***
Мягко открылась дверь, и Цзыюй вскочила, обернулась, не зная, что делать и говорить. Он не был пьян, она поняла это сразу; всё тот же спокойный взгляд, что и у алтаря и позже – на пиру. – Вам не холодно? Ложитесь скорее, вы же простудитесь, – больше не глядя на неё, принц отошёл к камину, чтобы подбросить поленьев в огонь. Да. Какому новобрачному понравится сопливый нос. Цзыюй легла, натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза, чтобы не видеть, как он раздевается. Шелест, какое-то позвякивание, шорох, и он лёг рядом. Широкое ложе вмиг показалось узким, как лавка. Потрескивал огонь, метель снежинками стучалась в окна, и как раз когда ожидание стало невыносимым, принц заговорил. – Знаете, – его голос прозвучал совсем рядом, Цзыюй съёжилась, зажмурилась, окаменела, – у нас с вами осталось ещё одно дело. Зашуршало одеяло. Цзыюй рискнула приоткрыть глаза и увидела, что принц сидит на кровати с коротким кинжалом в руках. И всё стало как в дурном сне. В ушах зашумело, Цзыюй подтянула ноги и отползла к изголовью, сбросив подушку на пол. Завернувшись в одеяло, словно в кокон, она смотрела, как принц засучивает рукав рубахи. Уверенно, спокойно, как и всё, что он делал до этого. – Я ни к чему не буду вас принуждать… Я не хочу, чтобы вы ненавидели меня ещё больше. Но есть пережиток варварского обычая, от которого нельзя отмахнуться. Он надрезал кожу на предплечье, чуть в стороне от места, где змеились тёмные вены; на простыню закапала кровь. Чанмин поймал взгляд Цзыюй. Улыбнулся. – Не смотрите так… У вас на родине после первой брачной ночи не сжигают простыню? Чтобы никакая ведьма не заколдовала молодую жену? Когда красных пятен оказалось, по его мнению, достаточно, принц положил кинжал под подушку, зажал порез платком и лёг. На неё он не смотрел и разговора больше не заводил. Какая удача. Может, клыки исчезнут раньше, чем он захочет услышать её голос или попросит накрыть его одеялом, которое она целиком перетянула к себе. Кровь, горячая, ароматная, кружила голову, Цзыюй поджимала пальцы ног и до боли стискивала в кулаках уголки одеяла, прикрывая рот. Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, не заметь ничего. Пожалуйста, окажись тем подонком, о котором мне рассказывал отец, объясняя, почему я должна тебя загрызть. Цзыюй с тоской подумала, что на её месте любая из союзных принцесс была бы на седьмом небе от счастья. Выйти замуж за красивого и доброго мужчину, стать однажды императрицей и прожить свои дни в довольстве и неге. Словно в сказке. Может быть, им бы даже не нужна была любовь. Но вместо этих разумных принцесс кольцо надела она, проклятая. – Цзыюй. Негромкий голос застал её врасплох и заставил сжаться ещё сильнее. – Прикоснитесь ко мне. Наверное, лихорадочный стук её сердца звучал слишком громко. Скомкав и отбросив платок, Чанмин обернулся к ней. В отблесках камина его смуглая кожа казалась золотой, а глаза – совсем чёрными. Какие длинные ресницы, вдруг подумала Цзыюй. И мягкий взгляд. Совсем не опасен, совсем беззащитен. Она протянула руку и медленно, несмело провела кончиками пальцев по высокой скуле к подбородку и ниже, по шее. Чанмин закрыл глаза, словно поощряя её. Цзыюй чувствовала пульсацию крови, мерную и… странно успокаивающую, как шум прибоя. Словно говорящую, что ей ничего не грозит. Тихо всхлипнув, Цзыюй отдёрнула руку и рывком накинула на мужа одеяло, укрыв его с головой. Подобрала подушку, легла на бок, отвернувшись; спохватилась, накрылась краешком одеяла. Заплакала. – Цзыюй, что… – Не надо, – прошептала она. – Потом. Завтра. Спокойной ночи. – Спокойной ночи.***
Поленья прогорели быстро. Зима расписала окна узорами, словно подсмотренными на свадебном платье, и никакая стража не могла помешать ей войти во дворец и украсть тепло из каждого закутка. Но Цзыюй, прижавшейся к тёплому боку Чанмина, не было до неё никакого дела.