалось совсем немного, всего страничку и можно успокоиться. — Вот просто подумай, если бы не любил, стал бы терпеть такого чудака как ты? Нет, не стал бы, выставил за дверь сразу же. Или в психиатрическую больницу на лечение сдал. — С кем, с кем?! С тем мелким рыжим японцем поэтом с повадками начинающего алкоголика. Мне говорили, что ты к нему часто ходил одно время, — честно признаться, Гоголь вел себя как ревнивая истеричка-жена, которая случайно увидела на муже чужой волосок и раздула из этого семейный скандал. Но в этом случае все хуже, ведь повода даже не было, но Колю это волновало в последнюю очередь. Потому что они оба прекрасно знали, что к рыжему мелкому японцу с повадками начинающего алкоголика Достоевский сходил всего раз, а связь поддерживал мало. — А еще я слышал, что ты заглядываешься на своего сокурсника, который блондинчик с длинными волосами. — Николай пододвинулся чуть ближе, нарочно слегка отталкивая клавиатуру в сторону. Достоевский вновь не ответил, поставил точку в тексте и потер переносицу. Молча встал с кресла и, подхватив со стола пачку сигарет, покинул свое рабочее место. Гоголь нахмурил брови, сложил руки на груди и, недовольно фыркнув, отвел взгляд от балкона в сторону противоположной стены. Дождь к тому моменту заметно усилился, ветер поднялся. Федор выпустил клуб дыма изо рта и начал внимательно наблюдать за тем, как капли воды с шумом падают и разбиваются о стекло балкона. Такая погода, конечно, не особо ему нравилась, но это лучше чем жара. Так стоять он мог часами, просто смотреть за миром за пределами своей квартиры и строит странные планы, которые вряд ли воплотятся в реальность. Но позволить себе отдохнуть больше часа Достоевский просто не мог, иначе сожитель начнет капать на мозг, намекая, что лучше провести время вместе. Только вот Гоголь опять не учитывает, что Федор редко срывается. Вернувшись на место, Достоевский мельком оглядел напечатанное, вроде ничего не изменилось, объем не уменьшился, слов лишних и не нужных не написали. Гоголь вряд ли собирался мешать допечатать текст, то ли понимал, что так ничего не добьется, то ли знал, что так Федор точно внимания на него не обратит. Сам разносчик шума, как иногда про себя называл Колю Федор, а все из-за феноменальных способностей первого создавать много посторонних громких звуков, продолжал сидеть на столе, положив ногу на ногу, теребил прядь светлых, не убранных в привычную косичку, волос и просто молчал. Было явно видно, что он обдумывает план по осуществлению своих желаний. Пусть лучше думает, как правильно достать Федю, чем говорит что-нибудь без умолку. Во всяком случае именно этой мысли придерживался Достоевский в последние минуты работы над материалом. — Федь, я тут подумал, может нам разойтись? Я уйду к какому-нибудь японцу, перестану тебя доставать, злить, и ты заживешь долго и счастливо с каким-нибудь человеком с бинтами? — заявил Николай и сложил руки на груди, внимательно смотря за эмоциями Достоевского. Последняя точка была поставлена минуты две назад, но Гоголь явно этого не заметил, Федор просто проверял, но слушал весьма внимательно, — Очень хорошая идея ведь! — Ты совсем голову застудил что ли? — спросил в ответ Достоевский и нажал на иконку «сохранить и отправить», — Уйдет он от меня, угу, конечно. Мир еще к тебе не готов, и отпускать тебя я не собираюсь, Коль. Просто перестань строить из себя истеричку. — Есть предложение лучше! Давай я покончу жизнь самоубийством и все будет хорошо! Смотри, ведь хорошо придумано? В этот самый момент Достоевскому сильно захотелось ударить себя по лицу, ибо разговор Гоголя начал перерастать в дикий, ненужный в это время бред. Но он воздержался и лишь тяжело вздохнул, выключил компьютер и взглянул на Николая.  — Ты опять приключений на свою задницу ищешь, скучно жить стало?  — Ищу ли я приключений на свою задницу? Правильный ответ: конечно, ведь кое-кто уже давно к этой самой заднице не прикасался, — с небольшой улыбкой ответил Гоголь, выпуская из пальцев прядь волос. Он внаглую приблизился к Достоевскому вплотную, крепко обнял за плечи и уткнулся щекой в его шею. Самое важное в характере Николая: он никогда не стеснялся говорить и делать, все что он думает и хочет. Расчет был на то, что Гоголь продолжит мешать Феде писать, тот сорвется. Но стратег из Коли плохой, а еще плохой наблюдатель. Поэтому его действия ни капли не раздражали Достоевского, ибо он уже все закончил и теперь лишь умилялся отчаянным действиям его сожителя. Но ничего толком не принимал. — Коль, отпусти меня. Дышать нечем, — откровенно соврал Федя. Не любил он все эти телячьи нежности в больших размерах, и Николай это прекрасно знал. — Если отпустишь, так уж и быть, уделю должное внимание твоей заднице.