Panen auki sanaisen arkun Virsilippahan viritan Suorin solmin sommelolta! Растворю сундук с речами, Губы говорить заставлю Слов распутываю сети!
Портрет и не думал прекращать свою волыну, однако, к удивлению Лемминкяйнена и Лоухи в ней не осталось для них ничего неясного:Старый верный Вяйнямёйнен — Друг далёкий и коллега, Обращаюсь к тебе с просьбой, В помощи твоей нуждаюсь, И твоей ищу поддержки В деле важном и серьёзном. Если ты ещё не слышал, То сейчас про то услышишь Про беду, что нас постигла С тем, чтобы учить балбесов Как от тёмных чар спасаться. Перепробовали многих, Знатоков известных как бы Себе сознающих цену, Но никто не подошёл нам, Многие — так сами слились… Старый верный Вяйнямёйнен, Помоги закрыть семестр мне И до долгой ночи Йоулу (*) Выручи, прислав мне Ахти, Что победами известен Далеко от леса Саво От полян цветущих Лахти От долины Кюмийоки, От снегов Рованиеми От заливов Сортавалы… Ежели согласен будешь, Как обмен оформить сможем. Будь здоров, благополучен, Nyt ja iankaikkisesti…»
— И что, он теперь всегда будет говорить четырёхстопным хореем? — не без ехидства поинтересовалась похъёланская нойда. — Тот, что нацарапан здесь — всегда… — Вяйнемёйнен торопливо, пока рисунок не начал по новой источать в его адрес комплименты, завернул свиток, туго перевязал его прочной лентой из покрашенного в изумрудно зелёный цвет льна и запер в берестяной короб, несмотря на издаваемые изображением протесты. — А что касается оригинала… Ахти скоро увидит своими глазами и расскажет. — Я надеюсь, ты шутишь Вяйно! — казалось, Лемминкяйнен вот-вот решится схватить рунопевца за грудки. — Ты хочешь продать меня в рабство, как Унтамо продал Куллерво? Целый семестр! Разве тебе не ведомо, что эти дикари не знают, что такое сауна?! — Если дело в сауне, Ахти, я тебе запишу для этого небольшую руну. Напоёшь себе хоть десяток саун. Только с местом не промахнись… — Perkele! Раз уж нам надо изображать сотрудничество, можем послать Сампсу Пеллервойнена! — не сдавался охотник. — Видишь ли… — ледяным голосом возразил Вяйнемёйнен, — Сампса, если у тебя память отшибло, у нас леса высаживает и цветочки на полянах разводит… Лодку возьмёшь из тех, что там, на привязи, — он махнул в сторону, где по его представлениям была пристань, но промахнулся градусов, как минимум, на 120. — а про кого написано, как он сотню похъёланских шаманов разогнал. — Это враньё, Вяйно! — раздался негодующий возглас Лоухи. — Лённрут всё… — Изобразил немного не так, как оно было на самом деле, — перебил женщину рунопевец, — но сейчас это не важно. Важно, что про него рассказывают детям. В том числе в Энглантии. Так что весельчак сам достукался… Кстати, Лоухи, не одолжишь на время твоего чёрного лебедя. Нужен курьер?! — нойда старательно выдерживала паузу, уставившись немигающим змеиным взглядом в глаза Вяйно. — На короткое время… Сообщить о решении, — словно нехотя, почти сквозь зубы ответил тот. — Ладно, думаю, для Кайсы это не будет в тягость, — махнула рукой похъёланка, — а как собираетесь держать связь? Вместо ответа Вяйнемёйнен встал, подошёл к стене, снял с гвоздя миниатюрное кантеле и протянул его Лемминкяйнену: — Когда будешь играть на этом инструменте и что-то напевать — звук пойдёт вот сюда, — он показал на стоящий на подоконнике выходящего во двор окна вырезанный из цельного куска дубового дерева ящичек. — А мы найдём время открыть его и тебя услышать. — Думаю, Вяйно, это всё равно будет не сегодня. Давай лучше послушаем, что хотела нам предложить для решения нашей проблемы Лоухи… — Для вас, как я понимаю, совсем не секрет, почему тот, кого вы здесь зовёте Румиварасом, привлёк к себе такую тьму приспешников? — Лоухи перевела взгляд с Вяйнемёйнена на Ахти и, чтобы заполнить паузу, откусила тёмный край своей калитки и запила глотком клюквенного киселя. За столом повисла столь звонкая тишина, что её еле слышное причмокивание прозвучало настоящим гулом. — Мы догадываемся… Серафина… — было хорошо видно, с какой неохотой произнёс рунопевец имя, под которым Лоухи была известна по ту сторону «лисьих огоньков», — тот, чьё имя многие боятся называть, обещает всем своим верным слугам бессмертие… Предложение, от которого трудно отказаться. — Я уже был разрезан на крестражи, — бесцеремонно встрял в их диалог Лемминкяйнен, — скажу вам обоим — очень сомнительное удовольствие… — Но ты ведь этого не знал, пока на себе не попробовал, не так ли? — резво откликнулась Серафина-Лоухи. — Вот и они ни о чём подобном не знают, и рассчитывают на что-то лёгкое и приятное. Совсем как Магистериум в параллельной Лапландии… — Ма-гис-те-ри-ум, — нараспев по складам вымолвил Вяйнемёйнен, — он, выходит, занимается чем-то похожим на работу здешнего Вольд… — Именно, Вяйно! — ведьма так поспешно перебила рунопевца, как будто и ей не хотелось услышать из его уст имя тёмного лорда. — Больвангар… так в нашем мире называется его фабрика смерти… и бессмертия, — завершила она изрядно затянувшуюся паузу, столь контрастирующую со всей её прежней манерой. — Фабрика смерти для одних и бессмертия для других…? — Лемминкяйнену настолько была приятна манера Лоухи говорить, что он решил прикинуться дурачком, чтобы заставить нойду растолковать ему ещё раз то, что понял с самого первого раза. Лишь бы ещё раз услышать её чуть-чуть глуховатый, подёрнутый лёгкой завесой тайны голос. — Именно, Ахти, именно… Когда жрецы отрезают у ребёнка его деймона, происходит резкий выброс светлой материи, которую Магистериум пренебрежительно называет «пылью» и «прахом»… — Позволь мне уточнить… м-м-м… Серафина, — Вяйнямёйнен привстал со скамьи, отложив кантеле на стол. Отвернувшись от нойды и Лемминкяйнена, он сделал несколько шагов в сторону двери и говорил, едва ли не высунувшись наружу, словно его что-то заинтересовало на противоположном берегу Саммонлахти, — этот выброс, он столь же мощен, как в случае убийства волшебника? — Что ты хочешь, чтобы я сказала тебе, Вяйно? — напустилась на рунопевца Лоухи. — Это как с пивом, чтобы сравнить, надо попробовать… — она немного наигранно фыркнула и, сделав едва заметную паузу, продолжила, — в любом случае, живорезам из Магистериума этого вполне хватает, чтобы запечатать требующуюся часть томящейся по бессмертию души в хоркрукс, или как его тут у вас называют… За очень хорошие деньги. С тех пор, как существует Больвангар, туда прилетели уже несколько цеппелинов с очень знатными и состоятельными посетителями. И последнее время они появляются там всё чаще… — И деньги в кармане, и дети… — подал было голос Ахти. — Дети повреждены, Охотник! — оборвала его на полуслове ведьма. — Но они, тем не менее живы, Лоухи! — и не подумал остановиться Лемминкяйнен. — И они ещё смогут поработать и принести пользу тем, кто овладел их деймонами. Воистину в твоём мире есть такие лорды, по сравнению с которыми наш тёмный лорд мелкий шалунишка. — Нехорошо завидовать, Ахти! — Вяйнямёйнен положил коллеге руку на плечо, отвлекая его внимание на себя. — А я и не завидую… — огрызнулся тот. — А я и не тебя имею в виду, — широко улыбнулся в ответ рунопевец… — я говорю про Волдеморта. Это он завидует их Магистериуму, — кивнул он в сторону Лоухи. — Ты хочешь сказать… — встрепенулся Лемминкяйнен, вопросительно подняв глаза на бородатого кантелиста. — В вашем мире, друзья-шаманы, нет деймонов-альм, — помешал ему договорить весомый голос лапландской нойды. — Вот вы меня оба не слушаете, а я, между тем, именно об этом и пытаюсь сказать, — обволакивающе-певучий голос Вяйнемёйнена звучал по-прежнему мягко и дружелюбно, словно он всё ещё рассчитывал убаюкать своих непонятливых собеседников. — Я только что пытался растолковать вам обоим, что в нашем с тобой, Ахти, мире невозможно изготовить полноценный крестраж, не совершив убийство волшебника. Вот оно объяснение всех этих страстей, о которых мне то и дело пишет Альбус… Трупоглотов толкает на преступления не просто какая-то тупая злоба на весь неправильный волшебный мир или кровавое безумие. Они всего-навсего хотят жить вечно. — И как думаешь, Вяйно, — Лемминкяйнен с этими словами торопливо отхлебнул из кружки большой глоток, — многим ли своим друзьям тёмный лорд готов дать настоящее бессмертие? — Я не читаю мысли Волдеморта, друг мой, но сомневаюсь, что многим, а ещё больше я сомневаюсь в том, что кто-то из них способен самостоятельно изготовить крестраж… волшебники нашего мира слишком бездарны по части техники, если, конечно, не считать нашего Илмари. Всё дело в том, что кто-то из создателей волшебной палочки, может быть, сам Сатанеев или кто-то из его подчинённых, встроил в принципиальную схему концентратора магической силы предохранитель от некоторых вредоносных заклятий… — То есть, работая с палочкой, хоркрукс получить не удастся, — теперь уже и Лоухи захотелось получить из уст рунопевца подтверждение своей догадки. — Именно… м-м-м, Серафина… это будет мартышкин труд. Между тем, то, что они зовут «беспалочковой магией», здесь принято от всей души презирать. Волдеморт единственный или, по крайней мере, один из немногих, кто знает ей подлинную цену. — Ещё мгновение, Вяйно, и я начну его жалеть, — оскалила свой рот нойда в ответ на тираду Вяйнемёйнена, — Румиварас в одиночку не сможет заменить толпу жрецов из Больвангара. — Мне кажется, он и не захочет, — парировал тот, — зачем ему рядом с собой толпа бессмертных трупоглотов? Если честно, меня больше беспокоят его подручные. Вскоре они поймут, что палочки бесполезны и тогда… Тяжёлое молчание повисло над широким сосновым столом в долю мгновения, потому что мысль рунопевца была очевидна для всех троих. Раздосадованные смертежёры обязательно захотят заполучить себе сампо, чтобы с его помощью выбросы светлой материи закатывать в свои хоркруксы… Значит, скоро, возможно, даже очень скоро они должны появиться у береговых камней Мюллюсаари. — Думайте, что хотите, но на вашем месте, я бы в несколько раз увеличила охрану, — наконец, прервала тишину Лоухи. — Ты готова надолго перебраться к нам… м-м-м, Серафина, — съязвил Вяйнемёйнен, — и даже не боишься лишиться деймона. Лоухи метнула в него гневный взгляд своих серых глаз, но рунопевец ещё до этого сменил тон, придав ему оттенок трагического самоуничижения: — У нас нет людей, понимаешь. Ни студентов, ни персонала. Всех, кого мог, высосал Хогвартс, а остатки подобрали Шармбатон с Илвермором и Дурмстрангом. Магический мир тесен, и к нам никто не едет ни учиться, ни жить. Каждый год недобор за недобором. — Скоро смертежёры сделают этот мир ещё теснее, — поддакнул шефу Лемминкяйнен, — и нам останется только, повесив на «Академию Сампо» амбарный замок и заколотив вход, разойтись по нашим избам. — Если вы примете моё предложение — столь же ясное, как горизонт на скале Аавасакса в ночь на Мидсоммер, — высокомерно хмыкнула Лоухи, — вы найдёте толпы желающих у вас учиться, на вас работать и за вас умирать в войне против вашего занюханного лорда. — Прежде, чем что-то принимать или даже обещать, мы бы хотели услышать, собственно, о чём речь, — слегка раздражённо ответил ей Лемминкяйнен, которому было особенно приятно, что Вяйно поддерживает почти каждое его слово кивком бородатой головы. — Вы ведь оба слышали про «великий обман»? — Слышали-слышали, — усмехнулся в бороду рунопевец, — слова эти мы слышали, но только так и не определили, что за ними кроется… — Мне больше всего нравится вариант, в котором великим обманом называют ложь о том, что способность колдовать даётся не всем… О том, что есть какие-то там «muukalaiset», неспособные творить заклинания. Вот ты, Вяйно, согласишься ли с тем, что кто-то может не уметь петь и играть на кантеле? — Лоухи пристально взглянула на Вяйнемёйнена и, лишь только он через силу покачал головой продолжила. — Было такое время, и я его хорошо помню, когда и в вашем мире магия принадлежала всем, а не только тем, кто назначил себя в избранные… — Значит, ты предлагаешь открыть наш университет для всех подряд? — поднял бровь Лемминкяйнен. — Да, Ахти, для всех, кто интересуется волшебством… И у вас не будет отбоя от желающих учиться. И их число будет расти быстрее, чем сила вашего страхолюдного лорда. Когда же придёт час решающей битвы, у вас будет десяток палочек против одной палочки смертежёра. А число, как известно, в некоторых случаях имеет значение. — Похоже, Вяйно, наша сестра Лоухи предлагает закидать Волдеморта трупами новоиспечённых магов… Типа, нам не жалко, пусть подавятся! — Собственно, почему бы и нет, дорогой коллега? — прищурился старый рунопевец, — разве ты не слышал расхожей истины, что наука требует жертв. Тем более..., наука волшебная… — произнёс он заговорщицким тоном, — и, в конце-концов, мы — Карьяла. И нам Похъола…