Roads Untraveled

Он проснулся от низкого, утробного рыка и даже не сразу понял, что рык был его собственным: во сне Верилий непроизвольно перекинулся из человека в воргена и на очередной кошмар отреагировал так, как подсказала ему проснувшаяся чуть раньше, чем разум, волчья природа. Вздохнув, он зарылся пальцами в шерсть на загривке и попытался себя убедить, что глупо бояться снов, когда всё самое страшное уже успело случиться с ним наяву. Но на языке у Верилия по-прежнему был привкус пепла. В его ушах по-прежнему раздавался хриплый, надсадный кашель задыхающихся от дыма людей и эльфов. Перед его глазами по-прежнему стоял догорающий Тельдрассил, и этих воспоминаний было достаточно, чтобы разжечь в сердце Верилия такие сильные горечь и гнев, какие он едва ли испытывал раньше. Да, Королева Баньши не в первый раз отнимала у воргенов дом, но легче от этого осознания не становилось — скорее наоборот. Когда Сильвана и полчища её нежити вторглись в Гилнеас, отравляя своей чумой саму землю, Верилий был… наивным. Он отказывался верить в реальность происходящего, он отказывался видеть серьёзность угрозы — даже когда столица была захвачена, а от рук Королевы Баньши пал принц Лиам. Верилию всё это представлялось лишь страшным сном, тёмным мороком, насланным на него злодейкой-луной вместе с клыками и шерстью. Казалось, стоит закрыть глаза, немного сосредоточиться — и можно вернуться назад, к прежним безоблачным дням, когда его сестра и все племянники были живы, а сам Верилий всегда видел в зеркале человека и даже помыслить не мог, что вскоре это изменится… Когда он открыл глаза, очнувшись от сладостных заблуждений, то оказался в Дарнасе. Путешествие через океан Верилий почти не запомнил, да и большую часть событий тех дней восстанавливал по рассказам Крассия Курио, давнего своего приятеля — профессиональная писательская цепкость не позволяла тому забыться в своём отчаянии. Верилий же со стыдом признавал: если бы не Аттий, младший и единственный выживший в гилнеасской резне ребёнок Августы, он бы, возможно, так никогда и не проснулся. Заботиться о себе казалось пустой, бессмысленной затеей — но как, не позаботившись о себе, можно заботиться о племяннике? Королева Баньши и без того отняла у Аттия дом и семью — и Верилий не без труда, но всё же нашёл в себе силы не стать очередной её жертвой. Он никогда не думал, что в сорок лет ему придётся заново учиться жить: привыкать к поначалу мучительным трансформациям, к новому телу, к обострившимся рефлексам и чувствам… и привыкать к Дарнасу. Ночные эльфы были радушными хозяевами, — да если бы не они, гилнеасцев вообще истребили бы подчистую! — но их образ жизни казался Верилию пугающе чуждым. Кому вообще могла прийти в голову мысль поселиться в корнях гигантского дерева? Построить там столицу своего народа? Дарнас с первого взгляда показался Верилию Страбону прекрасным городом, но сделан он был по чужой, ночноэльфийской мерке — слишком высокие, крутые ступени, слишком высокие, недостижимые полки, слишком высокие местные жители… — и поначалу выглядел давящим, неуютным. Аттий, пытливый и восприимчивый, осваивался куда быстрее своего дяди: завёл себе друзей среди эльфов, дриад и хранителей рощи, слёту выучил язык кальдорей и неожиданно открыл в себе способности к друидической магии. И когда он практически переселился в анклав Кенария, Верилий не мог оставаться в стороне и попытался если и не разделить с племянником эту новую жизнь, то хотя бы получше понять её. По давней своей привычке он начал с чтения, но когда книжного знания оказалось недостаточно, отправился на поиски тех, кто был не против ответить на все его невежественные вопросы. Так Верилий Страбон и познакомился с Савосом Ветром Ночи – друидом Когтя, который всю Третью войну воевал в рядах Альянса, но нынче отринул сражения и сделался наставником для юных эльфов и воргенов, вставших на путь друидизма, и… ...история их зарождающегося романа — пусть даже местами скорректированная, сильно приукрашенная и разбавленная такими разнузданными постельными сценами, что Верилий не мог их читать, не краснея, — была увековечена в разошедшейся сумасшедшими тиражами эротической новелле Крантия Колто “Меха нашей страсти”, и Вергилий Стратон раз и навсегда зарёкся рассказывать о своей личной жизни другу-писателю. То, что “Меха…” нередко служили им с Савосом источником вдохновения, Вергилий Стратон с чистой совестью принимал как моральную компенсацию. Наедине со своим любовником он шутил, что заразился страстью к Дарнасу через постель. Но правда была такова, что Верилий впервые за долгие годы открыл своё сердце новому, неизведанному — и впустил куда больше, чем рассчитывал поначалу. Савос рассказывал ему об Изере и её Изумрудном сне: о том, как великие древа, растущие одновременно в обоих мирах, поддерживают природное равновесие и даже в самые тёмные времена не позволяют угаснуть жизни; показывал, как глубокая духовная связь со Сном Творения помогает друидам восстанавливать гармонию и изменять и мир вокруг, и себя — становиться птицей, медведем, древнем, диким котом… Савос учил Верилия, как слушать и слышать Элуну, как правильно обращаться к Матери-Луне с молитвами, как следовать по её пути милосердия и надежды — и постепенно спящий в его душе волк стал видеться не проклятием, но удивительным даром. Впервые за сорок лет Верилий Страбон обрёл веру: веру в богов, веру в себя, веру в светлое будущее… Он полюбил Дарнас — даже его дома со слишком высокими потолками и явственной недостачей стен, — он перенял аскетичный, размеренный образ жизни ночных эльфов, он перестал вжимать голову в плечи и начал приветливо улыбаться и острозубым дриадам, и деловито снующим по улице древням... А потом Королева Баньши сожгла Тельдрассил и снова лишила Верилия дома. Поначалу у него не было времени горевать: он оказался в числе тех, кто организовывал эвакуацию Дарнаса и размещение чудом спасшихся горожан в лагере беженцев Штормграда. Но следом пришли и списки погибших, списки пропавших без вести, списки знакомых имён, любимых имён: Крассий Курио, Ильмени Древо Неба, Драм Берег Рощи, Джо Баши... Когда Савос собрался к Тёмному берегу, на передовую, Верилий не стал его отговаривать. – Я пойду с тобой, – заявил он, пожимая плечами. – Я неплохо стреляю из мушкета и отлично готовлю, а лагерю пригодится хороший снабженец. К тому же и Аттий там — кто-то же должен проследить, что мальчик не забывает завтракать? Верилий уже не боялся спустить своего волка с цепи: его вела вера в то, что мир в Азероте наступит только тогда, когда из груди Королевы Пепла вырвут её гнилое, червями кишащее сердце.