Нефритовые гаргульи. О былом

Weakness(англ.) - слабость

Кувшинки танцуют в зеркалах, а томные луны, окунувшись в озеро, смотрят в небо грустными влажными глазами. Сверкают полумесяцы кос в жемчужном свете рассыпанных по небу звёзд. Переговариваются в тишине летней ночи тонкие травинки, перешёптываются цветы и деревья, вторят им пытающиеся задремать озорные обезьяны, слышится монотонное жужжание москитов. Изящное лезвие касается кромки воды, рисуя на её поверхности хитросплетения кругов и линий, словно связывает вчера и сегодня, ночь и день, любовь и ненависть, змеится тонкой серебристой лентой меж людских судеб. Всё в этом мире связано, во всяком случае, так должно быть, и пока ей не прикажут, тонкая верёвка лжи и правды, великодушия и зависти, света и тьмы будет виться, оплетая запястья ничего не подозревающих смертных. Смерть не есть финал человеческого бытия. Лишь только разнесётся рёв неба по свету, как воспрянут ото сна падшие войны. А пока лишь луна заслонила земное солнце, словно зашторив окно в спальне, пахнущей тишиной и пустотой. Ходить по лезвию меча, поднимаясь в небо, не сложно, вот только луна намертво примёрзла к тёмному небу, и отодрать её, кажется, уже невозможно. Круги на воде — галактики, что больше Нефритового мира в бесчисленное множество раз, но им никогда не сравниться с размахом дотошного, честолюбивого человеческого сознания, ищущего вечность в каждом мгновении и мимолётность в безграничности Вселенной. А кувшинки тонули в глазах нимфы, рисовавшей бесчисленные линии на воде. Когда танцуют мечи, сталкиваются где-то далеко небесные светила, движутся созвездия, ведомые их тонкими голосами. Поистине завораживающее зрелище. Когда танцуют хозяйки мечей… Девушка закрыла глаза, покачиваясь из стороны в сторону, пытаясь прислушаться к полому органу в своей груди. Сердце ответило ей, и, отразившись от лунного диска, упала ей в душу безвкусная безысходность, взметнув веер брызг и подняв волны, тут же сожравшие бусины звёзд, разбросанных по речной глади. Её глаза были едва ли не глубже неба, а кожа белее снега на пиках горы Куньлунь. Её заперли в клетке из воздушных стен, дали в руки ключи от всех замков, но всё равно она была не более чем добычей, испуганной ланью, загнанной хитрой рысью в западню. Она услышала странный, слишком резкий шорох и обернулась: на неё в упор смотрели два тёмных, узких глаза. Тьма за её плечом широко улыбнулась, и девушка, покачнувшись, упала в воду, разбив на тысячи мелких осколков застывший силуэт луны на воде, а из её вспоротой грудной клетки со свистом вырвался воздух. А может это была душа? Ту молодую женщину звали Утопия, и луна услужливо подавала ей чай в маленьких деревянных кружках. Тьма обратила в прах многих и многих, пока очередь не дошла и до неё. Звёздные песни прохладной росою собирались на её щеках. Металось веретено в умелых руках мудрой ведуньи. Багрянцем красило призрачное утро мир полубогов. Странно это: мозг жив, ясное сознание мечется в черепной коробке, но тело неподвижно. Словно бы пронизано тысячами маленьких игл, прибито миллиардами миниатюрных комет к холодной земле. Умерла ли она? Кажется, ещё нет. Но кровоточат глаза и уши, подкрашивая воду в бордовый цвет, ноют мышцы, и разъедает что-то изнутри. Она устало прикрыла глаза, будто совсем не беспокоила её близость смерти. Сколько же раз они так играли? Темнота, густая и вязкая как смола, вливалась ей в рот и застревала в глотке. Кажется, она уже разучилась дышать. Пахло солью и промокшими надеждами. С трудом подняв отяжелевшие веки, она увидела небо: всё такое же тёмное и безграничное и бледную луну на нём. Где-то далеко запели жар-птицы, запели тонко и жалостливо, и, вторя им, тихо вскрикнула раненная женщина. Рядом раздался звук чьих-то шагов. Она попыталась привстать, но тут же застонала от боли, пронзившей изнурённое тело. По виску скатилась капля холодного пота и запуталась в тёмных волосах, разметавшихся по мокрому песку. Она с удивлением заметила, что лежит на берегу, а робкие волны то и дело хватают её за пятки. Шаги стали ещё ближе, и на её лицо упала тень. «Кто ты?» — хотела спросить девушка, но слова застряли в горле, и она судорожно схватила ртом влажный воздух. Кто-то тёмный и невесомый взял её на руки и понёс в сторону тёмного силуэта возвышавшейся над берегом горы. Девушка скривилась от боли, но молчала, давя своей волей рвущую нутро отраву. Незнакомец, нёсший её, не проронил ни слова, только слышалось его ровное дыхание. Девушка приникла к его груди и слушала шуршащую пустоту, наполнявшую его лёгкие доспехи. Она дрожала всем телом: боялась, а может просто замёрзла и устала после долгого путешествия из мира живых в мир полубогов. К мёртвым её почему-то отказывались пустить. Пока. Река забвения несла её на своих призрачных волнах, против ветра, против света, и тонкие девичьи пальцы касались холодной, неживой воды. Разбегались по зеркалу круги свинцового дыма, а жизнь в ней затухала, словно свечка, поставленная на низкий массивный стол в узкой монашеской келье. Утекала, растворялась в солнечных лучах, распадалась на пушинки. Не более чем песок сквозь его пальцы. Она закрыла глаза, но перед этим в неверном свете луны успела заметить глубокие неживые глаза бездушной тени. Полубоги не похожи на людей. Они жёстче, они совершенней, они верны своим настоящим Богам. Человек, оказавшийся в их мире, будет сбит с толку и ошарашен: ведь они не люди совсем — дикие звери со своими священными заветами и законами. А эти мертвецки холодные руки на её шее… Она словно оказалась глубоко под водой, в мире неоновых цветов распустившихся на коралловых рифах. Мимо проносились разноцветные огни, странно пульсировавшие в темноте. Сделав несколько неуверенных шагов, девушка подняла взгляд вверх: она оказалась в огромном тоннеле, со всех сторон наступала чернота, только светящиеся комки радуги проплывали мимо неё. Девушка пошла вперёд, увлекаемая неровным, неярким светом, пытаясь не обращать внимания на предательскую дрожь в коленях. Над головой зависли острые пики сталактитов, на гладких стенах тоннеля сплетались из острых линий странные, потрясающе уродливые лица, смотревшие на девушку выдолбленными из камня пустыми глазницами. Она двинулась дальше, проталкиваясь сквозь черноту, словно опускалась в чью-то глотку. Тоннель кончился внезапно: оборвался маленькой, тускло освещённой комнаткой; у дальней стены на длинной широкой скамье сидела женщина с длинными пепельными волосами; в её руках плясало веретено, выписывало замысловатые па то в воздухе, то касаясь концом каменного пола. Женщина не обратила внимания на появление испуганной, мертвецки бледной девушки в изорванном платье, продолжила тихо напевать что-то себе под нос. Девушка стояла в нерешительности, не зная, стоит ли ей заговорить первой или лучше бежать отсюда и, споткнувшись в темноте о камень, свернуть себе шею. Внезапно пение или что бы это ни было стихло. — Утопия, — сказала прялка бесцветным голосом, — ты стольких увела за собою, стольких сгубила. Ты всегда танцевала на чужих костях в своём венке из чертополоха. И на щеках сажа была. Я помню, какой красавицей ты раньше была. Тогда и я была красавицей, — женщина подняла взгляд, оглядела застывшую перед ней девушку. Словно просвечивала рентгеном. Словно мысленно расчленяла её на кусочки, изучая каждый сантиметр её тела, души. Или что там ещё внутри? — У Теонов странные обычаи. И ты будешь их жертвой. Бездушному Богу, который прячется у каждого на затылке. Ты вновь будешь королевой. Но королев, как и принцесс, надо сжигать на кострах безвластия. Ты ведь хотела умереть? Вновь молодой и вновь красивой? — женщина посмотрела на неё своими бесцветными глазами. Она кивнула и тут же подумала: «А сколько же ей на самом деле лет?». Кажется, эта женщина была соткана из кусочков паутины и тонких голубоватых нитей. Поросла пылью и одиночеством. Недобитое прошлое, трепыхающееся мотыльком на ветру. Она развернулась и вышла из комнаты, готовясь принять очередную подачу судьбы. Ничему не удивляться. Не бояться. Не радоваться. Не жить. Существовать. Симбиозом с маленькими пульсирующими душами. Не людей. Не Богов. Она сидела на троне, стоявшем в лоджии высокой башни, облачённая в вышитые золотом светло-зелёные одежды. У её ног примостилась пара серебряных лис. Они смотрели на собравшийся внизу народ с каким-то непередаваемым выражением: не презрение было в их взглядах, а что-то большее, наверное, полное отрицание факта существования этих глупых существ. За её спиной карабкалась по стене безглазая тень. — Ты опять тут? — тихо спросила девушка, но ответа не последовало. Толпа у подножия башни распалялась. Слышался звон клинков, крики, улюлюканье. Звери бродили кругами, готовясь броситься на неё и перегрызть горло. Стоит только зазеваться. Луна подмигнула ей своими многочисленными глазами-кратерами. Пронеслась рядом стайка летучих мышей. Утопия встала с трона и, подойдя к ограждению лоджии, плавным движением руки взяла запутавшийся в волосах цветок камелии и бросила вниз, в самую гущу народа. Пронзила небо молния, и отвесной стеной упала на город Теонов свинцовая пелена дождя, разразились громовой песней небеса, не то проклиная, не то прославляя тщеславную человеческую женщину. — Утопия, — прошелестел за её спиной голос седовласой прялки, едва различимый, сметаемый быстрыми потоками ледяной воды, — ты — недостижима. Тебя никогда не было, нет и не будет. Ты стеклянная мечта, накренившаяся и готовая упасть на пол тронного зала, разлететься на тысячи маленьких кусочков. Ты — ничто; абсолютная абстракция, болезнь глупцов и проституток. Ты — это я, Утопия. Не дрогнул ни один мускул на её красивом, нечеловеческом лице. Только прошлась лёгкая рябь по светло-серым глазам, которые когда-то были глубже неба, раскинувшегося над Хэяном. Пепельные волосы тысячами змей скользило по её плечам, по груди, темнели и наливались свинцом от дождя. Серебряные лисы всё смотрели вниз, на ликовавший народ Теонов. Буря — знак свыше, их жертва принята, и ещё долгое время ничто не будет угрожать их земле. — Танцуйте, — тихо приказала девушка, глядя в беснующееся небо, ловя пересохшими губами сумасшедшие капли дождя. — Танцуйте, словно бы в последний раз. Заревел ветер, застонало небо, зашипела виноградная лоза, увившая стены дворца Пашни, зазвенела голодная сталь полумесяцев кос, скучающая по человеческой крови. Хозяйки кос с мечами не танцуют. Мощь земли пронзала её хрупкое ажурное тело. Тени перешёптывались за спиной девушки, ударялся их сумрачный смех о лезвия парных кос, на которых танцевали отсветы ярких огней, что наполняли собой всё пространство вокруг. Путь в никуда оборвался быстрее, чем в прошлый раз. Она замерла на пороге, внимательно наблюдая за прялкой, игравшей с веретеном и ворохом шерсти. Словно бы Чёрная Вдова пряла та свою паутину, иногда бросая из-под тёмной, растрепавшейся чёлки томные взгляды. — Неважно выглядишь, Утопия, — сказала девушка, засмеялась за её спиной бездушная сталь. — Кому какое дело, Тень? Пока я хорошо делаю свою работу, никто мне ничего не скажет. Я почти счастлива. Жаль только, что отсюда луны не видно. И танцевать не с кем, — она покачала головой, и раскалённый блеск мелькнул средь её длинных чёрных ресниц. — Меня нет; я сотканная из эфира ткань, покрывающая твои плечи, твою голову. Но от пепла я тебя не спасу, — улыбка сожаления коснулась тонких бесцветных губ прялки. — Уходи отсюда, ты тревожишь наши души, Тень. Хватит преследовать меня, ходить за мной по пятам, повторяя мои шаги по звёздному небу. Хватит срывать с моих губ ветер и воровать из моих глаз луны. Она кивнула, сверкнула на прощание глазами — в них плескался мертвецкий лунный свет — развернулась и вышла из комнаты, тихо ступая по каменному полу, иногда обращая свой взор на вопящие лики, застывшие на стенах. Кралась за ней бездушная тень, готовилась нанести удар: королев, как и королей, нужно сбрасывать с самых высоких башен королевства, а их останки отдавать на съедение лисам с серебряным мехом. — Я не умру, — сказала девушка, остановившись. — Я слишком слабая. Тень странно, нервно улыбнувшись, ударила её — лезвие косы пронзило тонкую шею, и покатилась по каменному коридору голова — во взгляде застывших глаз не было никаких эмоций, губы плотно сомкнуты, и только брови чуть нахмурены. Разметались пепельные змеи волос по холодному камню. Ученик Умбры отбросил с дороги ставшее ватным тело и двинулся дальше. До Никуда ещё пара часов ходьбы… — Безрассудство! Доверить человеческой женщине плести нить судьбы расы Теонов! Нонсенс! — бесновал Зоррис. — А не безрассудством ли было доверить это дело сошедшей с ума от тоски Тени, разлучённой со своей хозяйкой? — спросил Лунофоб, со скучающим видом наблюдая за площадью раскинувшееся под окнами башни, в которую его утащил надоедливый старикан, желающий отчитать советника Умбр за сомнительную самодеятельность и излишнюю самонадеянность. — Забей, в общем. Старейшину всё устраивает, и ты не трепыхайся, — он отпил медовухи из маленькой чашки, стоявшей на столике у окна. — Красавица она. Когда-нибудь обязательно сделаю её своей женой, — внезапно сказал он и внимательно посмотрел на Зорриса, ожидая его реакции. — Страшная женщина. Не из нашего мира. Убейте её, она приведёт сюда людей, и мы все погибнем от их мечей и копий, — устало сказал старец и вышел из комнаты. — Мы все рано или поздно умрём, — мрачно сказал Раян, обращаясь к дворцу Пашни. — Утопия — это пошлая мечта дураков и проституток. Прялка подняла глаза к потолку, с которого мерно капала пресная, абсолютно безвкусная вода. — Где ты, мой дорогой? — спросила она, и в ответ раздался унылый лязг закованного в цепи меча. — Скорей бы уйти отсюда, правда? Сможем снова танцевать вместе, — она мечтательно вздохнула и вновь принялась за работу. Вновь завертелось колесо, заплясало веретено в жилистых руках, вновь обуяло пламя безумной тоски по дому человеческую женщину. — На горе в Айне растёт бамбук. Я всегда с ним разговаривала, когда мне было одиноко. Больно. Когда я исчезала, растворяясь в лунном свете. Интересно мне стало. Вернётся ли за моим телом убийца моей души? — она ухмыльнулась, и колесо завертелось ещё быстрее. — Я приведу сюда людей, чтобы встретиться с ним. И мы вновь сможем танцевать. Как раньше. Под лунами. Слабость, бесконечная слабость в моём теле, — она рассмеялась и тут же расплакалась, уткнувшись носом в прохладную поверхность стены. Утопия — это эгоизм дураков и проституток, укутанный в дорогие шелка. Огонь шёл за нею. По пятам, повторяя каждое её движение по звёздам, несмотря на хмельную тяжесть в ногах. Огонь танцевал в закопченных зеркалах, пожирая нерасторопные тени Теонов. Война — идеальная утопия. А за спиною — Тьма…