Наследники с Острова Потерянных

Закат медленно, но верно застилал собой Остров Потерянных, а где-то там, на соседнем острове, Аурадоне, сейчас вовсю шумел какой-нибудь паршивый праздник. Душный день подошел к концу, оставляя после себя сладковаты запах гнили и немытых тел. Медленно поднимался прохладный ветер, который к полуночи пронизывал до косей. Заключенные невольно испытывали благодарность за то, что барьер не лишал их хотя бы погодных условий. Порывы ветра, дожди, раскаты грома или теплые лучи солнца беспрепятственно проникали на Остров. Ветер даже изредка доносил до потерянных запах чужой, счастливой жизни. На старой, заброшенной пристани, расположенной с севера, стояла гробовая тишина. Она изредка нарушалась плеском воды, скрипом деревянных подмостков и далеким лаем собак. В это время на пристани никого не было, только тишина, запах помоев, плавающих в реке, и одинокий силуэт на мостке. Авгурия прикрыла глаза, стараясь не думать ни о чём, но тем не менее, в голову лезли совсем нехорошие мысли. Усиливающийся ветер лениво поглаживал поверхность озера, оставляя на ней рябь, отражающую блики заходящего солнца. Старый, потрёпанный дневник лежал на коленях девушки, страницы его шелестели и казалось, что этот звук заполнил весь барьерный купол. Только что девушка нарисовала на одной из страниц дневника своего отца. Вернее его тень. Лицо она совсем забыла, а вот тень смутно помнилась. Ещё раз глубоко вздохнув, девушка поднялась с теплого мостка, спрятала дневник в потрёпанную сумку и направилась домой. Глупо называть место обитания этой юной леди домом. Авгурия отправилась на чердак, откуда вид даже лучше, но при этом намного теплее, из-за более менее сохранившихся стен. Совсем недавно пришлось переехать из одного конца острова в этот. Авгурия сама решила переехать, ближе к возрасту самостоятельности. На южной части Острова делать было нечего, а вот на северной... Когда Авгурии было 13 лет она сбежала из приюта, в котором воспитывалась. Жизнь на улицах, сказать честно, ее не устраивала. А после пары дней скитаний, когда торговец мехом заметил снующую по рынку беспризорницу, и захотел вернуть ее в приют, она решила бежать на другую сторону Острова. Выбор был очевиден. Западная сторона слишком близко расположена, а на Восточную попасть крайне сложно. Она пробралась на захудалый кораблик и на нем, через Восточный порт, добралась до южных улочек Острова. Два года скучной, но продуктивной жизни она провела, работая в овощной лавке и обворовывая богатеньких островитян, которые платили ей гораздо больше указанной цены. Заявляя, что она стоит три серебряных за час, девчонка умудрялась обворовать их на все десять, не оказывая при этом ни одной из описанных покупателям услуг. Такой вид грабежа не заставил долго ждать результатов и, когда изрядная сумма была уже накоплена, на Авгурию открыли охоту восточные клиенты. Данное обстоятельство немало повлияло на решение мошенницы вернуться в родные, северные края. Маркус, хороший друг Фасилье, с удовольствием переселился вместе с ней. Уговаривать парня долго не пришлось. Заброшенных подвалов и чердаков на севере намного больше, а следовательно, больше вариантов найти подходящее жилье (на южной стороне Маркус жил в одной комнате с пятью соседями). Да и терять единственного союзника, в лице Авгурии, не хотелось. Конечно, чтобы набить себе цену пришлось покапризничать, поуговаривать Авгурию остаться на южной стороне. Но после пары веских аргументов парень быстренько сдался. Рычаги давления нашлись сами собой. Жильё, рынки и увеселительные заведения, которых на севере было больше. — Эй, детка! — неожиданно услышала Авгурия где-то за огромной трубой, которая брала начало с Западной, живой пристани. Всего пристаней на Острове было три. Северная, Восточная и Западная. Северная пристань умерла давно и безвозвратно. С начала заселения острова она была главной, самой процветающей и богатой. Отчасти из-за того, что находилась ближе к Аурадону. Шумный рынок, который образовался сразу за пристанью, постоянные лодки и шлюпки у причалов, таверны на берегу, все это дало о себе знать. Спустя какое-то время Северная пристань стала зарастать отходами, а постоянные пьяные моряки то и дело тонули у своих кораблей, из-за близкого расположения пабов и таверн. Было решено закрыть Северную пристань, и начать активно засорять Западную. Восточную пристань, на удивление потерянных, содержали хорошо. Восточная сторона вообще считалась самой ухоженной и благоприятной из всех на Острове Потерянных. Но допускались на нее далеко не все. Ею давно и безраздельно правил Халид, своего рода "мэр" восточной стороны. И, наконец, Западная, которая на данный момент являлась Северо-Западной. На данный момент она неплохо обслуживалась и ближайшее время не предвидела угроз. Наличие пристаней было чем-то вроде пятой ноги у собаки. Корабли из портов почти никуда не уходили из-за барьера, и "гостей" с соседних островов тоже не предвиделось. Обычно лодки сновали туда и обратно между пристанями, чтобы перевозить товары и пассажиров. Хотя, бывали случаи, когда корабли Аурадона причаливали к Северной пристани. Но было все это так давно, что никто уже толком не мог вспомнить - зачем? Авгурия услышала знакомый голос и ей пришлось остановиться, лениво повернуть голову и подождать приятеля. — Ещё раз меня так назовёшь и тебе… — Конец.— закончил фразу Гарри Крюк, выбираясь из-за трубы вслед за Гилом, который позволил себе так обратиться к девушке. Заброшенная пристань тихо наполнялась людьми, что казалось странным. Она всегда пустовала и видеть тут такое скопление живых существ, всего три человека, было уже непривычно. — Чёрт! — выругался кто-то за трубой, отчего голос эхом отозвался по всей пустующей площадке. Авгурия усмехнулась, наблюдая за Маркусом, который пытался выбраться из трубы, прикладывая при это немало усилий. Невольно взгляд девушки устремился ввысь. На огромную грозовую тучу, которая изредка громыхала и выбрасывала молнии. Интересно, как это, каждый день смотреть на голубое небо, и белые облака? Не то, чтобы ей не нравилась эта туча. Просто девушка часто думала о том, чего не знала. Например, об отце. Или о том, какая на вкус сладкая вата. — Идём, заберём у малявки последние деньги. Завтра её тут не будет.— с этими словами, подкинув отцовский крюк в руке, Гарри двинулся в сторону рынка, за которыми начинались улочки северной части Острова. — Что значит не будет? — спросила Авгурия, послушно следуя за Гарри. — Её забирают в Аурадон.— пояснил Гил, топая сзади. ... Диззи послушно вычерпала ладонью все деньги из какой-то жестяной банки и протянула их Гарри, который сразу спрятал монетки в кулаке. Она не казалась напуганной или разочарованной. Девчонка уже привыкла к тому, что компании Крюка приходится платить процент, который он самолично установил на ее салон. Стоит заметить, что Гарри облагал "налогами" не только заведение Диззи. Пока проходил этот обряд, Авгурия ходила по разукрашенной парикмахерской и рассматривала стены, краски и «аппаратуру» заведения. Ей всегда казалось невероятным, что такая маленькая девчонка содержит этот салон и, даже несмотря на покровительство Крюка, не боится за себя и свою работу. Насколько было известно, старшая сестра Диззи, которая изначально являлась хозяйкой этого места, бесследно исчезла около года назад. Кто-то говорит, что она вошла в гарем восточного главаря, а кто-то, что ее просто убили, а труп скинули с Северной пристани. — Уходим! — бросил Гил, когда брюнетка рассматривала плакат, на котором красовалась Мелл и Король Бен. По всем улицам такие плакаты были исписаны и испачканы, а тут он висел, как новенький. Авгурия бросила последний взгляд на Бена и направилась к выходу. Маркус ждал её у выхода, придерживая измазанный краской целофан, который закрывал собой выход из салона. Гарри и Гил уже вышли и было слышно, как парни перепираются из-за монет. Брюнетка собиралась выйти, когда девчонка еле слышно, но при этом уверенно и бодро, заметила за ее спиной: — Тебе бы пошли фиолетовые кончики! Авгурия остановилась, глянула на Диззи, чьи очки немного съехали на нос, изобразила подобие улыбки, и поспешила уйти. ... Теперь, когда вся компания сидела на чердаке одного из самых высоких строений Острова, можно было расслабиться. Парни играли в карты, ругались, то и дело переворачивая стол, а Авгурия снова рисовала. Чердак был совсем маленьким, но всем нравился. Одна из стен отсутствовала, потому что здание хотели разрушить, но плюнули и оставили всё как есть; на одной из оставшихся трёх стен было маленькое окно, показывающее улочки города. Дверь расположилась справа от отсутствующей стены и страшно скрипела, если её пытались открыть в другую сторону. Гил постоянно забывал, в какую сторону нужно потянуть, а потому скрипела дверь часто. Напротив входа расположилась небольшая кровать с железными ножками, покрытая старым одеялом; рядом стоял продавленный красный диван; ещё чуть дальше - одинокое кресло с торчащей пружиной. Столик, за которым сейчас играли в карты, стоял в центре чердака и вместо одной ножки к нему была приколочена какая-то железная труба. Данные апартаменты достались компании абсолютно бесплатно. Большинство похожих строений на Острове, в основном, которые подлежали сносу, были как пристанище для бездомных или тех, кто похитрее. На северной стороне таких домов было больше всего. Следовательно, больше бездомных прожигателей жизни, как правило молодых и безумных, которые понижали статус северной части острова и повышали уровень преступности на ней. Новые или более менее сносные дома сдавали в аренду те, кто успел "забить" дом или выкупить его у бывшего владельца. Как правило, такие дома, кроме крыши над головой, предоставляли еще и защиту от нападений, грабежа и разбоев. И принадлежали они только тем, кто мог эту защиту обеспечить. Поэтому в таких домах жили только те, кому было что терять: семьи с детьми, пожилые состоятельные люди, и просто те, кто мог себе это позволить. Скинув ноги с «панарамного окна», у которого торчали остатки стены, Авгурия посматривала на Аурадон, который было видно с этого места, и пыталась изобразить его острым грифелем в своём дневнике. Когда остров был закончен, Фасилье изобразила то же, что и всегда. Тень отца, которая ногами, словно джин, уходила в остров. Фигуру доктора Фасилье девушка оставила белой, а сзади, словно фон, нарисовала тени из ада. Сзади с грохотом, в очередной раз перевернулся стол, а радостный и самодовольный Гарри направился в сторону Авгурии. Гил проигрывал очередную партию и вымещал свою злость на безобидном столике, у которого сейчас сильно покосилась ножка-труба. Опустившись рядом с брюнеткой, правую ногу Гарри скинул с обрыва чердака, а другую подогнул, положив на неё свою руку. Внимательно изучив лицо Авгурии, которая не поднимала глаз с дневника, парень провёл своим крюком, лежащим в правой руке, по щеке девушки, медленно спускаясь к шее. Фасилье только усмехнулась, бросив мимолётный взгляд на парня и снова принялась за свой дневник. Гарри, вероятно, устроил этот жест, потому что он тут же придвинулся ближе, теперь он мог свободно обнять девушку и это обстоятельство очень поднимало его настроение. И не только настроение. Такие моменты, моменты физической близости, когда эта высокомерная и недоступная для других Фасилье была в нескольких сантиметрах от него, сводили его с ума. — Не боишься? — в самое ухо прошептал Гарри, играясь волосами девушки.— Могу столкнуть. — Так почему не толкаешь? Гарри хищно улыбнулся и повернул голову девушки на себя, слегка касаясь её подбородка своим холодным крюком. Это чувство заставляло его тело трепетать, наливаться кровью и дико, страстно хотеть ее. Он хотел ее постоянно, но возможность выпадала редко, а потому любой повод сблизиться был для него как красная тряпка для быка. Он любил доводить ее не только до оргазмов, но и до ярости, которая возбуждала ее ничуть не меньше. Для него это была игра, в которой он не знал правил, их можно было только почувствовать. — Продолжай быть самоуверенной, Фредди… — Я Авгурия.— лицо начало наливаться краской злости. А нетерпеливый Гарри дышал в самую шею, прикасаясь к ней губами. Он мог бы взять ее прямо сейчас, стоит только протянуть руки. — Как захочешь. Злостно захлопнув дневник, Фасилье поднялась с места и направилась в сторону своей кровати, которая стояла в самом углу комнаты, напротив входа. Эта кровать была единственной на чердаке и парни добровольно уступили её Авгурии. Авгурия присела на кровать, бросив злостный взгляд на Гарри, который, усмехаясь, следил на брюнеткой. Девушка демонстративно открыла дневник и написала несколько неприличных слов о Гарри. На этот раз он проиграл. Авгурии не нравилось, когда её называли Фредди. Она знала, что отец называл её так. Больше никому нельзя. Ей рассказал Лоренс, старый помощник отца. Благодаря этому старичку она знала почти всё о своём забытом родителе и с каждым разом слушала охотнее. Завтра она планировала посетить Лоренса, которого не видела почти три года, со дня отъезда на южную часть Острова. — Новая партия, Гарри! — пробасил Гил, поглядывая на радостного Маркуса. Крюк, сидевший на конце чердака, там где Авгурия его бросила, поднялся и направился к парням, которые снова раскладывали карты. Фасилье томно вздохнула и закрыла дневник. — Раздай и на меня, Гил. — попросила Авгурия, и Маркус с Гарри довольно засмеялись. — Играем на желание. — усмехнулся Крюк, глядя на девушку, которая приближалась к их столику. Их типичные желания забавляли Фасилье. Снять майку, дать потрогать грудь или разрешить поцеловать себя в пабе на глазах у кого-нибудь знакомого. Эти желания, такие детские и наивные, медленно развязывали отношения в компании. Их нельзя было назвать обычными. Сколько бы раз Гил не трогал грудь Фасилье, он бы никогда не позволил себе переспать с ней или дать ей ублажить себя любыми другими доступными способами. Он уважал ее. Безумно хотел, изредка фантазировал, но испытывал к ней теплые, почти родственные чувства. С Маркусом дела обстояли сложнее. Приехав на южную сторону, Авгурия почти сразу нашла этого высокого, темного парня с хитрой ухмылкой и стала его подругой. Подругой, с которой он пару раз переспал, но ощущения после секса обоих не устраивали и они решили прекратить. Маркус видел в Авгурии маленькую, потерянную девочку, и когда убедился, что чувство вины после интима с ней его не устраивают, обрубил все концы. И даже наблюдая, как она растет, он сохранил в своей памяти тот детский образ, когда со слезами на глазах она просила его не оставлять ее одну. А Гарри... А с ним все было ясно. По крайней мере, ему самому. ... Они отыграли четыре партии. В первой не повезло Гилу и он уступил диван Маркусу, хотя сегодня была его очередь спать на нём; во второй проиграл Маркус и Гарри отвоевал себе право спать на диване; третья партия стоила Авгурии поцелуя с языком (Крюк все-таки получил свое на тот вечер); а четвёртая заставила Гила завтра украсть мяса из лавки самого грозного мясника. Пока Авгурия пыталась заснуть, ей вспомнился плакат, висевший в парикмахерской. Вслед за изображённой на нём Мелл, веретеном начали тянуться воспоминания из детства. Вспомнилась и Иви, которая мечтала жить в замке; и Джей, которому Авгурия часто помогала опустошать карманы граждан острова; и Карлос, единственный, кто умел поддержать и утешить Авгурию. Странно, но только ему, Карлосу, было позволено называть Авгурию — Фредди. Авгурия, как и большинство детей с Острова, была воспитана не родителями, а старой, злой и жадной мадам Хингис в её приюте для бездомных детей. Эта женщина не то, что бы любила детей. Откровенно говоря, не любила совсем. Но за содержание беспризорников ей неплохо платили люди с Аурадона, откуда сами же ее с позором и выгнали. Когда-то она была состоятельной, статусной дамой с земель принца Адама. У нее было богатое поместье, несколько человек в услужении и неплохая карета с двойкой гнедых. И все это состояние она заработала сама, честным (ну или нет) трудом. Она крала детей, а потом инкогнито возвращала этих детей назад в семьи, за небольшую плату, разумеется. Однажды она даже похитила королеву Белль. Собственно, именно Белль и сослала мадам Хингис на Остров Потерянных. У этой дамы были пушистые, аккуратно уложенные черные волосы с седыми полосами; крючковатый нос, загнутый вниз; хищные маленькие, глубоко посаженные глазки; тонкие бледные губы, всегда плотно сжатые. Фигура у неё была как палка. Прямая, тонкая и и какая-то острая. Она всегда носила тёмные платья в пол, а сверху накидывала красную, кровавого цвета шаль. Мадам Хингис любила жить напоказ, бросать пыль в глаза. Должно быть, эта привычка осталась у нее с лучших времен. Например, когда раз в год в приют мадам Хингис приезжала проверка с Аурадона, она заставляла детей делать вид, что они счастливы. Или откровенно подкупала: дети постарше брали медными, а младшие - леденцами. Подкрепляла сделку мадам Хингис обычной правдой жизни, которая действовала безотказно: люди с Аурадона уедут, а мадам Хингис останется. Еще одной изощренной формой пускать пыль в глаза - была прогулка с самым хорошеньким, менее больным и грязным, ребенком из приюта. Такие прогулки заканчивались походом на рынок, или визитом к ее давней подруге, мадам Дурфф, которая содержала свой притон в центре улицы. Как правило, к мадам Дурфф ходили только девочки, которые вырастая, устраивались к ней работать. В приюте мадам Хингис было темно, холодно и как-то пусто. Широкие коридоры, выкрашенные в серую краску, напоминали о безысходности и нищете. Один больший зал, оборудованный под спальню для детей, в котором всегда было прохладно, пахло плесенью и пылью. Потолок в приюте трескался сразу в нескольких местах, а по стенам шли большие глубокие трещины. В конце коридора находился кабинет мадам Хингис: мрачные картины, деревянный стол, один жёсткий стул, большое грязное окно, старые книги в шкафу. Приют располагался в конце главной улицы, за небольшим поворотом, напротив похоронной канторы. Никто никогда не покушался на покой и уединение старого приюта, отчасти из-за того, что все главные преступники Острова сами в нем воспитывались. Они хранили толику уважения старой мадам с ее причудливой прической, потому что, как бы ужасна она не была, она заменяла им всем мать. Авгурия хорошо помнила свою кровать. Она стояла в самом углу, возле окна, выходящего на похоронную контору. Эта кровать переходила по наследству, от одного любимчика мадам Хингис, к следующему. До Авгурии тут спал пятнадцатилетний Аарон, который до последнего оставался в приюте и частенько брал с собой в постель какую-нибудь из малолетних девочек. Однажды эта участь выпала и Авгурии, ей тогда было пять, и честь спать с красавчиком Аараном в одной кровати ее нисколько не тревожила. Она хорошо помнила, что перед сном он рассказал ей сказку, пока гладил ее волосы и маленькие ступни. Ей тогда было очень щекотно и она тихо хихикала, так, чтобы не разбудить других детей. Но, как оказалось, это не помогло. На следующий день Авгурию сильно побили старшие девочки, у нее оказалась разбита нижняя губа и остались синяки на местах, которые не было видно под платьем. Авгурия решила, что это из-за того, что она мешала девочкам спать. Но на следующую ночь Аарон снова взял Фасилье в свою кровать, и заметил синяки на ножках выше колен. Утром Линдси (девчонка, которая пинала больше всех) оказалась с обрезанными до самого затылка волосами и, почему то, без бровей. И в свою кровать Аарон никого, кроме Авгурии, больше не брал. Сразу после ухода Аарона из приюта, кровать досталась Авгурии, и она официально стала неприкасаемой, ведь ее больше остальных водили к миссис Дурфф. Об этом объявила сама мадам Хингис на всеобщем собрании своих отпрысков. Фасилье была красивой, болела меньше остальных, никогда не плакала и не хлюпала носом. Кроме того, у нее не было этих ужасных корост, которыми зарастали остальные беспризорники, расчесывая укусы постельных клопов. А еще мадам Хингис заметила покровительство, которое Аарон оказывал девчонке. Она всегда все замечала, и вовремя принимала меры (а зачастую эти меры казались ей излишними). А спустя пару дней после собрания в приют попал и маленький, семилетний Гарри Крюк. Гарри, как только увидел Авгурию, решил, что спать она будет рядом с ним. Он вытеснил с кровати мальчишку с кудрявыми волосами, и заявил Авгурии, что она теперь обязана с ним дружить. Друзей у маленькой Фасилье не было (любимчиков только боялись, но дружить не хотели), так что сопротивление она оказывать не стала. И воспоминания накатили огромной волной. Вот они с Гарри ночью пытаются пробраться на кухню, чтобы стащить кусочек сыра, которым их кормили на обед. Вот она идёт по улице с мадам Хингис в гости к мадам Дурфф, которая восхищается ею, словно куклой и просит мадам Хингис "придержать" ее до четырнадцати лет. Потом длинные, голодные и холодные ночи, проплаканные в подушку. Ещё Авгурия помнила свою первую настоящую подружку Рози, которая умерла в восемь лет от лихорадки. Вот Фасилье уже одиннадцать и она сидит на жёстком стуле в кабинете мадам Хингис, которая кричит на неё. Вот ей тринадцать и она первый раз поцеловалась, все с тем же Гарри. Авгурия никогда не жаловалась на свое детство. Родителей у нее не было, а приют, тем более, в котором ты любимица (правда пару раз в этой чести ей отказывали), не такой уж и плохой вариант. Она знала, что её отец был магом вуду. А вот о матери совершенно ничего. В тринадцать лет она нашла в какой-то старой, грязной лавке старика Лоренса. Он сначала дико испугался, увидев перед собой Авгурию. Спрятался, начал плакать и просить прощения. Потом он и рассказал девчонке о её отце. Фасилье начала часто навещать Лоренса в его лавке и слушать какие-то фантастические рассказы о "волшебстве" доктора Фасилье. Воспоминания резко оборвались. Храп Гила вернул сознание к реальности, к маленькому чердаку и барьеру за его стенами. Авгурия поудобнее легла на своей кровати, накрылась лёгким бордовым одеялом, глянула на Гарри, который раскинулся на диване, и стала смотреть на небо, которое было видно через дыру в стене. Маркус спал на кресле, вытянув свои длинные ноги вперёд; Гарри на диване; а Гил расположился на каком-то старом матраце, который принёс с лестницы за дверью. Они выглядели такими спокойными и умиротворёнными. Будто не существует ни барьера, ни нищеты, ни вони... — Наблюдаешь, как Гил сосёт палец во сне? — спросил хриплый, тихий голос Гарри. Авгурия слегка вздрогнула, а потом тихо цокнула языком и улыбнулась. Гарри приподнялся на локтях и посмотрел на Фасилье. — И как тебе? — Ой, помолчи. — буркнула Авгурия, всё тем же тихим шёпотом. Девушка отвернулась к стене и лёгкая улыбка коснулась её губ. Гарри и Гил нашли её сразу после того, как она вернулась на северную сторону. Гил случайно встретил её в день приезда на улице и показал этот самый чердак. Сам парень тогда жила в центре рынка, у какой-то дамочки с её ребёнком. А Гарри пришёл на чердак на следующий день и после тёплого, даже слишком тёплого, для них с Авгурией приёма, заявил, что останется здесь. Маркус был не против, как и Авгурия. Только через несколько дней к ним присоединился Гил, которого та самая дамочка выгнала из дома. Точнее, её супруг выгнал его из дома, и парень пришёл на чердак, где жил задолго до всего этого. — Почему ты не спишь? — спросил Крюк где-то за спиной у девушки. — Не знаю. — прошептала Фасилье и на секунду её улыбка слетела с губ. — А ты? Девушка снова повернулась к нему лицом. Гарри сложил руки на подлокотнике дивана, а сверху опустил голову с шоколадными волосами. — Я думаю о тебе. Авгурия тихо засмеялась, и Гарри широко улыбнулся, глянув на неё из под ресниц. Этот раунд он выиграл, даже не солгав. — Спокойной ночи, Гарри. — Спокойной ночи, Авгурия.