Сепия

Утром в комнату входит Ева и находит своих детей спящими. Вергилий, её своенравный старший сын, конечно, уже самостоятельно, либо с помощью младшего брата, освободился от раздражающих его повязок. Кажется, он так и не начал нормально спать. Он всегда - словно лишь дремлет. Вергилий так не выглядит беззащитным: губы сомкнуты, длинные ресницы подрагивают. Только разве что не хмурится. Руки сложены на груди, перечёркнутой глубоким уродливым рубцом по прямой, будто он перенёс вскрытие. Он очень бледный. Почти белый... И его волосы всё светлеют. Ева с тоской осознаёт, что с каждым днём в её ребёнке всё меньше тепла, всё меньше человека, всё больше незнакомого призрака, который отнимает Вергилия у неё и у мира людей. С каждым вздохом, с каждым словом и взмахом катаны, с каждой каплей крови и непролившейся слезой, с каждым ударом сердца и подрагиванием длинных ресниц Вергилий отдаляется от тепла и от того, чем дорожат простые смертные. Данте — совсем другой. Спит крепко, закинув руки за голову и согнув ногу в колене. Данте — он такой живой, по сравнению с братом. Он выглядит сильнее и крепче. Лёгкие волосы спутаны, рот приоткрыт и видны жемчужины зубов. Румянец на гладких щеках. Данте хочется обнимать и трепать по светлым волосам, целовать в щёки, жаловаться ему, класть голову на плечо. И Данте выглядит так, словно согласен слушать и глупо отшучиваться в своей открытой мальчишеской манере. Находясь рядом с ним, кажется, что всё будет хорошо, что он может просто отмахнуться от неприятностей, улыбнувшись своей очаровательной, белозубой, самолюбивой, но тёплой улыбкой, и проблемы просто исчезнут. С Вергилием — всё иначе. Он не принимает чужое тепло ни от кого. Не любит. Видно, что ему неуютно, что он просто стоически переносит родственные объятия, отдавая дань хорошим манерам, врождённому чувству такта и холодному аристократизму, коим пропитан до мозга костей. Странно, чтоон позволяет Данте спать с ним в одной постели. Всё же, у полудемонов существуют свои, непостижимые для простых смертных, законы и чувства. Только, что это за чувства и что за законы? Сыновья давно и прочно не ладят, это не секрет. И вот, пожалуйста, они спят в одной постели, как будто вернулись в детство. А потом снова оказываются по разные стороны одним им понятной теории братских уз. Ева направляется в ванную, чтобы прибраться там, после того как Вергилий, очевидно, вечером смывал кровь поражения. Вряд ли он был в состоянии навести порядок. Он всё ещё не выглядит полностью оправившимся. И тогда она становится случайным свидетелем сцены, которая совершенно сбивает её с толку вместо того, чтобы дать ответы. Ева не видит сыновей, она стоит около ванны, на белых стенках которой всё ещё видна бурая плёнка крови. Кровь не ушла вместе с водой в сток. Вергилий говорит сонно и хмуро, кажется, только открыв глаза: "Ты всё ещё здесь?" Данте отвечает, наверное, потягиваясь: "И тебе доброе утро, Вёрдж". "Утро. Данте, пожалуйста, иди к себе". Данте смеётся весело и тихо. "А поцеловать?" - "Нет". - "Это из-за того, что ты не почистил зубы?" - "Нет. Скорей из-за того, что зубы не почистил ты и...". Ева слышит сдавленный смех Данте, какую-то возню и приглушённые звуки краткой борьбы. - "Оставь меня в покое! Данте, ты не... м-м-м!.." Потом замерший шелест простыней, тишина и весёлый голос Данте, говорящий: "Видишь? Всё просто!" - "Теперь ты уйдёшь?". - "Ты уверен, что хочешь, чтобы я впустую израсходовал такой классный стояк, бро?! Как насчёт..." - "Абсолютно уверен". - "Ну же, Вёрдж, я быстро!" - "Не сегодня". Ева не веря своим ушам, задумывается над значением слов, сказанных Вергилием. Над словами Данте она постеснялась даже размышлять. Но Вергилий! Что это значит? Не сегодня. Есть ли надежда, что, может, между ними ничего ещё не было и тогда это ещё не... "Я же был достаточно нежен?" - Глумливый голос Данте. - "Данте, я прошу тебя уйти!" - "Скажи!". - "Да, ты был достаточно нежен", — вздыхает Вергилий. - "Как всегда или даже более нежным?". - "Какой же ты глупый! Что ты, вообще, здесь делаешь?" - "Не притворяйся, что забыл. Могу напомнить на практике". - "Данте, не заставляй меня...". Теперь насмешливый голос Данте, перебивающий брата: "Или что? Ты ударишь меня мечом, пытаясь его удержать, чтобы лезвие не дрожало, Вёрджи?". - Снова какая-то возня и отчётливый звук удара. - "Я предупреждал. Ты меня раздражаешь, глупец!". Звук недолгой борьбы и громкое дыхание. - "Ха! Вёрджи, тебе и правда лучше!". "Не вздумай коверкать моё имя, дурак!" Звонкий поцелуй и шелест простыней. Потом приглушённый звук металла, скребущего старый не натёртый паркет комнаты. Почему стальное лезвие меча скользит по полу? Сердце Евы пропускает удар. "Могу спереть для тебя Ямато. Поупражняешься" - "Буду благодарен". - "Эй! Так дёшево ты не отделаешься, бро!" - "Заткнись уже и оставь меня одного". - Голос у Вергилия усталый и снисходительный. Потом Данте замечает: "Ты такой хреновый по утрам!". Стеклянный переливчатый звон и возмущённый голос Данте: "Ай! Да ты ещё и полный мудак!". И мимолётный призрачный звон осколков призывных мечей стихает. Вот глухой звук удаляющихся шагов и потом дверь открывается. Закрывается. Ева стоит, приложив руку ко лбу. Она мать и теперь просто не знает, как реагировать. Остаётся только надеяться, что Данте вытащит Вёрджа из комнаты и она сумеет выйти. И тогда она слышит голос своего старшего сына: — Ева. Ну конечно! Это же Вергилий, который всегда знает всё. Бесполезно было прятаться, а теперь нужно отважно выйти и посмотреть в глаза Вёрджу. Сделать вид, что она может быть строгой. Просто к такому ошеломляющему открытию она не была готова. Ева скользит взглядом по своему отражению и видит уставшую и совершенно несчастную женщину. Будто она больна. Будто постарела на десяток лет. К чёрту, она тоже когда-то воевала с демонами. И она пока ещё мать. И поэтому... Она входит в спальню и, сложив на груди руки, смотрит на сына. Тот полусидит, откинувшись на высоко подложенные под спину подушки. — Если ты считаешь, что вы — не люди и поэтому можете заниматься чем пожелаете, — начинает нервничать она, — то ты, наверное, должен знать, что есть ещё... — Меня беспокоит не это, — перебивает Вергилий, спокойно глядя на мать. — Данте не должен знать, что ты всё это время была здесь. Это усложнит обстановку. — Тогда откуда ты знаешь, что я здесь была? — Он не почувствовал, потому что его заглушали эмоции. Я не позволил, отвлекая его, — сказал Вергилий. — Он слабее меня, он почти человек. Это разобьёт ему сердце. Ева прищуривает глаза и с горечью отвечает: — Неужели, тебе настолько всё равно? То, что ты сейчас говоришь, разбивает сердце мне. — Мне очень жаль, — тихо говорит старший полудемон. — Мама. Выражение её лица смягчается. Она подходит к сыну, садится на кровать и гладит его снежно-белые волосы. Так ли тебе жаль? — Вердж, что с тобой происходит? — она заглядывает в его глаза, пытаясь понять, достучаться. — Ты и мой сын тоже. Я думала, вы будете защищать друг друга... И меня, если... — Я смогу защитить тебя. — Ты думаешь, это твоя обязанность, да? Так вот знай, что я... — Нет, я думаю, что ты — моя мать и поэтому я буду с гордостью и всеми силами защищать тебя. Ты... Тут он запинается и это странно. Мать смотрит ему в глаза, надеясь услышать что-нибудь, что облегчит её страдания. — Ты мне важна. Ева не может удержаться и обнимает его. — Почему ты так одета? - внезапно спрашивает Вергилий. — Что? - непонимающе переспрашивает та, уткнувшись ему в шею. — Эта одежда делает тебя обыкновенной. Как все. Упрощает. — Я - обыкновенная женщина, Вёрдж. — Нет, - шепчет он. - Только не ты. И вот как теперь ему сказать, что он во всём неправ изначально? Он видит больше, чем ему рассказывают. И он ищет в людях то, чего в них нет. И он их не прощает за отсутствие у них искомого. — Ты всегда такой холодный, Вергилий... — шепчет она, чуть отстранившись и как-то смущённо трогая его лоб ладонью, не будучи уверенной в том, какое из значений пытается вложить в эти слова. — Это не помеха для того, чтобы драться за то, что нам дорого... — отвечает Вергилий со странной спокойной мягкостью в голосе и кладёт руку ей на спину, в знак ответных объятий. Он продолжает: — Наши отношения с Данте не должны тебя тревожить. Не старайся понять того, что происходит между нами. Боюсь, я не смогу тебе объяснить. Ева вздыхает с горькой усмешкой, словно говоря "Я так и знала". И почему-то интересуется тихо и рассеянно: — Ты голоден? Принести тебе хотя бы чаю? — Нет. Данте принёс мне... попить вчера. Ева отрывает лицо от его груди и смотрит в глаза: — Но ты мне пообещал, что... — Прости. Молчание. — Прощаю. Ева поднимается на ноги, печально улыбается Вергилию, скользит пальцами по его бледной щеке и тонким губам. — Я надеюсь на тебя. — Я знаю. И я это ценю. Она выходит из комнаты с горьким чувством. Привкус запоздалого чувства невыраженной любви, недосказанных слов, неузнанных ответов и неразгаданных тайн. Странное болезненное предчувствие чего-то неизбежного. Она боится, что знает. Чувствуют ли это Вергилий или Данте? Ева надеется, что нет. Они должны успеть насладиться юностью и своей странной жизнью, какой бы она не была. Пусть это будет не конец! Ну, только не сейчас! Данте привёл с собой Мэнди, чтобы она помогла ему с литературой. Так он думал. Ладно, на самом деле, ему совершенно не интересна литература, но чертовски нравится Мэнди. С литературой ему вполне мог бы помочь Вёрдж. В прошлом году старший брат-близнец уже сдавал за него геометрию, так почему бы не рискнуть и с литературой? Данте уверен, что сумеет договориться с братом, каким бы засранцем тот ни был. Данте с подружкой сидят на кухне и пьют молочный коктейль. Мэнди, кажется, тоже не верит в литературу так сильно, как в Данте и его потрясающее тело. Её нога, обутая в открытый белый босоножек, уже легонько ткнулась Данте в голень. И теперь — ещё раз. И тогда Данте откидывается на спинку стула и, приподняв брови, слушает трёп Мэнди с деланным вниманием. — Тогда миссис Браун позвонила моей матери и сказала, что она видела, как мы с Энди... Её речь прерывается, когда в кухню входит Вергилий. Худой и даже измождённый, бледный и явно больной. Но внимательный острый взгляд светлых, как лёд, глаз производит на девушку неизгладимое впечатление. Данте это тоже замечает. Он говорит с улыбкой: — Мэнди — это Вергилий, мой брат. Мы — близнецы, вообще-то. Вёрдж — Мэнди. Мы посещаем с ней один тот же курс. — Привет, — лепечет Мэнди, всё глядя на вошедшего. Вергилий кивает. — Мои извинения, — говорит он спокойно. — Я не подозревал, что у нас гости. И поэтому не одет как полагается. — А... — Мэнди не знает, что сказать и переводит взгляд на Данте. Потом обратно на его брата. У него невероятно светлые волосы, небрежно зачёсанные назад, прямые плечи и чётко очерченные мышцы. Хотя что-то подсказывает ей, что этот человек не проводит время в тренажёрном зале. От Вергилия веет холодной опасностью, которая так не вяжется со светлой доброжелательной обстановкой просторной кухни. Девушке становится неуютно. Мэнди замечает глубокий шрам, рваный и неровный, на его груди. Но осанка и движения исполнены такого благородства, покоя и достоинства, будто он принимает меч из рук короля Артура, а вовсе не вынимает из шкафа упаковку арахиса. На изящном тонкокостном лице Вергилия возникает гримаса разочарования. — Что, бро, Ева не позаботилась о твоих фисташках? — усмехается Данте. — Мммм-нет, о драже... О чем-нибудь... несладком, но кроме арахиса, — тихо отвечает Вергилий, разыскивая что-то иное в шкафу. — С чего бы это тебя! заботило? Он, наконец-то, находит упаковку фисташек и собирается выходить. — Не хочешь молочного коктейля? — неловко интересуется Мэнди. — Он не пьёт молочные коктейли, Мэнди, — уверяет Данте. — Он ненавидит сладкое. — Это же ты в прошлый раз встречался с... — внезапно начинает Мэнди. — Видимо, я, — прерывает Вергилий. — Лучше оставь это. — Советует Данте. — Вёрдж не в настроении, да, братишка? Вергилий игнорирует. Мэнди молчит. Дурацкая ситуация. — У вас что-то было и... Колледж, знаешь ли... Там ничего не скрыть, — неуверенно продолжает Мэнди. — А она звонила тебе. Ты не ответишь? — Нет. — Нуу... Просто она там... — Мэнди закусывает губу, подбирая слова. — Она очень... страдает и... И всё такое. — Мне очень жаль, — спокойно отвечает Вергилий. — И всё такое. — Вергилий, ха? — усмехается Мэнди, делая последнюю попытку. — Ничего себе имя... Ты уже провёл брата через все круги Ада? Вергилий едва заметно усмехается в ответ и от этой улыбки пробирает дрожь. — Скоро этим займусь. Я там пока ещё сам не сильно освоился. — О, да брось это, Вёрдж! — вздыхает Данте. — Твоё чувство юмора заставит и покойника вздрогнуть. "Кто сказал, что я шучу, Данте?". Вергилий забирает фисташки и со словами "был рад знакомству, Мэнди" выходит прочь из кухни. Мэнди переводит взгляд на Данте. — Что с ним произошло? — спрашивает она. — Ты об этом шраме? А... Ну, это была просто-о-о... драка. Уличная драка, — Oтмахивается Данте. — Вот чёрт... Много их было? — Несколько. "Всего лишь около полусотни "средних" полудемонов". — Он был один? — С отцом. Но отец в порядке, а вот он... "... оказался разорванным на куски и вернулся с травмами, не совместимыми с жизнью". — Надеюсь, он хотя бы успел уложить нескольких. — О, да. Вергилий отлично дерётся. "Он уложил почти всех. Его задели в самом конце схватки неким подобием косы, которая, проткнув живот и проломив грудную клетку снизу вверх до самого горла, как-то неуклюже зацепилась потом за левую ключицу, когда эту дурацкую косу несколько раз пытались выдернуть обратно. Но потом его так и вздёрнули, и оставшиеся твари из Бездны рвали его на части, сдирали кожу и ломали уцелевшие кости. А он истекал кровью и болтался там, пытаясь освободиться, но не получилось. Как-то так". — У него не было никакого оружия с собой? Нож или ещё чего-нибудь. — Нет. Никакого ножа. "Ножа не было. Хорошо хоть, что с ним оказалась о-катана, с клинком в 90 сантиметров . Он взял и вырезал ею в тот день уютный адский привилегированный райончик. Мой сумасшедший брат Вергилий". — Го-осподи, как страшно ходить по улицам! — тянет Мэнди, делая глоток из стакана. — Где это произошло? — За пару кварталов отсюда. "В Аду, где же ещё?". — Ему повезло, что он не погиб. Сильный парень, этот твой брат, — задумчиво произносит Мэнди. — Да, на нём всё быстро заживает, — усмехается беззаботно Данте. "Даже быстрее, чем на мне. У него ускорена полная регенерация. Как и у меня. И он бы погиб, будь он сильным парнем. Он не погиб только лишь потому, что не смог. Он хотел этого, когда умирал от боли и кровопотери, но не был способен даже на нормальный болевой шок, как у всех. Он не погиб, потому что наш отец, чёрт его возьми, — демон! Легендарный Чёрный Рыцарь Спарда. Но скажи мне, скажи мне, что ты не читаешь таких легенд!". — Но ты меня защитишь, да? — с намёком спрашивает Мэнди. — Ха! Разве похоже, что это не так? — усмехается Данте. "Я буду защищать тебя и всех остальных от Вергилия и других... демонов. Я буду!". Мэнди улыбается, сбрасывает босоножек и проводит босой ногой под столом по джинсам Данте до колена и выше, упираясь ему между ног. Данте склоняет голову к плечу и смотрит на подружку. — Как насчёт почитать немного "Божественной Комедии" в моей комнате? Ты посмотришь на эту замечательную писанину под совсем другим углом, — тихо говорит он. — Не сомневаюсь, — вскидывая брови, принимает предложение Мэнди. Они встают из-за стола, оставляя недопитые коктейли, берутся за руки и уходят, смеясь и целуясь по пути наверх. Занимаясь сексом с Мэнди, Данте желает только, чтобы это поскорее закончилось, и надеется, что Мэнди не услышала, как он произнёс уже дважды совсем другое имя. Из-за этого он никак не может расслабиться, изо всех сил стараясь снова не сболтнуть лишнего. "Чёрт тебя возьми, Вергилий, что мне делать-то?!" - отчаянно думает Данте. Но он зря волновался. Оказалось, что их резвый перепих оказал на Мэнди неизгладимое впечатление. — Господи, Данте, — тяжело дыша, шепчет она, натянув покрывало по грудь, смеясь и глядя в потолок, — это был лучший секс в моей жизни! "Наверняка, она говорит это всем", - кисло думает Данте, а девушке он усмехается и подмигивает. Почему-то даже целоваться не хочется. Тут Мэнди подскакивает и смотрит на часы на руке. — Чёрт! Мне надо бежать! — в панике шепчет она, лихорадочно убирая растрепавшиеся прядки волос со лба. — Господи, сегодня же День Рождения Томми! — Кто этот Томми? — лениво морщится Данте. — Мой младший брат! Данте едва ли не счастлив. — Я подвезу тебя на мотоцикле. — Спасибо, детка! "Спасибо, Томми!" Это первый раз, когда Вергилий спускается к ужину. Бледный и спокойный. Он садится, как всегда, справа от отца. Но голова опущена и губы сомкнуты, словно он раздражён и ищет в себе силы раскаяться. Отец молча бросает на него взгляд и не говорит ни слова, затем отворачивается, принимая из рук Евы блюдо с салатом. Данте становится как-то тяжело на душе. Он никогда не видел Вергилия раскаивающимся. Да и сейчас он ощущает, что это всё формальное раскаяние. Ложное. Вергилий не сожалеет о поступках. Он уверен в своей правоте, никогда не сомневается. И ему, как никому другому, тяжело ломать себя. Данте, прищурившись, смотрит на отца. "Да, скажи ему теперь что-нибудь, папочка. Не бросай его. Я думал, мы в ответе за тех, кого приручили". Вергилий не станет извиняться. Никогда. "Ты же знаешь. Он упрямый. Вы оба упрямые. Сын — весь в отца". Ева смотрит с состраданием, не зная, чем помочь. — Чего тебе положить, Вергилий? — устало спрашивает она. — Ничего. Только салата, пожалуйста, — решает Вергилий. — Тебе нужно побольше есть, чтобы... — Салата, Ева, пожалуйста — спасибо. Ева тоже раздражается, накладывает салат, протягивает ему тарелку. — Пожалуйста — спасибо, — говорит она сухо. — Я мог бы поблагодарить сам, — напоминает он и сжимает губы в тонкую линию, изгибая их в неком подобии улыбки. Это выглядит устрашающе. Вергилий зол, в отчаянии. До боли, до слёз, если бы он умел плакать от эмоций. Это плохой знак. Лучше не попадаться ему под горячую руку сейчас: начнётся ссора и потом, как всегда, дойдёт до взаимного рукоприкладства. И всё это — как всегда при родителях. Во время тихого семейного ужина нормальной среднестатистической семьи демонов. Вергилий в бешенстве — это редкость, но весьма неприятная редкость. Данте ненавидит его таким. — Не язви, — произносит отец. — И ешь больше. — Я хочу салат, — холодно и упрямо отвечает Вергилий, держась из последних сил, - или ничего. — Ешь больше, Вергилий, — повторяет отец, тоже выходя из себя, но, конечно, сдерживая гнев. Холод в его голосе почти ощутим. Данте, откинувшись на спинку стула, наблюдает за происходящим и поигрывает пальцами со скомканной салфеткой. Атмосфера накаляется, ха? Сейчас что-то произойдёт. Он ещё не видел, чтобы Вергилий перечил отцу в присутствии Евы. Кажется, всё серьёзно и со временем придётся вмешиваться, потому что мама тоже начинает нервничать. Она внимательно следит за перепалкой и постукивает по краю тарелки ногтями. Данте это чертовски не любит. Кстати, эту привычку перенял от неё и Вергилий. Данте переводит взгляд с отца на брата. Оба — друг друга стоят. Не так ли, Вергилий, папин сынок, вобравший в себя все самые яркие черты отцовского характера? Правда, в основном — не самые лучшие. — Я не голоден, - наконец спокойно сообщает Вергилий и встаёт из-за стола. — Прошу прощения. Голос отца — громче и холоднее. — Сядь. — Нет. Ответ Вергилия — уверенный и тяжёлый. Вергилий переводит взгляд на брата и быстро расстёгивает пуговицы чёрной шёлковой рубашки. Потом опускает плечи. Становится видна гладкая грудь. Шрам исчез. "Вот чёрт". Глаза Вергилия — льдистые и спокойные. Ни тени улыбки на сомкнутых губах. — Когда?! — с досадой спрашивает Данте, подаваясь вперёд. — Ты в тот момент катался на мотоцикле. "Спасибо, Томми", - безрадостно думает Данте. Вергилий кивком указывает на лестницу наверх. — Я... Может, позволишь мне хотя бы закончить ужин? — устало интересуется Данте. — Нет. На моих условиях, Данте. Ты дал слово, — ровно говорит Вергилий. И что-то в этом голосе не предвещает ничего хорошего. — Ты что, не можешь... Вергилий щёлкает пальцами, стиснув зубы. — Твою мать! — зло шепчет Данте, швыряя салфетку на тарелку. Данте, злясь, опускает голову и, даже не извиняясь, встаёт из-за стола, понимая, что это не понравится ни отцу, ни Еве. — Вергилий...— начинает Ева немного испуганно, наблюдая за этим. — Не вмешивайся, ма, — говорит Данте через силу. Вергилий приподнимает брови, глядя на Еву. — Что происходит? — спрашивает отец. Данте закусывает губу на миг и говорит неохотно. — Ничего... особенного. Просто я проспорил... кое-что... Ева смотрит пристально. Слишком пристально. Данте становится неуютно, будто она догадывается. — Я сейчас вернусь, ма. — Вергилий! Ты слишком далеко заходишь! А ты, Данте, не иди у него на поводу! — Дело не в том. Я... м-м-м... дал слово. "Что ты так смотришь, мам? Ты не хочешь знать о том, что мой родной брат, мой близнец собирается меня отыметь явно в жестокой форме". Отец возражает против того, что и младший сын без разрешения покидает семейный ужин, но Данте предпочитает не слышать и следует за Вёрджем. "Что ты задумал, а? Отыграться на мне?" - "Возможно". - "Так не честно". - "Слово, Данте". - "Ненавижу тебя". - "Как скажешь". Данте любит секс. Но принуждение никогда не входило в список любимых пунктов. Ещё и потому что раньше ничего подобного не случалось. Просто не могло случиться! И всё же — вот итог. Он следует за собственным братом в его комнату с коваными подсвечниками и всеми этими книгами, и светильником, чтобы впервые предстать жертвой. Данте вздохнул. — Вёрдж? — М? — А что это был за жест со щелчком пальцев? — Просто жест со щелчком пальцев. Что тебя удивляет? Данте пожимает плечами. — Не знаю... Просто это странно. Не похоже на тебя. — Но ты послушался и пошёл. — Это потому, что я дал слово. Не из-за дурацкого щелчка пальцев. — Мне всегда хотелось приказывать, не говоря ни слова. Когда-нибудь это произойдёт. Меня будут слушаться, стоит мне щёлкнуть пальцами. — Надеюсь, ты хоть тогда будешь счастлив, — криво ухмыляется Данте. — Обязательно буду, — кивает Вёрдж и добавляет: — Расслабься, Данте. Я веду тебя не на эшафот. — Это — моя единственная надежда, — бормочет Данте. Вергилий берётся за ручку двери в свою комнату и, обернувшись, говорит с довольной слабой усмешкой: — Оставь надежду, всяк сюда входящий. Данте кисло смотрит на него и неохотно заходит в комнату. Вергилий прикрывает за братом дверь и Данте слышит, как дважды проворачивается ключ в замке. Мурашки по спине. Странное ощущение отчаяния. Не из-за предстоящего, а от того, что это делает Вергилий. Данте был единственным, кто не бросил искать в Вергилии хоть маленький лоскут человеческой души, а теперь приходит осознание, что он всё таки ошибся. Данте вздыхает и садится на кровать Вергилия, глядя на него устало. — Валяй. Посвящай меня в планы. Вергилий усмехнулся удивлённо: — Я собираюсь попользоваться тобой, Данте! Неужели, ты до сих пор не осознал? — Осознал. — отмахивается Данте расстроенно. — Просто, Вёрдж... Данте поднимает голову и смотрит на брата. На лице у Данте написана усталость и... Разочарование. Опять это проклятое разочарование. Вёргилий выдыхает. И ты туда же, Данте. Голос его отдаёт сталью. — Слушаю? — Не говори "попользоваться". Это не идёт тебе. А мне не нравится слышать от тебя всю эту высокомерную чушь. Данте снова склоняет голову. — Ты хочешь меня трахнуть. Хорошо, я здесь и я — весь твой. Вперёд, бро, покончим с этим. Но ты на понт меня не бери, а? И без тебя хреново на душе. Вергилий приподнимает брови: — "На понт не бери, а?", — повторяет он. — Где ты только этого набрался? Данте поднимает голову и смотрит с насмешкой. — Тебе не понять. Там, — он кивает в сторону занавешенного тёмно-синими плотными шторами, окна. — По ту сторону твоей комнаты. Там есть мир, ты знал? — Мне не интересно, если честно, — фыркает Вергилий. — Видишь, я даже выслушал твои условия. Разве я не хороший брат? — Я не говорил, что ты плохой брат. Ты, в принципе, хороший брат. "Что..?" Вергилий сначала удивляется, потом думает, что ослышался. Он непонимающе смотрит на брата. — Но меня бесит, что ты вымещаешь на мне свои комплексы, — Данте сдувает с лица лёгкую чёлку. — Ну, вообще, меня многое в тебе бесит, например... — Я понял, остынь. Вергилий неторопливо расстёгивает запонки на манжетах. Сначала одну... — Во-первых, единственный мой комплекс — это моя семья. Я — полукровка... — медленно, через силу проговаривает он, словно выдавливая из себя эти слова. Он опускает голову на миг. Потом берётся за вторую запонку. — Во-вторых, даже если всё это будет гореть, я буду смотреть вниз с вершины разрушенного небоскрёба и ничто во мне не дрогнет, — ровным голосом говорит Вергилий. — А потом я уйду и оставлю всё гореть. Я не буду поджигать, но и гасить ничего не стану. Понимаешь, Данте? Потому что я безразличен к судьбе этого мира. Данте ему верит. В Вергилии никогда и не было настоящей чистой ненависти. Была индифферентность, холодность и незаинтересованность. — Куда ты пойдёшь в таком случае? — спрашивает Данте, стягивая через голову красную футболку и обнажая отлично натренированное тело и чуть загорелую гладкую кожу. Данте — мечта всех девиц колледжа, начиная правящим гламуром и заканчивая книжными червями в гигантских очках с толстыми стёклами-аквариумами. "Всё равно перед смертью не надышишься". — Туда, где мне место. — С чего ты взял, что тебе место там? Данте поднимается и расстёгивает молнию джинсов. Снимает их одновременно с бельём, и переступает, оставляя лежать на полу. — Просто чувствую это. Шёлковая рубашка Вергилия соскальзывает с плеч, и он бросает её на спинку стула. Вергилий выглядит стройнее. Сейчас он, к тому же, сильно похудел и тени, расчерчивающие сильные гибкие мышцы слишком резко выделяются чёрным, словно Вергилий был нарисован на панели комикса. Антигерой, мать его. Данте смотрит на него, склонив к плечу голову, потом разводит руки в стороны в приглашающем жесте: — Ну, что ж, давай, бро, бери меня. — С удовольствием, — ухмыляется Вергилий, стремительно подходит к нему и увлекает на постель. Вергилий никогда не целовался так прежде. Так грубо и страстно. Вёрдж другой. Он ленится, он наслаждается, он просто лежит и позволяет отдавать ему себя. Он никогда не берёт, приходится выпрашивать. Но сейчас он заведён и разгорячён. — Вот мои условия, Данте, — низким голосом говорит он в миллиметре от приоткрытого рта брата. — Не создавай лишнего шума. И не сопротивляйся. Всё просто даже для тебя. — Окей, ты здесь главный. — Вот именно, — облизнув губы, шепчет Вергилий. — Так что, давай начнём. — Я думал, ты уже начал. — Нет, глупый, я просто поцеловал. — А разве это не начало? — Нет. Я поцеловал, потому что ты мне нравишься. — А. Ну-у... Даже не знаю, что тебе сказать. - Данте и правда не знает. Вергилий хмыкает и поднимается с постели. Он отходит на пару шагов и, кивнув приглашающе, спокойно говорит: — Приступай. Данте садится на постели. Ага, ну, вот это, видимо, и правда начало. Он пару мгновений просто смотрит на брата, о чём-то раздумывая. Затем, всё так же не сводя с него глаз, быстро вытирает угол губ тыльной стороной ладони, будто получив удар в зубы на очередном спарринге, и встаёт следом. Спокойно подходит, его плечи расслаблены и губы сомкнуты. Он опускается на одно колено перед братом, ловкими пальцами расстёгивая молнию его светлых брюк. Вергилий не хватает его за волосы. Он вообще не прикасается к нему. Стоит, закрыв глаза, запрокинув голову и чуть отклонившись назад. Он знает, что Данте никуда не деться. И Данте это тоже понимает. Он послушно подчиняется, выполняя тихие сдержанные приказы, сказанные знакомым красивым голосом: "ещё", "повыше. Да, здесь", "глубже", "подожди". Сколько времени он вот так стоит на коленях перед Вергилием, он уже не помнит. Губы уже саднят и щёки начинают ныть. "Да сколько же ты продержишься?". Невероятно. И потом, когда Данте оказывается в постели, он в полной мере осознаёт, что может быть ещё более невероятно. Трахается Вергилий так же, как дерётся: стремительно, холодно и беспощадно. Наверное, он ничего не умеет делать иначе. Надо отдать должное их идентичности: Вергилий отлично знает насколько Данте чувствителен в плане прикосновений. Руками, губами, языком. И надо отдать должное Вергилию: он умеет завести, хотя и не должен. И, может, было бы интересней, если бы Данте вырывался и кричал от боли, но всё иначе. Данте не вырывается и не кричит. Потому что первое бесполезно, а второе — запрещено. А третье — ему хорошо. Несмотря на то, что Вергилий, который сейчас берёт его грубо и резко, заламывает ему при этом руку за спину, несмотря на то, что у них обоих скрипят зубы, несмотря на то, что подушка заглушает его стоны, а сильная рука пятернёй прижимает за затылок, и лицо обжигает собственное дыхание. Данте, словно, видит, как Вергилий прогибается назад. "Кажется, он никогда не остановится..." Вергилий резко переворачивает его на спину и продолжает. Стискивает зубы, падая и опираясь над ним на вытянутых руках. Волосы намокли и липнут ко лбу, Вергилий облизывает губы, на лице — странное выражение страдания и потрясения. "Нет, он никогда не остановится". Данте выгибается и шипит. Он стонет от резкой внезапной боли. Вергилий зажимает ему рот ладонью. Их взгляды встречаются: беспомощный и затуманенный и резкий и холодный. Вергилий перемещает руку вверх по его лицу и накрывает ладонью его глаза. А потом склоняется к его приоткрытому рту и целует. Упоённо, глубоко, с наслаждением. "Не холодный". Когда Вергилий отстраняется, Данте, тяжело дыша и через силу, говорит: — А вот я всегда... был нежен... с тобой... Он даже не требует убрать руку от его лица. Больно. — Эй. Дай мне... хотя бы... тебя обнять... — шепчет Данте. — Ладно. Вергилий опускается на локти, теперь влажная кожа их тел соприкасается. Данте, ничего не видя, обхватывает Вергилия руками за скользкую спину и прогибается. — Вёрдж! — Молчи. Вергилий снова целует его, заставляя успокоиться. — Как тебе... удаётся? Так долго! — задыхаясь, спрашивает Данте, прогибаясь от сладкой муки. Вергилий только усмехается в ответ. — Просто. Ты снова кончил? Сам по себе? Такой... нннесдержанный... — Пожалуйста, я просто больше не могу. Мне нужно время!.. Чтобы до конца... ре... — Не зажимайся, будет больно. Нам обоим. Младший полудемон резко вскрикивает, захлёбываясь, царапая плечи брата, бессознательно пытаясь вырваться. — Я предупреждал. Не зажимайся. — Ай! Твою мать! Я тебя уже ненавижу! — Я ведь сказал, расслабься. Ты меня злишь. Проклятье, Данте! — Пожалуйста, Верги-и-илий! — ноет Данте. — Пожалуйста, хотя бы не так! — Что теперь не так? — Ну! Не надо так глубоко! Младший просто готов скулить. Всё дело в постоянном восстановлении тканей. Он никогда не привыкнет. А Вергилий не даёт ему времени полностью восстановиться. И потому столько крови и сразу становится так больно, стоит удовольствию сойти на нет. Данте впивается ногтями в его плечи, мышцы болезненно напрягаются до предела, нервы натянуты, как струны. Но Данте слишком ослаб. Он бессильно падает на подушку, не смотрит на брата, в лице — беспомощность. — Так? — тихо спрашивает Вергилий, внимательно глядя на младшего близнеца и частично выполняя его просьбу. Данте только рассеянно кивает, глядя не в лицо, а куда-то сквозь. Кажется, ему уже всё равно. Его дыхание — краткие, частые, поверхностные выдохи, пальцы инстинктивно и бессмысленно пытаются сжать простыни. Но реагировать, защитить себя или поддаваться Данте больше не в состоянии. Вергилий приостанавливается на время, склоняется к его губам и целует с непередаваемой неожиданной нежностью. — Тебе больно? — шёпотом спрашивает Вергилий. Данте вымученно рассеянно кивает. — Хочешь забрать своё слово? Данте сглатывает, наконец, немного приходя в себя. Его взгляд фокусируется на лице старшего брата. Через силу, он говорит: — Нет, Вёрдж. Просто полегче. — Не гарантирую, но постараюсь, - усмехается тот, ладонью убирая спутанные пряди с мокрого лица брата и целуя его в лоб. "Вёрдж"... Данте закрывает глаза и обхватывает руками его запястье. Трётся губами, потом — щекой о его раскрытую ладонь. Вергилий смотрит на брата. Данте всё быстро забывает, глупый. Такой нежный... Зачем он? С ним всё в порядке. Данте почти готов. Даже если и нет, пауза слишком затянулась. Данте далёк от полного восстановления, но продолжаться так не может. Сентиментальности не место в постели Вергилия Спарды, так было всегда. Он убеждает в этом себя, глядя на то, как его близнец, устало закрыв глаза, целует его ладонь и внутреннюю сторону запястья. Но ведь это его Данте. С ним всё иначе. Он всё прощает. Отчаянный. Он такой нежный. "Ты не можешь так со мной поступить, Данте! Оставь!" Вергилий расшивеливает его очень быстро. Несмотря на то, что старший брат отвёл слишком мало времени, Данте теперь хотя бы хорошо, не только охрененно больно. "Да откуда?! Откуда в тебе столько сил?" Вергилий усмехается младшему брату. "Как ты ещё хочешь?" - устало думает Данте. После очередного раза он уже не может подняться. — Вёрдж, перестань, я устал! — Так скоро? — Дай мне немного времени. — Нет. — Почему?! Вергилий молча делает жест рукой, давая понять брату, что тот должен перелечь. Данте протяжно стонет и послушно переворачивается на бок, хватаясь за подушку ослабевшими пальцами. Кровь стекает по внутренним сторонам бёдер, но ему уже даже не больно. Когда ткани полностью регенерируют, всё пройдёт. Просто на это нужно время, а своенравный садист Вёрдж не настолько щедр. — Я устаааал! — снова тянет Данте потом. — Перестань уже... Дай мне немного времени! Мне нужно. Время. Чтобы... ах-х-х... Мне не нравится! Прошу тебя, чёрт возьми! Вергилий усмехается: — Как скажешь, неженка. Данте, ты... н-н-н-х-х... чертовски слабый. И тогда, внезапно и просто, Вергилий позволяет себе кончить. Почувствовав это, Данте отпускает себя в последний раз, падает в черноту и растворяется в ней. А когда приходит в себя, то видит Вергилия, сидящего на постели и тщательно вытирающего ладонь углом простыни. Он голый, пот блестит на его плечах и спине. Значит, он не долго был в отрубе. Данте стонет, пытаясь подняться, и Вергилий оборачивается на миг. Потом возвращается к своему занятию. — Вёрдж?.. — Что? — Ничего. Молчание. Потом голос Вергилия, глухой и низкий. — Надеюсь, ты не разочарован. — Ха? — Данте, никогда, ни-ко-гда не смей разочаровываться во мне. Понял? — Не совсем. — Тогда ты просто глупец. Ты знаешь, где у меня душ. Иди. Он раздражённо отпускает простынь и проводит ладонью по голому бедру, чтобы избавиться от липкой влаги окончательно, затем встаёт и прижимает ладонь другой руки ко лбу на миг. Привычным жестом заглаживает волосы назад. — Что с тобой происходит? — морщась, интересуется Данте. — А что со мной происходит? — усмехается Вергилий. — Ты ссоришься с отцом и за это насилуешь меня, я тут валяюсь в твоей кровати и истекаю кровью, как после тренировки, а ты мне говоришь, чтобы я не сомневался в тебе. Тебе когда-нибудь говорили, что ты странный? — Нет. Мне не о чем разговаривать с посторонними. — Асоциальный ублюдок. — Как скажешь. Иди в душ, а потом оставь меня. — В душ? Как я вообще поднимусь с постели?! Смотри, что ты сделал со мной! — Мне извиниться? — В тот день, когда ты перед кем-нибудь извинишься, наверняка настанет конец света. Вергилий подходит к Данте, становится перед кроватью на колени, склоняется к брату и нежно целует его. Снова и снова. Данте закрывает глаза, уже не понимая, что происходит, и думая, что, возможно, конец света уже наступил, а он и не заметил, трахаясь с родным психованным братом. Кстати, разве это не могло бы послужить причиной для гипотетического конца света? Хуже ничего быть не может. И лучше — тоже. Эта причина идеальна. Вергилий отстраняется от его рта и еле слышно шепчет: — Данте, прости. Мне так жаль... "Что за глупость?!" Вергилий продолжает извиняться и целует лицо брата, его покусанные губы, каждую ещё не зажившую царапину, оставленную ногтями на гладкой коже, уже прохладной от высохшего пота. Что-то не так, очередная игра, но Данте пока слишком слаб, чтобы отстраниться. — Перестань, ты меня с ума сведёшь! Кое-как он отталкивает Вергилия. — Чёрт! Что с тобой происходит?! Ты окончательно спятил, Вёрдж! — Конец света так и не наступил, что бы я ни делал. — Псих. Вёрдж, ты сошёл с ума! Данте с трудом поднимается с постели и, шатаясь, отправляется в душ, отмахиваясь от брата и хватаясь за мебель, чтобы дойти и не рухнуть на пол по дороге. Хватается за спинку стула, не рассчитывает и стул опрокидывается. Вергилий резко оказывается рядом и ловит его. — Пусти меня! — Ты упадёшь. — Нет. — А ты бы отпустил? Данте смотрит на него хмуро. Он хочет, чтобы всё поскорей закончилось. — Я помогу тебе. — Мне не нужна твоя помощь, отвали! Я устал от тебя! Не трогай меня хотя бы пару минут! — Нет. Ты не устоишь. — Чёрт... Вергилий помогает ему добраться до ванной. В ванной комнате Вергилия — самая большая и просторная ванна. Она же и самая дорогая в доме. Заделанная под старину, на медных звериных лапах. И ещё у Вергилия в ванной комнате — огромное зеркало во всю стену. Данте смотрит на себя и брата. Смотрит на них и ему становится страшно оттого, что всё неправильно и слишком внезапно. Неправильно, потому что им, как братьям, не положено заниматься любовью. Но им хочется. И они это делают. По собственному желанию ли, по принуждению ли... Ведь, чёрт возьми, он сам пошёл на это. Данте мог отклонить условия Вергилия, но не сделал этого. Более того, он должен был, он был просто обязан отказаться и непременно дать в зубы, как любой нормальный брат и — как человек, но ничто в нём не восстало против условий, поставленных старшим братом. Даже не подумало противоречить, словно это было самое что ни на есть простое и очевидное решение! Потому что его близнец точно так же позволяет брать его и наслаждается этим чуждым человечеству извращением, будто такие отношения — нечто совершенно приемлемое и естественное. Проблема в том, что Данте не чувствовал неестественности в близости со своим братом, хотя, наверняка, ужаснулся бы, произойди нечто подобное с кем-то из его друзей. Как лицемерно. Но между ними... Это было что-то совсем другое. Нечеловеческое... Он в отчаянии всматривается в их отражения... Голые, испачканные в семени и крови... Прижимаются друг к другу. Данте не особенно чётко осознаёт, что происходит, в ушах стоит звон, и слышится нечто ещё. Что-то вроде странного многоголосого шёпота, но ни слова не разобрать. Безоговорочно, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, он опирается ладонями на зеркало и прижимается к его холоду горящим любом. Вергилий — позади него, его дыхание обжигает, острые зубы ранят. Вергилий берёт его. Берёт снова, зная, что ласки больше не надобны. Так глубоко, так сильно, так грубо. Данте подаётся на встречу, двигается в ритм. На разомкнутых губах — совершенно странная блуждающая улыбка, глаза закрыты. Вергилий хватает его за волосы и заставляет всматриваться в их отражения. Ещё, ещё, ещё... Всматриваться в горящие глаза друг друга, в то, как одновременно и завораживающе прогибаются их тела, всматриваться и понимать, что пугающее чувство неправильности происходящего отступает, что то, что происходит — это верно, что они — одно целое. Неразделимы. Вергиилй через силу усмехается жестоко-нежно. Непримиримы. Всё остальное: чужое непонимание, ошеломление — это им в данный момент совершенно чуждо. Всегда было и будет чуждо. Вергилий стонет и Данте слышит своё имя. Что-то горячее, болезненное поднимается из самых глубин, ломает им кости... Он стонет. Почему-то замечает, что у Вергилия — длинные ноги, а ещё, что тот и правда сильно похудел. Но слабее не стал. И что он — действительно красивый. И что они — по-настоящему удивительно похожи. Одно лицо, одно желание на двоих. — Вергилий... — выдыхает Данте. Вергилий вздрагивает будто от электрического разряда, на лице возникает выражение агонии. Почти как в тот раз, когда он лежал у отца на руках и подошвы его сапог страшно и конвульсивно поскальзывались на крови и стучали по окровавленному мрамору, отбивая рваную, отчаянную мелодию грядущей смерти и успокоения. — Данте! — выкрикивает Вергилий глухо, уткнувшись ему в плечо. Его имя, произнесённое братом, подталкивает младшего полудемона к пределу. Когда Вергилий вздрагивает, Данте ощущает это внутри и тоже кончает. Если бы не сильные руки, поддерживающие его под животом, он бы упал на холодный пол ванной и, наверное, долго бы отлёживался. И просил бы Вергилия лежать рядом с ним и целовать его. И, наверное, Вергилий бы согласился. "Да". "Знаю". Горячая вода хлещет по скользкой коже, обжигая царапины, которые всё равно скоро затянутся. У Вергилия нежные пальцы. Они сильные, но сейчас они — нежные, и трогают везде, где ещё недавно было больно, стирают кровь, успокаивают раздражающе саднящие царапины. Раны заживают, казалось бы, от одних этих прикосновений. Просто кажется, близнецы это знают. Братья целуются, приоткрыв рты, глотая воду вместе с ощущением полного единения и ненасытности, прижимаясь друг к другу изо всех сил. Они жмурятся от воды, льющейся в глаза, отфыркиваются и задыхаются, ненадолго отрываясь от губ друг друга, чтобы вдохнуть, и тут же приникают снова, словно в поцелуе этом сконцентрирована эссенция их жизней. Данте внезапно дёргается, когда Вергилий затрагивает там, где особенно больно. Вергилий шепчет "тихо" одними губами и снова притягивает брата к себе. Данте послушен, потому, что в этот миг они оба заключены в безоговорочное доверие и единение и этим защищены от всего остального мира, неважного им. Защищенные друг от друга. Сдавшиеся друг другу. Слабые, вскрытые и полностью обнажённые друг перед другом настолько, что слабость их напоминает им смерть, и у них подкашиваются колени. Сильные друг для друга, как сама жизнь: они переплетают пальцы и сжимают до боли. И поднимаются. Им обоим кажется в те краткие и бесконечные минуты, что они чувствуют, каково это: не отличаться. Между ними и с ними что-то происходит в те краткие, но бесконечные минуты. И если бы они плакали, то и это казалось бы правильным, хотя демоны не плачут априори. Между ними возникает связь. Особая связь, не доступная человеческому восприятию или просто пониманию. Не доступная и самим близнецам. Они всегда были ближе друг к другу, чем близнецы, рождённые от двух людей. Они уникальные. Холодный отвергающий Вергилий, равнодушный ко всем и всему, пытающийся облегчить физическое страдание брата, и взрывной мятежник Данте, позволяющий брату касаться его ран даже там, где он ни за что не посмел и постеснялся бы притронуться даже сам — это не то, что просто любовь или доверие, как это бывает между двумя влюблёнными или близкими родственниками. Не в их случае. Это приходит только сейчас. Это ослепляет и оглушает. И внезапно опять пугает. Вергилий увлекает его к стене, чтобы вода не попадала им в лица. Они смотрят друг на друга. Ресницы потемнели и склеились, глаза покраснели и воспалились от воды — Что происходит? — сдавленно спрашивает Данте. — Не знаю, — отвечает Вергилий шёпотом. Нет, Вергилий не может такого сказать. Только не в этот раз! Он знает всё, он никогда бы не сказал, что не знает! Он, мать его, знает всё! — Ты мне заливаешь! Ты же постоянно торчишь с книгами... Скажи мне, что у меня в голове! — в голосе Данте проскальзывают отчаяние и страх. — Я не знаю, Данте! — Тогда пусти! — Смотри: разве я держу? — Тогда почему я не ухожу? Данте смотрит на брата странно, нахмурившись... Потом замечает, что Вергилий и правда его не держит. Так почему же он не может просто уйти? Вместо этого он берёт руку брата и подносит к губам. Закрывает глаза и целует тонкие пальцы. — Вергилий, что это? — шепчет он, глядя на брата. Глаза теперь распахнуты и зрачки почти совсем закрывают серую радужку. Вергилий молча сплетает пальцы с его пальцами, их ладони скользят, они разъединяют руки и затем касаются друг друга так, словно делают это впервые. Заинтересованно, плавно, совершенно странно, будто они — два пришельца из разных галактик, знакомящиеся с анатомией друг друга, слепые от рождения... Это лишено эротизма, это напоминает незнакомый эксперимент, цель которого не ясна даже самим участникам. Близнецы изучают, запоминают. Гладкость мокрых волос, выступающие суставы и кости. Они пробуют на вкус, поднося руки друг друга к губам, прокусывая и сглатывая выступающие капли. Пальцы скользят по груди, по плечам, касаются локтей, лбов, губ, ягодиц, ключиц, щёк, волос, бёдер... Всего, до чего можно дотянуться. Так иногда хочется трогать отражение в зеркале. Глаза Данте широко раскрыты, он даже не моргает, Вергилий, слегка прищурившись, внимательно рассматривает. Они изучают осторожными прикосновениями гладкую текстуру кожи. Нет. Там холодная плотная чешуя, которую можно только ощутить, но не увидеть. И это — так правильно и естественно. Вот она, прямо под тёплыми пальцами. Так хорошо... Но когда они прокусывают, то ощущают солоноватую знакомую кровь на языках. Блаженные моменты странного узнавания, будто они никогда не виделись раньше. Потом они замирают, опуская руки и всё так же не сводят друг с друга глаз. Просто стоят расслабленно в паре дюймов друг от друга. Их плечи опущены. На их лицах постепенно возникают улыбки. Данте теперь дерзкий, наглый, насмешливый. Вергилий — опасный, жесткий, сдержанный. — Трахнемся или подерёмся? — с вызовом зачем-то предлагает Данте, разминая плечи. — Это будет почти одно и то же, — усмехается холодно Вергилий, видя во всём этом какую-то одним им понятную мотивацию. — Подерёмся. — Неправильный ответ, — резко отвечает Данте, внезапно толкая брата к стене и сразу разворачивая лицом от себя, и шепчет горячо ему в мокрый затылок. — Правильный ответ — мы трахнемся. Данте заламывает ему руку на всякий случай. Вергилий стискивает зубы, упираясь лбом в гладкую плитку, и не сопротивляется. — Если я скажу "трахнемся", то мы подерёмся? — на всякий случай интересуется Вергилий. — Нет, Вёрдж, мы всё равно трахнемся. — Ладно, пусть так. Данте просто не может быть жестоким по отношению к брату. Он лишён этой бесчувственности. Но в данный момент он грубо берёт своего близнеца, заломив тому руку, и заставляет Вергилия шипеть от боли и стонать сквозь стиснутые зубы. Пальцы Вергилия скользят по мокрой плитке. Он стискивает их в кулак и ударяет по стене, пытаясь заглушить другую боль, но тщетно. Он прижимается щекой к гладкой поверхности, потому что у него горит лицо. Данте гладит брата по мокрым волосам, потом вцепляется в них и тянет. Вергилий скрипит зубами. Данте ухмыляется странной, чужой, заинтересованной ухмылкой, замечая, что Вергилий красиво смотрится, когда голова его запрокинута назад и виден изгиб горла. Адамово яблоко судорожно вздрагивает, когда Вергилий пытается сглотнуть. Данте ступнёй подбивает его лодыжки с внутренней стороны, заставляя пошире расставить ноги, и прижимается к брату сзади ещё теснее, упираясь коленом в стену между его ногами. Вергилий вздрагивает, Данте выпускает его волосы и тот прислоняется лбом к стене. То, насколько Данте груб с ним — это совершенно не похоже на Данте. Слишком резко. Он берёт его слишком резко и бескомпромиссно. — Н-н-н!! Проклятье! — сквозь стиснутые зубы стонет Вергилий, рвано выдыхая. — Что? Больно? — интересуется Данте. — Да... — шепчет Вергилий. — Стой смирно. Тот пытается, но это нелегко. — Вергилий, ты должен терпеть, — говорит Данте спокойно и уверенно. — Да, - через силу шепчет тот, крепко зажмуриваясь. И безоговорочно подчиняется. Это так странно, но в их душе, сейчас одной на двоих, царит полная гармония и взаимопонимание. Покой. Боль и удовольствие — две половины одного целого... Такого Прекрасного. Когда всё заканчивается, они бессильно падают на пол и полулежат, облокотившись на стену спинами, пытаясь привести мысли в порядок и восстановить силы. — Аааачёрт, что это было, — выдыхает Данте. Его грудная клетка тяжело вздымается. — Я больше не помню, — отвечает Вергилий, пытаясь вправить вывихнутое плечо. Это было всегда забавно: во время тренировок братья часто наносили друг другу увечья, но никогда не ругались из-за этого. Извинялись. — Выбил тебе плечо? — интересуется Данте, поворачиваясь к нему. — Прости, Вёрдж. Я забыл. Вергилий кивает. Разминает плечо круговыми движениями назад, привстав. Морщится. — Ты вправил неправильно. Отец говорит не спешить, если есть время. Дай мне. Вергилий без слов поворачивается к нему спиной и расслабляет плечи, Данте становится на колени позади него, ладонью выпрямляет ему спину. Вергилий привычно сгибает локоть, молча позволяя брату действовать: вытягивать, вращать, вправлять. Старший не реагирует на боль, спокойно ждёт. Наконец, Данте кладёт его ладонь на здоровое плечо и слышится знакомый щелчок. Вергилий, как всегда после этого, приподнимает руку, проверяет работоспособность. Им не нужно вправлять кости, всё заживает само, но на восстановление вывиха плеча или перелома ключицы требовалось больше времени, а его-то иногда не было. Руки — это было важнее всего остального. Даже будучи обездвиженным, можно отбиваться. А если не можешь управлять клинком, контролировать его ежесекундно, то ты больше ничего не стоишь, беспомощен и, скорее всего, погибнешь. Единственный выход с такой раздражающей травмой заключается в том, чтобы перебросить оружие в левую руку и продолжать бой, в ожидании регенерации. Именно поэтому в тот вечер Вергилий упорно не выпускал из левой руки Ямато. Дрался до последнего левой, потому, что правая к тому времени, наверное, была уже ни на что не годна. Другим вариантом во время не слишком жестокого боя было немедленно отступить, найти место поспокойней и настолько быстро, насколько возможно, помочь пострадавшему. Иногда времени было совсем мало и приходилось просто дёргать, искренне надеясь, что так всё поскорее встанет на место. С переломами не помогало ничего, но в последнее время заживать всё начало гораздо быстрее, как отец и уверял. В этот раз Данте хотел помочь, поскольку не был уверен, что кости у Вёрджа уже окончательно срослись. — Спасибо. — Не за что. Вергилий собирается встать, но Данте хватает его и притягивает обратно. — Что ты хочешь? — интересуется старший из братьев. — Побудь со мной просто так. — Зачем? — Я же сказал, просто так. — Не здесь. Я хочу уйти. "Но ты же ничего не сказал о том, что я не могу пойти вместе с тобой, братец". Наваждение отпускало, всё возвращалось на круги своя. И кажется, они оба немного жалели. Вергилий молча вытирает волосы белым полотенцем и по цвету они не так уж отличаются от цвета полотенца. Да и кожа старшего полудемона была настолько бледной даже после горячего душа, что иногда Данте считал себя красавчиком из старого сериала о спасателях на воде. Хотя — нет, так он не считал, потому, что знал, что с его-то внешностью он даст форы сразу всей набережной конторе в ярких жилетах. Откуда он знал? От брата. Как-то прошлой зимой они сидели в гостиной и бесцельно переключали каналы. На глаза попался отрывок из вышеуказанного фильма. Красивые полуобнажённые леди и джентльмены, ха! — Какая глупость, — устало вздохнул Вергилий. — В смысле? — Я не очень разбираюсь, но ты же не думаешь, что они в чём-то превосходят тебя? — лениво усмехнулся Вергилий. — Ну... Нет. Но вот она... — Данте уставился в экран. — Чёрт, она точно превосходит меня по размеру груди, ха! — У них у всех наверняка были подростковые прыщи, они пользуется линзами, вместо того, чтобы носить очки, прибегают к липосакции, накачиваются силиконом и принимают стероиды. Потеют в спортзалах. Это чертовски плохо. И никто из них не удержит Ямато или Мятежник больше пары минут в их жалких дрожащих конечностях, — спокойно и утомлённо проговорил Вергилий, прикрывая глаза ладонью. — Тебе, конечно, надо обязательно всё испортить! — вздохнул Данте. — Да нет, прости. Всё, что я хотел сказать, так это, что тебе не стоит им завидовать, - сказал Вергилий. — Ты гораздо сильней и красивей их всех. — Ты считаешь? — улыбнулся довольно Данте, взглянув на него. Вергилий ответил "Да, я считаю" и Данте тогда залапал его до драки, окончившейся на полу, на ковре, очередным облапыванием с согласия обеих сторон под успокаивающее далёкое урчание телевизора, плавно перетёкшим в глубокий сон. Вторая сторона, которую представлял до ужаса пассивный в общественной и семейной жизни старший из близнецов, не то чтобы была особо "за", но и "против", как всегда, не была. Очень активный в обеих областях младший решил взять ситуацию в свои руки, но, к его огромному несчастью, уснул, и его планам, вроде "лапать и тискать Вергилия за все части тела, пока он не потеряет бдительность, а потом схватить за член", не суждено было сбыться. Вергилий ненавидел бесцеремонное "хватание". Тем более — за член. И утром он злорадствовал настолько открыто, что Данте подумал, а не поменялись ли они местами в семье? Раньше Вергилий не был таким экстравертом, если Данте правильно помнил. Он усмехается. Вергилий теперь одет в тёмные брюки, влажные волосы зачёсаны назад. Он как-то растерянно стоит у постели, хмурится, затем устало потирает висок и смотрит на голого брата, который всё так же полулежит на кровати. Вергилий морщится: — Данте, тебе стоит прикрыться, - кивнув в сторону младшего брата, замечает он чуть раздражённо. — Ха, "прикрыться"! -- Данте задирает голову и смотрит на близнеца насмешливо. -- Ты считаешь? — Нет, я так не считаю. Я утверждаю. Нагота меня не привлекает. Я уже не впечатлён. — Нет? Точно не впечатлён? — Абсолютно точно, - твёрдо говорит Вергилий. — Жаль... - вздохнув, комментирует Данте. Вергилий, озабоченно хмурясь, берёт недочитанную книгу с прикроватной тумбочки, этим чётко давая понять, что время волшебства прошло, а затем спокойно укладывается рядом с братом на диван. И тогда Данте делает страшное: он протягивает руку и вкрадчивым жестом отнимает книгу у Вёрджа. Тот резко оборачивается и глядит на него ледяными, горящими от злости глазами. Данте методично тянет книгу на себя, не сводя с близнеца наигранно-наивного взгляда, и глаза его, подлые сверкающие глаза его так и говорят: "Мне жаль, братишка, мне так жаль!" Вергилий ошеломлённо смотрит на Данте, даже не думая сопротивляться, просто не веря, что всё это происходит наяву. Он собирается что-то сказать, но от возмущения и растерянности не может произнести ни слова. Этот его взгляд нужно видеть. Его не описать. Так действовать на нервы ледяному Вергилию мог только его младший брат-близнец. Встретившись взглядом с этими убийственными глазами, Данте дёргается от не сдерживаемого более смешка. Это нервный, сдавленный смех и Вергилий брата понимает - ведь призванный меч уже оцарапал Данте висок и грудь. Но Вёрдж настолько пронят и поражён опрометчивым, вероломным, кощунственным и глупым проступком Данте, что всё так же не может вымолвить ни слова. Данте понимает, что сейчас случится страшное, и лучше не усугублять положение. Но его просто раздирает от смеха. Он ничего не может с собой поделать и начинает хохотать. Вергилий всё смотрит на него, пристально и немного удивлённо. Потом отворачивается, чтобы скрыть улыбку, горестно покачав головой. Утыкается лицом в подушку, его плечи содрогаются от смеха. Данте уже забыл, что Вергилий умеет смеяться. И сейчас он не даёт ему вспомнить, потому что лица его всё равно не видно. Наконец, отсмеявшись, Данте переворачивает брата на спину и убирает с его лица волосы. — Это было вопиющее и абсолютное нарушение чужой зоны комфорта, - говорит Вергилий. - Надеюсь, ты это понимаешь. — Я сам поражён не меньше, бро! — распахнув глаза, горячо уверяет Данте и смотрит на брата с театральным подобострастием. - Поверить не могу, что кто-то может решиться на такой... отчаянный шаг! — Это бестактно и не смешно. — Вот ты сейчас настолько прав! Смотри, разве я смеюсь? — Нельзя вот так беспардонно вторгаться в чужое личное пространство, - делает последнюю попытку Вергилий, пытаясь сохранять серьёзность на лице и раздражение вперемешку с поучительностью в голосе. — Подожди, я должен высечь это на мраморе в назидание всем отважным безумцам, которые позволяют себ... — Ты безнадёжен! - перебивает Вергилий, снова начиная смеяться - на этот раз открыто и звонко, и у Данте щемит сердце. - Проклятье, Данте, ты совершенно бестолковый! Ты просто восхитителен в своей чистой и незапятнанной глупости, не тронутой человечеством! Он смеётся, а Данте готов нести любую чушь, только бы Вергилий продолжал вот так смеяться. Так искренне, без смущения. Это как проблеск, как возвращение в прошлое, которое отрезано раз и навсегда. У Данте сердце замирает на миг, а потом в горле начинает першить. Он откашливается, доверительно кладёт голову Вергилию на грудь. — Сомнительный комплимент, бро, но я его приму, потому что каждый день слышу слишком много однообразных, — улыбается Данте с притворно довольным лицом. — Позволь мне, в свою очередь, заметить, что ты — настолько от всего аб... ээ... аб... — Абстрагирован? — любезно подсказывает Вергилий. — А, так ты и сам это понимаешь! — распаляется Данте. — Да. Но я, как всегда, весьма заинтересован в твоём авторитетном мнении. Вергилий криво и холодно усмехается уголком губ. Данте фыркает. — Моё мнение таково, Вёрдж, что тебе нужно почаще проветриваться. Ты всё больше уходишь в себя, игнорируешь всё остальное. Считаешься только со своим мнением. Размер твоего эго поражает! Тебе не тяжело с ним спускаться к семейным обедам? — Ясно. То есть, основываясь на нашей устоявшейся, старой доброй теории о близнецах -полудемонах, ты — полная моя противоположность? — Вергилий качает головой. — Данте, неужели тебе льстит отсутствие собственной точки зрения и толики здорового эгоизма? — Я говорю о твоём самомнении! Не о тупом подчинении правилам! — С моим самомнением мне комфортно. А постороннее мнение меня не интересует. — Вот я об этом. Ты иногда напоминаешь постамент самому себе. Если бы ты не отточил Тёмного Убийцу настолько круто, я бы думал, что ты — ужасный тормоз. — Можешь думать, что хочешь. — Да, нет, я... - Данте вздыхает, глядя на лицо Вергилия и проводя пальцем по тонкой переносице. — С тобой интересно драться и трахаться. С тобой это почти одно и то же. Или играть в бильярд, или в преферанс... Но... — Данте касается его губ своими. — Твой демон перекрывает тебе кислород, а всем остальным — доступ к тебе. Кто из вас двоих имеет собственную точку зрения? — Не нарывайся, Данте. Задел за больное — сила, самостоятельность и свобода выбора. Как всегда. — Я сам перекрываю кислород ему. Потому что когда я его отпущу, он перекроет дыхание всем и сразу. — Он закрывает глаза. — Не могу дождаться перевоплощения! — Говорить с тобой бесполезно. — Тогда молчи. Ты и так слишком много болтаешь. Данте отчаянно сжимает кулак и ударяет им по подушке возле лица Вергилия, склоняет голову так низко, что пряди длинной светлой чёлки падают Вергилию на грудь. Старший полудемон даже не открывает глаз. Данте поднимает голову. — Окей. Ладно, Вёрдж. — Он раздражённо смотрит на брата. — Значит, ты считаешь, что то, что сегодня произошло между нами — это ничего не значит? С тобой тоже что-то было! Скажи мне, я уверен, ты знаешь! — Знаю что? — Это же ты у нас отличник! Ты, наверняка, знаешь. — Scio me nihil scire, — устало отвечает тот. — Врёшь! Ты просто не хочешь рассказывать! — Может, спросишь у папочки? — едко отвечает Вергилий. — Это твои методы. Данте фыркает: — И что я ему скажу? "Па, мы там с братиком перепихнулись и потом он поволок меня в душ и что-то случилось. Мы трогали друг друга и обнимались и это было так кайфово, будто мы никогда не виделись с ним раньше. Мы ещё хотели драться. Драл — я. Мы удивлены зачем и не знаем что и делать". Вергилий смеётся, качая головой. — Ты глупый! — говорит он. — Скажи просто: "Мы были с ним в душе и ощутили странную близость и узнавание". — А он спросит: "А что вы делали вместе в душе". — Скажи, что не помнишь. — Так почему сам не спросишь?! — Потому, что не заинтересован. — Врёшь! — Нет. — Тогда поцелуй меня. — А что это докажет? — Ничего! — Данте начинается злиться. — Это ничего не докажет! Я просто хочу поцелуя! — Магия закончилась и сейчас в тебе просто говорит похоть, Данте. — Да заткнись уже! Данте накрывает его губы своим приоткрытым ртом. Вергилий чуть дёргается, потом сдаётся и выдыхает, не прерывая поцелуй. Они сталкиваются зубами. Данте заводится с полоборота, почувствовав возможность доступа. Его горячие цепкие пальцы уже скользят по прохладной коже брата и забираются под мягкую ткань брюк. Вергилий обнимает его и прижимает к себе, потом переворачивает на спину. Данте думает, что то, что они сейчас делают, называется "заниматься любовью", потому что они ласкаются и трогают друг друга, как два озабоченных животных в период гона, при этом ещё и целуются так, словно полчаса назад чуть ни угробили этим друг друга в ванной. Братья тихо стонут и тяжело дышат. Вергилий смотрит на него, закусив губу. — Не в этот раз, братишка, — шепчет заведённо младший полудемон. Данте начинает сопротивляться и переворачивает брата на спину, оказываясь сверху. Старший полудемон порывисто дёргается на подушке, но Данте легко удерживает его за плечи и смотрит в глаза. Вергилий о чём-то раздумывает и, привстав, вытягивает противоположную руку в сторону, чтобы оттолкнуться и перелечь лицом вниз. Данте почему-то засматривается на его голое плечо, когда тот переворачивается. Без слов прижимается к нему бёдрами, приподнимаясь на вытянутых руках, и накрывает своей ладонью тыльную сторону ладони Вергилия. "Ааах, чёрт, Вёрдж, какой же ты классный...", - шепчет Данте, сквозь стиснутые зубы. Вергилий ничего не отвечает и его лицо не выражает никакого волнения. Но в первую же секунду, когда Данте начинает двигаться, старший полудемон прогибается и тоже сжимает зубы. Данте сплетает его пальцы со своими поверх ладони брата, кусает его за плечо и уже не останавливается. Сколько времени проходит — они не знают. Они просто отказываются подсчитывать минуты этим странным вечером. Всё непонятно и незнакомо, и нет смысла использовать общепринятые стандарты в этой экстраординарной ситуации. Данте кончает в Вергилия, Вергилий — в заботливо подставленную для этого ладонь Данте. Всё просто. Или нет? Они так лежат ещё несколько долгих минут. Наконец, Вергилий говорит: — Может, оставишь меня? Мне неудобно. — Ты всё портишь. Он осторожно покидает его и по телу старшего брата пробегает дрожь. Вергилий обнимает подушку, хмурясь и глядя вникуда. — Почему я всегда соглашаюсь на это? — Потому, что я прекрасен и это даёт тебе разрядку? Вергилий поворачивается на спину и усмехается. — Вообще-то, это был риторический вопрос. Но — да. Наверное. Вставай, нужно сменить постельное бельё. — Нет, давай потом! Вергилий оборачивается к нему. — Ты говоришь, что мне делать, в моей собственной комнате? — Брось, Вёрдж! Сегодня всё иначе. Здесь тепло и пахнет тобой. И мной... — Господи, Данте. Меня сейчас стошнит... — Не выпендривайся, бро, ты понимаешь, что я имею ввиду. — Или иди в душ, или убирайся. — Ты такой романтик. — Убирайся. Данте смеётся и встаёт, потягиваясь. Потом отправляется в душ. Пока он отсутствует, Вергилий быстро и решительно меняет постельное бельё, после чего поглубже запихивает простыни в корзину в ванной. Это действо повторяется ещё четыре раза за ночь и Вергилий сдаётся, плюнув на простыни. А затем, совершенно внезапно, наступает время спускаться в столовую к завтраку. Без отдыха и еды, регенерация заметно замедляется. Данте чистит зубы щёткой Вергилия (какое кощунство!) и с ужасом оглядывает себя в зеркале. Вергилий всегда такой бледный, а по Данте Ева точно всё поймёт! Он начинает паниковать. Поэтому немедленно подбегает к брату, закатывает ему рукав по локоть и перегрызает руку выше запястья, почти у локтя. Вергилий не отдёргивает руку, но смотрит удивлённо. — Это тебе не поможет. Я сам не в лучшей форме. — Ты всегда выглядишь больным, а я теперь выгляжу, как ты! Тебе жалко? Вергилий жмёт плечами: — Нет. Пей. И они стоят так, замерев. Вергилий, с вывернутой кверху запястьем рукой, и Данте, жадно глотающий тёмную влагу. А сквозь не плотно задёрнутые тёмные шторы пробивается утренний жёлтый свет, и всё выглядит теперь гораздо более гротескно и ужасно, чем ночью. Наконец, он отстраняется и смотрит на брата. — А теперь? — Не знаю. Рана затягивается медленно, кровь капает на ковёр. Вергилий пытается остановить её, прикрывая рану своими губами, но дотягиваться не удобно. — Проклятье, Данте! Было ли вообще так необходимо пить именно отсюда? — Дай сюда. Данте послушно и наспех зализывает рану, чтобы кровотечение поскорее остановилось. Помогает плохо, кровь хоть останавливается, но новая кожа сростается слишком медленно из-за нехватки сил. Братья решают наложить повязку до лучших времён, и Данте заботливо приспускает рукав и застёгивает манжеты запонками. И тогда братья спускаются к завтраку. Данте шагает, как на плаху, Вергилию, кажется, всё равно. Ни капли волнения. Ева и отец уже ждут их за столом. Мать встречается взглядом со старшим сыном, который, мало того, что спокойно выдерживает взгляд, так ещё и дерзко склоняет голову к плечу, приподняв бровь. — В чём дело, Ева? — интересуется он, останавливаясь. — Не лезь к ней! — нервничает Данте. "Ты слишком вне себя, Данте. Это смешно". - "Перестань! Ты меня выводишь!" - "Окей, как скажешь". Никто за столом не разговаривает. Обстановка такая, что, наверное, даже призывные мечи Вергилия увязли бы в воздухе, не достигнув стены. — Мне пора, — бормочет Данте и с облегчением выбирается из-за стола, даже не успев доесть. Он хватает рюкзак и уходит, хлопнув входной дверью. Вергилий едва заметно усмехается, аккуратно поедая сэндвич, а потом берётся за кофе и откидывается на спинку стула. Ева догоняет его в коридоре и резко разворачивает к себе, толкнув к стене. — Слушаю тебя, — спокойно и немного устало говорит Вергилий. Лицо матери перекошено от гнева. Она заносит ладонь и даёт звонкую пощёчину сыну. Она имеет право. Она знает, что Вергилий не станет своей матери отвечать силой. Она не боится внезапности его призывных мечей или перехваченного запястья. Ей незачем бояться, этого никогда не может случиться. Даже если кольцо на среднем пальце оцарапывает его щёку. — Это всё? — интересуется Вергилий. — Что ты с ним делаешь? Она хватает его за шиворот и впечатывает в стену спиной настолько сильно, насколько это может сделать земная женщина, пусть даже и бывшая Охотница. Вергилий не отвечает. — Что?! — снова спрашивает она, глядя ему в лицо. — Ты настаиваешь на грязных подробностях? Как низко, — усмехается тот. Снова почти пощёчина, но в этот раз Вергилий холодно перехватывает её руку. — Не провоцируй меня, Ева, — ледяным тоном говорит он и призывной меч разбивается высоко о противоположную стену. — Я — не из тех, кто подставляет левую щеку. Вергилий, отпускает её запястье, высвобождается и уходит к себе, тихо затворив дверь. Призрачные осколки даже не достигают ковра. Данте нет на занятиях. Он прогуливает. Весь день пьёт вино, украденное из винного погреба, и курит "Лакиз", сидя на крыше излюбленного заброшенного "Проклятого Госпиталя", как окрестили руины перепуганные жители. Лениво и бессмысленно царапает острием Ребеллиона поверхность развороченных плит, упершись подошвой ботинка в стену, и осеннее солнце, пока ещё тёплое и уже ненадоедливое, играет бликами на клинке меча и невыносимо высветляет волосы Данте и светло-серые глаза. Он прикрывает глаза. Вчера в душе, когда он касался тела брата, он ощущал под ладонями не привычную гладкость кожи, а плотную холодную чешую, напоминающую камень и прикрывающую тело. Но стоило убрать ладонь, как всё исчезало. А когда он касался себя, то не находил этих доспехов дьявола. Он не мог увидеть, мог только притронуться и почувствовать. Это и было первая ступень перед полным перевоплощением? Иоткуда взялась эта тяга к драке потом? Вчера всё было просто и так логично, а сегодня — пугало гротеском и неестественностью произошедшего. Тогда он не просто хотел своего брата, он физически не мог без него. Он нуждался в его прикосновениях, как в воздухе. Их сердца бились в такт, они тянулись друг к другу и понимали причины этой жажды. А сегодня всё выглядит странно. Сегодня ему стыдно за вчерашнюю слабость, за то, что позволил брату касаться его ран. Вообще, за всё. Он чувствует, что у него горят щёки. А если такое произойдёт средь бела дня? Какой позор. Данте замечает, что уже темно. Он слышит обитателей преисподней, освоившихся в заброшенных комнатах госпиталя. Но сегодня Данте не настроен на резню. Он забрасывает меч на плечо и отправляется домой, оставив "заблудших душ" проживать ещё одну ночь. Возможно, он вернётся к ним завтра и устроит вечеринку. Дома он застаёт отца за шлифовкой клинка. Обычно отец делал это в оружейной внизу, но сейчас меч лежит на столе перед ним и отец работает. Данте отставляет Ребеллион к стене, туда же отправляется рюкзак. И нерешительно делает пару шагов к столу. Отец поднимает глаза на один краткий момент и возвращается к работе. -Ты что, опять курил? — спрашивает беззлобно отец, не прерываясь. — Да... Извини. "Если бы всё ограничивалось только этим!" — Давай Мятежник, пока я здесь вожусь, — предлагает отец. — Я точил. — Хуже не будет. Данте подбирает меч и кладёт перед отцом на стол. Потом тяжело опускается на стул и наблюдает, как отец быстро и привычно работает с его клинком. Спарда удовлетворённо усмехается, делая несколько простых манёвров тяжёлым оружием. — Ты хорошо о нём заботишься. — Я стараюсь, — пожимает плечами Данте. — Ну, так ты начнёшь разговор или мне начать самому? "Нет уж, спасибо, па". Данте неаристократически шмыгает носом и утирает тыльной стороной ладони. Наверное, это помогает ему собраться с духом. Он начинает говорить, но не находит сил. Вторая попытка. Глубокий вдох, выдох. — Вчера вечером... — начинает Данте и голос звучит хрипло. Он откашливается. — Вчера я и Вёрдж... Эээ... Я закурю. — Если считаешь, что это поможет, — жмёт плечами Спарда, всё инспектируя меч. — Не считаю. Данте лезет в карман и вытаскивает пачку сигарет. Всего три штуки осталось, а купил часов шесть назад. Данте подкуривает, выпускает дым и кусает губы, оглядываясь в поисках пепельницы. Нигде не находит, встаёт и берёт первое попавшееся блюдце. Садится обратно и сбивает пепел, которого почти ещё не было на конце сигареты. Затягивается снова. Ищет в себе силы и говорит, наконец. — Вчера я пошёл с Вёрджем, потому что проспорил ему и должен был выполнить условия с его требованиями, — он закусывает губу и раздумывает. — И потом мы... — А вы спорили на... — На секс, — просто пожимает плечами Данте. "Только попробуй посмотреть на меня сейчас!" Отец кивает, скептически бросает: "Молодцы. Ну и потом что?" и продолжает заниматься Ребеллионом. — Потом мы пошли в душ. Ну, то есть, это Вёрдж меня потащил. И там... — Данте. — Отец переводит глаза с меча на сына и светло-синие, холодные глаза его глумливо посмеиваются. — Вы ушли в шесть вечера. Душ зашумел в начале первого. "Чёрт! Ну спасибо, папочка. Теперь всё только хуже". — Ну, я же говорил, он меня потащил. Я это и имел ввиду. Отец многозначительно кашлянул. — Не ожидал такого от Вергилия. — А с каких это пор ты стал человеком настолько, чтобы интересоваться чужой личной жизнью?! — не выдерживает Данте собственного чувства позора и издевательства. Его лицо просто горит от стыда. — Наверное с тех пор, как, благодаря твоей матери, были зачаты вы двое, — спокойно говорит Спарда, снова возвращаясь к мечу. — Продолжай, Данте. Что за условия он поставил? Данте снова пожимает плечами, стряхивая пепел. — Да не было никаких условий. Просто не сопротивляться и молчать. Данте тяжело опирается локтями на стол. — И ты шёл на поводу у брата все эти шесть часов... Или сколько там времени прошло? — Ммм... Ну, я не помню точно, я вырубался несколько раз. Да не в этом дело! Данте оставляет сигарету дымиться на краю блюдца и устало проводит ладонями по лицу. Потом смотрит перед собой в стол, снова затягиваясь. — Я бы так не сказал. — Чёрт возьми, отец! — отчаянно хлопает по столу ладонью Данте, — Будто ты ничего не знаешь! Не ври мне, что ты не догадывался о нас с Вёрджем! Поэтому я сейчас говорю с тобой, а не с матерью. Я не хочу, чтобы она знала. — Продолжай, Данте. Только сначала успокойся, — произносит отец. — Это не допрос с пристрастием. Данте вздыхает и, словно через силу, продолжает нелёгкий разговор: — Мы были в ванной. У Вёрджа там такое огромное зеркало на стене... И я... Мы... — Ясно. Можешь это пропустить. — Нет, отец, ты не понимаешь. Я видел нас. И это было по другому. И ощущалось всё иначе. Как будто так и должно было быть всегда. Я не могу объяснить, но... — Я понимаю. Продолжай спокойно. — Да, так вот. — Он нервно затягивается очередной сигаретой. — И когда мы были в душе, я видел его как-то по-другому. Будто чужими глазами, будто я никогда его не видел до этого. И он... Он был другой. Он так... Ну... Он... У меня... Неважно. Мы повторяли друг друга, мы понимали друг друга, даже не думая ни о чём. И мы ещё... Данте уставился в стол, проведя языком по пересохшим губам. — Ну, мы... — он смотрит на свои ладони и беспомощно пытается продолжить. Внезапный голос Вергилия. — Мы прикасались друг к другу, наверное, чтобы запомнить наши тела, я не уверен теперь в мотивации, но вместо кожи под ладонями была совсем другая материя, плотная и холодная. "Вёрдж, я люблю тебя". - "Отвали, трус". - "Я люблю тебя очень сильно!" - "Не стоит". — Ты говори, — ретируется Данте с огромным облегчением. Вергилий берёт из его пальцев сигарету, затягивается спокойно, выпускает дым. "Чёрт, ты таки красавчик". "Спасибо, мне известно. Ты тоже ничего". — Не возражаете, что я вмешиваюсь? — Нет! Не возражаем. Отец, скажи, мы же не возражаем, так? "Не нервничай, Данте". — Расскажи всё по порядку, Вергилий, будь любезен, — сказал отец и тогда оторвался от меча и посмотрел на сыновей. Взгляд остановился на старшем. — Данте проиграл мне глупый спор, но он сам виноват. Данте предпочитает не перечить в этот раз. Только бы Вергилий говорил с отцом вместо него. Как всегда. Берёт ответственность на себя. — Мы спорили на секс, и он проиграл. Поэтому условия были мои и управлял всем я. Полагаю, что тебе всё давно известно, хотя я и не уверен, что знаю причину, по которой ты не прекратил это с самого начала. Я немного перешёл черту, за что ммм... приношу извинения, Данте. - он посмотрел на брата и кивнул ему.- И потом мне пришлось волочь его в душ. — Вергилий прищурился, вспоминая подробности, затянулся сигаретой ещё раз. — Потом я ощутил прилив сил и странную ауру вокруг. Мы всё это время смотрели в зеркало, и всё казалось идеально правильным. А в душе мы не могли остановиться и разъединиться. Мне всё время хотелось держать его за руки и целовать. Мне хотелось просто быть им. Мы всё делали вместе. Я мог ощутить насколько он слаб. Смертельно слаб. Так же, как и я. В то же время, он был очень сильным, и я — тоже. Мы падали от слабости, колени просто подгибались. И вместе поднимались на ноги снова. А потом начались эти удивительные тактильные ощущения. Нам хотелось или драться или чего-нибудь подобного. Я бы хотел прибегнуть к сублимации, но Данте... Он решил иначе. — И ты позволил? — На тот момент — да. Я не чётко контролировал свои действия и рассудок, — пожимает плечами Вергилий. — И сейчас мне трудно увидеть смысл в наших совместных намерениях и поступках, но тогда всё казалось абсолютно естественным. Я делал многое из того, что не позволил бы себе в обычной ситуации. И Данте — тоже. Но мы были как две части одного целого, совершали одинаковые движения и не нуждались в объяснениях и словах, и это напоминало уникальную гармонию. Потом эта связь ослабла. После этого мы были вместе беспрерывно до утра и... — И ты опять всё позволял? — спрашивает отец спокойно. — Да. Но это часто происходит даже вне этой ситуации, — так же спокойно говорит Вергилий в ответ. — Но сейчас точно не могу сказать, что это всегда был я. — Нет. Не был, — подтверждает Данте. — Мы... Эээ... Кажется, менялись. — А что эта подробность привносит в разрешение дела? — спрашивает Вергилий у отца. — Меня интересует, что это было и насколько это хорошо или плохо. — Ты же знаешь что-то, отец, — тихо настаивает Данте. — Я ничего не понимаю. Отец снова бросает краткий взгляд на меч. — И это вас пугает, - не спрашивает, а больше говорит с уверенностью Спарда. — Да это меня просто чертовски пугает! — признаётся Данте нервно. — Это просто сводит меня с ума! — В эту ночь вы были зачаты, — усмехается отец. — Не стоит пугаться. Вы просто познаёте друг друга. — Не стоит! — ошеломлённо вскрикивает Данте, подавшись вперёд. — Да никто таким не занимается с братьями! — Мне бы не хотелось подробностей о зачатии, если можно, — бледнеет больше обычного Вергилий и добавляет для Данте: — подобным и братья занимаются иногда. Правда, это всё так же остаётся извращением, - добавляет он мрачно. - Не так ли? Данте. В голосе Вергилия - лишь немного досады, кажется, но никакого раскаяния, это уж точно. — Но мы... А ты?! - выходит из себя Данте, уставившись на брата с возмущением. — А ты? - хмыкнув, парирует Вергилий вопросом на вопрос, приподняв тонкую бровь. — Эй! Это была не моя идея. Всё, что случилось потом, - уже явно без шуток напоминает Данте. - Окей? — Это всегда была не твоя идея, - кивает ему Вергилий с провокационной улыбкой на тонких губах. Данте фыркает и пожимает плечами: — Я же не знал, что дойдёт до этого. Изначально это был хороший план. — Ты всё ещё так думаешь? - усмехнувшись чуть надменно, Вергилий поглядывает на брата. — Ты чёртов провокатор. И ты псих, — констатирует Данте и добавляет упрямо: — И это не я виноват. — Разве я ставил тебе в вину конкретно это? — удивляется Вергилий. — А почему ты мне вообще что-то ставишь в вину, а? Вергилий пожимает плечами и говорит: — Возможно, ты прав. "Был шанс не идти до конца". - "Что же ты раньше не сказал, умник?! Может, потому что его не было?" - "Если бы он был, ты бы им воспользовался?" Данте разводит руками и молчит какое-то время. Он уже ничего не понимает. Вергилий опять играет с ним. Не может удержаться, ха? Но плевать. Только бы он говорил с отцом, пока сам Данте молча сгорает здесь от стыда. Он уже думает, что наверняка к концу разговора от него останется лишь горстка пепла. "Нет. Я бы всё равно пришёл и уговорил". - "И я бы согласился". — Окей, я знаю о чём ты, -- склонив голову к плечу и вздохнув, тихо говорит Данте. -- Просто я уже больше ни в чём не уверен. Не понимаю. Не понимаю, что послужило... - Он не договаривает и умолкает. — Не будь трусом, -- говорит ему Вергилий. "Не бойся". - "Что-то пошло не так. Теперь всегда всё будет не так". - "И ты во всём раскаиваешься, Данте?" Вергилий смотрит на него и Данте ничего не остаётся, как посмотреть в ответ. И братья на миг встречаются глазами. Один краткий, неуловимый взгляд, который почти ничего и не значит для псторонних, но Спарда видит, что хрупкий мир между близнецами восстановлен. Они понимают друг друга без слов, и им необходимо всего мгновение, чтобы понять и помириться. И, кажется, ровно столько же, чтобы снова рассориться. Так интересно. Спарда скользит глазами по старшему из близнецов, потом наблюдает за младшим. Данте говорит вслух Вергилию: — Н-нет. Нет, Вёрдж. Нет, конечно. — И я нет, - говорит тот. "Тогда приди в себя, не паникуй и ничего не бойся. Нужно просто разобраться. Только не испорти момент". "Как скажешь, бро. Я спокоен. И я ведь уже говорил, что ты самый лучший брат!" "Что-то заставляет меня усомниться в искренности сказанного, Данте." Но Данте глядит на брата своими тёплыми глазами лениво и даже довольно, и в уголки бледных губ Вергилия закрадывается аккуратная, едва ли заметная острая усмешка. Он хмыкает и затем кратко, но властно кивает брату в знак примирения. Значит, разобрались, не так ли? — Я могу продолжать? - интересуется Спарда, наконец. - Или вы хотите обсудить что-то поважнее? Возможно, вы уже нашли ответы сами и больше не нуждаетесь в непоколебимой отцовской мудрости и его авторитете? — В авторитете, ну, конечно, - не сдержавшись, кивает Данте. — Данте! - одёргивает Вергилий. - Мои извинения, отец, - произносит он, бросив на Данте краткий строгий взгляд. -- Нам бы хотелось узнать лишь самое основное. — Просто он боится слушать о зачатии, - уже смеётся Данте. Присутствие Вергилия постепенно раскрепощает его, поскольку Вёрдж всегда найдёт выход, если речь идёт об общении со Спардой. Вергилий просто умеет говорить с отцом. И Вергилий сказал не паниковать и не бояться ничего. Даже если ты спишь с собственным братом и ничего не помнишь - не паникуй и не бойся, ха. Вёрдж всё возьмёт на себя, поскольку Данте не достаточно деликатен в подобных делах. Окей, пусть так. Самый хороший план и самый хороший брат. Данте откидывается на спинку стула. Но не так-то быстро. — То есть, ты из тех, кто любит послушать о том, что происходит в родительской спальне? — хмыкнув, спрашивает Вергилий и, обернувшись, смотрит ему в глаза. Ну вот. Опять не самый хороший брат. Данте приоткрывает рот, чтобы ответить Вёрджу что-то дерзкое, но задумывается на миг и выражение его лица меняется, а брови приподнимаются, будто в удивлении. — О, нет, я... — Данте смотрит на отца со странным страданием. -- К этому я... Не готов. Вергилий кивает, будто говоря "так-то". Спарда посмеивается, глядя на старшего из сыновей. Потом внимательно смотрит на Данте. Почему-то под взглядом пронзительных светлых глаз, Данте заставляет себя собраться и сесть как следует, прилежно уложив локти на стол. Спарда кивает ему едва заметно и произносит: — Дело не только в этом. Просто у вас иная природа. Вы — другие. Сила, разделённая надвое, вот кто вы. И теперь, грубо говоря, эта сила ищет способа слиться воедино, — он объясняет неторопливо, постукивая пальцами по рукояти меча на столе. -- Как это должно было быть изначально. — Изначально я не собирался с ним сливаться, - опасливо замечает Данте. -- Это была случайность. — Это не была случайность. -- Kриво усмехнувшись, отвечает ему Вергилий. -- Ты просто, как и всегда, не хочешь слушать. Это не была случайность, Данте. И ты собирался. — Ну, окей, может, и собирался, - бормочет Данте, опустив глаза и уставившись на свои руки. -- Но ты тоже собирался, в таком случае. — Не спорю. — Ну вот. Воцаряется мерзкая, пронзительная тишина, которую, кажется, опасно нарушать в этот момент. Вергилий молча и задумчиво водит кончиками пальцев по краю блюдца с пеплом и окурком. Из-за того, что Вергилий молчит, Данте больше не чувствует себя раскованно. Спарда тоже хранит молчание, но потом кивает, будто подводя итог тяжёлой тишине. — Естественно, я подозревал, что у вас связь, но я всегда ожидал этого. - Произносит он, а затем замечает. — Правда, вот от тебя-то, Вергилий... Этот пятичасовый марафон... — Шестичасовый, — тихо поправляет Вергилий зачем-то и Данте заливается краской. Вергилий — нет, он всегда бледен. "Заткнись!" - "Я думал, ты меня любишь". Данте молча и зло толкает его локтем в плечо. Отец пытается сдержать смех и фыркает. Потом откашливается нарочито смущённо и продолжает: — Фактически, это не вы желаете этого, а сила, которую вы держите в себе. Вы подпитываете её, пьёте её, обмениваетесь ею, даже не осознавая этого. Это же происходит, когда вы пробуете кровь друг друга. Это всё не очень хорошо выглядит со стороны, но это просто и естественно. То, что Вергилий позволяет делать с собой что-то не свойственное ему, то, что кажется ему самому потом неадекватным — это его сила, которая уравновешивается твоей, Данте. Ты тоже, полагаю, делал что-то противоестественное самой твоей природе, так? — Что произойдёт, если мы перестанем? — внезапно спрашивает Вергилий. "Что? Не надейся!" - "Заткнись, Данте". — Тогда ваша сила будет развиваться самостоятельно до тех пор, пока не сформируется окончательно. Вы вполне независимы. Просто на данном этапе так легче. Вы растите её друг в друге, — отец откладывает меч. - Она сильнее вас и попытки сдержать её и себя под контролем... -- Спарда разводит руками, - вряд ли увенчаются успехом. — Постой-ка... А что это было со странной кожей? — спохватывается Данте. — Ваши демонические сущности достигли определённой силы и теперь пытаются проявиться, — отец внимательно смотрит в глаза Вергилия. — С тобой это практически произошло в прошлый раз, когда ты почти погиб. По началу перевоплощение немного болезненно. Будто ломит кости. Это с непривычки. Вергилий поджимает губы. Потом говорит: — Я, кажется, до сих пор не поблагодарил тебя. И... прошу прощения, что ослушался приказа. Я... ослабил контроль и... — Пожалуйста... — задумчиво кивает отец. — Увы, но тебя почти погубила твоя самонадеянность и безрассудство. Ты действительно не рассчитал силы и был ослеплён могуществом этих тварей. Я прощаю. Но я заставлю тебя подтягиваться до тех пор, пока ты не потеряешь сознание, и затем буду устраивать тренировки на переносимость боли шесть раз в день. Шесть раз в день, Вергилий. Ясно? — Ясно, — спокойно отвечает Вергилий. — Свободны, -- отмахивается Спарда. -- И вот ещё что: не рассчитывайте на поощрение распущенности в этом доме. — Мы когда-то давали повод подумать о несдержанности? -- справедливо замечает Вергилий. — Я на будущее. Умейте отличить похоть от внутренней необходимости. - Окей, хороший совет, - кивает Данте. "Вёрдж, я не очень хорошо умею отличать, мне заранее жаль". "Глупец". — Мы всегда держим себя под контролем, отец, — говорит Вергилий, когда они встают. — Я не подчиняюсь только контролю со стороны. — Тебе придётся не легко, если это случится, — замечает Спарда задумчиво. — Этого никогда не произойдёт. Я скорей убью себя. — Ха! Как, бро? — смеётся Данте, взбегая по лестнице. Вергилий жмёт плечами. — Я найду способ. Я заставлю убить себя. — Я знаю, что не сможешь. Вергилий уходит своей спокойной летящей походкой. Спарда с несвойственной ему глубокой печалью смотрит вслед. — Не волнуйся, это не продлится долго, — шепчет он и тихо вздыхает. — Ты заставишь. Чёрный Ангел. Он наблюдает за сыновьями. Они уже взрослые, но сейчас играют как дети. Почти как дети. И Данте смеётся, перегнувшись через перила: -- Эй, бро, а ты... И тут же уклоняется от призванных мечей. — Прости! — заранее извиняется Вёрдж перед отцом, не останавливаясь и не оборачиваясь. Они понимают друг друга, не прибегая к словам. Возможно, это могло бы спасти старшего из близнецов в будущем, если бы он подпустил Данте ближе к себе сейчас. Но иногда кажется, что душа старшего сына Спарды закрыта даже для него самого. И демон понимает, что уже непоправимо поздно. Вергилий поправляется быстро и не подпускает Данте к себе, мотивируя это тем, что его сущность не тpебует сейчас физической близости. Данте уверяет, что она непременно потребует, важно только начать! Уверяет и отбивает призванные мечи. Это длится несколько недель подряд. В итоге Вергилий получает очередной жёсткий выговор от отца за нарушение уговора о запрете не использование любого оружия в доме. Особенно это всегда касалось призванных мечей. И пока старший полудемон, приняв упор лёжа на тренировочной площадке, "отжимает" свои две сотни раз, Данте глумливо посматривает на него из окна. Через пару минут Данте уже отжимается рядом с Вергилием, застуканный отцом за неблаговидным занятием, заработав триста отжиманий. Закончив упражнения, Вергилий поднимается, отряхивает руки, поправляет волосы и уходит, в отместку наступая Данте на спину, вместо того, чтобы перешагнуть. При этом Вергилий ядовито ухмыляется. "Ай! Ах, урод! Всё. Ты труп". - "Полагаю, сейчас я должен быть испуган". Но никакого настоящего гнева в бессловестном диалоге нет. Когда мышцы перестают болеть, Вергилий уходит на обещанную отцом тренировку, по желанию Спарды, прихватив и Данте. Обычно Данте ненавидит эти упражнения. Он всегда сопротивляется и пытается улизнуть, а его брат никогда не возражает и послушно уходит вслед за отцом. Данте тренируется в рукопашном бое, надев специальное снаряжение в виде закрепленных на запястьях гантелей весом в шестнадцать фунтов каждая. Суть в том, что вес не должен снижать скорость нанесения удара и уменьшать или увеличивать амплитуду движения при нанесении удара. Кроме того, вес не должен влиять на инерцию, потому, что инерция есть недостаток контроля. Вергилий покорно подтягивается... Четыреста тридцать шесть, четыреста тридцать семь... — Сколько ещё? — спрашивает он спокойно у отца. — Я, кажется, сказал. — Ладно. Четыре часа спустя Вергилий грохается с перекладины на маты и Данте оборачивается. Вергилий так и не потерял сознание, но встать пока не может. Он чертыхается, садится, осматривает в кровь растёртые ладони, стряхивает ноющие руки, потирает ладони и упрямо поднимается на ноги. После чего подходит к перекладине, подпрыгивает и снова хватается за неё. Несколько мгновений спустя он опять начинает подтягиваться. — Можешь закончить, — говорит отец, наконец. Отец впечатлён упорством и выносливостью обоих сыновей. Их навыки растут. — Свободен, Данте. Хорошо поработал. Данте отстёгивает гантели. Руки, как всегда, приобретают неимоверную лёгкость. Когда братья были детьми, они называли это "Ангел". Данте вспоминает: он взмахивает руками и смеётся "Я ангел, смотри! Смотри, Вёрдж! Я почти ангел!". "Нет, ты почти дурак". "А то, что наверняка?". "Да, в остальном — ангел. Теперь смотри на меня. Вот таким может быть настоящий ангел". "Не, не может. Ангелы красивые, а ни как ты, ха!". "Тогда кто ангел?". "Мама". "Нет, мама не ангел, мама человек. Просто она красивый человек". Отец наблюдал за сыновьями и едва заметно усмехался. У Вергилия на данный момент незавидная судьба. Упражнения на переносимость боли — это чертовски неприятно. Это когда ты позволяешь себя бить, не даёшь сдачи, иногда истекаешь кровью и терпишь, при этом обязательно держась на ногах. Это напоминает пытку, хотя и длится недолго. Данте вытирает взмокшее лицо полотенцем и пьёт из бутылки, потом запрокидывает голову и выливает на лицо и волосы оставшуюся воду. Ему становится жаль Вергилия, хотя он и знает, что Вёрдж никогда не пожалел бы его. Он садится на скамью у стены и смотрит на то, как Вергилий подходит к отцу, разминая плечи. Лицо совершенно спокойно, губы сжаты в тонкую линию. Он заводит руки за спину, сцепляет их в замок и ждёт. Отец вооружается "тростью", длинной палкой, похожей на бильярдный кий, но только слегка гибкой. "А, чёрт. Вот это очень неприятно", — думает Данте. Проходит полчаса и отец, нанеся последний удар под дых, говорит Вергилию, который даже не сдвинулся с места всё это время, только скрипел зубами или вскрикивал: — Отлично. Иди отдыхай. Хорошо поработали. Увидимся за ужином. Отец откладывает трость, а Вергилий кивает. Отец выходит из зала и Вергилий, весь чёрный от синяков, немедленно падает на пол и хватается за живот. Данте усмехается, лениво вытягивая ноги. — Ты такой выпендрёжник! Ты мог остановить это. — Не мог! Пппроклятье... Данте прищёлкивает языком, насмешливо качая головой: — Тренировка прекращается по первому же требованию, Вёрдж. — Глупец! Тогда он понял бы, что я не в форме, и мне не видать охоты ещё очень долго! — Ты псих! Ты ещё не готов! — Тогда он бы взял тебя! Вергилий поднимается на четвереньки, склонив голову и кашляя кровью, а Данте жмёт плечами беспечно: — И что? Далась тебе эта охота. — Молчи... Мне это важно. Не смей говорить отцу, что я не выдержал! — Да как скажешь, бро. Данте поднимается с лавки, подаёт руку Вёрджу, которую он в этот раз принимает, поднимает его с пола рывком и они покидают зал. — Поиграем в бильярд? — по пути к выходу из нижнего этажа, предлагает Данте. — Да, возможно... Позже. — Замётано. Данте взбегает по ступенькам придержать двери. Они проходят через холл, поднимаются на второй этаж. Уже у самой двери Вергилий окликает Данте. — Не принесёшь мне фисташек, пожалуйста? — Раньше не мог сказать?! — Пожалуйста? Данте опускает плечи и разворачивается на каблуках, отправляясь назад к лестнице. Он приходит к Вёрджу с пакетом льда и фисташками. Вергилий сидит на кровати, положив локти на колени, и приходя в себя. — Эй! Данте бросает ему лёд. Тот ловит, но пакет выскальзывает на пол. Данте подходит, подбирает пакет и прикладывает брату к плечу. Оглядывает его лицо. Чёрный след от "трости" проходит по щеке и скуле, задев угол губ. Но рана там уже закрылась большинство синяков уже светлеют и "цветут". Ясное дело, отец выбрал трость, чтобы проверить насколько замедлена регенерация. Она замедлена. К ужину это не пройдёт. Данте вздыхает и закатывает рукав по локоть. Протягивает руку брату. — Держи. — Такая мне, кажется, не поможет. — Больше кислорода для моего красавчика брата, в таком случае? — усмехается Данте и опускается рядом с ним на кровать. — Ладно, какая разница... — Как... - Вергилий кратко облизывает губы. - Как ты меня назвал? — Красавчиком, - Данте приподнимает бровь немного удивлённо. - А что? — Ничего, - Вёргилий слабо пожимает плечом и утомлённо потирает висок тыльной стороной ладони. - Просто это... занятно звучит. — Можно подумать, ты не знал, что красавчик. Вергилий отмахивается чуть раздражённо. Или, возможно, просто устало. Данте хмыкает и говорит: — Между прочим, ты ещё... — Данте, - перебивает его Вергилий. — Только не докладывай Еве, ладно? И вообще-то - ты ведь сейчас жульничаешь. Я думал, ты ненавидишь мухлевать. -- Я не жульничаю. Я лишь пользуюсь преимуществами нашего происхождения. -- Нет, сейчас ты мухлюешь. -- Хорошо. Как скажешь, - Вергилий слабо отмахивается и вздыхает. - Послушай, Данте, я очень устал. Если ты намерен поспорить - мне сейчас как-то недосуг, как видишь. -- Окей, поспорим после, - Данте хмыкает. - Давай же, бро, вперёд. Убей меня. Вергилий вместо ответа лишь бросает на него странный взгляд. Наверное, ему сейчас и правда необходимо попить. А, возможно, он просто больше не хочет разговаривать. Прикосновение горячих губ к шее — это то, что Данте вообще-то нравится. Острые зубы прокусывают сонную артерию и Данте вздрагивает, прикрывая глаза, сжимая руку в слабый кулак. Пить из прокушенной сонной артерии нужно медленно и непременно большими глотками, а заканчивать — постепенно, потому что кровь, бьющую потоком, не легко остановить. Под конец это всегда напоминает страстный поцелуй и даже оставляет точно такой синяк. А потом у того, кто был "донором", недолго болит голова. Вергилий довольно и глухо рычит от удовольствия. И, кажется, не собирается останавливаться. — Всё, отвали, у меня уже глаза закрываются, — не выдерживая, говорит Данте, слабо отталкивая брата. - Ай, Вёрдж!.. Да чёрт бы тебя побрал, отвали! Ну Вергилий... Тот фыркает и усмехается в открытую рану и начинает отстраняться. Как положено уменьшая глотки и прикрывая рану кончиком языка, потом ещё меньше, пока не почувствуешь, что и прокус и поток крови уменьшается. Ещё осторожней. Потом просто плотно прижиматься к ней губами и языком, на всякий случай, а под конец — будто поцеловать. Это помогает ощутить губами плотно ли закрыта рана, а языком — нет ли солоноватого привкуса, потому что если он есть, то это означает, что кровь где-то ещё просачивается. Вергилий, как всегда, безупречно аккуратен. Ни единой пролитой капли на белой футболке брата. Данте клонит в сон, голова падает на грудь брата. Тот ложится на спину, увлекая за собой близнеца. Они засыпают ненадолго. Данте просыпается, когда Вергилий ещё спит. Выпутывается из его объятий и приподнимается на локте, потирая глаза и решая, что пора, наконец, в душ. Синяк на лице Вергилия уже тёмно-жёлтый, на плечах их больше нет вовсе. Данте потягивается и встаёт с постели. Братья встречаются в комнате Данте поиграть в бильярд. В бильярде они были настоящими соперниками и не уступали друг другу ни на йоту. Вергилий предпочитал красивую игру, выбирая сложные удары, вместо простых и логичных, и просчитывая на несколько ходов вперёд. Он предпочитает снукер, в котором, по мнению младшего близнеца, "слишком много правил". Данте совсем этому не удивлён и рад, что стол не подходит. Однако, и на этом столе можно сыграть партию. К сожалению Данте. Но, кроме всего прочего, Вергилий даже умеет играть в карамболь, поэтому Данте беспокоится за его психику. Данте предпочитает скорость и уверенность. Он ищет самые простые и верные удары, чтобы шар оказался в лузе и ненавидит промахиваться. Вергилий часто злится: "Что ты, как трус? Постоянно бьёшь "накатом"! Может, немного усовершенствуешься? Как насчёт хотя бы "оттяжки", а?". На что Данте с усмешкой отвечает: "Мой накатной удар — совершенен. К чему оттяжка, если можно накатом, а?". Иногда их бильярдные партии заканчиваются драками на киях. — Пул, если ты не возражаешь. В Девятку, — говорит Вергилий, выбирая кий. — Восьмёрка — проще, но я даже не надеялся. — Что, соскучился по снукеру? — зловеще интересуется Вергилий. — Девятка — идеально! — уверяет Данте. Данте расставляет шары. — Разбивай, — предлагает Данте, тоже вооружаясь кием. — Ты первый. Вергилий кивает, отставляет чашку кофе на угол захламлённого стола и подходит. Пока он быстро прицеливается, Данте оглядывает его. Вергилий разбивает. — Давай на заказ? — И удары тоже? — Только по ситуации. Не заказывай "резать", если там явно прямой. — Ммм..? А, да. Вердж немного болен, это так, но в состоянии вызвать желание. В том, как Вергилий выглядит, играя в бильярд, есть нечто завораживающее. Возбуждающее... У него красивые тонкие пальцы. Они скользят вдоль кия. Данте отлично знает, какими сильными могут быть эти пальцы. И какими слабыми — тоже. И они прохладные и иногда... Какого чёрта он думает об этом, играя в бильярд? Его окликает брат: — Дальше? Данте прикидывает, выбирая шар. Вергилию просто идеально подходит эта игра. Он отлично смотрится возле бильярдного стола. Не хватает только неяркой лампы с плоским абажуром, низко свисающей над столом и лениво проливающей широкий треугольник света, нескольких любителей игры у стола, стоящих в тени, переговаривающихся друг с другом, одетых в рубашки и коричневые жилеты, много сигаретного дыма, медленно текущего сквозь свет лампы над столом, ещё тихой музыки тридцатых годов и всё это — в сепии. Вергилий обходит стол, примеряется и аккуратно бьёт с "оттяжкой". Он всегда играет красиво. Данте следит, как биток возвращается на место. Вергилий всегда сосредоточен, смотрит, как шар закатывается в лузу, и тут же поднимается. Хотя Данте был бы не против, чтобы братишка ещё немного так постоял. Данте опирается на борт стола. Оценивает ситуацию. Вергилий кивает и снова обходит стол. — Прямым, — ухмыляется Данте. — Вызов принят, — тоже ухмыляется Вергилий. Он прицеливается. Данте знает, что забить прямым ударом будет неимоверно трудно, поскольку шар Вёрджа находится слишком далеко от лузы и надо быть предельно точным. Но зато Вергилий отлично смотрится, cлегка пригнувшись к столу. Элегантный и изящный... Осталась шестёрка. Очень просто. Легко положить дуплетом, что Вергилий и делает быстро и точно, после чего красиво загоняет в лузу восьмёрку. Распрямляется и отходит от стола. Они расставляют шары снова и Данте подходит к столу разбить. — Говори. — Бей любой. — Окей. Данте быстро исполняет. Он увлечён. Он не замечает, как смотрит на него брат. Если бы он только отвлёкся и увидел себя таким, каким видит его Вергилий в данный момент, игра остановилась бы немедленно. Данте... Тонкая талия, узкие бёдра и восхитительные натренированные плечи... Гибкий. О, да ещё какой гибкий... Вергилий усмехается беззвучно. И эта блестящая гладкая кожа, которую хочется то ли гладить, то ли царапать, оставляя пять тонких кровавых полос. Чтобы Данте сначала вскрикивал и сжимал кулаки, а потом приоткрывал рот от боли, рвано и осторожно выдыхая поверхностным дыханием. Чтобы его грудь часто-часто беспомощно вздымалась и опадала, а глаза были закрыты. Послушно. По его собственному желанию. По их обоюдному желанию. И выдыхая... Принимая любые условия. Вергилий облизывает внезапно пересохшие губы и не сводит глаз с красавчика брата. — Ну? — Ммм... Четырнадцать? Данте кивает и весело, с азартом говорит: — А вот сейчас будет красивый клапштосс, зацени. Он приподнимает толстый конец кия, чтобы сыграть шар, плотно прижавшийся к борту. Пригибаясь к столу, Данте прицеливается. Он бьёт и Вергилий сдержанно кивает. — Не плохо. Одиннадцатый. Боковым, если можно. Тут Вергилий глумливо приподнимает бровь. — Боковым? — переспрашивает Данте. Данте склоняется и прицеливается. Боковым, чёрт его возьми. В данной ситуации, это ещё хуже, чем прямым. — Хорошо, ладно. Смотри и учись, бро. Наконец, он оттягивает кий и... — Так бы тебя и трахнул,— внезапно произносит Вергилий спокойно, словно, констатируя факт. Хотя, это действительно факт. Кий резко кренится и едва ни пропарывает сукно. Данте оборачивается. Сдувает прядь волос с лица и удивлённо смотрит на брата. Вергилий сидит на самом краю письменного стола, придерживаясь рукой, чтобы не соскользнуть. — Ты всё испортил, — говорит Данте. — Фол. — Отвали. Вергилий открыто усмехается ему в лицо. "Ну, вот. Доигрались", — думает Данте, распрямляясь. Вергилий соскакивает со стола, подходит к близнецу сзади и, тесно прижавшись, запускает прохладные ладони ему под футболку. Он целует его шею и грубовато поглаживает по сильно натянувшемуся дениму в районе паха. Данте закрывает глаза и склоняет голову к плечу, сжимая зубы и едва заметно усмехаясь при этом. Потом разворачивается и впивается в разомкнутые губы брата. Их пальцы лихорадочно и слепо сражаются с проклятыми замками и пряжками ремней. Оба стонут в нетерпении, не разрывая поцелуй. — Чёрт тебя возьми, Данте, — злится Вергилий с несвойственной ему нервозностью, облизывая губы и будучи не в силах расстегнуть ремень с какой-то невероятной серебряной бляхой. Данте рывком расстёгивает сам и снова лихорадочно приникает к рту брата, прижимая его за затылок. Потом они отстраняются, глядя друг другу в горящие глаза. Данте прищуривается, облокотившись на бортик бильярдного стола и говорит с дерзким выражением лица: — Прячь зубы, не забывай. Вергилий усмехается, глядя куда-то за плечо Данте. — Не смей хватать меня за волосы, — отвечает он, приподняв бровь. — Не вопрос. Вергилий легко опускается на колено перед близнецом. ...Опускается на колени перед братом-близнецом, чтобы... Не теряя ни секунды, он приступает. Данте цедит воздух сквозь стиснутые зубы, хватается за бортик стола и откидывает голову. Вергилий продолжает в своём стиле: так глубоко и медленно, что это сводит с ума. Данте подаётся вперёд, едва ни хныча от желания. Вергилий прерывается. — Нет-нет, что ты делаешь?! — Ничего, что бы тебе не понравилось. Он поднимается и впивается в его губы. В комнате тихо и влажный звук глубокого поцелуя и сбивающегося дыхания кажутся неимоверно громкими и непристойными. Данте без лишних слов разворачивается и упирается ладонями в стол, ощущая под руками сукно стола. Вергилий, как всегда не заботясь о подготовке, берёт его резко и глубоко, плотно прижимаясь к его бёдрам и полностью покидая его тело. Снова и снова. Данте прогибается назад, но брат толкает его в спину и тот вцепляется в борт стола, наклоняясь и низко опуская голову. Вергилий перехватывает его под животом и придерживает за шею, чтобы Данте не разгибался. Из горла Данте вырывается сдавленный стон. — Тихо. Вергилий ласкает его рукой. — Вергилий... Время будто останавливается. Они достигают черты одновременно и одновременно же вскрикивают. Данте запрокидывает голову, и Вёрдж бесцельно прикрывает прохладными пальцами его приоткрытый рот. Его пальцы... Данте ловит их губами и зажимает в зубах. Выпускает. Братья опускаются на пол и Вергилий рассеянно вытирает другую руку об одежду. Данте открывает глаза и смотрит на брата из-под опущенных ресниц. "Уже скоро, Данте". "Я знаю, Вёрдж". Тогда Данте довольно улыбается. И Вергилий его целует. Они понимают друг друга в эту минуту и больше не помнят об этом — в следующую. Данте и Вергилий отправляются на Охоту. Отец даёт указания Данте о том, что, поскольку Вергилий не готов атаковать, он будет отбиваться, а Данте — прикрывать его. — Ты слышал, Вергилий Спарда? Не бросайся, сломя голову! — Я слышал. — Я его прикрою. — Что будете делать при полном окружении? — Спина к спине, — в один голос привычно, чуть устало отвечают братья. — Самое безопасное ведение боя? — "Над головами". — Опасность? — Разделяться, па, — устало говорит Данте. — Мы не маленькие! — Вёрдж тоже так... — Отец! — Вергилий начинает уставать от постоянных напоминаний о его промахе. Охота близнецов — это игра. Они бесстрашны, они наслаждаются. "Кровавый теннис": кто-то из них подцепляет тварь на острие меча и подбрасывает в воздух, отсылая брату отбивать и перекидывать обратно. И так — пока от демона не остаются тающие ошмётки. Проигрывает тот, на чьём мече исчезнет последний кусок. "Адский Паркур": подбросив демона мечом ведётся непродолжительная битва "над головами", после чего взбираешься на демона и спускаешься на нём, не давая упасть и подбивая собственным мечом. Отец не разрешает обычно, но его же здесь нет! "Дьявольский дождь": просто раскручиваешь меч и рубишь на куски, а потом продолжаешь крутить так, чтобы на тебя не попало ни кусочка адской туши. Все эти пафосные названия и жестокие игры братья придумали сами, когда только начинали становиться на ноги как Охотники и усвоили азы Охоты. "Джекпот" — это не название для игр. Часто это применялось в тренировках. Возглас победителя. Но и при охоте, поскольку братья сражаются на одной стороне, они любили эффектное окончание. Как сейчас. Спиной к спине, с довольными полуулыбками. — Джекпот! Демон распадается на три ровных части, молниеносно разрезанный мечами братьев. Огнестрельное оружие отец применять запрещает, чтобы не нарушать покой спящего города и не привлекать внимание к руинам. Они идут обратно в отличном расположении духа к позднему ужину. Закуривают по дороге, болтая ни о чём и изредка затевая драку на мечах. — Ты всегда такой высокомерный! — фыркает Данте. — Жаль, бро, но меня это не пронимает. — У тебя просто занижена самооценка, Данте. И это, надо заметить, справедливо, — возражает Вергилий, качая головой. — Да ты просто зави... Он умолкает. По спине пробегает холодок. Близнецы останавливаются. Сплетают пальцы крепко-крепко. Они поворачиваются друг к другу лицом и касаются губ друг друга. "Почти..." "Ещё нет, Данте". Сыновья опоздали к ужину. Они просто стояли там, во дворе в темноте. Что-то происходит с ними. Это замечают Спарда и Ева, а сами близнецы — нет. Потому что они выглядят так, словно не замечают самих родителей. Они не ссорятся, как это всегда бывает, они вообще не разговаривают ни с кем, как-то рассеянно отвечают на обращения, переспрашивая, но так и не отвечая, не притрагиваются к еде. Их глаза прикованы друг к другу. Глаза и руки. Они странно улыбаются друг другу. Улыбка восхищённых младенцев, которые ещё не научились говорить. Рот Данте всегда приоткрыт, он следит за каждым жестом Вергилия, широко распахнув тёмные глаза — радужки полностью скрыты расширенными зрачками. Вергилий пристально наблюдает за братом, не пропуская не единого жеста, глаза слегка прищурены, словно он пытается угадывать что-то. Ева напугана. Спарда заинтересован. — Вёрдж, — зовёт Ева, с ужасом глядя на сына. — Вергилий, посмотри на меня! Вергилий Спарда! — А, да... — Что "да"? — Что? Он на миг поворачивается к ней, но не отрывает взгляда от Данте. Улыбается ему так, как Вергилий Спарда просто не приспособлен улыбаться! — Данте? — оборачивается Ева. — Ты слышишь меня? — Да. — Слышишь? — Угу... Ха, ты видишь, Вёрдж? — он протягивает руку и касается протянутой руки брата. — Да. Смотри. Он что-то шепчет себе одними губами. Что-то неуловимое. Ева переводит взгляд на Спарду. Тот усмехается ей в ответ. — Не беспокойся. Они просто не здесь, — говорит он. — Что они делают? — Знакомятся. — Они с ума сошли? — Нет, они просто ограждены от влияния со стороны... В своей оболочке. Они видят других себя, которые ещё не проснулись в них, но уже просыпаются. — И когда они... проснутся? — Не знаю. Я никогда не встречал этого раньше... Это интересно. — Это жутко! — Нет, это не жутко. Посмотри на них... Они другие. Спарда касается плеча Вергилия. — Вергилий? — М? — Вы оба свободны. - Что? - Можете идти к себе. Выходите. - А, да... Идём, Данте, - вставая из-за стола, произносит Вергилий не сводя с брата глаз. - Подожди меня! Помоги, Вергилий! Я не могу... Я... Руки Евы настойчиво лежат на плече младшего из сыновей и держат крепко. - Данте. Ты никуда с ним не пойдёшь, - холодно говорит мать. - Оставь его, Ева, - тихо говорит Спарда, наблюдая и подперев подбородок пальцами, сомкнутыми в замок. - Он тебя всё равно не слышит. - Я не отпущу Данте с ним, - упрямо говорит Ева. Данте напоминает ей беспомощного ребёнка. Сейчас он пытается высвободить плечо, но не понимает как. - Вергилий, не уходи! Помоги мне! - умоляет он с незнакомым детским отчаянием в голосе. - Ева, отпусти его. Он не понимает, что происходит, - настаивает Спарда. - Нет, я не могу, - испуганно трясёт головой та. Вергилий спокойно огибает стол, кончиками пальцев касаясь по пути спинок стульев, бежевой шёлковой скатерти. Выглядит всё так, словно он не совсем чётко понимает, куда идти, и ориентируется на ощупь или по голосу брата. Он останавливается. - Данте? - Вергилий, почему я не вижу где ты? - Ничего. Зато я знаю, где ты. Он проходит мимо ошеломлённой, испуганной Евы, коснувшись её светлых волос, и останавливается возле младшего брата. - Поднимайся. - Я не могу! Вергилий опускает руки ему на плечи и находит там пальцы Евы. Он спокойно, без единой эмоции, отрывает её руки от Данте, сжимая Еве пальцы до хруста. Ева вскрикивает и сопротивляется. - Ева, не стОит! Спарда подбегает к жене, прижимает её к себе и помогает Вергилию высвободить брата. - Теперь - поднимайся, - спокойно говорит Вергилий Данте. Данте поднимается на ноги и на миг закрывает глаза. А потом оборачивается к брату. Вергилий отодвигает стул, но Данте, выбираясь, всё же задевает ногой. Стул опрокидывается на пол. - Подожди! - Я здесь. - Вергилий... Я тебя вижу! Он делает несколько неуверенных шагов и оказывается рядом с братом. - Я вижу тебя, - тепло и счастливо улыбается он, как несмышлённое дитя. - Это же ты? Ты, Вёрдж, так? - Это я. Я здесь, Данте. Вергилий прижимает его к себе и, выдыхая ему в лицо, трётся лбом о его лоб. И младший полудемон выглядит таким счастливым, что готов расплакаться от восторга. - Вергилий... Я думал, ты ушёл, - шепчет он, крепко обнимая брата. - Не мог тебя найти. Искал. Данте приоткрывает рот и брат скользит разомкнутыми губами по его губам. Данте усмехается, по его спине пробегает дрожь. - Сейчас, Вёрдж... Давай сейчас, - просит Данте, неловко выдёргивая края его чёрной футболки из брюк из запуская ладони ему под одежду. Вергилий вздрагивает и поводит плечом, прижимая ладонь брата к своей коже под одеждой. - Нет, не сейчас, - говорит он, выдохнув. - Ты должен подождать. Разве мы одни? - Я не вижу. Но я хочу сейчас. - Будь терпеливее, Данте. Здесь небезопасно. Здесь кто-то есть. - Да? - Кто-то помимо нас, я чувствую. - Я - нет. Сейчас, Вёрдж... - упрямо шепчет Данте, целуя его в разомкнутые губы. Спарда откашливается, оставляет жену, и подходит к старшему из близнецов, поскольку ясно, что младший совершенно безнадёжен. Отец кладёт руку старшему сыну на плечо и говорит на ухо громко: - Ты уведёшь Данте наверх, Вергилий. Вергилий отдёргивает голову и хмурится. - Что? - И вы спокойно уйдёте. Ничего не происходит. Вперёд. - Не происходит, - кивает Вергилий. - Я опять тебя не вижу. Всё красное, - настороженно замечает Данте, оглядываясь. - Я снова тебя потерял? Вёрдж, я снова... - Нет. Я здесь, Данте, - спокойно говорит Вергилий, перебивая. - Нам пора. Ничего не происходит. - Я тебя вижу! Но думай только обо мне, чтобы я тебя опять не потерял. - Да. Вперёд. Вергилий кладёт ладонь ему на шею сзади и уводит. Данте всё время оглядывается в полной дезориентации. Тогда Вергилий становится позади него, прижимаясь грудью к его спине. Данте запрокидывает голову ему на плечо. Вергилий кратко что-то шепчет ему на ухо, потом касается губами виска. Данте кивает и идёт. Вергилий ведёт его перед собой, положив руки ему на плечи. Спарда заинтересованно смотрит, что произойдёт дальше: парни стоят около лестницы. Вергилий кладёт руку Данте на перила и накрывает её своей ладонью. И оба, безошибочно и не сбиваясь, поднимаются по ступенькам. Ева прижимает ладони ко рту. - Почему он говорил, что не видит его? - невнятно шепчет она. - Но он не видит ничего вокруг, кроме него, - говорит Спарда задумчиво. - Они видят чувствами, мыслями и тактильными ощущениями. Если Вергилий отвлекается, перестаёт концентрироваться на Данте, тот теряет его из виду. - Данте совсем как ребёнок. Ты видел? Он был такой... беспомощный. - Демоническое начало его ещё очень слабо. Гораздо слабее чем у Вергилия. Да, Данте беспомощен. Ему необходим брат. Но зато как человек, он даст Вёрджу форы. Это просто разные весовые категории. Со временем всё наладится,- уверяет Спарда. — Данте! Ты видел его? Мне его жаль! Я хочу моих детей обратно, — шепчет Ева затравленно. - Вёрдж может делать с ним всё, что захочет. Он даже не понимает, кто с ним рядом. Вёрдж, чёрт бы его побрал, твой сыночек! В нём не осталось ничего человеческого! Он заставляет его страдать! — Это и есть твои настоящие дети. Вергилий такой же мой, как и твой. И Данте не мучается. Ни один из них не страдает, ты что, не видишь? Данте искал его и Вёрдж пришёл. - Потому, что Данте не знает, что Вёрдж задумал... - Вергилий ничего не задумал, Ева, - мягко уверяет Спарда. - Он не может ничего "задумать". Он лучше ориентируется и чувства развиты сильнее именно у него. Его демон немного постарше, но задумать он ничего не может, - Спарда обнимает жену. — Они меняются. Это необратимо. — Они меня пугают. — Они — полудемоны! — улыбается Спарда. — Ты не побоялась демона и теперь боишься двух малолетних новичков? Ева отнимает руки от губ, улыбается Спарде и кладёт ладонь ему на щеку. В глазах женщины — слёзы. — Как долго нам ещё осталось? — Давай не будем об этом сейчас, — тихо отвечает Спарда, накрывая ладонью её руку на своей щеке. В подсвечниках на столе оплывают свечи, на полу валяется перевёрнутый стул, ужин давно остыл. Ева торопливо поднимается в комнату Данте. Его, конечно, нет у себя. В комнате Вергилия горит настольная лампа и свечи, как он и оставил перед тем, как уйти охотиться с Данте. Свечи уже оплыли и пламя мерцает нерешительно и умирающе, отбрасывая нервные танцующие блики и тени на стены и потолок. Данте и Вергилий стоят возле убранной постели лицом к лицу, одинаково поставив одно колено на кровать. Они полуголые: и джинсы Данте, и брюки Вергилия расстёгнуты, но хотя бы не приспущены. Близнецы смотрят друг на друга, восторженные и немые. Гладят по плечам, берутся за руки, сцепляют в замок и разъединяют, чтобы потом провести ладонями по груди и по животу. Данте приоткрывает рот и что-то говорит беззвучно, склоняя голову к плечу. Вергилий усмехается ему в ответ. Отец заходит в комнату и замирает рядом с Евой. Та только на миг оборачивается к нему и снова ошеломлённо смотрит на сыновей. — Они даже не замечают, что не одни... Даже Вергилий, — шепчет она. — Они не видят ничего, кроме них самих сейчас, — отвечает тот. Губы близнецов соприкасаются, глаза закрываются. Ева отводит взгляд. Спарда кашляет. — Давай оставим их, — говорит он, отворачиваясь. — Что будет, если к ним сейчас притронуться? — спрашивает Ева. — Я не знаю! То же, что и в прошлый раз. Со мной такого не было! Эмм... К счастью. Думаю, это их взросление, — покашливает Спарда. — Скажи ещё, переходный возраст, — раздражённо говорит Ева. Полудемоны прерываются, открывают глаза, смотрят друг на друга, а потом совершенно бесстыдно соприкасаются кончиками языков и посмеиваются. И снова приникают ко ртам друг друга, закрывая глаза. — Я больше не могу, — сдаётся Ева. — Они всё ещё в этом мире, а здесь — другая мораль, чёрт возьми. - А Вёрдж - молодец. Он даже сумел утихомирить Данте, - замечает Спарда едва ли не с уважением в голосе. - Тот, кажется, был готов скинуть джинсы уже в столовой. - Не говори о нём так! - прерывает Ева. - Вергилий им манипулирует! Данте слишком доверчивый и... - Судя по вот этому, они всем довольны, - слегка краснеет Спарда. Их сыновья всё не прерываются, и поцелуй уже давно перешёл из невинного в нечто явно интимное и страстное. Вергилий кладёт ладони Данте на талию и поглаживает, а тот забрасывает расслабленно руки ему на плечи и сцепляет пальцы в замок. Вергилий опускает руку с талии и настойчиво поглаживает младшего близнеца по джинсам между ног, на что Данте отвечает ему в рот "Ннх", нетерпеливо расставляя ноги пошире, но поцелуй не прерывает. Спарда резко отворачивается и отправляется к выходу. Ева же не выдерживает и стремительно подходит к Данте. Она кладёт руку ему на плечо. Данте мягко выворачивается, не отрываясь ото рта брата. — Данте... — она осторожно тормошит младшего сына, как делает, если будит по утрам. — Пожалуйста, проснись. Пожалуйста! Да что ты делаешь?! Тот снова осторожно и нетерпеливо уворачивается. Спарда зовёт жену, предчувствуя явные неприятности и просто желая поскорее покинуть комнату. Близнецы мягко отстраняются ото ртов друг друга, не открывая глаз. — Вергилий, — шепчет Данте еле слышно, сильнее прижимая его руку к своему паху. Но старший брат высвобождает руку и возвращает её на талию. Данте кратко недовольно стонет. Они снова целуются в губы, отдаляются и соприкасаются лбами. И так стоят молча, иногда делая ленивую попытку поймать губами губы. Вергилий открывает глаза медленно и проводит руками по волосам Данте, а потом осторожными пальцами проводит где-то за затылком Данте вниз, но не касаясь плеч. На лице старшего полудемона возникает восхищённая улыбка. Данте тоже улыбается ему. — Данте! — громким шёпотом произносит он. Ева оборачивается к мужу. — Что он делает?! Что там?! Спарда улыбается: — Рога? — Где?! — Это будут рога, — радостно улыбается он. — О чём ты?! Где эти рога?! — Ты не видишь. Это пока видят только они. Смотри! Ева поворачивается к сыновьям: Данте совершает почти то же самое, что и его старший брат. Почти. — Я не знаю, каким будет Вергилий, — задумчиво говорит Спарда. Судя по совершенно восторженному лицу Данте — нечто потрясающее. Наверное... — И ты не видишь? — Нет. Только синеватый свет вокруг. Но он ещё слабый, иначе бы и ты заметила. — Господи, у моего младшего сына — рога. Мне уже страшно подумать, что произойдёт со старшим... — Не бойся. Это всё те же Данте и Вергилий. — Только с рогами, — язвительно дополняет Ева. — И теперь нам, возможно, стоит купить праздничный торт и по-семейному отпраздновать день рождения их демонов? Спарда начинает смеяться. Ева тоже улыбается бессильно. — Иди сюда. Он протягивает ей руку и Ева подходит к нему. — Они — полудемоны. Что тебя в этом внезапно начало смущать? — Меня как-то смущает, что мои сыновья с рогами и тот факт, что что они лапают друг друга. — Нет, они не лапают. Они знакомятся. Они сейчас очень близки... Едины. Они прекрасны. О, вот, смотри... Ева наблюдает за странной звериной невероятной нежностью и открытостью друг перед другом двух заядлых противников. Выражение их лиц невозможно описать. Так животные дорожат своими новорожденными детёнышами. Данте протягивает руку и касается ладонью губ Вергилия. Тот резко хватает его руку зубами и стискивает ладонь и пальцы настолько сильно, что слышен хруст суставов и костей. Ева вскрикивает, зажимая рот руками. Кровь струится по подбородку Вергилия. Он выпускает окровавленные пальцы брата изо рта и тот прижимает руку к его щеке, измазывая её красным, а потом проводит ногтями по гладкой щеке, оставляя глубокие царапины. Вергилий склоняет голову к плечу, чтобы брату было удобно рвать кожу. Потом они соприкасаются ладонями, словно трогая отражение в зеркале, и смеются, перепачканные кровью. — Что, чёрт возьми, это было?! — в ужасе распахнув глаза, требует Ева ответа у мужа. Еве очень страшно сейчас. Ей как матери, которая родила двух очаровательных светловолосых мальчиков-близнецов, больно видеть как они меняются. Вергилий появился на свет на полчаса раньше. Они так и не заставили его плакать шлепком по новорожднной заднице, лёгкие его открылись сами. Данте шлёпнули пару раз ладонью по мягкому месту - и тот отчаянно и прелестно завопил. Когда Спарда, их демон-отец, впервые взял наспех спелёнутых близнецов на руки, выражение его лица было непередаваемо. Он словно светился. И Ева тайно надеялась, что он не примет демоническую форму от избытка эмоций. Новорожденные полудемоны были такие маленькие и хрупкие! Целой их пятерни хватало только на то, чтобы обхватить один палец отца, и Спарда невыносимо умилялся этому до слёз в глазах. Но когда он смотрел на Вергилия, то становился молчалив. Вергилий был отмечен печатью неизбавимого рока. Ева гладила старшего близнеца по тёплой макушке и с самого его рождения была готова проститься с ним. И прощалась день за днём. Спарда и Ева знали: жизнь его будет коротка и окончится в бездне, откуда не возвращаются. Может, поэтому они и прощали Вергилию больше, чем Данте: что-то, вроде последних желаний перед тем, как его навсегда поглотит мрак и смерть. И всё же, с самой первой секунды они любили детей одинаково, маленьких, неестесственно светловолосых, обречённых на "нечеловечность" с самого начала и до конца, таких крошечных и хрупких. Ева вспоминает. То, что она видит сейчас, ранит её. Она смотрит на Спарду, ожидая объянений. Тот беспечно жмёт плечами, не сводя взгляда с сыновей. — Они играются. — Играются, да? Во что они играются?! Ты видел? Они ранят друг друга! — Да нет же, Ева! Их ещё не родившиеся демоны играются друг с другом. — Используя тела людей? — Используя тела полудемонов. Парни это вынесут очень легко. Демоны просто играются. По сути, они тоже просто дети, и они играют друг с другом, соответственно натуре демонов. По другому новорожденные демоны играться не умеют, всё просто, — объясняет Спарда. В этот момент Вергилий резко дёргает Данте к себе за ремень расстёгнутых джинс и близнецы начинают откровенно ласкаться, закрыв глаза и улыбаясь. Целуются, сталкиваясь зубами, кусаются, что-то шепчут в забытьи, гладят друг друга там, где братьям уж точно гладить не полагается. Лицо Евы снова перекашивает. — А это, по-твоему, что?! — в панике спрашивает она Спарду. — Опять играются?! Или уже доигрались? — Нууу... Я так полагаю... — он кашлянул. — Но они же не люди... — Заставь их прекратить! — Просто пойдём отсюда! Сейчас и правда время уйти. — Нет! Ты знаешь Вергилия! Он жестокий! — Но он... Ева подбегает к братьям, но в тот момент те уже опускаются на пол и начинают сдёргивать брюки друг с друга. Ева тянет Вергилия за плечо подальше от младшего из близнецов. Тот нетерпеливо пытается высвободиться. — Вергилий! — зовёт Данте, и в голосе его отчаяние и непонимание, а глаза распахнуты, — Вёрдж, что?! Он приподнимается и будто на ощупь ищет брата. — Данте...— Вергилий протягивает к нему руку и Данте хватается за неё и тянет на себя, одновременно пытаясь оттолкнуть что-то, что отдаляет его от брата. — Оставь их, Ева! — нервничает отец. — Они знают, что делают! Они не видят тебя! Ты их пугаешь и злишь! — Ты говоришь о них, как о животных! — выкрикивает Ева. — Да, постарайся испугать Вёрджа! Я не для этого их растила! Я не могу позволить ему... Тут из горла Вергилия вырывается громкое нечеловеческое рычание и теперь женщина видит это свечение, о котором говорил Спарда. Полудемон стряхивает мать с себя. — Данте-е-е, — произносит он жутким незнакомым голосом, который просто физически не может принадлежать человеку. Данте счастливо улыбается и привстаёт, немедленно обхватывает брата за шею и притягивает к себе. Они целуются глубоко и страстно, и синяя аура постепенно гаснет. — Н-нх... Ты... — довольно шепчет Данте, прогибаясь, когда Вергилий забирается руками ему в бельё под полуспущенными джинсами и прижимает брата к себе. Они нетерпеливо избавляются от остатков одежды, лишиться которых в прошлый раз им, кажется, что-то помешало. Вергилий едва заметно улыбается, отстранившисьсь на один краткий миг. - Сейчас? Давай сейчаааас, Вёрдж! Сейчас - ты возьмёшь меня? - Да. Тише, Данте. - Я вижу тебя, это так хорошо... Я хочу узнать тебя, Вергилий. Я должен. - Да. Тише, я знаю. Вергилий укладывает его на спину и Данте нетерпеливо прижимается к нему, беспомощно трётся о него, обвив руками его шею. Вергилий гладит его ладонями по бёдрам, Данте рассеянно мурлычет, прикрывая глаза, и пытается что-то говорить. Он замолкает только тогда, когда Вергилий склоняется к его рту и успокаивает долгим, глубоким, настойчивым поцелуем. Потом ещё одним. Данте прогибается и нетерпеливо прижимает его руку себе между ног. Ева закрывает лицо руками. - Останови их... - шепчет она. - Заставь их прекратить. Я умоляю тебя! Как я буду смотреть им в глаза завтра? Как я смогу жить с этим?! С ними такими! И Ева беспомощно плачет. Спарда обнимает её, присев рядом, потом помогает жене подняться с пола и уводит её прочь из комнаты. — Он не видит тебя, пойми! Они сейчас видят только свои демонические сущности и они пока неотъемлемы друг от друга! Они насыщаются, им это нужно, наверное. Потому, что это не они контролируют себя. Это не они требуют. — Мои сыновья занимаются сексом, а ты говоришь... — Это пока не совсем твои сыновья... И то, чем они занимаются... Новорожденные демоны этого и не знают и... Ну... Это не совсем секс. — Знаешь, а выглядит именно так, ты не находишь?! Спарда закрывает дверь и усмехается: — В Данте так много от тебя, Ева! Ты замечаешь хоть теперь? Упорный и настойчивый. Всегда добивается, чего желает. Даже от Вергилия. — Ха... Не сказала бы, глядя на то, что там происходит сейчас. Современные детишки, да, Спарда? И как долго это... продлится? — отчаянно спрашивает Ева, нервно оглядываясь и шмыгая носом. — Я не знаю, — признаётся Спарда. — Я не такой, как они. Мне не надо было ждать трансформации, они слабее меня. Их демоны требуют обмена энергией, насыщения, чтобы человеческие оболочки смогли вынести первое перевоплощение. Их демоны проверяют их на прочность. Эмм... — он увидел выражение лица Евы. — Просто оставь их сверхъестественной природе самой принимать решение. Со временем разум начинает очищаться. Данте, захлёбываясь стоном сквозь зубы, упирается ладонью в пол, сжимает пальцы и склоняет голову, стискивая зубы до скрипа. — Вергилий. Чёрт... Вёрдж! Тот тоже приходит в себя. — Полегче... Ты меня убьёшь... — Что... происходит? — Неважно... Не останавливайся сейчас... - Данте? О, проклятье... — Пожалуйста, продолжай! Наконец, они бессильно падают на пол лицом вниз. Вергилий утыкается лицом в мокрую кожу между лопаток Данте, потираясь о неё щекой. Они лежат без движения, пытаясь привести в норму дыхание и мысли. Первым приходит в себя Данте. — Чёрт... Вот это было круто! Он пытается подняться. — Вёрдж, встань с меня, мне неудобно. — Мне надо в душ. — Я с тобой! — Так и думал, — усмехается Вергилий. — Ты разве уже восстановился? — Кто говорит обо мне? Твоя очередь получать повреждения, бро. Вергилий замирает на миг, раздумывая, а потом слегка пожимает плечами. — Как скажешь. Они поднимаются и на нетвёрдых ногах отправляются в душ. Но с каждым шагом становится всё сложнее, мысли сбиваются и путаются, внимание рассеивается, словно что-то пытается удерживать их. Братья непонимающе хмурятся. Но потом... Когда они входят в ванную... Вергилий прикасается к зеркалу, распахнув синие глаза. Кто-то незнакомый и огромный прикладывает ладонь к его ладони. Вергилий отступает. Человек с красными глазами и белым лицом — тоже. Но самое страшное даже не это. И даже не то, что его костюм похож на отцовский. Тот, фиолетовый с золотыми украшениями на манишке, который отец одевает, отправляясь охотиться в Ад. А то, что чудовищу в зеркале в грудь вогнан меч, почти по самую рукоять. Одного взгляда на оружие достаточно для того, чтобы понять, что это... — ...Мятежник, — шепчет Данте. Данте переводит взгляд на своё отражение: младший из полудемонов неизменный. Голый, волосы дыбом и спутаны, глаза широко распахнуты, тёмно-красные мокрые губы разомкнуты. — Что за... — Вергилий проводит по плечу и человек в зеркале повторяет. — Почему у него в груди Мятежник? Если это — я, то почему твой меч у меня в груди? — Вёрдж, я не... — Не приближайся ко мне, Данте. — Я не... — Я сказал, не подходи ко мне! — Вергилий! Данте резко бросается к нему и, сам не понимая, что делает, обнимает, пытаясь заглянуть в глаза, но самоконтроль старшего из полудемонов, похоже, начинает сдавать. — Оставь меня! Ты что, не понимаешь, что происходит?! — Мы ничего не знаем! Надо просто... — Нет, вот, что надо! Призванные мечи влетают в зеркало и оно брызжет искрами света, рассыпаясь на мелкие осколки. Но нижняя часть проклятого стекла всё же уцелела. Данте хватается за голову. — Ты полный псих! — орёт Данте. — Ты с ума сошёл! — Оставь меня в покое! — Ну, почему?! Почему, Вёрдж?! Почему мы сначала трахаемся, а потом ссоримся, как в... дешёвой мелодраме?! Посмотри на меня! — он разворачивает брата к себе так резко, что слышен шлепок пятерни по голой коже плеча. — Ты видишь у меня в руках Мятежник?! Твою мать, да я тут голый стою! Ты правда думаешь, что я способен всадить тебе в грудь меч? Без причины? Данте, нервный и уставший, стоит перед ним. Выглядит злым и странно влюблённым. — Возможно, не без причины? — Это уже твои проблемы, бро! Я никогда не смогу убить тебя! Что бы ты ни сделал! — А что наталкивает тебя на мысль, что я собираюсь что-то сделать, а? — Ты же сам только что сказал! Твою мать... — Данте проводит руками по раскрасневшемуся лицу. — Брось эту чушь, Вёрдж... Идём в душ и спать. Вергилий нахмуривается и как-то рассеянно оглядывается по сторонам. — Нужно... здесь прибраться... Мне не нравится... — Потом, — отмахивается Данте. Он подходит к брату, ступая по острым стёклам и раскрашивая их красным. Осколки хрустят под ногами. Данте надеется увлечь брата в душ. Но Вергилий смотрит на кристаллики зеркала под босыми ногами брата, ему всё ещё кажется, что он видит в них то самое своё чужое отражение. Вергилий делает бессмысленный шаг вперёд и тоже наступает на разбитое стекло. Осколки впиваются в ступни и скрипят о блестящий чёрный камень пола. Немного больно, но зато — отрезвляет. — Это был я. Что же, допустим, зеркале был я, — спокойно и задумчиво произносит Вергилий, всё глядя на красные стёкла под ногами брата. — Но, видишь ли, я уверен, что... Подожди. Может быть, стоит сейчас... — Да пойдём уже, Вёрдж, — устало перебивает Данте и тянет брата за собой. — Забей. На сегодня с нас хватит. Перед тем, как зайти следом, Данте бросает быстрый взгляд на стену и в ужасе замечает, что человек по ту сторону стоит, опустившись на одно колено, чтобы попасть в уцелевшую нижнюю часть зеркала. Приставляет к стеклу испачканную кровью пятерню, а в другой руке сжимает обломок Ямато Вергилия. Демон из зеркала опирается на него, стискивая рукоять. Он следит за Данте злыми красными глазами. А может, этот кто-то стоит на коленях перед юным Охотником, упрашивая о чём-то? Или умирает и больше не может подняться на ноги. А, возможно, он выражает почтение или благодарность... Или ненависть и зависть из-за собственной беспомощности? Обвиняет в чём-то? Просто хочет напугать? Ну, нет. Это уж слишком. Данте делает два быстрых шага к стене и с надменной усмешкой показывает зеркалу средний палец. — Отвали, мудак, — говорит он. И тут же к чертям разбивает остатки стекла босой ногой. А потом быстро и уверенно вталкивает брата в душевую кабину, надеясь, что Вергилий не заметил того, что успел заметить в отражении он, Данте. Там был красивый светлый зал, по ту сторону зеркала. Вергилий стоит, прижавшись спиной к стене. Губы его сжаты в тонкую белую линию, руки безвольно опущены. Данте открывает воду и тёплый дождь падает им на плечи. Стоит Данте притронуться к плечу брата, как тот яростно отталкивает. Данте едва успевает поймать призванный меч в сантиметре от собственного горла. Меч разлетается на осколки, как тонкое зеркало. — Спокойно, бро. Ты что-то не в себе, как я вижу, - замечает Данте беспокойно. Вергилий смотрит на него удивлённо: — Данте, ты что, шутишь? Ты разве умственно неполноценный? Ты только что видел меня, проткнутого твоим Мятежником. По-твоему, это не причина выйти из себя? — Дело не в причине, а в том, что я никогда не видел, чтобы ты настолько выходил из себя. Я думал, ты — такой крутой парень, который ничего не боится и всё такое... — Я вовсе не боюсь, глупый, — Вергилий раздражённо усмехается, качая головой. — Я озадачен. — Я бы сказал, сильно озадачен, — кивает Данте. — Но на сегодня ты можешь успокоиться? — Да оставь ты меня! — стискивает кулаки старший полудемон. - Чего ты от меня хочешь?! — Ну, что ты такой напряжённый, Вёёёрдж? — вздыхает Данте. — Полагаю, это оттого, что я видел некоего странного демона, которым вскоре окажусь? С грудью, пробитой мечом его собственного брата-близнеца? Демона, который страдал? - зло и иронично предполагает Вергилий. Данте задумывается, твёрдо намереваясь сказать что-то глубокомысленное, чтобы утешить брата. Потом передумывает и говорит решительно: — Знаешь, что, бро? Нахуй его. — Что? — Нахуй этого демона и даже этот меч, — повторяет Данте, приобнимая брата. — Не сквернословь. Это неинтеллигентно, — замечает Вергилий. Данте усмехается. Вот он, Вергилий Спарда. В этом он весь. "Это неинтеллигентно". Он видел себя, проткнутого мечом, но сквернословить — это всё так же неинтеллигентно, как и раньше, до того, как он увидел свою будущую смерть. — Ты такой классный, — мурлычет Данте, прижимаясь к нему. — Такой, мать его, аристократ. — Что ты хочешь? — устало спрашивает Вергилий. — Я? — переспрашивает тихим низким голосом Данте, закусывая нижнюю губу и прижимаясь лбом к его лбу. — Дай подумать... Вергилий хмурится и отворачивается. Отталкивает его. Данте тут же резко упирается в стену руками, не давая Вергилию уйти. — Отпусти меня. — Не-а! — смеётся Данте. — Ты совсем рехнёшься, если останешься один, Вёрдж! Ты только глянь на себя! — Что? — Нуу, помимо того, что ты — сексуальный сукин сын, ты — очень не в себе. Вергилий смотрит на него выжидающе. — Брось, бро, ты отлично знаешь, чего я хочу. — Данте, я... — И ты, — Данте склоняет голову к плечу и ухмыляется. — Мне это дашь. — А если нет? — Никакого "нет", Вёрдж. — Прошу тебя, Данте, не прикасайся ко мне, н-не надо сейчас. — тихо произносит он. Внезапно Данте становится жаль брата. Он выглядит каким-то слабым. И чувствуется таким же. Настолько чёткого ощущения полного поражения и неуверенности, исходящих от всегда собранного бесстрашного брата, Данте не чувствовал ещё никогда. Кроме того, Вергилий сейчас настолько закрыт в себе, что даже не может уловить ненавистного ему сочувствия со стороны младшего полудемона. Таким беспомощным Вергилий не был даже тогда, когда лежал в постели без сознания после памятного случая со вскрытием дьявольской косой. Слишком много жалости в последнее время. Плохой знак. — Обязательно сейчас, бро, — уверенно говорит Данте, отгоняя от себя сомнения. Вергилий отводит блеклый, утомлённо-безразличный взгляд и раздумывает. Проводит бледными пальцами по запотевшему стеклу душевой кабины. Oт них на стекле остаются прозрачные дорожки, через которые, если захотеть, можно увидеть бардак, творящийся в ванной. Но Вергилий, кажется, вовсе туда не смотрит. В итоге он принимает решение. Поджимает губы, снова прислушиваясь к себе. Потом кратко кивает. — Но ты... - начинает он, но отчего-то умолкает. Устало трёт глаз тыльной стороной ладони, всё ещё не до конца уверенный в принятом решении. Наконец, он говорит: — Ммм... Ладно, Данте, ты своё получишь. Бери. Но потом — ты уйдёшь? Данте мягко усмехается и склоняет голову к плечу, поглядывая на брата. Если бы не обстоятельства, то это можно было бы назвать соблазнительной попыткой флирта. Но младшему из близнецов сейчас далеко не до соблазнов. Он безумно напуган и он тоже устал, но держится из последних сил. И просто делает то, что хоть отдалённо кажется ему правильным. Кто-то из них двоих должен действовать, что-то делать. Что-нибудь, что помогло бы противостоять отчаянию и сломленности, которое едва ли не выворачивает их обоих наизнанку. И Данте выглядит очень сильным сейчас, он надеется, что так и есть, поскольку если он таковым не выглядит - Вергилий в этот раз не сможет найти выход из тупика. И Данте старается изо всех оставшихся сил, в одиночку держать выпавшую им на двоих тяжесть безумия. Он должен сдерживать, потому что больше некому. Просто неизвестно, что может произойти если у него ничего не выйдет. Ведь Данте никогда ещё не видел своего брата таким страшным, таким леденяще-незнакомым. И таким одиноким. "И к чему все эти сложности, а? Почему бы тебе просто не попросить меня остаться, вместо этой твоей игры в гордого аристократа? Ты же уже еле держишься. Зачем ты всё усугубляешь? Но — не проблема. Я принимаю правила". — Уйду? Нет, конечно, — удивлённо усмехается Данте. — Да лааадно тебе, бро... Данте гладит его по талии, по ягодицам, мягко касается шеи губами. Их животы тесно прижаты друг к другу. Вергилий смотрит на брата. Оглядывает тёмно-красные от притока крови губы, закрытые глаза, пушистые ресницы. Данте, возможно, и правда не уйдёт. И это при том, что он не менее озадачен. Наверное, даже испуган. И всё же, он здесь, с ним. Делится теплом своего человеческого тела и, может, даже своего сердца. — Конечно, псих... — шепчет Данте. — Ты разве ещё не понял? — Что именно? — Что убить тебя мне не легче, чем тебе — умереть, Вёрдж. Хотя иногда ты этого и заслуживаешь. Потому, что я — человек, видишь? Ты — другой. Наверное, ты всё-таки прав, я не знаю. Но я всё равно не смог бы тебя убить и притвориться, что этого не было. — Хм, Данте. — усмехается одними углами губ Вергилий, поглаживая брата по волосам и заводя мокрую прядь ему за ухо. — Сын Спарды. Что заставляет тебя быть таким... — Слабым? Не знаю. Но это делает меня таким классным, зацени. Вергилий фыркает, пытаясь скрыть усмешку. — И скромным? — Ещё бы! Это даже не обсуждается! Если бы мне нужно было тебя убить, я бы предпочёл затрахать тебя до смерти. — Глупец. Вергилий сам целует его в красные мокрые от воды губы и позволяет Данте взять его. Или не позволяет, но Данте решает, что да. И так тому и быть. С Вергилия ведь не убудет. Во всяком случае, старший полудемон не сопротивляется и тоже кончает. Причём, довольно скоро и сильно. "Наверное, сказывается перенесённый стресс", - решает Данте. Вообще, Данте уже успел соскучиться по ленивому, томному, нежному Вергилию, который был до того, как старший брат впервые погиб и до того, как вся эта дрянь с перевоплощением началась. Данте скучает по Вергилию, которого нужно было упрашивать, уговаривать, уламывать, зацеловывать, и прочее, дожидаясь, когда он потеряет бдительность. Данте вообще-то любит быстрый страстный секс, но теперь ему кажется, что что-то безнадёжно утеряно: яростный перепих хорош с какими-нибудь мэнди и прочими. Его брат-близнец — это иное. Это был их секрет, игра, тайнство, ритуал среди всех этих книг, свечей, возле серебряной вазы с драже и пузатой настольной лампы с зелёным абажуром. Это было "нет", означающее "да", и это "да" требовалось сыграть красиво. Такая странная порочная невинность, в которой теперь уже нет необходимости, и целый океан человеческой нежности. Глубоко внутри Данте понимает, что этого больше никогда не повторится. То ли потому, что их невинность себя изжила, то ли оттого, что Вергилий действительно теперь не настолько человек, чтобы этот океан был ему не чужд. И это не то чтобы грустно. Но просто это — как неизбежное прощание. Расставание с чем-то, что когда-то было частью собственной души. Или с кем-то. Ему интересно, чувствует ли Вергилий то же самое? Ведь у его близнеца души нет. Они только внешне похожи. — Вёрдж? — Что? — Ты ведь никогда не исчезнешь? "Скажи "нет", ты, бесчувственный ублюдок". Вергилий усмехается в ответ, перебирая пальцами серебряные пряди брата. Вергилий говорил, что это его иногда успокаивает. Его успокаивает слабое свечение, успокаивает тишина, успокаивают серебристые пряди волос, проскальзывающие между пальцев... Ну, зачем он нервничает? Они лежат голые поверх тёмных покрывал на широком разложенном диване. Голова Данте — на плече его брата-близнеца. Пальцы Вергилия поглаживают его по волосам. Лениво перебирают прядь за прядью. Настольная лампа, кажется, светит каким-то другим, незнакомым светом и ваза рядом с ней — пуста. Перед тем, как уснуть, Данте думает о бильярдных шарах, о пожелтевших от времени книжных страницах, о бескофеиновом кофе со сливками, о цветах сепии, о своей парте в колледже, об открытых развороченных ранах, о густо накрашенных ресницах Мэнди, о фисташках и каблуках сапог, выбивающих неритмичную дробь по красному мрамору пола. А потом глаза закрываются. Его глаза или глаза Вергилия? Близнецы засыпают так же, как и кончают — одновременно. Утром Данте просыпается от голоса Вергилия: — Тут полно стекла. Данте приоткрывает заспанные глаза и спрашивает "Ха?". — Я сказал, что в моей ванной полно стекла. Там зеркало разбито. — И кто его разбил? — Данте, слабый ото сна, пытается привстать на локте, хотя ему совершенно плевать на дурацкое зеркало. Он прижимает ладонь к глазам, надеясь, что это поможет. — Лучше бы это был не ты. — Это был не я, расслабься... — Тогда кто? — Чёрт, Вёрдж, ты считаешь, что я расхерачил твоё проклятое зеркало? Я похож на разрушителя? — А, по-твоему, на созидателя? — Отвали, пожалуйста! Я сплю. Глаза просто отказываются оставаться открытыми. — Нет, ты встаёшь и помогаешь мне. — Разбирайся со своим дерьмом сам. Шаги по направлению к постели. "Только попробуй меня встряхнуть, братишка. Я изувечу тебя похуже, чем они". Данте лениво взмахивает рукой, чтобы отбить призванный меч и рука падает обратно, как дохлая белая птица. Данте чувствует, как руки брата переворачивают его на спину. — Нет! Нет-нет-нет! — хнычет он, готовый рассмеяться, но не открыть глаза. — Ева! Мама! Ма! Надери ему его тощую задницу! Вёрдж меня... Вергилий затыкает его сначала ладонью. Данте продолжает ржать и вопить. Тогда Вергилий притискивает его к постели за плечи и зажимает его рот своими губами. Данте говорит что-то, вроде "мгм" и умолкает. Когда старший близнец отстраняется, Данте начинает запоздало сопротивляться. — Фу, я даже не почистил зубы! Тебя это оскорбляет, ха? — Нет, не особо. Тем более, я всё равно знаю, что ты в прошлый раз пользовался моей зубной щёткой. — Ты знал?! Надо же, а я всё ещё жив! Вёрдж, ты делаешь успехи по интеграции в общество. Вергилий отпускает ему слабый подзатыльник и поднимается. - Ай! Рукоприкладство и членовредительство, Вёрдж. — Заткнись и вставай, — говорит Вергилий. — А кофе в постель? — А следом - призванный меч в жизненноважные органы? — Будь со мной нежен, бро. — Скажи конкретно, что ты хочешь, чтобы я мог избавиться от тебя, Данте. Помогай или убирайся. — Будь со мной нежен. Всё просто. — Ты глупый. — Я романтичный. — Ты?! Не смеши. — Просто ты не можешь это заценить. — Ты, пожалуй, прав. Я не заинтересован. — Давай, ты, безжизненный, аррогантный кусок гранита! — Данте босой ногой пинает его неловко и задевает где-то в районе бедра. — Поупражняйся в красноречии. — Поверь, ты этого не хочешь. Ты что, забыл, что ты — мой брат и ненавидишь меня? — Говори за себя. Я тебя люблю, Вёрдж. Мой родной выпендрёжник-братишка Вёрджи сейчас прочтёт мне романтический сонет Шекспира, и я ему похлопаю от всего сердца и подарю кружевной надушенный платок. — Ты глупый, Данте. Но я тебя прощаю, — вздыхает Вергилий. — Может, ты подскажешь с чего начинать? — Не знаю... Ну там... А! Вот это, например: "Ты для меня — весь свет, и я хочу найти"... Ну, давай, бро. Вергилий смотрит на него удивлённо: — Полагаю, ты просто шутишь. — Я? Нисколько. Давай, Вергилий. "Ты для меня -— весь свет, и я хочу найти"... Ну! "Себе...". Ну! — Проклятье, Данте, — он опускает голову. — "...в твоих устах хвалу и порицанье". Он буквально через силу выговаривает эти слова, голос его сиплый и усталый. — Дальше? — Зачем? — Я хочу услышать признание в любви! — Лучше просто оставь меня, глупец. — Оставлю. Но сначала побудь со мной нежным. Давай, бро. Раз в жизни. Почитай мне стихи. Вергилий вздыхает и продолжает устало и без выражения: "Другие ж для меня — без звука и названья, И я ни для кого не уклонюсь с пути". — Гоосподи, Вергилий, ты такой херовый декламатор! И это с твоим-то голосом! — К чему декламация, если я редко бываю без Ямато? Под конец мне просто остаётся некому декламировать. — Ну Вёрдж... Почему-то Данте становится тоскливо. В груди шевелится это проклятая, животная, слепаяболь и она мешает дышать. Жалость. Снова жалость! Вот он, Вергилий Спарда, совершенная машина для уничтожения, бесстрашный, сильный, восхитительный мечник, идеально освоивший стиль Тёмного Убийцы... Привлекательный и потрясающе умный. Он читает стихи, которые его не интересуют. Он отлично выглядит, хотя и это его мало волнует. Он такой красивый... И точно такой же мёртвый для всего живого. К чему ему эти длинные ресницы и идеальное тело, если его снова будут рвать на части? И так — постоянно. Сила, которая изымает жалкие крохи души. — Вергилий, ты хоть когда-нибудь бываешь счастлив? — внезапно вырывается у Данте. — Почему ты спрашиваешь? — Просто хочу знать. — Смотря что ты подразумеваешь под "счастьем". А ты? — Ты будешь счастлив, подчинив себе силу отца? — Я буду сильным, как он. — И счастливым? — А ты? Ты разве бываешь по-настоящему счастливым?! Данте смеётся открыто. — Всегда. Каждый день. А ты что думал? — Это не счастье. — Это счастье. А ты просто обмениваешь его на силу. Ты будешь сильным — да. Счастливым? Не думаю. — Меня не интересует твоё мелочное счастье. У меня — другие стремления. Давай закроем эту тему. — Но ты... — Закроем эту тему, Данте. Я сделал свой выбор и не хочу обсуждать. Данте вздыхает. — Ладно. Даже сейчас, когда они лежат рядом, плечом к плечу на одной постели, всё равно кажется, что Вергилий уже совершенно далеко, что это не он рядом, а просто материализовавшийся сон, который уйдёт, когда наступит ночь. Данте было почти физически больно. Щемящая боль, от которой покалывало ладони и сводило живот. И в горле застревал ком. Всего не высказанного, высказанного не вовремя, высказанного в неправильное время... Что-то не сделанное, или сделанное, но не так, как было необходимо. Или... — В чём дело, Данте? Тебе плохо? — Что? Нет... Проклятая дьявольская связь. Вергилий чувствует, но не понимает. Потому что Данте тоже не понимает. Если бы только они могли вспомнить, что произошло ночью... Что-то, что, наконец-то, навсегда отняло Вергилия у мира людей. И он сдался без сопротивления. Нет, он гордо и с облегчением сбросил с себя последние обязательства. Он выбрал свою дорогу. Она убьёт его, в конце концов. Но Вергилий, конечно, готов рискнуть. Просто уверенный долгий путь на эшафот. "Блядь, ненавижу! Всегда ненавидел!". Данте вне себя от отчаяния и злости. На себя, на него, на весь мир. Вергилий смотрит на него, потом закрывает его глаза ладонью и целует. Снова и снова. И Данте не готов сопротивляться сейчас, потому что, может, это — последний раз. И ещё потому что, может быть, просто может быть, Вергилий чувствует то же самое. Нет, он не способен на душевную лихорадку, но хотя бы на отголосок. И Данте малодушно не будет спрашивать. Потому что чертовски боится услышать ответ. Ни о чём не говорить. Не задавать вопросов. Прогибаться, шептать самые ужасные грязные вещи. Нет, не шептать: говорить и выстанывать, и пошло смеяться. И кончать. И целоваться, открывая при этом рот, будто в крике... Или правда в крике? Не так уж важно. Сталкиваться зубами, прикусывать языки до крови. К чёрту эту дурацкую настольную лампу. Бессмысленный хлам. Опрокинуть рукой нахрен. Ваза... Туда же. Давай, бро. Можешь устроить театр с Первым Долгожданным Перевоплощением. Я готов поплатиться за это половиной здоровья. Можешь просто порвать меня на части, если хочешь. Рано или поздно ты всё равно сделаешь это! "Но разве это ты был проткнут мечом брата-близнеца? Лучше молчи. Я вспомнил. Ты, уверен, тоже. Ты станешь братоубийцей, Данте. Братоубийцей. И рука твоя, наверняка, не дрогнет. Ты ещё не страдаешь? Потому что ты — демон. Такой же, как и я. Ты не знаешь, что такое страдание, глупец, ты только полагаешь, что знаешь". "Не лезь мне в душу, чудовище! Пользуйся своей, если она у тебя есть!" - "Мне нравится твоя". - "Заткнись! Заткнись! Заткнись!" Старший полудемон усмехается углами губ, тяжело и жарко выдыхая ему в рот. — Данте... — Вё-ёрдж... Они сплетают пальцы и сжимают их до боли в суставах. И нежно проникновенно целуются, боясь окончания этого безумия, ещё не готовые к последнему "прости-прощай". И это всё так ужасно, что Данте жалеет, уже заранее раскаивается, хотя он ещё не уверен в чём именно. Ложь. Ведь они же оба уверены. Данте задыхается, сильнее льнёт к близнецу, хотя быть ближе уже невозможно. Больно. Чертовски больно, как всегда с Вергилием. Как всё с Вергилием. Только теперь — больнее, потому, что в груди что-то ноет, разрушаясь, чтобы никогда не восстановиться. Проклятье, всё неправильно. — Прости меня, Вёрдж! Прости меня за... "... то, что это буду я!" " А я буду на той стороне. Знаю. Я понимаю тебя. И прощаю, Данте. И ты меня". "Да, Вёрдж. Конечно, прощаю! Конечно, я прощаю тебя!" Проклятье! Люди в них ещё отчаянно пытаются зацепиться друг за друга хрупкими пальцами и беспомощными объятиями, ещё любят, ещё братья, ещё сожалеют, но их демоны уже необратимо на ножах, неостановимо разъединяя души и избавляясь от того, что демонической природе не принадлежит. Душа близнецов никогда не была одной на двоих, поэтому разделить их непростительно легко. Кажется, они оба действительно сходят с ума. Ева не хотела умирать от рук кровожадных тварей Бездны. Вергилий прикрывал мать до последнего, он уже еле держался на ногах, в ярости орудуя Ямато. — Ничтожества! Я всё равно буду сильнее! Ева, пожалуйста, продержись ещё! Ради меня! "Ты не можешь так со мной поступить, мама!" Отец ранен. Мама, кажется, уже при смерти. — Ева! Спарда бросается к растерзанной жене и отзывает демонический облик. Ева лежит в луже крови, и левая рука вывернута под странным неправильным углом. — Я люблю тебя! — отец падает на колени, прижимая Еву к себе. — Я люблю! Спасибо за всё! Я никогда не пожалел ни о минуте... С тобой... Ева, я люблю! Он плачет как человек и Ева легко улыбается в ответ. — Мы будем всегда вместе... Будь сильным — демоны не плачут. Прошу тебя, мне так только тяжелее! Я же всегда была готова. Я доверила тебе свою жизнь и ты... — по лицу Евы пробегает судорога. — Ты ведь сделал её прекрасной. Наши двое сыновей... Теперь — я доверяю тебе и свою смерть. И ты... Тут по её щекам сползают последние в её жизни слёзы. — Прости меня за это. Пожалуйста, пусть и моя смерть тоже станет прекрасной. Освободи меня... Мне так больно! — Ты... Ева, я не смогу! Я думал, что сумею, но теперь я боюсь каждой секунды без тебя! Мне страшно! Впервые мне страшно! — он качает головой, всё глядя в глаза жены. — Я боюсь остаться без тебя. Она проводит дрожащими пальцами по вымазанной чёрной кровью щеке мужа. — Я буду ждать тебя там. Это не долго. Мы всегда будем вместе. Я подожду на той стороне. - Если окажется, что всё это - ложь? - спрашивает Спарда горьким шёпотом. - Если я больше не встречу тебя? Если я не встречу тебя, Ева?! Она улыбается ему своей прекрасной улыбкой и становится ясно, от кого Данте унаследовал свою. - Мы столько прошли вдвоём... Я верю, что нам предстоит ещё столько же, но уже не здесь. Поторопись, Спарда. Вергилий, отрывась от схватки, переводит взгляд на Спарду и бессильно опускает меч. — Нет... Не... Не делай этого, отец. Не делай этого! — Вергилию становится плохо и он пропускает удар. Потом ещё два неотбитых удара: в плечо и в грудь слева. Почти что в сердце. Больно. Вергилий в замешательстве. Он хочет сказать "Не бойся, отец. Только не бойся. Твой страх пугает меня. Демоны должны быть сильнее, чем это. В этом их суть и поэтому, я хочу быть сильным, как ты. Но ты оказываешься слаб. И ты разочаровываешь меня, Легендарный Чёрный Рыцарь. Освободи её. Она страдает, моя Ева. Спаси её сам, раз я не сумел сдержать своё слово". — Следи за защитой, Вёрдж! — нервно приказывает отец. — И... Пожалуйста, не смотри. Голос его переходит на отчаянный раскаивающийся шёпот, когда он поднимает меч. — Прости меня за мою слабость, Вергилий. В ней и была моя сила. "Что? Глупость". Тут внезапно у Вергилия на краткий миг, на один лишь краткий миг, до боли сжимается сердце. Он встряхивает головой, пытаясь отогнать от себя болезненное чувство сострадания. Сострадание — составляющее Слабости. Не сейчас! Но это так больно... Дьявол! — Будь умницей, — говорит тихо Ева, глядя на старшего сына совершенно ясными глазами. — Данте освободит тебя, наш Чужой Ангел. Уходи. Пусть свершится. — Что? Мама, прости... Ева, проклятье, я не смог защитить! Прости меня! Да чёрт возьми, оставь меня, ничтожество! — Вергилий в ярости и раздражении расправляется с тварью, всё донимающей его. — Вы остаётесь одни. Всё как и должно быть, — улыбается ему Спарда еле заметно, голос его тихий, но звучит он теперь уверенно. — Данте освободит тебя. — От чего-о-о?! — в отчаянии кричит Вергилий. Когда Данте оборачивается на его крик, Спарда уже вынимает меч из тела матери и содрогается в совсем человеческих рыданиях, всё прижимая её к себе. Голова Евы бессильно запрокинута назад, длинные волосы касаются земли и отвратительно пачкаются в кровавой луже. Отец всё ещё баюкает мёртвое тело у себя на руках, прижимает к груди. Ева!... Стоя рядом и бессильно опустив катану, Вергилий позволяет какой-то адской твари толкать и тянуть его, грызть его плечо. Потом в гневе парой взмахов расправляется Ямато с чудовищем и снова опускает меч. Мать мертва... Данте не понимает, что делает. Он сметает одним взмахом Мятежника бесящихся демонов и подбегает к отцу, занося меч и молниеносно опуская. — Ненавижу! Сталь ударяется о сталь, высекая искры. Лицо Вергилия перекошено от боли и гнева. — Это было предрешено. Она не хотела сдаваться! — Пропусти! — Нет! Тебя там не было! Он просто освободил её! Данте и Вергилий начинают совершенно безумную схватку. Их мечи настолько быстры, что видны только искры и слышен звон металла о металл. В бешенстве братья убивают не только попавших под руку демонов. В искрах мечей догорают мосты. И эти осколки огня гораздо ярче бликов их горящего дома. Но сейчас ничего не имеет значения. — Ты — такой же... Как он!! Ты позволил!! Ты тоже убийца! — сквозь человеческие горячие слёзы гнева и сожаления, кричит Данте — А ты? Ты ведь всё равно убьёшь меня! — отвечает Вергилий яростным ударом. — О, дааа! Прямо сейчас, бро! — зло смеётся Данте — Не сейчас. Позже. — усмехается Вергилий сквозь стиснутые зубы. — Но я не буду сидеть и ждать. Даже судьбу можно изменить. И ты станешь свидетелем этого. Так братья не сражались ещё никогда. Помимо боя друг с другом, они в бешенстве вырезают тварей Преисподней. И когда становится тихо, близнецы осознают, что больше ничего нет - всё кончено. Они ранены и они смертельно устали. Вокруг — только пепел. Тело Евы исчезло. Так же, как и отца больше нет. Вергилий опирается на Ямато, тяжело дыша. Данте смотрит на него сквозь мокрую чёлку, прилипшую ко лбу. Теперь близнецы действительно похожи. Нет, теперь они — совсем разные. Данте касается своего лица и на нём остаются следы от сажи. Вергилий медленно разгибается. — Я обязательно приду по твою душу, Данте. Тебе не придётся меня освобождать, — тяжело дыша, говорит он. — Так значит, твоя судьба — служить, бро? — горько усмехается Данте. Вергилий бросается к нему с Ямато, но Данте отбивает удар и старший брат, коснувшись пепла земли пальцами, скользит назад. — Мы скоро встретимся, брат. Мой близнец, — говорит Вергилий негромко. — Я закачу тебе вечеринку, — отвечает Данте с усмешкой, упрямо не замечая своих слёз. — Несомненно там появлюсь. Если ты перестнешь плакать, — он криво усмехается брату в ответ. — Демонам это не к лицу. Вергилий прячет Ямато в ножны и, развернувшись, уходит во мрак. Данте хочет позвать его. Но он знает, что теперь Вергилий никогда его не услышит. Он не остановится. Данте падает от усталости на колени и смотрит в окна полыхающего дома. На его мокром лице, на пепле, оставшемся от всего, что звалось когда-то его жизнью, танцуют весёлые оранжевые блики. "А ты? Ты счастлив?" "Каждый день. А ты что думал?" Вон там, самое последнее окно — это комната Вергилия. Лампы, наверняка, больше нет... Огонь пожирает всё подчистую, завывая и хозяйничая. Он уничтожает прошлое. Интересно, что отражается сейчас в осколках разбитого зеркала? Почему-то, Данте уверен, что это тот самый незнакомый сверкающий зал, а вовсе не пламя. Данте стискивает в пальцах амулет и медленно, шатаясь поднимается на ноги. Как бы то ни было, нужно убираться отсюда. Сейчас приедут пожарные и прочие ненужные свидетели. Данте оглядывается и, крадучись и всё ещё прихрамывая, отходит в тень. Он отдалённо слышит рычание, не похожее ни на что. Этот незвериный-нечеловеческий крик никогда ни с чем не спутать. — Увидимся, Вёрдж, — шепчет Данте в ответ, проверяя на месте ли фотография Евы — единственное, что он успел прихватить из своей комнаты, выбегая из дому с Мятежником в руках. И исчезает в ночи в противоположном Вергилию направлении. К чёрту сепию. Теперь только красный. И синий.