Сепия

Данте любит бывать в комнате у брата. Там прибрано и чисто, горы книг и никаких плакатов на стенах. Вергилий любит приглушённый свет и тишину. В его комнате, на прикроватной тумбочке чёрного дерева, стоит старомодная пузатая настольная лампа с зелёным абажуром и небольшая серебряная ваза, наполовину наполненная орехами, реже какими-то несладкими драже или чем-то подобным. Вергилий читает, лёжа на своей широкой кровати поверх тёмного покрывала, и изредка берёт пару орехов из вазы, привычным движением отправляя орехи в рот, не отрываясь от книги. Он не любит сладости. К тому же они могут запачкать страницы, когда он переворачивает листы. Бывает, Вергилий зажигает свечи в замысловатых кованых подсвечниках, стоящих на письменном столе, и оставляет гореть всю ночь. Он говорит, что их пляшущий неверный свет успокаивает его. Данте и правда нравилось в комнате у брата. Потому что она является полной противоположностью его собственной комнате, где с броских плакатов, призывно приоткрыв рот, поглядывают блондинки и брюнетки. Или рок-звезды с гитарами наперевес. Кроме того, на стене красуется дартс с никогда никем не вытаскиваемыми дротиками. Рабочий стол завален всякой всячиной, начиная от полупустых пакетов чипсов и банок колы и заканчивая бейсбольными мячами. Зато в комнате Данте есть небольшой бильярдный стол — подарок отца за первого самостоятельно убитого демона. А под кроватью он всё ещё хранит бейсбольную биту, хотя отлично понимает, что защититься от кого угодно сможет голыми руками. Как и напасть. И всё равно выйти победителем. Вергилий старается никогда не заходить в комнату брата. И нечасто является сторонником посещений Данте. Иногда братья не видятся целыми днями, обитая в одном доме. Вергилий почти никогда не появляется к завтраку. Если только не намечено какого-то важного события, требующего его вмешательства, он спит, как минимум, до позднего утра. Данте точно знает, как выглядит его спящий брат: лежит на спине - руки за головой, либо на боку - пальцы всё ещё на книге рядом с ним. Так повелось ещё с тех пор, когда они были детьми и делили детскую. Так давно... Иногда их будит мама. Обоих сыновей - по-разному. Она присаживается на край кровати старшего, проводит рукой по растрепавшимся волосам, и зовёт своим мягким голосом: "Вергилий, просыпайся. Отец хотел тебя видеть пораньше". Вергилий открывает сонные глаза, как всегда непонимающе хмурясь. Ева мягко целует сына в лоб. Он отвечает "да, сейчас" и выбирается из постели. С Данте всё иначе. Мать осторожно тормошит его. - Проснись, красавчик. И дай мне, наконец, тебя поцеловать. - Маа, когда ты перестанешь меня тискать по утрам? -- недовольно ворчит Данте, всё равно позволяя матери поцеловать его в обе щеки. - Когда я перестану любить тебя. Ты же этого не хочешь? Никакого горячего завтрака по утрам... - Что? - смеётся Данте удивлённо. - Это же шантаж, мам! - Хм, женщины бывают коварны! Данте сонно потягивается, жмурясь, всё норовя урвать минутку и задремать, но Ева может быть настойчива. Вергилий в таком случае всегда оказывается первым за столом и тихим голосом обсуждает что-то с отцом, внимательно глядя, слушая, кивая и почти неслышно задавая краткие вопросы. Иногда отец жестами объясняет, как правильно держать меч и наносить удар. Вергилий взмахивает рукой похоже, отец корректирует, касаясь то его плеча, то спины, заставляя слегка отклоняться или пригибаться. - "Ты не сможешь вовремя провернуть запястье, Вёрдж. Вот... Вот как ты держишь. Ты видишь разницу?" - "Вижу". Часто, входя в столовую, Данте чувствует себя не в своей тарелке, глядя на это. Вергилий уже бывал разок с отцом даже в Аду, охотится часто и отрабатывает свой стиль. Он принимает помощь отца, советуется. Данте — нет. Он предпочитает идти своим путём. Он не хочет повторять отца и брата. Не хочет тихих разговоров за столом и света настольных ламп. Взять хотя бы то, что Данте поступил в колледж, а Вергилий предпочёл заниматься дома. Младшему нравится открытость этого мира, и свою принадлежность к охотникам он всегда принимал больше как хобби, чем как обязанность. Он не умеет заниматься тем, что ему не по душе. Он успешен в своём деле, но Вергилий всегда на шаг опережает его даже в простых поединках на мечах. Отец постоянно недоволен стилем боя Данте. "Данте, ты слишком открываешься!" - в сотый раз говорит отец. "Па, Вёрдж просто быстрее!" - оправдывается Данте, вставая с колен стирая кровь с ладоней о брюки. "Я знаю. И это не раз спасало его от судьбы быть разорванным. Вергилий, ты нападаешь". "Но па-ап!" - возмущается Данте. "Вергилий, почему ты медлишь?" - "Чёрт!" - только вздыхает младший сын, отбивая молниеносный удар брата. Данте, наверное, любит отца. Но он всё чаще думает, что в жизни демона мог появиться только один значимый человек, и это была мать. А они, его сыновья... Они даже не люди. — Мам, зачем мне это? — иногда спрашивает Данте, уронив голову на плечо Евы и лениво переключая каналы телевизора. — Это — твоя жизнь. Так случилось. Ты должен быть сильнее, потому что тебе и твоему брату всегда будет угрожать опасность, — тихо говорит мать, легко поглаживая Данте по серебристым волосам. — А тебе? — И мне. И ты должен будешь меня защитить, — улыбается она. — Мой рыцарь. — Вергилий с этим лучше справляется, — бормочет Данте. — Хотя, иногда мне кажется, что он больше готов нападать, чем защищать. На это мама ничего не отвечает и только обнимает Данте покрепче. Данте ловит себя на мысли, что мама ему дороже. И он совершенно отчётливо осознаёт, что это всё потому, что она — человек. Более того, он уверен, что и мать замечает эту разницу в близнецах и ищет в Данте, как в единственном почти человеке, спасение. У Данте есть подружки. Ему даже не приходится особо долго ухаживать. Ещё бы! С его-то внешностью, с этими сияющими самоуверенностью лучистыми глазами, лёгкими невообразимо светлыми волосами, небрежно падающими на лоб и взлетающими с малейшим дуновением ветра, с этими яркими губами, которые так и норовят быть зацелованными. Чувство юмора, небрежная походка и гладкие мышцы под слегка тронутой загаром кожей. Данте пользуется больше, чем просто популярностью. И возможности он не теряет. Но он не рискует приводить девчонок домой, когда там родители. Мама понимает, конечно, но отцу это, кажется, чуждо. Вергилий подруг не заводит, хотя бывает, что возвращается за полночь. Ему звонят потом, но он никогда не отвечает на звонки. И никак не проявляет заинтересованности в продолжении романа, словно и это было не больше, чем охота. — Я видел тебя с Эленой вчера, когда шёл с Рэйчел есть пиццу, — замечает Данте, когда они встречаются в кухне после полудня. Вергилий наливает себе свой первый кофе и делает сэндвич, стоя у окна возле стола для готовки. Вергилий тонкий и гибкий, его осанка, даже если плечи расслаблены, излучает аристократизм и гордость, достойные исторических властителей мира. "Ну да, конечно же! Сын Легенды. Сын Предателя". Солнечные лучи из окна, словно простреливают его насквозь, и высветляют каждую прядь и без того невероятно светлых волос. Вергилий на миг поднимает глаза и возвращается к приготовлению бутерброда. — И что? — Ты с ней спал? — Почему ты интересуешься? — Просто хочу знать. — Данте, сидящий за небольшим столом для завтраков, откидывается на спинку стула и вытягивает ноги под столом. — Она звонила сегодня утром. Восемь раз. — Тебя это беспокоит? — Нет, меня это не беспокоит, но меня беспокоит то, что ты постоянно отвечаешь вопросом на вопрос, Вергилий. Просто скажи, да или нет! — Да, — отвечает тот без выражения. — Надеюсь, эта информация даст тебе лишних пять минут самоудовлетворения, когда ты будешь это себе представлять. И — нет, я не собираюсь иметь с ней ничего личного. — Ты, кажется, уже поимел с ней нечто личное. — Это не так. — Ты! Заносчивый ублюдок! Такие, как она, не попадаются каждый день! — Я не ищу каждый день. Тебе, наверное, виднее. — И это, по-твоему, плохо? — Я этого не говорил. Пожалуйста, передай соль, -- без эмоций просит старший из близнецов. — Пожалуйста, передай соль, — раздражённо передразнивает его младший брат. Он швыряет фарфоровую солонку в Вергилия - и в тот же миг его плечо оцарапывает призванный меч. А старший брат ещё успевает поймать солонку и говорит "спасибо". Данте вскакивает со стула и отправляется прочь из кухни, небрежно вытирая кровь ладонью и оставляя Вёрджа одного. Возможно, Вергилий прав, и в этом действительно нет ничего личного. Что может связывать полудемонов с земными девушками, если приходится всю жизнь сражаться с тварями преисподней? Взять хотя бы мать. Сколько раз отец спасал ей и сыновьям жизни, когда в ночи вдруг возникает этот зловещий сонм шёпотов "Спа-а-ар-р-рда-а-а...", потом голоса становятся всё громче и, наконец, во тьме загораются светящиеся огни пустых глаз? Когда они были детьми, то спали в одной кровати, которая стояла возле двери, чтобы, в случае появления незваных ночных гостей, братья успели улизнуть и позвать отца. "Они здесь. Слышишь?" — шептал Данте. "Я слышу. Не двигайся", - отвечал Вергилий, сжимая ладонь братишки крепко-крепко. Он сжимал её ещё сильнее, отпускал, потом ещё раз. Третий раз означал "Пора!", и дети выскакивали из постелей. Вергилий тянул Данте за собой. Со временем, когда они подросли, их обязанностью стало отбивать атаки, пока не явится отец. А теперь они могли справиться сами. Мать не разучилась владеть мечом для того, чтобы в случае поражения Спарды она могла защитить детей или дать им хотя бы возможность уйти. Это ли завидная судьба земной женщины? Нет, ничего хорошего, кроме секса время от времени, девушкам они дать не могли. И Данте, наверное, следовало бы тоже избегать близких отношений с теми, кто не знает, что такое "эфес". Но ему так нравится быть всеобщим любимцем! И ещё — ему нравится быть любимцем брата. С Вёрджем бывает тяжело, но он такой красивый и неуловимый. Непонятный. Эти его свечи и книги, тишина и настольная лампа... И внимательный вдумчивый взгляд, немного ироничный, словно он знает о тебе больше, чем ты согласен рассказать. Данте стучится в дверь комнаты. "Да, Данте?" — спустя какое-то время, доносится немного раздражённый голос. Данте входит в комнату брата. Тот, как обычно, лежит на животе, опираясь на локти, и читает. Весь будто растворённый в своих оранжевых приглушённых сумерках. — Эй, бро, хочешь есть? Я принёс пиццу, могу поделиться, раз мы тут вдвоём остались. — Я не голоден, — отвечает Вергилий, не отрываясь от книги, и, осознав, что брат не собирается yходить, интересуется. — Ты ещё что-то хотел? — Да. Подходит к кровати, прыгает на неё - матрац пружинит под его весом. Вергилий морщится, оборачиваясь. — У тебя есть хоть толика уважения к чужому личному пространству?! — Ты всегда спрашиваешь одно и то же, Вёрдж! — Но, похоже, тщетно. — Это правильный ответ. Вергилий откладывает книгу на пол и лениво переворачивается на спину, вытянув руки за головой и потягиваясь. При этом мягкий свет настольной лампы проскальзывает по обнажившейся части гладкой кожи живота, отбрасывает беглые тени вдоль впадин чётко проступивших сильных, гибких мышц. У Данте серебро пробегает по спине. Он закусывает губу, выстраивая в голове хоть какой-нибудь план и следя светлыми глазами за игрой света и теней от настольной лампы. Как бы то ни было, сегодня он так просто не уйдёт. — И что ты хотел? — интересуется Вергилий, устало прикрывая глаза. — Ммм... Тебя? — Опять?! Я уже сказал... — Знаю, но попытка не пытка, разве не так? Данте улыбается и подбирается поближе к брату. Губы касаются открытой кожи на животе снова и снова, давят. Данте, вжимаясь губами в его живот, мягко водит кончиком языка по прохладной коже, и собственное дыхание обдаёт теплом лицо. Вергилий шумно и довольно выдыхает, не пытаясь это скрыть. К чему скрывать, если они проделывают это не в первый раз, и до большего дело всё равно не дойдёт. — Вёрдж... — глухо говорит Данте, прижав лицо к его животу. — Мм? — Пожалуйста... — Ни за что. — Но почему нет? — он поднимает голову и смотрит на брата. Тот лениво играет с закладкой книги, глядя сквозь неё на огни свеч, и усмехается. — Не хочу. — Хочешь! Данте для верности кладёт руку на пах брата, скрытый под плотным шёлком одежды. — Не трогай! — расслабленно смеётся Вергилий, сводя колени. Данте перемещается повыше, потом к его лицу, к так редко смеющимся губам, по пути забирая закладку из тонких пальцев. Вергилий не сопротивляется и закрывает глаза. Данте смотрит на него и кусает губы. Тишина. — Почему бы тебе не обзавестись подружкой? — внезапно спрашивает Данте, нарушая хрупкую тишину. Вергилий молчит. Потом, не открывая глаз, говорит негромко. — А потом что? "Знаешь ли, я — полудемон, и тебе придётся научиться владеть холодным оружием, если они вдруг, явятся за нами. Я тоже должен всегда иметь при себе меч". Она глупо смотрит на меня и тут я на её глазах вынимаю свой... Данте закрывает ему рот ладонью, не давая договорить, и начинает смеяться. Вергилий сначала молчит, а потом тоже улыбается, хмыкнув ему в ладонь. — Твоя стратегия относительно девчонок... Она ужасна! — смеётся Данте, убрав руку. — Сначала следует вынуть его на её глазах, а потом рассказывать! Уверен, она не только согласится овладеть искусством драки на мечах, но и запишется на курсы танкистов! — Заткнись, Данте, — беззлобно отвечает брат. Вергилий закрывает глаза и снова устало потягивается, затем лениво распрямляет руки за головой, дотягиваясь и задевая пальцами подлокотник разложенного дивана. Данте следит, как костяшки расслабленных пальцев тихо и вовсе не больно ударяются о мягкую тёмную обивку. Данте хотел бы отвести взгляд, потому что не уверен, что его глаза не скажут слишком много лишнего. Но это сложно. Когда Вёрдж лежит так, то Данте видны глубокие впадины его подмышек. Нет, нужно хотя бы поцеловать брата. Или хотя бы попробовать поцеловать. А потом посмотреть, что из этого выйдет. Но терпеть снова и снова, день за днём, ночь за ночью, - это уже просто невыносимо. И Данте принимает решение и мягко касается губ брата своими губами. Но Вергилий усмехается, не поддаваясь, и губ не размыкает. Данте выдыхает, не прекращая попытки. ...Так близко... — Вёрдж, ну что ты делаешь? — тихо спрашивает Данте, сам не понимая, что имеет ввиду. Вместо ответа, его брат слегка приоткрывает рот, и кончики их языков соприкасаются. Данте хочет большего, он приникает ко рту брата, заставляя позволить ему поцеловать его глубоким долгожданным поцелуем. И почему-то Вергилий позволяет. Но когда тёплые ладони брата скользят по его животу и пробираются под жилет, Вергилий мягко прерывается и переворачивается на живот, так и не открыв глаз. — Вёрдж, ну пожалуйста... — горячим влажным шепотом просит Данте на ухо, прижимая его своим телом к постели, убирая с его лица растрепавшиеся волосы, чтобы было удобней целовать его плечо и щёку. Он просто ничего не может поделать с собой. Он протискивает руку под животом брата и скользит ладонью вниз, к застёжке брюк. И Вергилий почему-то поддаётся, слегка привстав и давая больше пространства его руке. Но когда Данте осторожно сжимает, Вергилий снова ложится на постель, не позволяя продолжить. Данте тихо стонет от отчаяния, склонив голову и уперевшись лбом в его плечо. — Это не честно! — шепчет он. Вергилий привстаёт и вынимает его руку, а потом молча переворачивается на спину, прикрыв глаза рукой. — Ну что-о-о? — стонет Данте. Он берёт его лицо в ладони, обцеловывает прохладные щёки, убрав его руку, целует глаза и гладкий лоб. — Что? — целует в губы. — Что ты от меня хочешь? — целует в переносицу. — Что ты хочешь? — касается разомкнутыми губами подбородка. Вергилий весь такой нежный, такой... ускользающий, разрешающе-запрещающий... Вергилий позволяет целовать его, приподнимая голову, чтобы Данте мог продолжать целовать его шею и плечи. И молчит. Данте стискивает напрягшуюся плоть под прохладным шёлком. Вергилий не открывает свои глаза, он выдыхает, приоткрыв рот. На его лице — выражение блаженства и муки, зубы сжимаются на миг в подобии оскала. Но, когда ладонь Данте пробирается под одежду, брат, как всегда, мягко останавливает его. — Нет, Данте... — Да, Вергилий! — Нет, я сказал. — Почемуу?! — злится разгорячённый Данте, глядя ему в лицо. — Открой глаза, посмотри на меня и просто ответь мне, почему нет?! — Я не хочу. — Чушь! Ты едва ли не кончаешь! — И что? — Я просто не понимаю, зачем сдерживаться?! Ты что, тренируешь себя в выдержке? — Да. Этот простой ответ почему-то ошеломляет Данте. Выводит из себя. Заносчивому Вергилию мало пускать ему кровь при каждой драке на мечах. Теперь он решил поиграться с его членом?! — Так вот для чего я тебе нужен? Ничего личного, просто очередное упражнение, — Данте отстраняется, вставая. — Ничего человеческого, просто тренажёр для... — Это не так, Данте. Вергилий кладёт ладонь себе между ног, желая утихомирить своё тело и надеясь, что пройдёт само. — А, чёрт... — шепчет он себе, стискивая зубы. — Разве тебе не достаточно... того, что ни с кем другим я бы не стал этим заниматься? — Так может, ты бы просто подрочил и попытался сдержаться, чем мучить посторонних? — Может быть. Но ты же мне вовсе не посторонний. — А ты бы согласился? Если бы я был тебе посторонним. - Ты серьёзно думаешь, что дело в этом? - Думаю, да. И дело ещё в том, что ты любишь заставлять людей биться головой о стену ради тебя. Ты от этого кайфуешь. — Глупо, Данте. — Отвали. Данте выбирается из постели, намереваясь уйти, но Вергилий ловит его руку и сжимает. От этого сердце снова готово дрогнуть. — Иди сюда. — Я сказал, отвали! — Я сказал, иди сюда. Данте вздыхает, запрокинув голову, глядя в потолок и раздумывая. Потом садится. — Что ты хочешь, Вёрдж? Тот обхватывает его руками за грудь и заваливает на кровать. Данте бессильно лежит на спине и смотрит на него. Вергилий берёт горсть орехов и отправляет себе в рот. Потом снова протягивает руку к вазе и угощает Данте. — Ха? — Фисташки. Будто это что-то объясняет. — Ты ешь с моих рук... — произносит Вергилий, глядя на жующего Данте. — Почему ты такой упрямый? Я не вижу смысла! — признаётся Данте, а потом расслабляется и спрашивает. — У тебя есть кола? — Возле кровати на полу. Данте садится и тянется за бутылкой. Хмурится. — Это гранатовый сок. — Да? Значит, кола закончилась. — Чёрт с ней, — бормочет Данте, пить хочется неимоверно. — Не рассчитывай, что я пойду за стаканом. — Я тоже пью из бутылки. Вергилий молча полулежит на кровати, согнув ноги в коленях, и задумчиво играет со всё той же закладкой. Данте решает, что лучше уйти и подогреть пиццу, но почему-то он не хочет покидать эту комнату. И он не может выбрать, надеясь, что, может быть, Вергилий его остановит. — Тогда оставайся, — говорит Вергилий, не глядя на него и всё занимаясь своей закладкой. — Ты же не хочешь уходить, если я не ошибаюсь. Демоны мало что могут скрыть друг от друга. — Ты тоже этого не хочешь. А что мне будет, если я останусь? Вергилий кратко пожимает плечами. Усмехается, глядя на брата. — Данте, ты действительно хочешь меня трахнуть? Этот вопрос, ответ на который более чем очевиден, почему-то загоняет Данте в тупик. Он вдруг смущается. — Вёрдж, ты грубый, — бормочет он в ответ. — Трахать меня постоянно, до полуобморока, каждый день, когда есть свободное время... — продолжает перечислять Вергилий, постукивая закладкой по пальцам и поглядывая на Данте с едва заметной усмешкой. — Потому что твоё тело и всё твоё естество так сильно желает физически скрепить наши кровные узы? Ты надеешься поделить со мной часть своей человеческой натуры, которой мне не хватает? "Не лезь ко мне в душу, урод!" - усмешка эта кажется Данте издевательской... — Зачем спрашиваешь, если всё и так знаешь? — с досадой проговаривает Данте. — А ты? Хочу, но не могу. Хочу, но не буду. Но хочу. Но не буду. Кому какое дело?! Я хотя бы уверен в своих желаниях, а ты сомневаешься. Разве твой любимый папочка не говорил тебе, что действовать нужно без сомнений? Чтобы не жалеть дважды о несделанном. — Я знаю, что отец говорит! Не смей меня учить! — Вергилий швыряет в него закладку, которая всё равно не долетает и, кружась, опускается в паре дюймов от Данте. — Да что ты как школьница?! — Данте качает головой, подбрасывает бутылку с соком, ловит, снова подбрасывает. — Набиваешь себе цену, ломаешься... Это для того, чтобы я потом мог с благоговением думать, что трахнул самого Вергилия Спарду? Сына самого, ха, Чёрного Рыцаря? — ... Что?!! Ах ты..! Вергилий не любит сквернословить, поэтому не договаривает и бросается к брату. Удар приходится в челюсть, от второго Данте уклоняется и отвечает локтем под дых. Вёрдж отлетает назад. Они смотрят друг на друга с ненавистью в глазах, тяжело дыша. Потом Данте глупо хихикает. Потом Вергилий его поддерживает. Они смеются, больше не глядя друг на друга. Данте стирает кровь с подбородка, когда рана затягивается, и вздыхает. — Я не знаю, что происходит... Ты мне не нравишься, Вёрдж. Как человек — ты полное дерьмо, как брат — ещё хуже, наверное. Но ты такой красивый, когда сидишь здесь один вечерами... Я не могу перестать тебя хотеть... — И не можешь перестать приходить, чтобы полапать меня, полагаю. — А ты не можешь отказаться, потому что мне не отказывают. Вергилий хмыкает, скользнув по нему насмешливым взглядом. — Возможно, потому что мне это приятно не менее, чем тебе? — предполагает Вергилий. — Возможно...— жмёт плечами Данте. — Ну так чего ты ещё ожидаешь? — Я хочу тебя всего! — Я и так весь твой, глупый! Я всё ещё твой брат. — Не будь идиотом! — раздражается Данте. — Ты отлично знаешь, что я имею ввиду! Вергилий улыбается, приподняв брови и запрокидывая голову. — Тебя так легко вывести из себя, Данте! Это просто невероятно. "Вот надменное дерьмо". Данте быстро придвигается к Вергилию, почувствовав слабину в его защите, и резко прижимает его к себе. Его тело немедленно реагирует на близость желанных объятий. "Братишка, ты меня ещё не знаешь". — Вёрдж, ну позволь мне! — просит он громким горячим шёпотом, закрывая глаза и целуя каждый доступный миллиметр лица, скулы, уха, шеи, плеча. Вергилий не отталкивает и не обнимает. Данте решает не обращать на это внимания и уже не может остановиться. Этот проклятый непредсказуемый братец. Он приникает к его губам, заставляет приоткрыть рот и целует влажно и глубоко, упиваясь, растворяясь в этом дозволенном поцелуе без остатка, потому что не уверен, что сможет получить больше. Всё кажется таким хрупким. Данте пытается взять как можно больше. До тех пор, пока Вергилий не остановит его привычным движением. Но он не останавливает. Он не отвечает, но и не отталкивает, даже когда Данте укладывает его на спину и забирается руками под жилет. Он боится снять его одежду: ему кажется, что тогда брат очнётся и остановит. Поэтому Данте опускается к напрягшемуся животу, целует, тяжело дыша, отчаянно хочет большего и... не решается, чтобы у него не отняли хотя бы эти моменты. Ниже, к серому шёлку брюк, скрывающему пах, задыхаясь от эмоций и непонятного внутреннего страдания. Он ощущает ладонью и губами, что под плотной тканью Вергилий заведён не меньше него... Легко сжимает зубами сквозь ткань одежды, трётся щекой, совершенно теряя голову. "Ну пожалуйста, Вергилий!" Данте поднимает голову и смотрит, спрашивая без слов, сглатывая ком в горле. Губы налиты кровью, глаза блестят. Но Вергилий ничего не отвечает. Ни да, ни нет. Значит, нет? Если Вергилий не остановит его сейчас, потом ему уже не выпадет такой возможности. Но глаза старшего брата прикрыты, он тяжело дышит. Значит, да. Не сводя глаз с лица брата, Данте молча и осторожно высвобождает его из одежды. Уверенными пальцами расстёгивает жилет, боясь спугнуть этот долгожданный выстраданный момент, не решаясь даже поцеловать, чтобы это не показалось брату лишним. Вергилий на миг приоткрывает глаза и тут же закрывает их снова. Тогда Данте решается, выдыхает и склоняется к нему. И ощущает, что Вергилий резко поджимает живот, словно надеется, что это поможет отстранить прикосновение хоть ненадолго. Данте сглатывает ком в горле и, наконец-то, решается шагнуть дальше. За грани дозволенного. Хотя где они теперь, эти грани? Воздух кажется липким и тяжёлым, и таким же размыто-оранжевым, и тягучим, как освещение комнаты. Ни один из них не помнит сколько времени прошло. В комнате Вергилия нет часов, которые с механическим стуком отсчитывали бы минуты. В его спальне всегда тихо-тихо. Данте мог бы отсчитывать время по биению своего сердца, но сердце колотится слишком быстро, а ему хочется, чтобы мгновения замерли. Чтобы время исчезло. Здесь так тихо, что слышен только шелест простыней, шелковистый шорох скольжения кожи о кожу и ещё — прерывистое дыхание. Иногда - обрывки каких-то фраз едва слышным, вымученным, каким-то стыдливым шёпотом, но слов всё равно почти не разобрать. Рука Вергилия ложится брату на плечо, но бессильно соскальзывает. - Не спеши, — очень тихо говорит своему близнецу Вергилий, и тут же повторяет совсем уже шёпотом. - Не спеши. И тогда в грудь Данте ударяет волна тяжёлой болезненной нежности, совершенно ему не свойственной, как он всегда полагал. Хотелось утешать, гладить, благодарить, дышать одновременно, одним на двоих воздухом, жить одним на двоих сердцем и одной кровью, никогда не отпускать ни на шаг, ни на вздох. Данте касается его лица. Ему хочется сказать "посмотри на меня!", хочется сказать "прости меня за что-нибудь!", но Вергилий слишком тяжело дышит: приоткрывает рот в немом крике, а глаза его всё так же прикрыты. А потом он крепко зажмуривается. Данте касается губами длинных вздрагивающих ресниц, целует сомкнутые веки, впалые щёки, тонкую переносицу, бледные губы. Снова и снова, и снова. И когда Вергилий случайно, наверное, просто не сдержавшись, срывающимся шёпотом произносит его имя, Данте оказывается на грани. И — дальше. ... Это похоже на падение и на взлёт одновременно... Вергилий лежит на боку, отвернувшись и обняв подушку. Совершенно непонятно, о чём он думает. Кажется, вообще не о чём. Данте приподнимается на локте и переворачивает брата на спину. Тот не сопротивляется. — Вёрдж? — Что? — Не знаю... — Получил, что хотел? — А ты? — Наверное. — А можно ещё раз? — Данте смеётся, целуя его в шею. — Брось это, Данте, — немного хмуро отталкивает его Вергилий. — Почему? — Потому что я так сказал. Данте утыкается лицом между шеей и плечом брата, вдыхает его запах, обнимает. "Я думал, тебе понравилось". Значит, Вёрдж не чувствовал того единения, которое испытал Данте? "Холодный сукин сын!". — Тебе не пора в свою комнату? — спрашивает Вергилий. — Они вернутся завтра к восьми. Я не хочу выбираться из постели, здесь тепло... Мммм... Было бы, если бы не ты, - бормочет Данте, засыпая. - Ты собираешься ещё почитать? — Пока не решил. Но Вергилий засыпает спустя пару минут. Данте просыпается необычайно рано и ретируется в свою комнату, не без сожаления покидая нагретую постель брата. Пару часов спустя, они всей семьёй собираются за завтраком. У Вергилия тренировка с отцом, у Данте — занятия в колледже. У Вергилия вокруг шеи повязан шёлковый чёрный платок. Он ему идёт. Данте ухмыляется в тарелку с хлопьями. — Ну? — говорит Ева, выставляя на стол декоративную плетёную корзинку со свежим хлебом. — Чем мои дети были настолько заняты, что пицца осталась нетронутой? — Ничего особенного, — жмёт плечами Вергилий, делая себе бутерброд. — Я читал. Он, наверное, смотрел телек. "Хладнокровный лжец" - "Заткнись, Данте". Ева хмурится и внимательно смотрит на старшего сына, подходит ближе и аккуратно берёт его за подбородок указательным и большим пальцем. — Ты сегодня бледнее обычного. Ты хорошо спал? "Да, Вёрджи, ты хорошо спал?" — ехидно думает Данте. Но Вергилий смотрит на маму непонимающим взглядом. — Не очень, если честно, — соглашается Вергилий. "Ты грязный лжец, братишка!". Вергилий сдержанно улыбается брату, приподнимая брови. Данте, поедающий корнфлейкс с молоком, пинает его под столом в колено. — Убери локти со стола, — ровным тоном говорит Вергилий. — Отвали. Старший брат не реагирует. — Я боюсь, он слаб, чтобы идти с тобой сегодня, — говорит Ева Спарде. — С ним всё в порядке, я уверен. Он — сильный. Мой сын. Отец ободряюще смотрит на Вёрджа. — Я готов, — уверяет тот спокойно. — Данте, ты присоединишься после занятий, — говорит ему отец. — Я сегодня поздно заканчиваю, - напоминает Данте. - Присоединишься, как закончишь, - безапелляционно отвечает отец. Данте вздыхает и опускает плечи. — Окей, паап. Ему на плечо ложится успокаивающая ладонь Евы. Когда Данте затемно возвращается, Вергилий оказывается дома. Он насыпает драже в свою вазу. — Где отец? — хмуро спрашивает Данте, бросая рюкзак на стул и открывая холодильник в поисках колы. — Он остался там без меня. Их было слишком много, он отправил меня обратно. — Ранили? — Задели плечо. — А отец? — Он справится сам. Данте кивает, наливая колу в стакан. — Где мама? — Отправилась на ужин с Кэрол. Она оставила тебе поесть. Поищи в... В микроволновке, — Вергилий разворачивается, чтобы уйти. Он явно погружён в свои мысли, ему не до брата. — Я не голоден. Данте отставляет пустой стакан и, скользнув взглядом по брату, замечает рану на плече. Уже не кровоточит, только начала затягиваться. С его-то регенерацией до сих пор не зажило? Данте прищуривается, оглядывая его плечо, а потом замечает: - Ха, Вёрдж, да тебя сильно задели! — Пройдёт, — неохотно отвечает Вергилий. Данте не может оторвать глаз от затягивающейся раны. Он подходит к нахмурившемуся в непонимании Вергилию и... касается раны губами. Вергилий выворачивается. — Данте, оставь! Данте облизывается с улыбкой. — Моя, как всегда, слаще. — Это потому что ты, как всегда, ешь больше сахара. — Нет, это просто потому, что я сам по себе сладкий. — Или потому что глупый. Что-то привело Данте в хорошее расположение духа. По крайней мере, никаких тренировок на сегодня. Он обхватывает брата за талию, Вергилий упирается ладонями ему в грудь отстраняясь и прогибаясь назад. На лице — недовольство и раздражение. — Оставь меня в покое! Ты слишком много себе позволяешь! — Ничего не могу с собой поделать, — пожимает плечами Данте с ухмылкой. — Ты меня раздражаешь и провоцируешь, зная, что в доме мне запретили использовать призванные мечи! — Нет, я раздражаю тебя обычно по утрам, а по вечерам тебе со мной хорошо. — Откуда такая самонадеянность? — Я видел тебя вчера... — он прижимается губами к его шее — Вчера — возможно, но не сегодня. — Он отталкивает брата. — Я не отпущу тебя, Вергилий, — глухо проговаривает Данте, уткнувшись ему в шею. — Не заставляй меня пускать тебе кровь, как в дешёвой мелодраме! Пусти, Данте, я устал... Вергилий и правда выглядит усталым и бледным. — Тебе стоит иногда пройтись, развеяться. Вне книг тоже много чего интересного, — советует Данте. — Благодарю за заботу, но предпочту оставить без внимания, — ядовито отвечает Вергилий. Вергилий подхватывает вазу и отправляется из кухни. Он оборачивается, чтобы что-то сказать, но решает промолчать и всё-таки уходит. А Данте усмехается. Он знает, что, стоя уже у самой двери, Вергилий тоже улыбнётся своей тонкой зловещей улыбкой. Его улыбка редко выглядит иначе. Данте стоит, а потом, склонив голову к одному, затем ко второму плечу и хрустнув позвонками, - иногда он, не задумываясь, делает это на тренировке перед началом спарринга с Вергилием, - решительно направляется на второй этаж к двери брата, но, уже собираясь постучать, передумывает и убирает руку, стукнув кулаком о косяк. И уходит в свою комнату. На следующий день он видит Вергилия только раз, за ужином. Данте замечает, что Вергилий о чём-то раздумывает, но не может ощутить о чём именно. В любом случае, не о Данте. Покончив с ужином, - почему он всегда так мало ест?! - Вергилий оставляет салфетку в тарелке и, извиняясь, покидает столовую. Мать провожает его встревоженным взглядом, но ничего не говорит. Данте замечает, что мама вообще старается не говорить с ним чаще, чем нужно, словно боится его. Словно боится услышать что-то, что разобьёт её сердце. Отец, похоже, знает, в чём дело, но оставляет всё как есть. Данте думает над тем, как, должно быть, матери нелегко: иметь двух сыновей и бояться их потерять каждый раз, когда они уходят с отцом. И иметь достаточно сил, чтобы не противоречить, смириться со своим выбором и стараться не жалеть о нём. И с этим жить. Данте приходит к Вергилию после ужина и застаёт его, конечно, за чтением. Младший брат садится на кровать и говорит: — Мама расстроена. — Ева просто беспокоится. Как всегда, — ровным тоном говорит Вергилий, не отрываясь от книги. — Она не просто беспокоится! — возражает Данте. — Она чертовски испугана. Вергилий слегка пожимает плечами. — Почему бы тебе не поговорить с ней? — спрашивает Данте. — О чём? Данте задумывается. — Нуу... О чём-нибудь... Что-то же есть... Вёрдж, всегда можно о чём-то поговорить с матерью. Вергилий поворачивается к нему. — Да? О том, как мне нравится косить этих тварей мечом? О том, как я наслаждаюсь ощущением этой силы? О том, что никогда не остановлюсь, не смогу и, что я хочу стать таким, как отец? Убивать и быть сильным? Думаешь, Ева будет рада это услышать? — Нет! Меня бесит твоя агрессия! — Данте взрывается. — Посмотри с ней телевизор, расскажи, что ты ел на завтрак... О своих любимых книгах... Покажи ей, что ты — её сын, человек и... — Нет! — губы Вергилия белеют, в светлых глазах блестит нехороший огонёк. — Я — не человек. Я больше, чем любой из них. Я быстрее и сильнее. Я убиваю чудовищ, от одного вида которых все эти люди наделают в штаны. А я уничтожаю их стаями парой взмахов Ямато. Я — не человек. Я как отец! — Ты — псих, — сообщает Данте — Я — полудемон, — зло усмехается Вергилий. — Но трахаешься ты как человек, — замечает Данте и тут же жалеет. — Как глупо, — качает головой Вергилий, криво усмехаясь. — Я ошибочно полагал, что в тебе больше мозгов и чести. — Я знаю, что тебе нравится. Ты выглядел так, что тебе не могло это не нравиться. Между прочим, ты показал отличный результат. Круто с тобой. Вергилий зло щурится, глядя на него всего с пару мучительных моментов, а затем хмыкает и говорит: — Да, я осведомлён. Ну ты ведь не думаешь в самом деле, что мне не говорили об этом раньше? - он выдерживает паузу и уточняет, изучающе и холодно глядя ему в глаза. - До тебя. На миг у Данте пропадает дар речи. - Как самонадеянно, брат, - криво усмехается Вергилий. Что?.. Что он... — Ты лжёшь, Вёрдж, — уверенно говорит Данте, не слыша собственного голоса. — Это всё полное дерьмо. — Думай как хочешь. — Отвали. Я не собираюсь об этом думать. Пожалуй, таким растерянным Данте не выглядел ещё никогда. Он поднимается с постели и покидает комнату, громко хлопнув дверью. "Ненавижу тебя, лживый ублюдок". Это невыносимо тяжело. Данте не может смотреть на Вергилия без презрения и отвращения. Вовсе не потому что, по словам брата, Данте был не первым, с кем он спал. А из-за того, что для Вергилия это оказалось заурядным трахом, никакой внутренней связи или чувств. Они просто выбрались из одной яйцеклетки и это простая биология, все их кровные узы, братская связь — это всё не более чем сухая наука, всё изучено вдоль и поперёк, никакой магии или ощущения чего-то важного... Особенного. Ну хорошо, был во всём этом горький привкус разочарования и даже ревности. У Данте никогда не было и не будет парней. Так далеко он не смог бы зайти. Поэтому всё, что произошло тогда между ними, для Данте имело особый смысл и подоплёку. Это представлялось ему чем-то большим, чему не подберёшь холодных терминов и диагнозов. А для Вергилия, оказывается, всё это уже не ново и даже не заслуживает отдельного разговора. Не особо феерично, не слишком долгожданно, даже не пошло. Никак. Данте старается вообще больше не видеться с братом, ни при каких обстоятельствах, кроме боёв под присмотром отца. Данте дерётся с такой нескрываемой яростью, что отец часто вынужден прерывать поединки. Иногда он ловит себя на мысли, что, может, стоит прирезать брата ночью. Вонзить Мятежник в сердце, чтобы оно не успевало регенерировать. Заставить захлебнуться кровью. Но тогда он стал бы похож на Вергилия. Бесчувственным хладнокровным убийцей. Да и просто бесчувственным и хладнокровным. "Я — как он. Я убил бы чудовище. Он тоже убивает их. Он — как отец". Нет, этого Вергилий никогда не дождётся! Но продолжаться так не может. Следующим вечером Данте без стука заходит в комнату брата. Тот отрывается от книги и удивлённо смотрит на Данте. — Пошёл вон, — холодно произносит Вергилий. — Нет, я никуда не уйду, пока мы не разберёмся с одним очень личным делом, — отвечает Данте, захлопывая дверь. — Ты хочешь драки? — Драки? Да, возможно. — Данте жмёт плечами и нехорошо усмехается. — Зависит от того, что ты мне скажешь. Вергилий тоже глумливо улыбается, приподнимая брови, и качает головой: — Но я не собираюсь ничего тебе говорить, ты что, не понял? Убирайся из моей комнаты, Данте. — Нет, не сегодня, Вёрдж. — Что ты хочешь? — Почему ты тогда переспал со мной? — Прихоть, я полагаю. Тебя устраивает ответ? — Нет, меня не устраивает ответ. Я хочу услышать правду. — Чёрт возьми, мне захотелось переспать с тобой! Возможно, это была благотворительность. Что ещё тебе сказать, чтобы ты убрался? — Окей. Назови мне имена тех, с кем ты был до меня. — И ты действительно готов узнать? — А почему нет? — Потому что твоя тяга к бесполезным знаниям ещё никогда не принесла тебе ничего, кроме разочарования. — Просто давай сюда чёртов список! Говори! Ну говори же ты, говори, Вергилий! — Сбавь обороты для начала. Отлично. Итак... — Нет, стоп, ты прав, - Данте перебивает, затем сглатывает ком в горле и качает головой. - Не надо этих имён, я передумал. — Смалодушничал, - уточняет Вергилий. — Нет. Просто мне плевать... На всё. На эти имена, - зло шепчет Данте. - Я только хочу знать причины! Если это действительно был не я, то почему? Тогда, с тобой, в первый раз! Почему это не был я?! Разве я не заслужил? — Хм. "Заслужил", - криво усмехается Вергилий. - И это говорит сын Спарды. Брат, это вовсе не привилегия. — Тогда почему ты не соглашался раньше? Этот чёртов первый раз, про который столько треплются во всех этих дурацких фильмах! Все же говорят, что это, блядь, так важно! Так важно, Вергилий! Почему ты не был со мной?! — Это моё личное дело. Остынь, Данте. — Нет! Нет, потому что, Вёрдж, — он переводит дыхание. — То... Ну, просто всё, что я испытал в тот момент — это не было похоже на просто секс. Это было нечто иное. — И? Данте приподнимает бровь и непонимающе разводит руками. — Что "и"? Вергилий вздыхает и качает головой: — Данте, ты романтик? Данте, кажется, смущается. Но потом всё же произносит спокойно: — Нет, это не связано с романтизмом. — Тогда с чем? — Я не знаю, - Данте безнадёжно пожимает плечами. - Это было связано... С доверием. — Вот как, - кивает Вёрдж понимающе и едва заметно усмехается. - И? Ревнуешь меня? "Ха?... Не понял". — ... Что? — Ты ревнуешь меня. Не так ли? Данте не находит, что сказать, и чувствует себя в тупике. — Зря, - произносит Вергилий. — Ч...то?! — Я солгал. Вот так. "Я солгал". Вергилий говорит правду или опять врёт? Да он постоянно врёт! Вообще-то, он врёт не часто. Просто не всегда договаривает. — Зачем? — Играю с тобой... Нет никакого списка, никаких имён. А лучше бы они были. Ты не такой, как я. Не такой, как отец. Ты — слишком человек. Это твоя слабость, Данте. Сначала Данте собирался ударить его прямо в зубы, разбить это красивое бледное лицо с тенями, затаившимися во впадинах худых щёк, закрыть эти светлые надменные глаза навсегда! "Играл!". — Только этого люди и заслуживают. Его голос, его слова... Они тяжелы и холодны, как мокрые камни на морском берегу поздней осенью. — Твою мать, ты сейчас просто настооолько, ошибаешься, Вёрдж, — тянет насмешливо Данте, не веря своим ушам. — Нет. Люди слабы, с этим спорить глупо даже тебе. — Заткнись, — предупреждающе шепчет Данте. "Пожалуйста, Вергилий, замолчи". — Слабы и беспомощны, — продолжает Вергилий, — В точности как ты. И так же, как ты, они cходят с ума по пустякам, решают мелочные проблемы, мнят, что размышляют о высоких материях, не зная, что есть что-то большее, что гораздо важнее! — Серьёзно? И что же? — Сила. Единственное, к чему следует стремиться. — А всё остальное здесь? Здесь же полно всего! Доверие и всё такое? — Доверие, - Вергилий качает головой. -- Ты ведь доверяешь мне. И даже не спрашиваешь себя, стоит ли мне доверять. Тебя вообще не интересуют причины и следствия. С такими как ты - мне просто. Даже скучно. Потому что мы не равны. Мы просто появились на свет одновременно, но это ничего не значит. Ты всё так же не равен мне и никогда не будешь, Данте. — Ты псих. — Ты жалок. — Ты псих, Вёрдж, и я заставлю тебя замолчать. — Попробуй. Я разорву тебя на части. — Серьёзно? — Абсолютно. Хочешь убедиться? Вергилий встаёт с постели, плечи опущены, прямая осанка и полное спокойствие, даже не видно, как вздымается грудь. "Вот так его видят демоны. Он уже сейчас дышит их смертью". Данте бросается к брату с намерением забить его до потери сознания, но Вергилий не двигается и не нападает. И даже не сопротивляется. Он даже не уклоняется от удара, хотя, надо признать, обычно выглядит Вергилий при этом завораживающе, в мгновение ока уклоняясь, отскакивая, уворачиваясь, прогибаясь и делая сальто вперёд-назад. Данте часто наблюдает за ним, когда отец тренирует их отступлению при потери оружия или при ранении. Отец вооружается и атакует, а они, по очереди стоя перед Спардой, должны избежать поражения мечом. Но сейчас Вергилий просто стоит и Данте попадает ему в лицо. Вергилий по инерции отступает на шаг назад. Рассеченная губа. Кровь капает и рана сразу заживает. "Что он делает?!". Данте собирается просто душу из него вытряхнуть за все эти наглые высокомерные игры и браваду. Он хватает его, готовый дать под дых, и... не может ударить. Вместо этого — обнимает, притискивает к себе, целует его лицо. Тот, как обычно, не сопротивляется. — Вергилий, — горячо выдыхает Данте ему в приоткрытый рот. — Что ты делаешь, ублюдок? Вергилий, как всегда в таких обстоятельствах, не отвечает, а только наслаждается пылкостью брата. Нежный, как всегда, ускользающий, позволяюще - запрещающий... Он гладит Данте по волосам, его тонкие пальцы путаются в серебристых прядях, он откидывает голову, а Данте, словно обезумев, ласкает его шею ртом, чувствуя, как под его кожей по хрупким сосудам и артериям бежит кровь демона. Он прокусывает тонкую кожу и пьёт, пока Вергилий улыбается одними уголками губ, позволяя. Когда он прекращает, рана тут же затягивается. Плевать, что Вергилий и сейчас играет, манипулирует им. Он такой красивый, нежный. Лживый и притягательный сукин сын. Данте толкает его на кровать и тот даже не пытается сопротивляться. Он вообще ничего не делает. Просто лежит, закрыв глаза и усмехаясь почти незаметно, выдыхая и облизывая губы. И без слов заставляет брата его целовать и гладить. Везде, можно всё. Почти всё. Данте, тяжело и разгорячённо дыша, утыкается лицом ему в грудь. — Опять играешь? — Ева и отец дома. Не хочу оказаться пойманным родителями с собственным братом-близнецом в недвусмысленной позе, — говорит Вергилий. Это кажется логичным. В этот момент раздаётся стук в дверь. Данте шепчет "Чёрт!" и переворачивается на живот. Вергилий забрасывает ногу на ногу, плотнее сводя колени и закрывая лицо книгой. — Зашла сказать "спокойной ночи", — улыбается Ева. — Но вы оба, похоже, заняты. — М-да. — Вергилий убирает от лица книгу. — Я читаю ему вслух. Сам он читать не научился. — Да пошёл ты, — доносится от подушки приглушённый голос Данте. Вергилий усмехается. — Ммм, — Мама присматривается к обложке книги и начинает смеяться. — Коллоидная химия? — Физико-химическая механика дисперсных структур, — уточняет Вергилий. Ева усмехается. — Данте, и какой раздел твой любимый? — Ммм... Вообще-то... Мы до него ещё не дошли, — снова отвечает Данте из подушки. Вергилий глумливо улыбается тонкими губами. — Перестань уже над ним издеваться! Он же твой брат! — смеётся мама. "Да, Вергилий, перестань". — Он сам пришёл и попросил. Данте переворачивается на спину, щёки горят, и весь разговор явно сворачивает не в то русло. — А ты, как всегда, не отказался. — Мне нравится читать. Ты меня не беспокоишь. — Правда? Так великодушно, Вергилий! — Будешь продолжать в том же духе, и до твоей любимой главы мы так и не дойдём. — Эта глава и твоя любимая тоже! — Я предупредил. Видимо, придётся тебе читать самому себе. Как всегда, Данте. В голосе старшего брата слышится смех. Данте не может злиться и едва сдерживается, чтобы не расхохотаться вслух при Еве. — Хватит! — прерывает мать. — Вергилий, Данте! Вы уже взрослые! Вам стоит проводить побольше времени вместе. Кроме того, вы должны держаться друг друга. Таковыми вас создала природа, вместе вы сильнее. Попытайтесь любить друг друга. — Мы пытаемся, — совершенно искренне уверяет Вергилий. — Особенно сильно пытается Данте. "Когда никого нет дома", — мысленно дополняет младший полудемон. — Отлично, — кивает Ева и подходит, чтобы поцеловать детей на ночь. — Надеюсь, вы всё же достигните взаимопонимания и братского единения. "Вергилий сказал, сегодня единение с ним мне не светит". — Я обязательно достигну единения с Вергилием, — торжественно обещает Данте. — Не будь так самоуверен, — хмыкает брат в ответ. — Вергилий! — снова одёргивает Ева. — Он хотя бы старается! — У него неплохо получается, — замечает Вергилий. — Но со взаимопониманием у нас пока не всё так гладко. Когда она выходит, братья всё ещё сидят, слегка оглушённые тем, что чуть не попались. — Иди к себе, — произносит Вергилий, наконец. — Тогда поцелуй меня, — усмехается нагло Данте. — Если поцелую, ты оставишь меня в покое? — Ладно. — Обещай. Данте вздыхает. — Окей, окей. Я обещаю. — Хорошо. Шорох покрывал, когда Данте придвигается к брату поближе. У самой двери Данте оборачивается. — Значит "да". Вергилий выглядит утомлённым, смотрит на брата странным взглядом, будто сквозь пелену внутренней, одному ему знакомой боли, с которой он живёт уже давно. — Оставь меня, Данте, — бесцветным голосом говорит он. — Ты меня бесишь, Вергилий. Надеюсь, ты об этом знаешь. Данте выходит, закрывая за собой дверь, увернувшись от призывных мечей. "Что тебя съедает, а? Тебе так муторно... Слабость. Ты боишься слабости и того, что слабость твоя станет сильнее твоей силы". "Просто оставь меня одного, Данте!". Вергилий теперь становится просто невыносим. Он никогда не мог похвастаться лучистой улыбкой, но теперь уголки губ совершенно перестали приподниматься. Он всё больше бледнеет и отказывается открывать тяжёлые шторы в своей спальне. Всё свободное время он посвящает тренировкам и Охоте с отцом. Теперь Вергилий выглядит сильнее. Нет, не выглядит, он излучает эту мрачную силу и смертельную опасность. И Данте вдруг осознаёт, что этот Вергилий — больше не его брат-близнец, которого он знал раньше. Черты лица ещё больше заострились, тени под глазами всё темнее. Его движения теперь — идеально лёгкие и отточенные: oн неуловим, неостановим и всегда сосредоточен. И он холоден как лёд. Данте понимает, что Вергилий отдалился настолько, что между ними возникла уже непреодолимая зияющая пропасть. На очередной охоте его ранили. Если бы Вергилий не был полудемоном, рана стала бы смертельной. Это была даже не рана. Его почти разорвали на куски и отец, стремительно шагая по коридорам с умирающим сыном на руках, капая его молодой тёмной кровью на светлый мрамор, впервые выглядел готовым заплакать. Данте тогда держал Еву за руку, крепко сжимая её тонкие напряжённые пальцы. Словно в замедленной съёмке, он видит Вергилия в агонии на руках у отца. Но Данте почему-то глупо и некстати вспоминаются семейные фотографии, аромат маминого пирога с корицей и яблоками. Спарда опускается на одно колено, не рискуя нести старшего сына дальше. Голова Вергилия откидывается, обнажая в клочья разорванное горло, из которого хлещет кровь. Брат рвано бессмысленно дёргается, пытаясь не захлёбываться. Глаза закатываются. Предсмертные конвульсии. Подошвы сапог судорожно и хаотично бьют по полу, скользят, оставляя светло-красные отвратительные разводы на гладком камне, подчиняясь последним безумным импульсам отмирающих мышц. Он ничего не может сделать. Не в состоянии даже сказать — разодраны связки, кровь пузырится и льётся изо рта, заливая щёки красным, когда он хочет что-то произнести, глядя на отца. Он без жилета, его грудь и живот — одна огромная зияющая рана, сплошное месиво мяса, мышц и раструщенных костей. Его просто распотрошили! На плечах вообще нет кожи, обнажённые мышцы обожжены и почернели, но в безвольно свисающей левой руке — Ямато. "Хватайся за неё!" Вергилий слабо сопротивляется, когда отец делает попытку взять меч из сломанных пальцев. Вскоре меч со стальным холодным звоном выпадает из окончательно ослабевших пальцев. "Я не могу удержать, Данте. Я не могу". И он всё ещё пытается что-то сказать вслух, но кровь словно закипает на губах и выбрасывается из горла и изо рта. Он не может ни стонать, ни кричать от ужасной муки. Данте бросает в холодный пот, он едва ощущает отчаянную хватку руки Евы на своём запястье. Агония. Он ощущает. "Я хочу умереть" - "Но ты не можешь". — Как он, Данте? — беззвучно рыдает Ева, впиваясь в руку младшего сына. — Онн... держится очень... бодро, — врёт Данте. Ненависть. "Почему не скажешь ей, что её сын умирает? Ты настолько слаб, что тебе приходится лгать собственной матери!" - "Как скажешь. Я признаю, Вёрдж" Презрение. И покой. Вергилия уложили в особой комнате наверху. Туда, где после ранений в битвах восстанавливается отец. Там странная атмосфера. Входя туда, Данте обычно чувствует какое-то монотонное гудение в голове, тихое, едва различимое, и волоски на руках поднимаются дыбом, словно электризуются. Он не слышит, он именно чувствует всем своим телом. Там пахнет бинтами и водой. Вергилий лежит на огромной постели уже двенадцатый день и не приходит в себя. Иногда, в первые трое суток, тяжёлое хриплое дыхание останавливалось, но потом сердце снова начинало биться. Когда это случилось впервые, это официально стало первой смертью Вергилия. Данте заходил к нему и всегда заставал одно и то же зрелище: голова слегка запрокинута назад, рот приоткрыт, неровное, сбивчивое дыхание со свистом и хрипом вырывается из то отмирающих , то восстанавливающихся лёгких. Его веки лишь слегка опущены и видны белки глаз. Ресницы не дрожат. Он без сознания. "Признай это, Вёрдж: твари из Преисподней, наконец-то, по полной раскурочили тебя, как и ожидалось", — думается Данте без злорадства, когда он смотрит на изувеченное тело перед ним. Повязки пропитаны кровью и лимфой, Данте чётко различает сладковатый мутный запах лихорадки, исходящий из-под бинтов и повязок, хотя лоб и щёки удивительно ледяные. Но на мёртвого он не похож. Он просто пахнет болезнью и слабостью. Данте склоняется к брату-близнецу, на которого сейчас совершенно не похож, и осторожно, без отвращения касается губами разомкнутых пересохших губ, покрытых кровавой коркой. Нарушая все существующие законы жанра, Вергилий от этого почти-поцелуя не приходит в себя. "Увидимся позже, спящая красавица". Проходят часы... Дни... Спарда подолгу сидит у постели сына, встревоженный и разочарованный. Ева заходит часто, смачивает губы Вергилия водой, зачем-то поправляет одеяло и пытается стереть кровь с его волос влажными салфетками, прикладывает тёплую ладонь к его лбу и говорит всегда одно и то же: "Он такой холодный". Данте бывает рядом, когда отца нет. Он осторожно берёт заживающие пальцы в свою руку и будто чувствует и слышит, как заново сростаются хрящи и кости, выпрямляются и натягиваются сухожилия, регенерирует кожа, он словно ощущает эту ломающую боль во время исцеления, когда всё слишком быстро, стремительно и болезненно возвращается на места, прорывая изувеченную плоть, чтобы вернуться туда, где положено быть. Данте смотрит на искалеченного брата, в его мертвенно-бледное лицо. Скользит взглядом по слипшимся, бурым от высохшей крови волосам... "Просыпайся, Вергилий. Пора. Ненавижу твои игры" Однажды, войдя в комнату, Данте замечает, что глаза брата открыты. Данте подходит к постели, как всегда разворачивает стул и садится на него верхом. Глаза Вергилия полуоткрыты. Как всегда. Но теперь они не слепые. Мутные, воспалённые, угасшие, но Данте видит, что Вергилий медленно моргает. Он знает, что брат ощущает ноющую, тяжёлую, беспрерывную, выматывающую боль. Он чувствует, как его близнец пытается абстрагироваться от раздражающего фактора. Но в этот раз физическое страдание сильнее его духа, оно сокрушает его волю и сводит к нулю любые попытки не замечать агонию, все его навыки и старания оказываются бессильны. От боли он плачет. Не рыдает, не жалеет себя. Просто слёзы сами выступают в глазах и, немного задержавшись на нижних ресницах,стекают из внешних уголков и бегут по вискам незаметными дорожками, исчезая в серебристых волосах. Это не плачь от горя или сожаления. Это слёзы чистой, неудержимой боли. "Данте?" - "Мне всё равно, что ты больше не со мной. Ты всё ещё остаёшься моим братом-близнецом. Чёрт, ты меня здорово напугал". — Я рад, что ты снова в деле, детка, — говорит Данте. Он всегда такой непосредственный и неуклюжий! "Что ты здесь делаешь? Убирайся. Ты лжец и слабак" - "Вёрдж, ты ужасный придурок и ты мне никогда не нравился, но я по тебе скучал" Вергилий что-то ищет слабой рукой. Данте берёт его за покалеченную руку, осторожно сжимает в своей. "Больно" - "Скоро пройдёт. Терпи". — Нет, — хриплым прерывающимся шёпотом говорит Вергилий, глядя перед собой. — Это не пройдёт. "Мне жаль, что это никогда не пройдёт". — Я всё равно люблю тебя, Вёрдж. Надеюсь, ты и это знаешь, — говорит Данте. — Может быть, когда-нибудь я даже найду причину почему я тебя люблю. Только не проболтайся никому. Он осторожно выпускает почти бессильные пальцы Вергилия, поднимается со стула и говорит: — Я скоро вернусь, бро. Постарайся... Ммм... Поспать. — Нет, - шепчет тот в ответ. — Но мне нужно... — Потом, — почти беззвучно, но зато очень упрямо настаивает Вергилий, перебивая. — Просто... Мне нужно ещё... - Данте раздумывает с пару мгновений, затем вздыхает и усаживается обратно. — Ну хорошо. Ладно. Я посижу с тобой ещё немного. Но только пока ты не уснёшь. — Да, — соглашается Вергилий. Данте протягивает руку и играет с жёсткими от крови прядями брата. — Полудохлый полудемон, — смеётся он. — Заткнись, Данте. Если бы не боль, Вергилий бы улыбнулся. Данте знает это, ему достаточно. Вергилий почти сразу засыпает крепким сном и дыхание его немного выравнивается. Вечером младший брат приходит обратно и застаёт Вергилия за попыткой снять бинты с шеи. — Эй, Вёрдж! — Данте подбегает к брату. — Что ты, по твоему мнению, творишь? — Собираюсь это снять. — Ты не можешь! — возражает Данте и вздыхает. — Дай я помогу. — Я сам. — Вергилий! — Данте перехватывает его руку и без улыбки, уже очень серьёзно смотрит ему в глаза. — Я не шучу, - тихо предупреждает Данте, не сводя чуть потемневшего, внимательного взгляда. - Позволь мне. Вергилий раздумывает и молча расслабляет свою руку в крепкой хватке брата. Данте возится с повязками, ругается сквозь зубы и наконец осторожно снимает, внимательно поглядывая на брата. Тот сдержан и спокоен. Под белой тканью оказывается широкий безобразный лиловый рубец, словно верёвка на шее висельника: горло, видимо, было перерезано или порвано от уха до уха. И ещё один проходит сверху вниз, к впадинке между ключицами. Вергилий прикасается пальцами к шее, проводит по всей длине шрама, мучительно пытаясь вспомнить, что произошло в тот день. На лице — неуверенность и даже совершенно не свойственная ему беспомощность. Поворачивать голову больно. — Дальше снимать? — спрашивает Данте, напряжённо глядя ему в лицо. — Да. — Хорошо... Ладно, — немного нервно кивает Данте и берётся за неудобные повязки на плече брата. И, сняв, меняется в лице. Вергилий смотрит на него спокойно. Кажется, он готов ко всему. — Совсем другое дело! — ухмыляется ему брат. — Как новенький! Вергилий всё же поворачивает голову и оглядывает. Потом проводит рукой по гладкой коже плеча. — Наверное, я буду целовать тебя сюда, — прикидывает Данте вслух и резко и звонко целует в обнажённое плечо. В этом жесте вовсе не было эротизма, больше — просто шутка. Но новая кожа то ли пока слишком тонкая и нежная, то ли не до конца сформировавшейся, но по ощущениям прикосновение чужих губ напомнает слабый электрический удар. Вергилий со стоном стискивает зубы. Данте распахивает глаза. — Сорри, бро! Не хотел! Что, так больно?! — Да. Данте нахмуривается. Потом на его красивом лице появляется ужасно пошлая широкая улыбка. — Вёрдж, тебе не было больно! — Данте, не... Данте, не выслушивая, заваливает брата на кровать и начинает мягко и настойчиво целовать необычайно нежную новую кожу, Вергилий беспомощно пытается его оттолкнуть, прижимает голову к плечу, чтобы ограничить доступ, но тщетно. Данте смеётся и мурлычет глумливо: — Кто-то из нас двоих сейчас явно кайфует. — Отпусти! Ты бесчестный извращенец! Ослабленный, Вергилий всё ещё не оставляет попыток утихомирить брата, но ощущения похожи на то, как если прикасаться к почти зажившей ране. Болезненно приятно и серебро по спине. От этого пряного, острого удовольствия у него сводит зубы. Особенно когда Данте проводит языком от шеи до плеча, потому что для его сверхчувствительной кожи язык кажется шершавым и слишком тёплым. Плечо мягко покалывает и, когда Данте перестаёт, по влажной коже пробегает холодок. Вергилий отворачивает голову: сдаётся. Шрам на горле постепенно истончается, исчезает. И Данте только успевает поцеловать его на прощание. Так они делали в детстве, прощаясь со сбитыми коленками, порезами на пальцах и синяками. И объявляли: "Я поймал!" — Когда тебе станет лучше, я зацелую тебя до очередного коматоза, — обещает Данте. — Нет. К тому времени я умру от жажды, — вдруг, очень тихо и серьёзно говорит Вергилий, игнорируя шутку и глядя ему в лицо. Данте смотрит в ответ, молча приподнимается на локте и подставляет запястье другой руки к губам брата. Вергилий закрывает глаза и, подавшись вперёд, приникает ртом, разгрызая тонкую кожу и вены острыми зубами. Данте, смеясь, поднимает руку выше, Вёрджу трудно дотянуться, он пытается привстать ещё и ещё, кровь тёмными каплями падает ему на бледное лицо. Он злится. Слабыми пальцами он обхватывает его запястье, словно боясь, что тот и правда передумает. Хотя, с чего бы? Они иногда баловались этим. Им можно. Полудемонам это полезно. Наконец он понимает, что не дотягивается, и падает на спину со словами "Чёрт тебя возьми". Данте ловит его и придерживает его голову, наконец-то опуская руку и позволяя приникнуть к запястью. — Вёрдж, ты пьёшь из моих рук. Видишь? — замечает он с усмешкой, глядя на то, как брат судорожно пьёт большими глотками. Но старший полудемон слишком голоден, чтобы отвечать. Насытившись, Вергилий целует рану влажными губами и отпускает руку. — Я поймал... — тихо-тихо говорит он, усмехаясь и аккуратно облизываясь. Данте смотрит на него удивлённо, а потом, тоже слизнув пару капель, чтобы не пачкать и без того пропитанную кровью постель, забирает руку и, ощущая лёгкий холодок на месте прокуса, смотрит, как рана заживает. — Тебе теперь нужно отдыхать, наверное, — говорит младший потом, когда следы кровавой трапезы исчезли. — Если станет лучше, снимем бинты уже завтра. — Сегодня, — говорит Вергилий. — Плохая идея. Я видел тебя в тот день, тебе нафиг выпотрошили всё нутро! — качает головой Данте. — А потом я проверю, насколько там поражена чувствительность. — Ты даже не представляешь себе, насколько ты отвратителен, - сообщает Вергилий. — Ты постоянно врёшь, — смеётся Данте. — Останься, Данте. Если Ева зайдёт и увидит, что я не занят, мне придётся слушать, как сильно она волновалась и прочее. — Она не просто волновалась! Ты — бесчувственный ублюдок! — Я не знаю, как её убедить, что постороннее волнение меня не воодушевляет. Забирайся. Проводить время с тобой — тоже не лучшее, что со мной происходило, но ты хотя бы не плачешь. Данте хмыкает. — С чего такая уверенность? — Демоны не плачут, глупый. — Но ты — да. Я видел, — ехидно замечает Данте. — Это была реакция на болевой шок, — ровно отвечает Вергилий. — Чёрт. Я действительно не мог совладать с собой какое-то время. Где только твоё воспитание и чувство такта, ты, деревенщина? — Ммм... Думаю, там же, где и твоё понятие о семейных ценностях, — парирует Данте. — И твоё, — хмыкает Вергилий. — Кажется, наша неблагополучная семья трещит по швам, — замечает младший брат. — Наша семья вполне благополучная. Когда ты не вмешиваешься и не позоришь её, — безапелляционно возражает Вергилий. — И когда Ева не кипятится как глупая наседка над несчастным старшим цыплёнком, просто потому, что совершенно не умеет держать себя в руках. Меня это раздражает своей суетой и бессмысленностью, поскольку это не помогает, не так ли? Очень по-сыновнему мило... — Она переживает за тебя! — Что же, ей не стоит переживать. Лучше мне от этого всё равно не стало. Итак, ты ложишься? Данте ошеломлённо качает головой. — Ты ничего не понимаешь, да, Вёрдж? — раздражённо говорит он. — Ложишься? — повторяет Вергилий, обрывая дискуссию и игнорируя вопрос. Данте вздыхает. — Ладно. Подвинься. — Выключи свет и успокойся - здесь места хватит на пятерых. — Вот как. На пятерых, Вёрдж? Надо же. В тихом омуте, ха? Вергилий усмехается в сторону почти незаметно. Данте выключает свет и в комнате воцаряется полумрак, размытый тёмно-жёлтым светом ночников. Данте забирается в постель к брату и ложится рядом. Молчание. — Вёрдж? — М? — Не хочешь рассказать, что произошло? — Не хочу. — Тогда я спрошу отца. — Как пожелаешь. Снова молчание. — Вергилий? — Что? — Можно, когда тебе полегчает, я всё-таки зацелую тебя до коматоза, как собирался? Усмешка. — Посмотрим. — Значит, да? — Ты упрямый. — Близнец. Ну значит, да? — Значит "да". — Отлично! Вёрдж, а тебе ещё не полегчало? Наглая широкая улыбка так и сияет в полумраке. Вергилий фыркает. — Ещё нет. Данте, когда ты уже повзрослеешь? Сам виноват. Зря я попросил тебя остаться. Данте тихо смеётся. Есть особенность родом из детства близнецов: если их уложить в одну кровать, то они засыпают почти сразу. По отдельности им всегда требовалось время: Данте изгалялся над погремушками и нервами родителей ещё несколько часов, Вергилий по ночам не спал вовсе. Ничего удивительного в том, что до восьми лет дети делили одну кровать. Точнее, это были две кровати, сдвинутые вместе. Когда Ева и отец входят к Вергилию, они находят в постели обоих детей. Данте лежит на боку, уткнувшись лицом в голое плечо своего близнеца и пристроив руку у него на груди, стянутой белыми, пропитанными засохшей кровью повязками. Ладонь Вергилия - поверх запястья Данте. Оба спят, как убитые, а в комнате царит недвижимый странный покой. Ева тихо выключает один из ночников, натягивает покрывало им по плечи и выходит. Спарда останавливается у двери. Это умиротворение в воздухе, пахнущем водой, холодом, бинтами, и наполненном какой-то тайной жутковатой полужизнью сейчас, слишком похоже на затишье перед бурей. Спарда на прощание скользит мрачным взглядом светлых глаз по постели, в которой спят его дети, затем отворачивается и уходит прочь, тихо прикрыв за собой дверь. Вергилий ещё не в состоянии встать с постели. Семья завтракает без него. Мамы не было за завтраком. Данте замечает, что отец не просто расстроен. Он действительно разочарован. Что же его любимчик сделал не так? — Пап? — Данте? Данте поедает хлопья с молоком, небрежно держа ложку. — Почему ты злишься на Вёрджа? Данте бесхитростен и открыт. Данте настолько человек, насколько полудемон может это себе позволить, это правда. И ещё одно, пожалуй. Его младший сын — прекрасный человек. И его становится невыносимо жаль. Спарда поднимает на него тяжёлый взгляд светлых глаз. Он подбирает слова. Долго. Наконец, говорит: — Данте, что ты думаешь обо всех этих демонах, являющихся сюда? Данте непонимающе жмёт плечами: — Им здесь не место. Их следует отправить обратно в ад. Спарда медленно кивает, постукивая ножом о тарелку. — А что ты вообще думаешь о них? — А с чего мне о них постоянно думать? — Они сильны. — Я тоже. — Но они сильнее и их больше. Что ты о них думаешь в таком случае? — со внимательной улыбкой отец смотрит на младшего сына. Данте совершенно удивлённо уставился на отца в ответ. "К чему ты клонишь, папочка?". — В таком случае, я думаю, что пора убираться, пока они не надрали мне задницу. — Отступаешь... — медленно уточняет отец. Данте становится язвителен донельзя. — Нет, па, — нехорошо усмехается он и раздражается. — Я стою там, смотрю, а потом бросаюсь в толпу, в самую гущу, просто, чтобы доказать, что они мне — не ровня, размахиваю Ребеллионом пару минут, перед тем, как они сделают из меня фарш, как из моего брата, и всё равно сопротивляюсь до последнего, восхищённый их силой и своей живучестью, пока они разматывают мои кишки. Нифига подобного, па! Мне не нужно геройства перед самим собой и... Он умолкает, хмурясь и глядя на отца, мрачного и спокойного. Казалось, он как-то постарел, хотя это было невозможно и Данте это знал. "Вергилий... Упрямый урод... Добился, чего хотел?". Отец кладёт руку на волосы младшего сына, треплет серебряного цвета пряди. И произносит: — Если что-то произойдёт... Ты понимаешь о чём я, так ведь? Данте кивает. Он понимает. С этим фактом они сживаются из дня в день, всю жизнь. И ещё он кивнул, чтобы заставить отца убрать руку. — Постарайся... удержать его от неверного шага. Данте фыркает: — Удержать Вёрджа? — усмехается. — Мне проще сдержать легион из ада, чем этого психа! — Данте, я хотел защитить людей, — говорит отец. — Ради этого я сражался, был проклят и меня нарекли предателем. Я оставил силу на той стороне. Она огромна, ты можешь это понять? — Ну, я тоже ничего. Не уговаривай, я на это не куплюсь! — Ты-то — нет, но он... — Это его дело. — Это и твоё дело! Данте, так получилось, что в нём — слишком мало от человека. Непростительно мало. Это не его вина, так вышло. Жаль, что я только сейчас это заметил. Не бросай его хоть ты на распутье. Голос отца звучал негромко и горько. Разочарованно. — Он не послушается меня. Он никого не слушает. Если захочет уйти — уйдёт, — отмахивается Данте. — Тебе одному, возможно, придётся останавливать его, — отец заставляет сына посмотреть ему в глаза и встречает раздражённый упрямый взгляд светлых глаз. — Любой ценой, понимаешь? — Что?! — Любой ценой, Данте. И ценой смерти — тоже. И при этом ты должен будешь простить его. А потом — себя. Потому, что он — не виноват, так же, как и ты. Вы рождены другими, вы не люди и вам обоим предстоит нелёгкая жизнь. "Я слышал это стооо тыыысяч раааз". — Мне бы хотелось быть уверенным, что всё, ради чего я пожертвовал, останется нетронутым. И в этом — твоя принадлежность. Это важнее даже жизни твоего брата, смирись и прими это, как должное, — завершает столь трудный разговор разговор отец. "Ха... Таким тоном будто речь не о жизни и смерти. Как хладнокровно, папочка. Да, у Вёрджа такой ужасный характер. Зато весь в отца". — А если я не смирюсь? Что тогда будет? — Он принесёт тебя в жертву своим принципам, — жмёт плечами отец. — Всё просто. Или ты, или он. — Чушь собачья! — вскакивает Данте, отшвыривая стул. — Я не собираюсь его убивать! Он мне не нравится, согласен, он иногда бывает полным высокомерным ничтожеством, но не настолько уж я его и ненавижу, чтобы взять и убить! Вся эта семейная драма меня раздражает! Вот поэтому, па... Данте упирается ладонями в стол, склоняясь к отцу, и говорит тихо, сдерживая гнев: — Именно поэтому я ненавижу быть полудемоном: все эти тайные заговоры, легенды, секреты, обязанности... Почему иногда мне кажется, что я с рождения был завербован в дурацкое тайное общество?! И к тому же, я, в случае турбулентности, должен перерезать глотку собственному брату! Это разве нормальные семейные отношения? Чего ты теперь от него ожидаешь? Ты сам его таким сделал, Легендарный Чёрный Рыцарь Спарда! Спарда молча и даже снисходительно смотрит на сына. Данте стремительно направляется к выходу. Оборачивается. Взгляд холоден и уверен, а из голоса можно выпиливать ледяные фигуры. — И если он в очередной раз начнёт творить какое-нибудь дерьмо, типа апокалипсиса, знаешь, что я сделаю? — кусая губы, Данте кивает себе, прикидывая что-то и усмехаясь. — Я вытащу его. Да, я протяну руку и буду его держать, пока всё не закончится. И если я его не удержу... - он глубоко вдыхает. — Если я не удержу его, то что я за брат тогда? Если я позволю ему погибнуть, я себе этого не прощу. Потому, что это всё ты виноват, пап. — Примет ли он эту руку? — усмехается отец. — Это его дело. Я всё равно не убью его, я буду спасать его. Ведь если я убью Вёрджа — я стану таким же, как он и ты. А я не такой. И никогда им не буду. В проходе он сталкивается с матерью и смотрит ей в глаза. Минует, бросив на ходу "я не голоден". Он не замечает, что отец едва заметно улыбается. — Он всё правильно понял, твой Данте, — говорит он тихо Еве. Данте врывается в комнату брата. — Ты, придурок, чуть сам себя не угробил! — заявляет с порога Данте. Вергилий усмехается, глядя перед собой. — Ммм, кто-то сегодня не в духе. — Зачем ты это сделал, Вёрдж? — Я не обязан давать тебе объяснений. Успокойся. — Просто скажи зачем! — Потому что, они владеют тем, чем должен владеть я, — словно через силу говорит Вергилий. — Но у тебя, — Данте наставляет на него указательный палец. — Есть то, чего нет у них! Человеческое сердце, Вёрдж! — Можешь вырезать его и съесть на ужин. — Скорей, это ты сделаешь со мной. — Возможно. — Вергилий поворачивает голову и смотрит на брата, на губах его — неуловимая странная улыбка. — Кто знает. — Ты знаешь, ты всё-таки не лучше их, — качает головой Данте. — Я? Я лучше их. Я буду ими повелевать. Я стану сильнее и отомщу каждой твари, кто сделал это со мной вчера, — глаза становятся непроницаемыми. — Это было почти три недели назад. — Да? Я и это запомню. Да неважно, Данте. — И ты сам на это пошёл. — Я их спровоцировал? Мне очень жаль. — Вергилий улыбается. — Тогда я не буду подавать в суд. — Вёрдж, я серьёзно. — Я буду судить их сам. — Послушай ты меня! — А тебе разве не надо в колледж? Данте воздевает глаза к потолку, разворачивается и уходит прочь, думая, что сумасшедший дом станет ему последним пристанищем гораздо скорей, чем он ожидал. Данте возвращается домой за полночь. Он ничего не делал... Вообще-то, он убил пару заблудших демонов, которых почуял ещё за пару миль от развалин старого госпиталя. О старой больнице ходили легенды. Говорят, что там обитают заблудшие души, которые заманивают жителей в темноту заброшенных комнат и пожирают. Ну, что тут скажешь? Это правда. Люди действительно исчезают в этом месте. А иногда, если полицейским повезёт, они потом даже могли найти окровавленные останки несчастных. Данте и Вёрдж часто охотились здесь, поскольку именно здесь Портал дал трещину. Этой ночью Данте пришёл и безжалостно искромсал всех "заблудших душ" разом. За что? За кого. За Вергилия. Чтобы показать им, что у них не настолько много этой пресловутой силы, за которой так гнался в прошлый раз его брат. "Ты знаешь, — взмах меча. — Я тут подумал, ты недостаточно крут, чтобы заполучить Вёрджа". Отскок, тяжёлый удар. "Ты этого не стоишь. Эй, а ты куда собрался, красавчик, вечеринка только начинается! Чёрт возьми! Ладно... с "красавчиком" я... погорячился". - Демоны превращаются в пыль, и юный охотник на прощание театрально дует в темноту, будто гася свечи пирога. Лунный свет призраком проскальзывает по его плащу. Данте убирает меч в ножны за спиной. "Ребята, я должен это сказать: мне с вами скучно. Пожалуй, я пойду". Но Данте понимает, что это просто низшие твари, а его отец — совсем другой. Он великий. Данте знает, что Вергилий жаждет иной силы - силы Спарды. Только зачем она ему? Что он будет делать со все этой мощью? Защищать? Вряд ли. Убивать? Тоже не факт. Так, потешить самолюбие? Возможно. Но не слишком ли высока цена за такую прихоть? Когда-нибудь, Данте чувствует это, он узнает ответ. И он только хочет, чтобы этот момент настал не слишком скоро. Данте проверяет Ребеллион за спиной и, перепрыгивая через обломки плит, с тяжёлым сердцем отправляется прочь из тёмной, но мимолётной обители демонов. Домой. "К другим демонам." Решая не будить никого, он неслышно карабкается на третий этаж, открывает окно в комнату брата и забирается внутрь. Вергилий лежит с закрытыми глазами и, кажется, спит. "Данте" слышит он голос брата. — Я думал, ты спишь. — Я спал. Уже нет. Данте подходит к постели Вергилия, и, сам не понимая, что делает, наклоняется и почему-то целует брата. — Как ты, Вёрджи? Данте решает прилечь рядом, целует губы и шею. Вергилий протягивает руку и касается эфеста Ребеллиона за спиной Данте. — Даже не думай! — отстраняется младший брат. — Дай мне подержать, — приказным тоном говорит Вергилий. — Ты хочешь мой Мятежник? — Хочу за него подержаться. — Ха! Хочешь подержаться ещё за что-нибудь? — Данте усмехается. — Забудь об этом. Мы не обмениваемся мечами. — Я просто хочу убедиться, что смогу удержать оружие. Ева отказалась принести мне Ямато. — Ямато легче. Мятежник пока всё равно слишком тяжёл для тебя. — Не твоё дело. Дай. Данте вздыхает и опускает плечи. Достаёт меч из-за спины и протягивает брату. Вергилий берёт оружие, садится на постели и направляет меч вперёд. Задерживает и наблюдает. Данте тоже. И видит, что клинок слегка подрагивает. Вергилий тоже это замечает. Делает несколько простых упражнений. — Что ты думаешь? — интересуется он, возвращая Мятежник Данте. Данте удивлённо смотрит на брата. — С каких пор тебя интересует моё мнение? — У меня рука дрожит. Ты не видел? Данте улыбается в ответ, откладывая меч на пол у кровати. — Не видел, — говорит он. Вергилий ухмыляется, взглянув на него. Данте кладёт голову ему на грудь и обращает внимание, что бинты сдвинуты. — Ты пытался их снять? — Я не смог развязать. Правая рука не пришла в норму окончательно. К тому же, — он играет в волосами брата. — Ты обещал мне помочь. Данте поднимает голову и смотрит на него. — Ты такой ласковый сегодня. Меня это как-то настораживает. Эй, кто подменил моего своенравного братца на эту прелесть?! Вергилий ничего не отвечает, только усмехается. Данте кладёт руку ему на лоб. — Температуры вроде нет... — Оставь эти глупости, ты ведёшь себя как шут. — О, привет, Вёрдж! Вот и ты. — Данте привстаёт и прижимает его за плечи к подушке. Он садится верхом поверх одеяла на бёдра брата и смотрит ему в лицо. Вергилий отворачивается. — Ты обещал, — говорит Данте. — Я ничего не обещал. Ты не требовал обещания. — Ты сказал, что можно, когда тебе станет лучше. — И ты решил, что мне стало лучше. — Ты смог удержать Мятежник и я не видел, чтобы лезвие дрожало. Вергилий меняется в лице. — Убирайся! Он кое-как сбрасывает брата с себя. — О! Тебе определённо лучше, бро! - смеётся Данте. Садится рядом с ним. — Давай снимем повязки. — Я сам справлюсь, — фыркает Вергилий. — Нет, ты сказал, что я могу их снять. — Данте прижимается лбом к его лбу, светлые пряди спадают вниз и щекочут щёки. — Давай, бро, или ты боишься, а? — Снимай, — жмёт плечами старший полудемон. Данте садится, Вергилий тоже, хотя и не без труда. Он приподнимает руки и Данте сосредоточенно берётся за узлы. Потом начинает разматывать широкие бинты, плотные от пропитавшей их крови. Осторожно, медленно. — Больно? — спрашивает он, поглядывая на брата. — Нет, — ровно отвечает Вергилий. Данте кивает и очень аккуратно освобождает грудь и живот брата от последнего слоя повязок. Вергилий рассматривает восстановившееся тело. Очень много глубоких шрамов и рубцов, но это не требует наложения повязок. Разве что, тот, что проходит через весь живот и полгруди. Именно этот удар снизу вверх, похоже, сломал ему грудную клетку. Вергилий касается шрамов, хмурясь. — Не так уж плохо, Вёрдж, — уверяет Данте, тоже оглядев его. — Ты просто не видел, что там было, когда отец тебя принёс. — Я догадываюсь, — мрачно бормочет Вергилий. — Ты восстановился просто чудом. И так быстро. Чувак, да ты живучий! Вергилий, сын Спарды. — Да. Наверное. — Дай потрогать. Вергилий даже не успевает возразить, а пальцы Данте — уже у него на животе. Скользят вдоль шрамов, поглаживают. Это болезненно-приятно, как тогда с плечом. Но только сильнее. — Болит? — спрашивает Данте. — Нет. Мне приятно, — отвечает Вергилий. К чему лгать, если это действительно хорошо и Данте понимает? Под ладонями Данте — гладкая, тонкая, как у младенца, кожа. Она даже выглядит розовее, чем на всём теле. На плече давно затянулось, а здесь — только начало. И Данте так хочется коснуться её губами. Ему кажется, что она сладкая на вкус. Вергилий откидывается назад, опирается на вытянутые руки. Данте понимает это по-своему и ему плевать, понимает ли он это верно или нет. Он осторожно поглаживает живот и грудь, закусывая губу, и, едва сдерживаясь, чтобы не завалить брата на постель и не взять ситуацию в свои руки. Но тому ещё больно и Данте старается сдерживаться. — Я же предупреждал, что зацелую тебя до бессознательного состояния, так? — уточняет Данте. — Ладно, попробуй. Данте усмехается и приникает к его рту, придерживая близнеца ладонью за затылок. Данте решает ни за что не сдаваться и, если понадобится, применить силу. Вергилий слаб сейчас, Данте может заставить. Брат, хоть и не сразу, но отвечает на поцелуй, и приоткрывает рот, впуская его. Вергилий... Он такой сладкий и странный. Сдержанный, но не до конца. Холодный, но не полностью. Бесстрастный, но не безразличный. Его нельзя контролировать, потому что, не знаешь, что он скажет в следующую минуту, позволит ли или оставит ни с чем. Данте целует его лицо, шею, плечи. Потом мягко толкает его на спину. Ещё слабые локти Вергилия подгибаются, и он падает. Данте забирается на постель и скользит влажным ртом вниз по груди брата, глаза его закрыты. Данте хочется просто грызть зубами, но он нежен. Ему хочется кричать, но он только шепчет имя брата. Вергилий молча выдыхает. Новая кожа реагирует сладким острым покалыванием, и прикосновения кажутся горячими и влажными. Вергилий прижимает Данте к себе и запускает пальцы ему в серебристые лёгкие волосы. Данте глухо усмехается. И, как всегда, добираясь до молнии брюк, младший останавливается и ждёт. Да, он думал, что мог бы взять силой. Но теперь понимает, что не может. Ведь это его брат-близнец, его Вёрдж, который трижды сжимал ему ладонь, перед тем как утянуть за собой в безопасность, прочь из спальни, наполненной тварями из Бездны. Потому что Вергилий всегда был быстрее. Его бро, с которым они вместе охотятся: Данте подбрасывает демона вверх Мятежником, Вергилий ловит снизу на Ямато, подбрасывает снова и — "Джекпот!": одновременными ударами демон аккуратно разрезан на три части острыми мечами. Ещё весело использовать пистолеты и призванные мечи одновременно. Братья умеют получать удовольствие от охоты. Это его близнец, который, мечтая о силе, жертвует всем. Наверное, даже им -- Данте. Высокомерный, аристократичный и ироничный. И всё равно — брат. Тот же упорный, теперь ещё и надломленный, всегда отчаянный, хотя это и скрыто под непроницаемо холодной маской. Тот же нежный, ленивый, утомлённый. Прохладная кожа и стиснутые острые зубы. Никто не знает Вергилия таким. Кроме Данте. Данте знает выражение его лица, натянутость сильных гибких мышц и сухожилий, биение его сердца и то, как Вергилий беззвучно кричит и прогибается, когда кончает. Никто не знает его на вкус. А Данте — знает. Горький, холодный, солоноватый. Нет, сладкий. Именно такой. Или Данте так всегда кажется. Данте знает его не потому, что они часто проделывали подобное, не доводя до конца. Но потому что они — близнецы-полудемоны. Они чувствовали друг друга, как никто другой в этом мире. Возможно, из-за того что не до конца принадлежали этому миру. Может быть, именно поэтому они не воспринимали их близость как что-то противоестественное. В этом было преимущество. "Можно мне?" - "Если хочешь". - "Значит "да?" - " Наверное". - "Значит — да" Размытый свет ночников заставляет тени клубиться в углах и рассмотреть что-либо нелегко, хотя Вергилий всё равно закрывает глаза и смотреть не хочет. В комнате так тихо, что когда Вергилий шепчет "Данте!" и прогибается, прижимая его лицо к себе, младшему брату кажется, что это заглушает всё, что он когда-либо слышал. Даже биение собственного сердца. Лицо Данте — перед его лицом. Влажные, налитые кровью губы, опьянённые блестящие глаза и испарина на лбу. Волосы пристают к лицу. Плащ Данте спадает по бокам и скрывает от посторонних их тела, прижимающиеся друг к другу. Вергилий молча стягивает плащ с его плеч. Так, ради намёка. Вергилий бы никогда не сказал это вслух. Данте не требует. Он привстаёт и сбрасывает плащ, отправляя его на пол. Данте не знает, достаточно ли он деликатен, но он старается быть как можно нежнее, подаваясь вперёд. Вергилий закрывает глаза, но Данте целует его в сомкнутые губы и выдыхает в них: "Посмотри на меня. Посмотри... Вергилий". И тогда его брат открывает глаза. И почти незаметно улыбается уголками губ. Довольно и в то же время, словно через силу. Но взгляд его сосредоточенный и спокойный. И всё такая же тишина. Разве что, тяжёлое сбивчивое дыхание двоих и шелест простыней. Данте снова склоняется к его губам. Он хочет целовать, говорить, что не может без него, что он сводит его с ума, говорить, что угодно... Он хочет, чтобы Вергилий обнял его. Но знает, что никогда не сможет сказать. И поэтому просто двигается, не желая прерывать поцелуй даже когда Вергилий кратко и тихо стонет ему в рот. — Больно? — отрываясь от его губ, спрашивает Данте. Вергилий, конечно, не отвечает. Но он обхватывает Данте за шею и ответ больше ненадобен. Бережно... Бережно, чего бы это ни стоило... Данте стонет от желания. — Смелее, — шепчет Вергилий, но Данте нерешителен. — Ты... — Всё хорошо... — Вёрдж, — шепчет он и снова целует. Он позволяет себе расслабиться. И когда подходит момент, Данте прогибается и его брат-близнец, похожий на него, как две капли воды, тоже. И Вергилий обнимает его и прижимается к нему. И в голос стонет его имя, закрывая глаза, стискивая его мокрые от пота плечи. И тогда Данте отпускает себя. Наверное, в этот краткий момент они оба одновременно счастливы. Вергилий, как всегда, отворачивается от него. Данте привстаёт и целует его в голое прохладное плечо. — Вёрдж? — Что? — Не знаю пока... — Тогда молчи. — Ммм... Это вообще... больно? — Да, наверное. Хочешь узнать? Данте жмёт плечами: — Почему нет. Можно попробовать. — Как скажешь. — Вергилий? Данте переворачивает его на спину. Вергилий не сопротивляется. Младший брат целует его в губы. — Ты вообще-то красивый... В смысле, ты мне не нравишься как человек, но сейчас ты выглядишь классно! Правда, ты что-то сильно похудел. Его брат усмехается. — И тебе, конечно, надо всё испортить. — У меня талант. — Глупый. — Отвали! Вергилий лежит, расслабленно откинувшись на бортик ванны и закрыв глаза. Данте полулежит напротив него. Он замечает, что почти все шрамы исчезли. Кроме того, самого безобразного рубца, вскрывшего грудную клетку. Старший знает это и сам. Данте решает, что будет первым, кто "поймает" шрам. — Я попрощаюсь с ним, — говорит Данте лениво. — Я не знаю, когда он исчезнет, — так же лениво и не открывая глаз, отвечает Вергилий. — Всё равно это буду я. — Зачем? — Не знаю... Я вспоминаю, как это было раньше... Было весело, когда мы были детьми. — Мы больше не дети, — напоминает старший брат. — Расслабься, Вёрдж. — И ты даёшь слово? Слово Спарды? — спрашивает Вергилий, усмехаясь и не меняя позы. При этом на миг становятся видны его белоснежные острые зубы. — Да. Я даю слово, — с вызовом ухмыляется Данте. Вергилий жмёт мокрыми плечами беспечно. — Что ж, мне ничего не остаётся, как только принять вызов. И что же мне будет, если ты проиграешь? — А что ты хочешь? Вергилий приподнимается и смотрит на Данте: — Тебя. На моих условиях. И твоё полное повиновение. — Этим ты меня не испугаешь, бро, — усмехается Данте. — Ты ужасно недальновиден. Как и всегда. Данте пинает его ногой в пах под водой. Вергилий пинает его в ответ. В постели они засыпают одновременно, нацеловавшись перед этим так, что губы начинают саднить. Они спят по разные стороны. Каждый так, как привык.