Звезда Индостана

      Джон Уотсон спустился по лестнице, в последний раз окинув взглядом место, столько времени бывшее ему домом. В холле еще громоздились пирамидами сундуки и чемоданы, а коттедж все равно выглядел пустым и безжизненным. Белые хлопковые чехлы на оставшейся мебели только усиливали это сходство с похоронным саваном. Как оказалось, немного Джон приобрел за десять лет – всё уместилось в нескольких не слишком объемистых ящиках, да и сама жизнь пролетела так, что он не успел заметить. А большие надежды на военную карьеру в колониях, приобретение состояния и положения в обществе так и остались в основном надеждами. И хотя имя доктора Уотсона в Бомбее и имело некоторый вес, всего прочего достичь не удалось. Практический и хирургический опыт, полученный им в действующей армии, сделал его превосходным врачом, но порой излишняя принципиальность и нежелание часто бывать в свете мешали успешной практике. Богатые англичане предпочитали изысканно выражающихся модных врачей, недавно прибывших из метрополии, чересчур упрямому доктору Уотсону. Местные же жители, не столь щепетильные в отношении условностей, не могли позволить себе никаких врачей, пользуясь услугами знахарей и прочих шарлатанов. Джон, имея в характере черты авантюризма и альтруизма, одно время пытался бороться с предрассудками личным примером, устроив в своем доме день бесплатного приема для всех, включая крестьян из окрестных деревень. Но благое дело не пошло, завязнув в бюрократических препонах и общественном неодобрении: начальник бомбейского медицинского департамента считал нужным обязательно получить разрешение из Лондона на любое мало-мальски значительное нововведение, а уотсоновская клиентура, и так не слишком обширная, оказалась категорически против лечиться у того же врача, что возился до этого с «дикарями». В результате, так ничего не добившись, Уотсон благотворительную практику прикрыл, в который раз уверившись в том, что в современном мире выгода превыше идей. Однако всё это было важно и значимо раньше, еще до того, как у него появились куда более серьезные проблемы.       Джон тяжело вздохнул, нащупывая в кармане большой прямоугольный конверт. Бумага, перевернувшая весь его мир, казалось, жгла пальцы даже через плотную ткань дорожного костюма. «С глубочайшим прискорбием сообщаю… Скоропостижно … Сэр Джордж Уотсон, эсквайр, скончался … февраля 188… года…»       В горле снова запершило. Письмо пришло две недели назад, а сама смерть наступила еще в прошлом месяце, но легче от этого не становилось. Джон никогда не был близок с отцом, но эта потеря лишила его последней иллюзии принадлежности к семье и роду. Они не виделись почти пять лет, при этом умудряясь ссориться даже по почте. Джордж Уотсон, неисправимый сумасброд и прожектер, обладал предельной степенью фамильного упрямства Уотсонов при полном отсутствии необходимой хозяйственной хватки. Джон часто злился на него за нелепые идеи: выращивание овец, лесопилка, производство пива – всё это безумно увлекало Уотсона-старшего, и он клялся сыну, что уж в этот раз начинание точно принесёт доход, а пока ему нужно-то всего восемьдесят – сто – триста фунтов. А Джон, если уж ему взбрело в голову уехать на край света и оставить отца с сестрой в одиночестве, был обязан думать о семье и исполнять свой сыновний долг хотя бы материально. И Джон не мог отказать, обречённо расставаясь со сбережениями, и без того небольшими, заранее зная, что энтузиазм родителя не выдержит и полугода. Но отец не останавливался и на этом. Он периодически писал, настойчиво требуя от Джона скорейшего возвращения и женитьбы, желательно, на богатой наследнице: это могло бы поправить их в который раз пошатнувшееся финансовое положение. Награжденный за мужество британский офицер, практикующий врач, даже не имеющий приличного состояния и получивший ранение, всё равно мог считаться неплохой партией. Тем более Джон, по какому-то капризу природы очень походивший на рано умершую красавицу-мать, обладал весьма приятной располагающей наружностью, со светлыми волосами и яркими голубыми глазами, в отличие от резкой и угловатой темноглазой Гарри, необычайно похожей на отца (но при этом не перестающей с ним постоянно ссориться по вопросам женских прав и ношения корсетов).       Но это были лишь лирические воспоминания. Практическим же итогом письма стряпчего Гастингса, помимо сообщения о том, что Джон является единственным наследником состояния отца, являлся перечень необходимых к оплате долгов, которые в два раза превышали стоимость всего их имущества. А еще оставалась сестра. Взрывная, непримиримая, увлекающаяся Гарриет, которая тоже, несмотря на все свои суфражистские идеи о равноправии и самодостаточности женщин, нуждалась в содержании. И всё это ложилось на плечи Джона. В том, что придётся продать заложенное отцовское поместье, Уотсон не сомневался, но он не был уверен, что, даже присовокупив к вырученным средствам своё, скопленное за годы службы в колониях, состояние, он соберет достаточно денег, чтобы расплатиться с кредиторами.       Джон не представлял, сколько времени займет улаживание всех этих дел и сможет ли он вообще потом вернуться в любимую Индию. Оставить за собой милый домик, снимаемый им у вдовы Хадсон, на такой неопределённый срок он, к огромному сожалению, не мог. Поэтому всё, что можно было перевезти, он упаковал, а остальное раздал знакомым.       И сейчас Уотсон бросил прощальный взгляд на мебельные руины своего вроде бы устоявшегося существования. Сквозь большие французские окна виден был залитый солнцем сад с клумбами роз, ирисов и тюльпанов. Только что распустившиеся желтоватые гроздья альбиции трепетали при малейшем дуновении, наполняя весь дом тонким ароматом, который перемешивался с пряным запахом кориандра, укропа и фенхеля, выращиваемых кухаркой на небольших грядках у заднего крыльца. Как Джон любил проводить в этом саду спокойные ленивые часы после жаркого дня в плетеном кресле и с английским журналом в руках или, лежа в гамаке, тихими безлунными ночами любоваться ярко сияющими в небесной черноте драгоценными камнями бесчисленных звезд!       Позволить себе на родине такую роскошь, как собственный дом с садом, Джон уже точно не сможет. Трудно было представить, когда ему просто в следующий раз удастся насладиться солнцем или теплой погодой. В его воспоминаниях Лондон представал мрачным туманным городом, где не существовало ни радости, ни надежд на лучшее. Живя в Индии, Уотсон ощущал себя на своем месте сильнее, чем в родной Британии, где провёл всё детство и молодость. После ранения он почти без размышлений решил остаться в Бомбее, найдя здесь благодатный климат, возможность спокойно заниматься своей работой и менее чопорных и высокомерных людей, не стремящихся вмешиваться в чужую личную жизнь. Поэтому дорога обратно в Лондон сейчас виделась ему не счастливым возвращением блудного сына, но путем несбывшихся надежд.       И последней уступкой комфорту перед лицом неминуемо приближающихся финансовых трудностей и судебных тяжб была каюта первого класса на «Принце Уэльском», забронированная им для океанского путешествия. Возможно, кому-то такое расточительство и могло показаться пиром во время чумы, но Джон хотел оставить в воспоминаниях об этом периоде своей жизни только всё самое яркое и приятное.       До отплытия оставалось ещё почти пять часов, но Уотсон, отличавшийся обстоятельностью, не хотел рисковать. Выехать нужно было заранее: до порта было неблизко, да и на проселочной дороге могло подстерегать всякое. А следующий пароход до Лондона пойдёт только через десять дней.       Слуг Уотсон распустил ещё вчера, выплатив жалование за два месяца вперёд (возможно, последний широкий жест, который он смог себе позволить – благодарность людям за верную службу). Кухарка и садовник, выполнявший кроме того всю прочую мелкую работу по дому, за все эти годы если и не стали его семьёй, то были наиболее близкими людьми, которых Уотсон допустил в свое личное пространство. Однако прощание вышло скомканным, старая Дживика расплакалась, причитая о покидающем их на произвол судьбы сахибе, Арджун угрюмо молчал, и Джон, тоже не найдя правильных слов, торопливо сунул каждому по мешочку с причитающимися рупиями и поднялся наверх. От всего этого у него разболелась раненая нога, и к прочим беспокойствам прибавилась обострившаяся хромота. Не желая возобновления эмоциональных сцен и перед самым отъездом, Джон почти насильно отправил женщину домой, уверяя, что переживет один день без горячего завтрака. Перекусить он решил где-нибудь по пути в Бомбей, тем более всё равно в таком настроении ему кусок не лез в горло.       С погрузкой удалось управиться быстро, и, ни разу не оглянувшись на окна своего дома, Джон быстро пересек сад и сердито залез в экипаж. Он довольно ловко управлялся с тростью, однако отсутствие возможности передвигаться свободно всегда его раздражало, поэтому сейчас он предпочёл направить всё своё дурное настроение на подводившую его ногу, чтобы не думать о ещё более сложных проблемах.       Уотсон жил совсем недалеко от главного порта страны, но какой же разительный контраст представляли эти несколько миль. Тихая умиротворяющая атмосфера загородного дома, окруженного почти первозданной природой цветущей тропической Индии, и перенаселенный, крикливый, суетливый, кичливо роскошествующий Бомбей, ставший в последние годы, с пришествием Империи и прогресса, к тому же грязным и промышленным.       Ехать было около двух часов, а день предстоял трудный. Поначалу Джон мрачно смотрел в небольшое мутноватое окошко на уходящие вдаль бесконечные зеленые поля тростника и табака, на длинные руки-листья ямса, будто машущие вслед проезжающему, но от осознания того, что, возможно, всё это он видит в последний раз, сердце больно сжималось. Тогда он просто откинулся на сиденье и закрыл глаза, пытаясь мысленно разработать план своих действий по приезде в Англию. Но в голову ничего путного не приходило, и под мерное укачивающее движение экипажа он незаметно задремал. Лишь один раз за время пути его разбудило оглушительное блеяние коз, стадо которых перегородило дорогу, не подчиняясь окрикам пастуха. Но Джон, давно привыкший к таким незапланированным (но для Индии вполне обычным) задержкам и накладкам, не торопясь подождал освобождения проезда.       В пригороде Бомбея Джон попросил кучера остановиться у небольшого, но довольно приличного трактира. Заезжать в европейский ресторан, где наверняка окажется кто-нибудь из знакомых, не хотелось. Лучше уж уехать, как и положено, «по-английски», чем дать пищу для бесконечных пересудов ещё на пару месяцев вперед. Доктор Уотсон, конечно, не был столпом местного общества, но, за неимением достойных происшествий, обсуждению подвергалось любое мало-мальски заметное событие.       Уотсон уже давно научился на глаз определять жадность хозяев местных харчевен или, наоборот, их тягу к необоснованной чванливости, поэтому нечасто раскаивался в выборе заведения такого толка. Но сегодня вокруг вроде бы уютного местечка суетилось подозрительно много солдат, а вдоль проезжей дороги курсировал целый отряд дербиков. Обычно пребывающие в меланхолической расслабленности индусы встревоженно поглядывали на вооруженных людей. Неужели опять какие-то учения? Ещё не хватало, чтобы из-за страсти губернатора к муштре и парадам перекрыли единственную дорогу в порт! И Джон, глядя на всю эту неразбериху, лишь вновь порадовался своему заблаговременному выезду.       В трактире он заказал чечевичный дхал и чапати. Уж эти-то блюда не должны были причинить вред желудку перед дальней дорогой. Прожив в Индии почти десятилетие, Уотсон так и не стал приверженцем местной кухни, непременные жгуче-острые специи которой всегда оставляли долго ощущаемое послевкусие. Единственное, что он ценил среди здешней еды, – это разнообразные фрукты, большая корзина которых сейчас была привязана позади экипажа. Конечно, если хотя бы половина из них выдержит недельное путешествие, уже будет удачей, но желание удивить и обрадовать Гарри экзотическими плодами перевешивало практический расчёт.       Но, к сожалению, стоит только подумать о неприятности – и она не преминет произойти. Суп оказался переперчённым, лепешки сухими, и Уотсону пришлось запить все это каким-то сомнительным красным вином, потому что, будучи доктором, местной сырой воде он не доверял категорически, хотя принципиально ценил трезвость. Всё ещё морщась от резкого вкуса обеда, он покинул злополучную харчевню и направился к своему экипажу. Несколько стоявших близ дороги солдат окинули его трость косыми взглядами, демонстративно поправляя оружие за поясами, но промолчали. «С каких это пор они позволяют себе такое в отношении джентльменов?» – с негодованием подумал Уотсон. – «Совершенно никакой дисциплины».       Кучер, подремывая, ждал Джона на козлах. Приди кому в голову (а здесь, в Бомбее, таких сообразительных всегда было предостаточно) ополовинить его багаж – сделать это не составило бы труда. Однако устраивать разнос нерадивому вознице утомлённый невесёлыми мыслями Джон не стал, на глаз определив наличие большинства своих чемоданов. Он просто открыл дверцу и забрался внутрь. И тут же оторопело замер, наткнувшись на сидящую на заднем сиденье фигуру в чёрном плаще, наставившую на него револьвер. – Только без глупостей. И ни звука, – тихий голос без акцента сопроводил и так понятный жест.       Джон, в тот же момент почувствовав резкий спазм в ноге, болезненно поморщился, но всё же, как и было приказано, сел и закрыл за собой дверь. – Кто вы такой и что вам нужно? – прямая угроза разом прогнала всю его тоскливую апатию, и Джон четко сформулировал вопрос. – Для начала убраться отсюда, – проговорил мужчина. Джон не мог разглядеть его лица, но судя по голосу и произношению, тот был довольно молод. И являлся англичанином, либо же получил приличное образование. На типичного отчаянного обитателя индийского дна, промышляющего воровством и разбоем, он, определенно, похож не был. – А что потом? – не удержался доктор. – Не ваше дело! Поехали.       Уотсон три раза стукнул в стенку экипажа, давая команду кучеру трогать. Как ни странно, страха он не испытывал. Он вообще не слишком удивился происходящему: полоса неудач в этот раз оказалась отменно широкой. Мало ему было почти разориться, теперь, возможно, предстояло ещё и стать ограбленным. Вся его наличность была сложена в элегантное кожаное портмоне, подарок одной благодарной пациентки. А утаить его от алчного взгляда бандита вряд ли представится возможным. И тогда он вернётся в Англию таким же нищим, как и покидал её когда-то. Прекрасный итог десяти лет жизни и подтверждение всех угроз отца – отдалившись от родичей, Джон не добьётся ничего толкового. Уотсон невесело усмехнулся, а потом, не удержавшись, расхохотался. – Прекратите! – зло пришикнул тип. – Вы что, идиот? – Возможно.       Джон подумал, что никогда не оказывался в ситуации глупее. А британскому офицеру, пусть и бывшему, честь мундира не позволяла допускать подобное к себе отношение. Уотсон всё еще продолжал смеяться, чуть ли не заваливаясь на бок, а потом сделал неуловимое движение в сторону, подныривая под направленное на него оружие. Грабитель не успел среагировать, а его рука уже оказалась в железной хватке разозленного доктора. Джон Уотсон мог потерять многое, но не военные навыки. Без жалости выкрутив револьвер из хрустнувших пальцев, он тут же успокоился. – Вот теперь мне стало гораздо лучше, – удовлетворенно констатировал он. – Фу, как грубо! – с неожиданной обидой возмутился грабитель. – Вы ведёте себя как настоящий мужлан.       Уотсон изумился. Этот тип не просто не признал своё поражение, а ещё и предъявлял какие-то нелепые претензии к недавней жертве. – Ничего, вот сдам вас в полицию – там будут вежливее, – с угрозой в голосе предупредил Джон. – В полиции ни мне, ни вам делать нечего, – слегка снисходительным тоном отозвался наглый тип. – Я сожалею, что, возможно, произвёл на вас не самое лучшее первое впечатление. Но так уж сложились обстоятельства.       Экипаж, потряхивая, катил дальше, а Джон чувствовал, что всё никак не спадающее нервное возбуждение от всего произошедшего порождало в нём излишнее, не совсем здоровое любопытство. – И в чём же дело? – стараясь выглядеть спокойным и незаинтересованным, спросил Джон. – Что должно убедить меня в вашей благонадёжности?       Мужчина помолчал несколько томительных секунд, внимательно вглядываясь в лицо Джона (в то время как сам продолжал быть скрытым в углу сиденья), а потом, видимо, что-то решив для себя, слегка придвинулся к Уотсону, и проговорил: – Сожалею, что наше знакомство произошло при столь досадных обстоятельствах. В любое другое время я бы предпочел быть представленным вам как того требуют воспитание и манеры, но сейчас, увы, для этого возможности нет. Итак, меня зовут Шерлок Холмс, я подданный её Величества и нахожусь в очень затруднительном положении. – Джон Уотсон, – Джон не мог пренебречь приличиями даже в такой необычной ситуации. Но, представившись, он хмуро замолчал, ожидая, что же последует дальше. А Холмс, (если это, конечно, было его настоящее имя) нимало не смущённый подобной реакцией, продолжил: – Я вижу, что вы порядочный человек. Значит, вы должны помочь своему соотечественнику, попавшему в беду! – Я вам пока ничего не должен! Скажите спасибо, если я просто забуду о вашем поведении и отпущу без последствий.       Холмс стрельнул в сторону доктора пронзительными светлыми глазами и почти обвиняюще произнес: – Если вы сейчас выставите меня, то, скорее всего, будете виноваты в моем подлом аресте, а при неудачном стечении обстоятельств, может быть, и смерти. Готовы вы допустить такую несправедливость? Что вам подсказывает совесть?       Джона поразила подобная настойчивость. Чего этот тип добивался? Раз не удалось ограбить сразу, попытаться сделать это ещё раз? – Если вы всё ещё надеетесь поживиться чем-нибудь за мой счёт, то могу вас разочаровать: денег у меня нет, – чтобы сразу развеять все возможные заблуждения, произнёс Уотсон. – И не собирался. Я же уже объяснял, – с досадой мотнул головой Холмс. –Бывший военный врач, отплывающий сегодня в Англию, – это гораздо лучше денег. – Но как вы узнали?       Джон с недоумением огляделся, ощупывая карманы и пытаясь понять, что же выдало его профессию и маршрут. – Ну, тут нет ничего сложного. Багаж для дальнего путешествия и знание расписания трансконтинентальных рейсов помогут догадаться любому, имеющему разум. Докторский саквояж под сиденьем и продемонстрированные армейские навыки – военный врач, хромота и трость – в отставке. – Невероятно! А я уж подумал, что вы стащили мой билет на пароход! – пробормотал Уотсон. – Какая поразительная наблюдательность и логика!       Холмс слегка улыбнулся. На мгновение показалось, что его смутила такая реакция, но он быстро вернул себе прежний самоуверенный вид: – Естественно, я никогда не ошибаюсь. Остаётся только проверить предположение о благородстве, смелости и тяге к риску. – Однако что мешало вам просто попросить отвезти вас куда нужно, а не пытаться прибегнуть к насилию, если вы действительно приличный человек? – в ответ на явную лесть с сомнением спросил доктор. – Чаще всего, чем вести долгие убеждающие разговоры с глупцами и тугодумами (не принимайте на свой счет), легче несколько ускорить процесс.       Уотсон, конечно, и не думал принимать подобный выпад на свой счёт, но всё равно недовольно нахмурился: – И почему же вам требуется покидать город таким образом и в такой спешке?       Холмс не ответил, лишь слегка сдвинул занавеску на окне и выглянул наружу. Через несколько секунд он задумчиво произнёс: – Возможно, для вас было бы безопаснее не знать некоторые вещи. – Ну уж нет! – Уотсон возмущенно вскинулся, едва дело коснулось сомнения в его храбрости и решительности. – Если вы хотите рассчитывать на мою помощь, я должен знать всё. – Что ж... – Холмс сделал паузу, всем своим видом выражая однозначное неодобрение такому вопиющему любопытству, однако затем продолжил, – Положение очень неприятное. Блэквуд, здешний губернатор, разыскивает меня. На всех выездах из города расставлены его кордоны, в порту и на вокзале усилена охрана, а солдаты прочесывают улицы. Хотя, думаю, вы и сами должны были заметить всю эту суету.       Уотсон был наслышан о губернаторе Блэквуде. Властолюбивый и алчный, тот после подавления восстания сипаев стал к тому же мрачным и жутко подозрительным. Джону рассказывали, как однажды Блэквуд приказал разжаловать нескольких офицеров своей охраны, а двоих индусов вообще расстрелять по обвинению в государственной измене. И всё это лишь за то, что какая-то несчастная ополоумевшая женщина, потерявшая сына в одном из бессчетных усмирительных рейдов, с криками бросилась на него из толпы во время следования губернаторского кортежа. Это происшествие было объявлено покушением на представителя власти и целым политическим заговором. – Но что вы ему сделали? Как с ним связаны? – с удивлением спросил доктор. Стать врагом такого человека, как Блэквуд, значило подвергнуть себя смертельной опасности. – Мне некоторое время пришлось работать в министерстве по делам Индии, – при этих словах Холмс недовольно поморщился. – Жутко скучное место! Потом я приехал сюда вместе с комиссией Британской короны для проведения проверки по поступавшим жалобам. Однако эти чиновники не видят ничего дальше своего носа, а мне удалось выяснить кое-какие факты, о которых я бы не хотел распространяться.       Джон вопросительно приподнял бровь. – Что, такую страшную тайну? – Полагаю, любому ясно, что три роскошных поместья губернатор приобрёл не на жалованье, назначенное короной. – Так вы разоблачили его махинации? – И не только, – мрачно усмехнулся Шерлок. – Старый извращенец задумал купить моё молчание, а также личное внимание. А, как известно, он не терпит отказов. Ну, а я не терплю принуждения. В общем, у нас случились непримиримые разногласия. И теперь по всему городу на меня объявлена облава.       Холмс посмотрел так, как будто Джон тоже был виноват в случившемся. И нет, это был взгляд не оскорбленной невинности, скорее, наточившей свой меч Немезиды. Уотсон никогда не слышал об аморальных склонностях Блэквуда, но как раз это и не было удивительно. Даже если кто-то что-то и знал, то все благоразумно молчали.       Однако сейчас вопрос был всё же не в нравственном облике губернатора, а в том, почему доктор так внимательно слушал человека напротив, доверяя словам, вполне возможно, лжеца и преступника? Джон и сам не знал… Что-то в манерах и внешности Холмса убеждало его в том, что этот человек не врёт. А неистребимый дух врожденного уотсоновского авантюризма, едва почуяв опасность и приключения, уже быстрее разгонял застоявшуюся кровь по венам, подталкивая окунуться в это, пусть и сулящее неприятности, дело. – Вы сейчас хотите, чтобы я поверил вам, человеку, направившему на меня оружие несколько минут назад и выдвигающему весьма серьезные обвинения против законного представителя короны? – стараясь сохранять суровость и не сдаваться сразу, спросил Джон.       Холмс усмехнулся: – Вы уже поверили. Но если вам будет легче, то я могу назвать вам имена всех служащих министерства, слуг самого Блэквуда или даты его секретных поездок по штату. Это убедит вас в моей правдивости?       Джон с сомнением мотнул головой: – Возможно, лишь в том, что вы достаточно хорошо информированы. – Значит, перед нами неразрешимая задача, и вам остается только поверить мне на слово. Точно так же, как верю в вашу порядочность и смелость я. Сейчас вы – моя единственная надежда на спасение.       Это прозвучало довольно высокопарно и, вполне вероятно, являлось попыткой манипуляции, но Джон, чувствовавший приятную тяжесть отобранного револьвера в кармане, неожиданно решил рискнуть. Шерлок Холмс не производил впечатления отпетого уголовника, скорее уж надменного аристократа, что свойственно многим представителям британского высшего света за пределами метрополии. Как раз такие обычно были близки к деньгам и власти, но, оказывается, это не всегда уберегало от проблем. И, возможно, потом Уотсон мог пожалеть о своей опрометчивости, но вера в лучшее начало в человеке не покидала его несмотря ни на какие жизненные перипетии. Лучше оправдать виновного, чем погубить невинного – таков был его девиз. – И что конкретно вы намерены предпринять? – Джон, уже решившийся помочь, сразу захотел выяснить все подробности. – Как можно быстрее уехать отсюда и вернуться на родину. А там уже я продолжу свое расследование и поквитаюсь с противниками.       Джон вполне мог понять переполнявшие Холмса чувства (он бы и сам ни за что не смирился с подобным оскорблением), но для начала нужно было решить более насущные проблемы: – И как вы надеетесь выбраться из города незамеченным? Куда собираетесь добраться? И вам всё-таки будет лучше переодеться, ваш плащ напоминает скорее маскарадный костюм, чем подходящую для путешествий одежду.       Холмс лишь презрительно хмыкнул: – Все въезды и выезды из Бомбея, как вы могли убедиться, оцеплены. Уверен, губернатор послал своих людей в порт и на вокзал. Чтобы не попасться, нам придётся ехать не через главные, а через южные ворота. Там перед завтрашней овощной ярмаркой народу гораздо больше, но и смотреть будут не так внимательно. Сколько точно времени до отплытия? Хотя мы всё равно должны успеть на пароход.       Джон с изумлением уставился на Холмса. С каких это пор тот уже строил маршрут за них двоих? Первым желанием было возмутиться и заявить, что он не намерен распространять своё содействие так далеко. Хорошо, если он просто сможет довезти Шерлока до более спокойного места и высадить там. Но потом откуда-то всплыло присущее доктору чувство справедливости. Джон Уотсон всегда был на стороне если не официального закона, то хотя бы понятий чести. Ведь и правда, в руках Блэквуда сосредоточена вся власть в провинции, и никто не смеет этому произволу противостоять. А подкупать человека, потом пытаться силой принудить его к благосклонности, ещё и преследовать за отказ было в представлениях Джона пределом низости. И что, если он на самом деле последняя надежда этого мужчины в отчаянной ситуации? – На что вы сейчас рассчитываете? – прямо спросил он Холмса. – И чего ждёте от меня? – Сейчас мне нужно как можно быстрее покинуть Индию. Вам лишь нужно помочь мне оказаться на корабле. – Но вас ведь наверняка хорошо знают в лицо, раз вы находились в окружении Блэквуда? – поинтересовался Джон. – А в порту обязательно будет паспортный контроль. И у вас нет билета. – К сожалению, да. И в этом проблема, – Холмс откинулся на сиденье, ногами с силой упираясь в противоположную стену экипажа. – Но мне необходимо туда попасть. Подумайте, как это удобнее сделать!       Джон на минуту задумался, прикидывая различные варианты маскировки. Переодевание Шерлока в его собственную одежду не слишком собьёт преследователей со следа; возможно, подошли бы накладная борода или усы, но найти их сейчас было весьма проблематично. Да и в любом случае ко всем подходящим по росту и телосложению мужчинам приглядываться будут особенно внимательно. И тут Джон ухватился за последнюю мелькнувшую мысль. Мужчинам! А что, если попытаться сменить не внешность, а пол?       Ни слова не говоря, Уотсон вытащил из-под сиденья большую картонную коробку. – Одевайтесь. Можно попробовать это, – и протянул Холмсу ворох сине-зеленого шелка. Гарри придётся обойтись без экзотического индийского наряда: сейчас это сари нужнее другому.       Шерлок удивлённо воззрился на яркую переливчатую ткань, однако через мгновение его настигло понимание. – Вы и правда думаете, что…? – Да, и как можно быстрее, если не хотите, чтобы на следующем кордоне вас проверяли с особенной тщательностью. К женщинам, тем более в сопровождении мужчин, тут ещё сохраняется уважение.       Холмс недовольно скривился, но спорить не стал.       Затея на самом деле была рискованная, но Джон на какое-то мгновение почувствовал мстительное удовольствие: не всё этому типу изображать из себя неукротимого разбойника, пусть теперь побудет скромной местной девушкой.       Но, похоже, Шерлока было не так легко уязвить. Немало не стесняясь, он быстро скинул с себя плотный черный плащ, под которым, как оказалось, были надеты лишь ужасно испачканная и даже порванная в нескольких местах батистовая рубашка и тонкие серые брюки, и, несмотря на тесноту и тряску экипажа, ловко замотался в струящееся сари. А на голову накинул длинный конец ткани так, что лица почти не стало видно, и лишь глаза в обрамлении угольно-чёрных ресниц озорно сверкали из-под золотистого края. – Ну как? Серьёзно считаете, что так лучше? – придвинувшись ближе к доктору, спросил Шерлок. Невероятно, но даже голос его изменился, приобретя плавность и мелодичность. – Намного.       Джон нервно сглотнул. Хотя он сам был свидетелем этого преображения, на какой-то миг ему показалось, что с ним в экипаже и правда находится женщина. Воспитанная с рождения привычка заставила подтянуться и расправить плечи. Придирчиво оглядев спутника, доктор был вынужден признать, что неожиданно пришедшая в голову идея с переодеванием всё же могла оказаться удачной. – Со стороны смотритесь вполне естественно, – честно высказал свое мнение Уотсон. – Если не придется ни с кем разговаривать, то может и сработать. Пожалуй, это и есть ваш шанс. – Наш шанс, доктор – ехидно откликнулся Холмс. – Потому что теперь вы замешаны во всём этом не меньше меня.       Джон глубоко вздохнул и промолчал. На то, чтобы свыкнуться с мыслью об обретении неожиданной компании на ближайшее время путешествия, и скорректировать маршрут в объезд оживлённых дорог, оставалось меньше часа.