***
— Почему он ещё жив? — дядюшка приятно улыбнулся и наморщил кривой нос, будто от брезгливости. Гуляя с племянницей по пустынному саду, среди голых кустов и укрытых на зиму статуй, он смотрел на неё, как на прежде безотказно работавший механизм, вдруг вышедший из строя. Накануне отъезда король удостоил её аудиенции. Цзыюй не сразу узнала отца в согбенном, словно высохшем старике. Она думала, что всё позади, что он нашёл способ снять проклятие и она снова любимая дочь, но вместо отеческих наставлений прозвучал приказ: убей этого выродка, принца, или он убьёт тебя, как только узнает, что ты такое — ведь ты выдашь себя, если испугаешься или почуешь кровь… Убей его, убей императора, убей императрицу, убей, убей, убей — в свистящем шёпоте отца звучала жажда крови, какой никогда не чувствовала она, чудовище, а в тусклых глазах поблескивал безумный огонёк. Хорошо, что мама не увидела конца их династии. Королевство Сянь ещё никогда не было таким жалким. И отец, и дядюшка были уверены, что она не ослушается приказа, ведь раньше она никогда не говорила «нет». У неё не было собственной воли — раньше. Цзыюй казалось, что она обрела волю только в ту ночь, когда чужой человек, «этот выродок», пролил за неё кровь и сказал, что ни к чему не будет её принуждать. — Я… рядом всегда так много людей, — тихо ответила Цзыюй, зная, что ей не поверят. — Не бойся. Тебя не поймают. Ты помнишь, куда нужно идти потом? — Да, — дядюшка должен был обеспечить её бегство, и она назубок выучила все варианты плана, но, оказавшись во дворце, не понимала, как ей удастся пройти этот путь незамеченной. Разве что все стражники заснут колдовским сном, а все замки рассыплются ржавчиной… Или на самом деле никто не собирается её спасать. Она чудовище. Она никому не нужна. Она должна быть счастлива послужить родной стране. — Мы всегда готовы, — дядюшка взял её за руку, помогая спуститься по крутой мраморной лестнице к широкой аллее. — Мы ждём только тебя. Империя поплатится за свои зверства. Под сапогами поскрипывал снег. Перед лицом проплыла снежинка, другая, третья... Наверняка снова начнётся метель. Цзыюй проследила взглядом за стайкой синиц, выпорхнувших из-под куста с алыми ягодами, и заметила на другом конце аллеи человека. — Дядя, а кто «мы»? Кто ещё знает? — Не беспокойся об этом, — дядюшка снова мягко улыбнулся. «Не твоего ума дело», мысленно перевела Цзыюй. Человек быстро приближался, высокий и широкоплечий, и очень скоро Цзыюй разглядела лицо с цепкими чёрными глазами: Чон Юнхо, тот самый маршал, что захватил её страну и выпустил её из башни. Подойдя, он учтиво поклонился. Цзыюй кивнула и почему-то опустила взгляд, но тут же упрямо его подняла. Маршал смотрел с любопытством. — Иди вперёд, мне нужно поговорить с маршалом Чоном, — сказал дядюшка.***
Она потрясла головой и снова вернулась к книге — сборнику легенд и сказок. В их просвещённый век никто уже не верил в мистику, богатейшая дворцовая библиотека оказалась бесполезной. Нет, Цзыюй не надеялась всерьёз, что отыщет ответ, но… Что ещё ей оставалось делать? В книгах проклятье снимала та же колдунья, что и наложила его, потому что герой искупал свои грехи. Волшебные существа помогали герою благодаря его хитрости или за щедрое подношение. Принцесс мог спасти поцелуй прекрасного принца. Цзыюй захлопнула книгу и придвинула к себе ворох карт Империи. Прекрасный принц уже целовал её перед алтарём, и ничего не изменилось. Чем тратить время на сказки, лучше выбрать дорогу для бегства. И сбежать, никому не причинив зла, и пойти на корм волкам, попасться разбойникам, замёрзнуть насмерть, бесследно сгинуть тысячей других способов… Она не знала, сколько стоит ночлег на постоялом дворе, у неё не было денег, она никогда не путешествовала одна… Цзыюй зажмурилась и сделала глубокий вдох, отгоняя привычный страх. Возьми себя в руки. Слабость тебя не спасёт. Можно не рисковать, путешествуя зимой: она затеряется в огромной столице Империи, дождётся весны и отправится на юг, как только просохнут дороги. Обычную одежду можно было достать, обманув служанку, деньги — взять из вещей Чанмина и там же оставить прощальное письмо. Но когда Цзыюй сказала этим утром, что желает осмотреть столицу, придворные дамы в один голос заявили, что в такую вьюгу императрица Михва велела всем поберечь здоровье и остаться в тепле. Цзыюй вздохнула. Она чувствовала, что дядюшка не доверяет ей. Наверняка у него есть запасной план на случай, если она оплошает или струсит. Даже если ей удастся исчезнуть, императорская семья всё равно останется в опасности, и Чанмин… Нет. Наследника престола охраняют так, что и пылинка не сядет незамеченной. Дядюшка не справится, все его планы завязаны на ней, и без неё заговор развалится. Бежать, бежать при первом же случае! Если бегство как следует продумать, то она справится. Раздался осторожный стук в дверь: вышколенные имперские слуги никогда не посмели бы войти незваными, и это было чудесно, потому что Цзыюй больше не боялась показать от неожиданности клыки. — Войдите, — рассеянно отозвалась Цзыюй и почти прижалась носом к особенно мелкой карте южной границы Империи, рассматривая полустёршиеся от времени пометки картографа. Лёгкие шаги от двери звучали знакомо, но она не обращала внимания, пока… — Вам следует взять лупу. Пока не услышала родной язык и голос мужа. Она мигом вскочила, пребольно ударившись коленями о ящик стола и едва не опрокинув подсвечник, и поспешно прикрыла ладонью рот. За всю неделю после свадьбы он ещё ни разу не заходил в её покои! Чанмин остановился, немного не дойдя до стола, явно озадаченный её реакцией. — Простите, я не заметил, что вы так глубоко задумались. Цзыюй быстро покачала головой, не зная, что делать, если он захочет поговорить. Притвориться, что ей плохо? Отвернуться? Убежать без объяснений? Почему клыки не втягиваются, ведь крови нет?! — Я был в книжной лавке, — не дождавшись ответа, Чанмин положил на стол прямоугольный свёрток. — Министр Квон сказала, что вы спрашивали про экономику соседних стран. Это хороший автор, и… Цзыюй, вам дурно? Стоило ему подойти ближе, как сердце заколотилось словно в лихорадке, перед глазами всё закружилось так, что пришлось опереться о высокую спинку стула. Цзыюй покачала головой ещё раз, уставилась себе под ноги, молясь, чтобы он догадался уйти. — Тогда… Я вас оставлю? Она кивнула. Ещё более озадаченный, чем раньше, он ушёл, оглянувшись около двери: — Прислать к вам кого-нибудь? Нет? Хорошо. Когда за ним закрылась дверь, Цзыюй обессиленно опустилась на стул и вздохнула. Тоскливо посмотрела за окно, где с самой свадьбы почти всегда бушевала метель, превращая каждый короткий день в вечные сумерки. Последний раз она видела солнце на границе родного королевства. Клыки укорачивались гораздо медленнее, чем в брачную ночь. Теперь требовалось ждать и уговаривать чудовище внутри себя успокоиться. Оно становилось сильнее. Она становилась опасна. Кто знает, сколько ещё ей удастся скрываться? Что, если завтра во сне она увидит кошмар и криком разбудит Чанмина, и он наконец увидит её истинную природу? Как это будет? Он позовёт стражу или убьёт её сам, заколет тем самым кинжалом, который всегда лежал у него под подушкой? Успеет ли она увидеть отвращение и страх в его глазах?* * *
Каждый вечер она спешила лечь в постель первой и, услышав шаги мужа, притворялась спящей. Они могли увидеться только перед сном. Утром он вставал намного раньше и весь день был слишком занят для встречи с ней, она же не хотела присутствовать на обедах и ужинах, где за столом всегда сидели министры с военачальниками, а иногда бывала и императорская чета. Разговоры о государственных делах живо интересовали Цзыюй, однако в комнате, полной имперцев, она особенно остро чувствовала себя чужой. Горло перемыкало от дерзновенной мысли высказать и отстоять свои суждения перед целой дюжиной политических деятелей, о которых она была наслышана ещё дома. Куда ей… Долгое заточение и природная застенчивость затыкали рот надёжнее любого кляпа. Дома, до башни, она тоже всё время молчала рядом с важными чинами: что дельного может сказать недавний ребёнок? Однако то был дом, родной и привычный. Здесь же всё было иным, даже окна были у́же, меньше, чтобы беречь тепло, а стены — намного толще. Словно в крепости. О доме не напоминало ничего: вместо расписных потолков — тяжёлые балки, вместо кадок с цветами покои украшали доспехи и оружие. Дома любили отделку из светлой древесины, а здесь, хотя света и так не хватало, всё было красного и чёрного дерева. Много золота и, конечно, алого цвета. И холод. Родные края не знали здешних лютых зим, когда в огромных каминах сжигали целые леса и только так могли согреться. До сегодняшнего вечера Чанмин всегда приходил в спальню поздно и, в отличие от неё, действительно сразу же засыпал, а она долго лежала без сна, слушая его размеренное дыхание. Думая о том, что если бы в первую ночь всё прошло как задумывалось, они оба были бы уже мертвы. Цзыюй зябко поёжилась под меховым одеялом и повернула голову к Чанмину, который сидел в постели и при свете свечей просматривал письма. Впервые зашёл к ней днём, сейчас почему-то пришёл гораздо раньше обычного… — Я вам мешаю? — ох, её заметили. Девушка быстро отвернулась, легла на бок. — Скоро уже закончу. Почему-то ей стало неловко, и одна неловкость потянула за собой мысль о другой. Воспоминания о первом утре до сих пор заставляли её прятать лицо в ладонях, сгорая от стыда. Наутро после «первой ночи» она проснулась оттого, что принц зашевелился, и поняла, что обнимает его, такого тёплого, прижавшись всем телом. Сама! Она тогда пискнула и откатилась на свою половину, зажмурившись, снова забрав всё одеяло, и услышала тихий смешок. Больше такого не повторялось. Шла вторая неделя их брака, она всё ещё не смогла сбежать, зато муж… То ли захотел с ней поладить, то ли просто вспомнил, что женат. Наверняка устал, что она от него прячется. Никакому мужчине не понравится, что после свадьбы жена не обменялась с ним и десятком фраз. Внезапно она поняла, что нужно сделать — если она испортит ему настроение, может, он и дальше будет приходить поздно? — и тут же заговорила, чтобы не успеть испугаться неожиданной смелости. — Как умерла ваша первая жена? Шелест бумаги стих. — Её отравили. — Это я знаю. Пламя камина бросало на покрытую гобеленами стену янтарные отблески и танцующие тени. Цзыюй ждала, считая удары сердца. — Заговорщики отравили наше вино, но я выпил свой кубок намного позже Сохён, поэтому меня успели спасти. Первой мыслью было — никто не говорил, что яд достался и ему. Как это смогли скрывать два года?.. Второй мыслью — извиниться за вопрос, бестактный до неприличия, однако не имело смысла извиняться за то, что собираешься сделать снова. — Вы боитесь? — Чанмин понял её молчание по-своему. — Заговорщики давно найдены и казнены, а все наши блюда дегустируются. Да, она боялась. Что её тоже найдут и казнят на месте. — Вам тогда было очень плохо? Нужно было напомнить ему о мучениях от яда, о страхе смерти, но он снова всё понял не так. После долгого молчания он тихо сказал: — Пусть никто никогда не умрёт у вас на руках, Цзыюй. Она открыла рот, готовая горячо просить прощения, и снова одёрнула себя: нужно идти до конца. Ненавидя себя, жмурясь в предчувствии вспышки гнева, выдавила: — При дворе шепчутся, что это был ваш приказ. Из-за бесплодия принцессы. Ещё одна долгая пауза. Затем послышался шорох — должно быть, письма отправились на столик — и он погасил свечи. Голос его, всё такой же тихий, но полный горечи и разочарования, хлестнул её словно крапива. — Значит, вы вышли замуж за чудовище. Спокойной ночи. Молодец, Цзыюй. Добилась своего.* * *
Хотя она сказала, что не боится, на следующее утро её личную охрану удвоили. Стража не узнала дядюшку и не пустила в её покои, Цзыюй с наслаждением заставила его ждать аудиенции. Дождавшись, дядюшка раздражённой змеёй прошипел, что из-под такой опеки ей не сбежать, пусть охрану снимут, кого ей здесь бояться? — Его высочество потерял первую жену в покушении, — она опустила ресницы, показывая, что может лишь покориться решению заботливого мужа. Осадить дядюшку было приятно, но он был прав — ей почти не оставили шансов сбежать. Когда составлялся заговор, все варианты предполагали убийство во дворце: принц никогда не ездил на охоту, не посещал чужие дома и каждый раз выезжал в город внезапно. Однако зачем печалиться о крахе планов, ни в одном из которых её на самом деле не собирались выручать? Вечером она хотела немного почитать перед сном и «заснуть» до его прихода, но он пришёл ещё раньше. Увлёкшись чтением, Цзыюй даже не успела сделать вид, что заснула с книгой в руках. От неожиданности она встретилась с ним взглядом и увидела — удивлённо приподнятые брови, тёмные круги под глазами, тень щетины на подбородке. — Необычно, что вы не спите в такой час. Интересное чтение? Девушка опустила глаза и перелистнула страницу того самого труда по экономике, который он принёс ей вчера. Сердце частило. — Да, спасибо. Чанмин подошёл к бюро из красного дерева и начал раскладывать по ящичкам пачку писем, которую принёс с собой. — Мне всегда казалось, что этот автор неоправданно утяжеляет речь. — Можно привыкнуть. — Удивлён, что вы ещё не заснули. По содержанию книжка и правда была хороша, однако слогом навевала сон. Забавно — получается, он критиковал собственный выбор. Казалось, он забыл про вчерашний разговор. Цзыюй и не ожидала, что он выкажет обиду, но его доброжелательное отношение, словно ничего не случилось, напомнило ей, что император давно уже отправлял наследника вместо себя на переговоры и важные встречи. Удивительно, что вчера ей удалось вывести его из равновесия. Стоило попытаться ещё раз. — Какой она была? Его пальцы на мгновение замерли на золочёной ручке ящичка. — Сохён?.. Доброй. Умной. — Красивой? — Вы видели её портрет. Она видела портрет в главной галерее. Прекрасная юная женщина в алом шёлковом платье — боже, как ей шёл этот цвет! — взирала благосклонно, но в её мягком взгляде Цзыюй чудилась насмешка. — Красивее меня? — вопрос вырвался неожиданно для неё самой, заставив её покраснеть. Как по-детски! Обернувшись, Чанмин слабо улыбнулся. — Я никогда не умел отвечать на такие вопросы. Но я думал, вы знаете, что вы прекрасны. Вспыхнув, Цзыюй спрятала лицо за книгой и от своей реакции смутилась ещё больше. Как вышло, что она хотела испортить ему настроение, но напросилась на комплимент? Затем она рассердилась на себя и на него: к чему эти пустые любезности? Восхвалять красоту, угадывать желания, преподносить милые подарки — так новобрачному велел этикет, а Чанмин всегда ему следовал. Сколько искренности было в его доброте? О чём он думал на самом деле? Чанмин задержался у бюро, перечитывая одно из писем. Цзыюй исподтишка посматривала на него, постукивая пальцем по обложке книги. Если она разозлит его как следует, может, он не станет долго её искать? Зачем искать колючую вздорную девицу, когда любая из союзных принцесс с радостью станет новой, удобной женой? Если она вдобавок опозорит его бегством... Если в прощальном письме она предложит считать себя мёртвой, он может согласиться, что это хороший исход их нелепого брака. Несколько лет назад одна дворянка, очень дальняя родственница Цзыюй, сбежала от опостылевшего мужа в другую страну и, по слухам, зажила там счастливо. Её супруг всех убеждал, что только рад был от неё избавиться. Вскоре Чанмин лёг рядом. — Знаете, Сохён не любила тот портрет: она говорила, что художник написал не её, а свои мечты о щедром гонораре. Опустив книгу, Цзыюй хотела что-нибудь ответить, да не нашла слов. Странно, он не злился — наоборот, голос звучал тепло. Словно она завела речь о покойной принцессе для того, чтобы извиниться и вызвать у него приятные воспоминания. — Вам тоже нужен портрет, — сказал Чанмин. — Придворные дамы помогут вам выбрать художника. Чтобы её портрет повесили рядом с портретом Сохён и любой мог сравнить двух принцесс и понять, которая была во дворце на своём месте… А не всё ли равно, если она сбежит и картина останется незаконченной? — Только если вы тоже будете часами позировать, — нашлась Цзыюй: вечно занятый Чанмин не может себе позволить так расточительно обращаться со временем. Он откажется от парного портрета. — Я согласен. Давно хотел совершить подвиг.* * *
Так Цзыюй и завела обыкновение что-нибудь спрашивать у него перед сном, стараясь выбирать тему понеприятней: слухи о нём и его семье, агрессивную внешнюю политику Империи, скандальные случаи при дворе. Через несколько дней пришлось признать, что затея провалилась. Чанмин умел оборачивать любые темы себе на пользу, Цзыюй постоянно ловила себя на ощущении, что колкими вопросами не задевала его, а развлекала. Слухи о пьянстве он опроверг, сказав, что несколько попоек в юности не считаются. Когда речь зашла о семье, Цзыюй пришлось просить его прекратить рассказывать нелепые истории о суеверности императора Доншика и проделках младших сестёр. Каверзный вопрос о политике Империи обернулся долгим жарким спором о причинах и следствиях, и именно Цзыюй была тем, кто в итоге разозлился. Наутро она клевала носом, и придворные дамы обменивались понимающими взглядами. Знали бы они истинную причину… Цзыюй попросила их рассказать самые интересные сплетни. Когда она передала ему все слухи, которые узнала за день, и получила все ответы, Чанмин лёг на бок и подпер голову рукой. Его глаза поблескивали лукавством. — Вам до сих пор не рассказали слух про меня и маршала Чона? Что-то в его голосе заставило Цзыюй нахмуриться. — Нет, и не думаю, что мне нужно его знать. — Жаль — когда император услышал, он едва не сослал Юнхо. — Я всё ещё не хочу этого слышать. Чанмин сокрушённо вздохнул и лёг на спину. Пробормотал: — Надо будет передать Юнхо, что он теряет популярность среди дам. Затея провалилась с треском: вместо того, чтобы злиться на неё за отнятое у сна время, он хотел посплетничать о маршале. Цзыюй подавила досадливый вздох. Взяла ручку гасильника и одну за другой накрыла его медным колпачком каждую свечу в подсвечнике на столике. Огоньки гасли, словно отвергнутые идеи в её голове. Что ей теперь делать… Собиралась ведь выставить себя мелочной дурочкой, но в их полуночных разговорах он часто задавал такие вопросы, что она, истосковавшись по хорошему собеседнику, не могла удержаться и отвечала серьёзно. Как она могла подумать, что справится с матёрым дипломатом? Сама, своими руками подарила ему возможность сблизиться с ней. Теперь она уже не могла прятаться от него. И не хотела. Чанмин безмолвствовал, не торопясь желать ей спокойной ночи. Его ожидание ощущалось так же отчётливо, как мех одеяла под руками Цзыюй. Помолчав, она прошептала: — А всё-таки… Что за слух?* * *
Неприятные темы кончились быстро, однако за это время они успели привыкнуть к разговорам перед сном. Чанмин начал рассказывать об обычаях Империи, о людях во дворце, о том, как прошёл его день. Цзыюй вспоминала дом и удивлялась, что, оказывается, успела за недолгую жизнь и три года затворничества повидать столько вещей, способных заинтересовать чужеземца. Нет, не чужеземца. Это она была чужеземкой, а он был её мужем в династическом браке, мужем, которого она должна была убить. Которого она так сильно хотела уберечь. Даже если его доброта ничего не значила, даже если он просто хотел жить с ней в мире. Этого было достаточно. Когда погода улучшилась, наступила череда религиозных праздников. Хотя императорская семья не отмечала их, обычай предписывал оставаться дома. Цзыюй снова не могла сбежать. План затеряться в столице выглядел рискованным, однако оставаться во дворце было опаснее с каждым днём: начали сниться сны, полные крови и длинных клыков. Цзыюй иногда трогала зубы языком, и ей казалось, что они стали острее. Чудовище не показывалось, но её часто тянуло прикоснуться к шее Чанмина в том месте, где в первую ночь она ощутила мерную пульсацию. Никто другой не вызывал такого желания, значит, для остальных она безопасна. Как заставить его держаться на расстоянии? Оттолкнуть не получалось. Грубить, творить гадости? Сначала она не могла набраться смелости для открытой агрессии, а потом уже было поздно, он бы не поверил. Притвориться безумной? Её больше никогда не оставят одну и уж точно не позволят сбежать. Чтобы проводить вместе меньше времени, она нарочно выбрала для парного портрета художника, который должен был приехать в столицу только весной. На третьей неделе она каждое утро обещала себе, что будет холодна с Чанмином, что сбежит после праздников, но каждый вечер ждала его. Следовало ненавидеть его за сожжённые поля и разграбленные города, но ведь воевал не он, а маршал, а войну развязал император и правители других стран… Неужели запах его крови обещал чудовищу такое наслаждение, что даже сама Цзыюй видела Чанмина иначе и искала ему оправдания? Поэтому ей хотелось ловить его взгляд, снова почувствовать пульсацию под его кожей и узнать тепло его рук? «Я не хочу, чтобы вы ненавидели меня ещё больше». Глупая, глупая девчонка. Увязла, как муха в меду.* * *
Цзыюй проснулась среди ночи. Медленно села, потирая глаза, не понимая, что её разбудило. За окнами царила непроглядная тьма, Чанмина в постели не было, около камина сидел на корточках слуга и осторожно подкладывал в огонь поленья. — Где его высочество? — сонно пробормотала Цзыюй. Слуга вскочил, рассыпаясь в извинениях за то, что прервал её сон. Он сказал, что принц у себя и собирается на охоту. Охота. Ледяной паркет обжёг босые ступни, когда она выпрыгнула из тёплой постели и побежала к двери его покоев. Сон как рукой сняло: нет, ни за что, она не может этого допустить! Даже в соседних странах знали, что он никогда не охотится, так почему вдруг именно сейчас? Она даже забыла о том, что нужно стучаться. — Вы проснулись? — полностью одетый Чанмин поднял голову от письменного стола. — А я как раз писал вам записку. Ваш дядя собирался предупредить вас, но, оказывается, забыл. — Не ходите, — выпалила Цзыюй. — Почему? Потому что он не вернётся, а потом во дворец прилетит весть о шальной пуле или лошади, понёсшей прямо в овраг... Или о нападении по дороге. И в толпе соболезнующих дядюшка, прижав руку к сердцу, будет охать и сокрушаться, что стоял так близко и ничего не смог сделать. На ум не приходило ни одной весомой причины, которую можно было бы назвать без риска отправиться на плаху. Потупившись, она беспомощно пробормотала: — Просто останьтесь со мной. Вы всегда так заняты… Детский лепет. Мало она надоедала ему каждый вечер, так теперь и день требует посвятить себе. Скрипнула, завинчиваясь, крышечка чернильницы. — Я и так жалел, что согласился, но не находил достойного предлога для отказа. Однако желание молодой супруги — закон. Цзыюй обрадованно вскинула голову и вдруг поняла, что стоит перед ним в одной сорочке. Напоказ поёжившись от холода, она подбежала к двери и остановилась на пороге. — Ваш отказ не обидит остальных? — Пустяки, Юнхо не даст им заскучать, — Чанмин улыбнулся, словно вспомнив что-то забавное. — Этой охоты вашему дяде хватит надолго. Цзыюй хихикнула и ушла, юркнула под одеяло, ещё не успевшее остыть. Свернулась клубочком, счастливо зажмурилась. Слуга ушёл, поленья в камине потрескивали жарко и весело; Чанмин будет в безопасности, дядюшка в очередной раз остался с носом. Внезапная мысль заставила её широко распахнуть глаза: дядя не рассказал ей об охоте, не предложил поехать вместе. Он больше не сомневался в её преданности – он всё понял. Значит, покушение готовится на двоих. Предупредив кого-то за дверью, что останется во дворце, Чанмин сел за бюро. Цзыюй поняла, что заполучила его общество на целый день, кроме вечера, когда они собирались навестить его учителя, — но понятия не имеет, что с этим обществом делать, а до рассвета ещё далеко, и Чанмин смотрит заинтересованно, ожидая её идей. — Спите, — велела Цзыюй. — Вы очень коварны. Попросили меня остаться, только чтобы уложить спать? — Я не буду мучить вас вопросами с утра пораньше — скоро от вашего лица останутся одни круги под глазами. Спите, я разбужу вас. — Что ж, если вам дорого моё лицо, я не смею отказываться. Цзыюй натянула одеяло до самых глаз, чтобы он не увидел улыбку. Как и по вечерам, Чанмин заснул почти сразу, а ей больше не спалось. Послезавтра императрица приглашала кататься на коньках по льду озера на окраине столицы. Император и принц останутся во дворце. Будет целый полк сопровождения и караван слуг, но она сможет сбежать. Обязана смочь. Большой мир оставался всё так же опасен, но она хотя бы не умрёт от его руки. Осталось всего два дня, и больше она никогда его не увидит… Цзыюй перекатилась на живот и порывисто придвинулась к Чанмину так близко, как ни за что бы не осмелилась, если бы он не спал, приподнялась на локтях и замерла, разглядывая его безмятежное лицо в тёплом свете камина. Надо же, не замечала, что у него родинка под подбородком… Цзыюй протянула руку и замерла, почти коснувшись приоткрытых губ. Пальцы согревало тёплое дыхание. Можно ли надеяться, что он будет вспоминать её? Так глупо — теперь ей хотелось, чтобы он искал её. Цзыюй свернулась клубочком, привычно слушая его дыхание. Он спал так крепко, не подозревая, что за чудовище лежало рядом каждую ночь. Когда перевалило за полдень и в окна их спальни наконец заглянуло солнце, она положила ладонь на плечо Чанмина и осторожно потрясла. Проспав так долго, он не мог быстро проснуться, затуманенные сном глаза смотрели слишком мягко, непонимающе, словно война их стран, её проклятие, его кинжал под подушкой — словно всё это было воспоминаниями из другой жизни; словно он мог принять её такой, какая она есть. У Цзыюй защемило в груди. Если бы знала, что по утрам он смотрит так, то караулила бы каждое его пробуждение. — Просыпайтесь. Мы опоздаем к вашему учителю.* * *
Камеристка добавляла последние шпильки к её причёске, когда посыльный принёс записку от дядюшки. Цзыюй отпустила слуг и, шурша платьем из золотистой парчи, поспешила из будуара в кабинет, на ходу ломая печать. Дурное предчувствие сдавило грудь сильнее корсета, в который она была затянута. В последнее время они с дядюшкой виделись редко. Теперь он говорил, увещевая её словно маленькую девочку, что готов ждать, пока она решится, что он понимает её тревогу… Цзыюй хотела спросить, не устал ли он лгать ей в лицо, но вместо этого соглашалась, что ей страшно и одиноко. В записке дядюшка приглашал её в посольство королевства Сянь на церемонию поминовения его сестры, матери Цзыюй. Через три дня. Девушка быстро подошла к окну, комкая бумагу в руках. По старой привычке нервно потянулась поправить волосы, но рука наткнулась на шпильку с рубиновой розой. Она никогда не забывала провести все положенные обряды в годовщину маминой смерти, и дядюшка это знал. Значит, он хотел убить племянницу в день смерти сестры? Нападение по дороге или яд долгого действия?.. Вздор, незачем выкидывать инструмент, который ещё может послужить. Одну из королев её рода убили, пленив её сына в бою и пообещав отпустить, если она явится на мирные переговоры лично. До Чанмина можно добраться, похитив жену. Цзыюй сама дала дядюшке понять: принц боится, что она повторит судьбу Сохён. Вряд ли осторожный Чанмин станет рисковать собственной жизнью, но на эмоциях он может совершить ошибку, а уж дядюшка сумеет ею воспользоваться. Отвернувшись от слишком яркого даже на закате солнца, Цзыюй изорвала записку в клочки и швырнула в пылающий камин. Кто-то негромко постучался. Цзыюй резко обернулась и похолодела: она забыла закрыть дверь, и Чанмин стоял на пороге. Как долго он там пробыл, что видел, что понял? — Мы оба собрались слишком рано, — сказал Чанмин как ни в чём не бывало. Внимательные глаза смотрели на камин, где бумага уже обратилась в пепел. — Учитель Бонхван ценит пунктуальность, не стоит приезжать раньше времени. — Вы правы, — Цзыюй постаралась, чтобы её голос звучал ровно. — Приехать слишком рано ещё хуже, чем опоздать. Что с того, что она порвала записку? Разве она не может расстроиться из-за чьих-то слов? Цзыюй села за письменный стол, чтобы чем-то отгородиться от мужа, и поправила розы в высокой вазе. Имперские садовники сотворили чудо, свирепой зимой сумев вырастить капризные цветы. Разумеется, алые. Нельзя подозревать того, кто не делал ничего подозрительного. Она чиста перед ним, но… Что если он заподозрил её из-за дядюшки? Или загадочных других, о которых дядюшка не пожелал рассказывать ей? Зачем маршал Чон появился тогда в парке? Чанмин подошёл ближе. Внимание Цзыюй привлекла лиловая обложка романа, который она торопилась дочитать перед бегством и держала сейчас на столе, и девушка придвинула книгу к себе. — Вы верите в проклятья? — спросила она почти весело. Смотря Чанмину в глаза, она могла поклясться, что он подумал: «Опять её странные вопросы». Принц улыбнулся. — Конечно. Они выражают эмоции. Видимо, он вспомнил ругательства вроде «будь ты проклят». Его незнание было почти трогательным. — А в ведьм? — Хм-м… Нет. Последнюю ведьму сожгли век назад. Вернее, она была не ведьмой, просто одинокой женщиной со злыми глазами. Таких всегда обвиняют в неурожаях. Цзыюй невольно ощутила разочарование. И дистанцию между ними — длиной в пару буйных океанов, которые ни за что не переплыть. Разумеется, он считал её реальность сказкой, но какая-то часть её надеялась, что принц Империи знает больше других, знает больше, чем книги. — Я кое-что зачитаю вам, подождите… Он не стал ждать. Наклонился и взял её руки в свои, не давая открыть книгу. Цзыюй растерялась, смущённо потупилась: после её слез в первую ночь он избегал прикасаться к ней. — Скажите, чего вы так боитесь? Я чувствую ваш страх с самой первой встречи, и мне кажется, что боитесь вы не меня. На языке королевства Сянь его голос звучал мягче. Её руки выглядели такими маленькими в его руках. У Цзыюй защипало глаза, и она зажмурилась, не заботясь, что показывает слишком много эмоций: на самом деле всё это время она так сильно хотела, чтобы кто-то заметил и спросил, что с ней. И из всех, кто был рядом, это сделал именно он. Он заботится о ней. Точно будет искать, даже не зная о заговоре. Не поверит в проклятье, пока не увидит клыки, а тогда уже будет непоправимо поздно… Даже если она не нападёт, он не сможет расколдовать её. Сможет только казнить. Чанмин чуть сжал её руки. Если она останется, ему грозит смерть от её клыков. Если сбежит и не предупредит о заговоре, дядюшка сможет к нему подобраться — он уже планировал покушение на охоте. Поэтому она расскажет в письме о заговоре. Плевать, что заговорщицу будут искать втрое усерднее, чем сбежавшую принцессу — шансы на успешное бегство и так невысоки. А если дядюшка воспользуется её побегом и скажет Чанмину, что она в его руках? «Я не хочу, чтобы вы ненавидели меня ещё больше». В ту ночь он был честен, он сам назвал ей уязвимое место, а она забыла. Не хотела помнить, не решалась бить в полную силу, но теперь ясно понимала: он должен считать её законченной мерзавкой и не желать её возвращения. Когда она открыла глаза, они были сухими. — Я боюсь вас. Девушка медленно встала. Он не выпустил её рук. — После всего, что вы сделали с моей страной, вы рассчитываете, что я полюблю вас, если вы будете добры? — она постаралась вложить в свои слова побольше холода и презрения. — Я каждый день гадаю, когда же я вам надоем и вы избавитесь от меня, как избавились от Сохён! Наконец-то она нашла верные слова. Прямо в цель. Красивое лицо застыло — да, кто-то становился суетливым, когда его заставали врасплох, а Чанмин всегда замирал. — Я старалась быть милой и послушной, я правда старалась, но я больше не могу притворяться, мне противно быть рядом с вами! — голос всё громче, всё резче. — У императора ведь нет настоящей власти, думали, я не пойму? За всем стоите вы и ваш маршал! Так удобно дёргать за ниточки и оставаться невинным, пока за вас убивают другие, правда? Но вы же не считаете себя убийцей! Лицо Чанмина ничего не выражало, и это пугало больше, чем если бы он пришёл в ярость. — Лучше бы вы умерли вместе с Сохён! — прокричала Цзыюй и вырвала свои ладони из его рук. Впервые в жизни она шла на прямой конфликт с мужчиной, который распоряжался её судьбой. Её трясло в ожидании ответного крика, удара, взрыва, но Чанмин… рассмеялся. Сухо, издевательски. — И что вы хотите услышать в ответ? Устроим семейную ссору? — Делайте что вам угодно, — отрезала Цзыюй и села обратно, тяжело дыша. Открыла книгу на закладке и вызывающе подняла подбородок, показывая, что он мешает ей читать и должен уйти. Посмеиваясь, Чанмин повернулся к букету и вытянул одну розу из вазы. — Вы забавная девочка, Цзыюй, но однажды вы станете императрицей. Нам с вами лучше быть заодно. — Заодно? С вами? Если вы не заметили, я вас ненавижу. Улыбающийся Чанмин отломил большую часть стебля и зашёл Цзыюй за спину. Она напряглась; внезапное прикосновение к волосам заставило её сжать ладонь в кулак, сминая книжную страницу. Он вынул из её причёски шпильку с рубиновой розой и ловко заменил украшение живым цветком. — Откровенно говоря, мне всё равно, что вы чувствуете. Но позвольте совет: быть со мной заодно — ваша судьба. Примите её.***
Карета мягко катилась по устланной снегом мостовой. За оконцем проплывали тусклые масляные фонари, однако разглядеть ночную столицу не получалось: карету плотно окружал гвардейский отряд; во главе его скакал сам маршал Чон. Сидящий напротив Чанмин смотрел в другую сторону. Пару раз Цзыюй замечала на его губах лёгкую улыбку. Цзыюй ненавидела его в эти минуты: как он мог быть в хорошем настроении после всего, что они сказали друг другу? Неужели она была права? Так старалась сделать больно ему, но ранила только себя. Чанмину действительно было всё равно. В отличие от неё, ему не нужна была длинная речь, чтобы распалиться и ударить как следует. Он бил сразу и по больному. Что же, тем лучше для неё. Она ошиблась, осмелившись думать, будто что-то значит для него. Самолюбие уязвлено, зато побег может удасться. И теперь не придётся прикладывать усилия, чтобы держать его на расстоянии. Цзыюй прятала руки в тёплой муфте и щипала их с такой силой, что завтра наверняка проступят синяки, и от боли злые слёзы пропадали, едва появившись. Чанмин предлагал ей остаться во дворце, однако она непререкаемым тоном заявила, что поедет с ним. Если он и удивился, то виду не подал. Как будто на его месте вдруг возник абсолютно другой человек, заставив её кусать губы при мысли о том Чанмине, которого ей больше не доведётся увидеть. Учитель Бонхван жил не слишком далеко от дворца, освещённая часть улиц заканчивались как раз около его дома. Во дворе небольшого двухэтажного особняка Чанмин вышел из кареты первым и подал ей руку. Цзыюй промедлила всего мгновение, а потом улыбнулась и оперлась на неё. Ничего. Совсем скоро это закончится.***
Учитель Бонхван принимал их в большой библиотеке на втором этаже. Глубокий старик, он едва держался на ногах и не смог даже спуститься по лестнице, чтобы встретить их, как предписывал этикет. Он столько извинялся из-за вынужденной невежливости, что Чанмину пришлось его перебить, чтобы успокоить. Жена учителя, госпожа Хаын, покачала седой головой: — Так переживал, что вы не приедете, всю ночь глаз не сомкнул. — Неправда, — обиделся Бонхван, — сомкнул под утро! Улыбчивый и обходительный, как обычно, Чанмин усадил его в кресло и сел сам, Цзыюй опустилась рядом с мужем и в который раз проверила, не рассыпается ли причёска, но роза держалась крепко. Что-то случилось с её восприятием после того, как Чанмин зашёл ей за спину в кабинете. Цзыюй всё время казалось, что она слышит странные шорохи вокруг, перестук где-то в стенах. По дороге она думала, что это просто уличный шум, однако в доме стало ясно, что дело в другом. Маршал Чон придвинул своё кресло ближе к низкому столику, вокруг которого они сидели; скрип ударил по ушам, словно набат. Цзыюй здесь не нравилось. Её словно заперли в огромном сундуке: своды потолка походили на выгнутую крышку, книжные шкафы закрывали окна, потому что Бонхвану был неприятен солнечный свет. В последнее время он сильно хворал, лекари разводили руками — старость… Чанмин с маршалом Чоном решили навестить его именно поэтому. Никаких закусок и напитков, памятуя о покушении, хозяева дома не подавали. Гвардеец водрузил на столик, около которого они сидели, два свёртка и с поклоном вышел из библиотеки, оставив дверь открытой — часть охраны разместилась в коридоре. Маршал Чон распутал первый свёрток. Плотная ткань опала, являя свету пузатую бутыль. — Неужели то самое?.. — Бонхван оживился и попытался привстать, его супруга нахмурилась. — Отвар из шести целебных трав, — торжественно изрёк Чанмин. — Матушка просила передать, что будет молиться за ваше здоровье. Поскучневший Бонхван откинулся на спинку кресла. Хаын, наоборот, повеселела и лично разлила отвар по чашечкам, которые оказались во втором свёртке. — Знаете, ваше высочество, — сказала она, передавая чашечку Цзыюй, — мой муж в своё время преподавал историю и его высочеству, и маршалу Чону. Меньше всего на свете Цзыюй сейчас хотелось поддерживать светскую беседу, она сидела как на иголках, голоса звучали невыносимо громко, однако никто не собирался исключать её из разговора старых знакомцев или позволять отмалчиваться. — Вот как? Позвольте угадать, — так странно, её голос звучал весело и непринуждённо, и никто не морщился от фальши, — они были теми ещё сорванцами? — О нет, похвальное прилежание и отличная дисциплина! — гордо ответил Бонхван. — Вот, помню, однажды летом… Как и ожидалось, старик принялся во всех подробностях рассказывать свои воспоминания, а остальные время от времени добавляли пару слов. От неё требовалось лишь кивать в нужных местах и сохранять заинтересованное выражение лица, попивая сладковатый отвар. Бонхван как раз подобрался к сути истории, когда в библиотеку зашёл гвардеец и, извинившись перед всеми, что-то зашептал на ухо маршалу Чону. Цзыюй хотела воспользоваться своим странным слухом и подслушать, однако её отвлекла Хаын, предложив ещё отвара. — Должно быть, вам нелегко приспособиться к нашей погоде, вы так бледны, милая… Ох, простите — ваше высочество! — Ничего страшного, зовите меня Цзыюй. — Прошу прощения, я покину вас ненадолго, — маршал слегка поклонился. Цзыюй поймала его взгляд, который затем скользнул к Чанмину, и Чон Юнхо вышел вместе с гвардейцем. Цзыюй снова хотела прислушаться, Хаын снова её отвлекла, и Цзыюй со вздохом ответила, что да, ей слегка нездоровится… Она всё пропустила. Ничего не услышала, только краем глаза заметила движение и в последнее мгновение увидела, как бесшумно, словно на хорошо смазанных петлях, открылась деревянная панель в стене между выходом и их столиком, и из узкого проёма показались люди в сером и чёрном, в масках, все с двумя пистолетами в руках, кроме того, который во мгновение ока подскочил к двери. — Стража!!! — закричал Чанмин. Цзыюй едва успела испугаться, а он уже вздёрнул её на ноги и потащил на противоположный конец комнаты. Заговорщик захлопнул дверь и успел провернуть в замке ключ, прежде чем гвардейцы забарабанили с той стороны. Из потайного хода вышло семеро. Хаын растерянно приподнималась со стула, когда заговорщик полоснул её по горлу кинжалом. Старушка захрипела и быстро, цепляясь за столик, осела на пол. Бонхван пытался ударить кулаком — тщетно, его убили так же. Заговорщики со скрежетом придвинули к двери комод — судя по глухим ударам, стража пыталась её выбить. — Сколько бы вам ни пообещали, я заплачу в десять раз больше, — начал Чанмин и замолчал: вперёд вышел Чжоу Бао. Дядюшка не скрывал торжествующего лица, он держал голову гордо и целился в принца из пистолета. Тот пятился вместе с Цзыюй, но до стены книжных шкафов оставалось всё меньше шагов, и убийцы неторопливо подходили ближе и ближе. — Золото тебя не спасёт. Королевство Сянь приговорило тебя к смерти, и я свершу казнь, — негромко сказал он. — Твои родители успеют проклясть день, когда послали солдат на наши земли, прежде чем я доберусь и до них. Цзыюй попыталась выйти вперёд, чтобы показать оскал, отвлечь дядю на себя и выиграть время. Чанмин задвинул её себе за спину, больно сжав локоть. — Юнхо, это Чжоу Бао!!! Выстрел! Чанмин схватился за бедро и упал, между его пальцев сочилась кровь — та самая, о которой долгими неделями грезило чудовище. В глазах потемнело. Цзыюй почувствовала, как проклятие ломает её волю, словно хрупкий осенний лёд, как неудержимым потоком вырывается на свободу чужая, чуждая сила, с хрустом меняются челюсти, заполняясь клыками, и на скрюченных пальцах вырастают длинные загнутые когти. Но вместо того, чтобы наклониться и наконец испить его крови, чудовище бросило её вперёд и замахнулось её рукой. Ближайший заговорщик схватился за порванное горло, не успев поднять пистолет. Его тело ещё падало, а Цзыюй уже метнулась к следующей цели. Кто-то выстрелил и промахнулся, кто-то побежал к потайному ходу, один почти успел подобраться к Чанмину — её когти нашли каждого, люди двигались до нелепости медленно, словно сонные рыбы. Последним остался дядя, он целился в Чанмина и что-то кричал, не сводя с неё взгляда, но его речь звучала для неё бессмысленно, словно вой животного. Она прыжком повалила его на пол и с наслаждением вонзила клыки в тощее горло. Он скоро перестал дёргаться. Насытившись, Цзыюй вытерла рот и встала, больше не обращая на него внимания. Ей было спокойно и хорошо. Бледный словно воск, Чанмин молча сидел, прислонившись к книжному шкафу. В его окровавленной руке лежал выроненный заговорщиком пистолет, Чанмин не спешил им воспользоваться, он просто смотрел на неё — глаза широко открыты, губы сжаты в нитку, на лбу бисеринки пота. Цзыюй шагнула к нему, и тогда он медленно поднял пистолет и направил на неё. Она остановилась, споткнувшись о чьё-то остывающее тело. В животе начало жечь, она непонимающе наклонила голову набок, взглянула на свои руки, до локтей покрытые кровью, и подумала, что они как будто стали длиннее. И лиф платья, и юбки - всё оказалось в крови, и тело под платьем менялось, вытягивалось, и её запоздало охватила боль, всесокрушающая, не дающая даже кричать. Поле зрения стремительно сужалось, она пошатнулась, схватилась за живот, желая разодрать его когтями, чтобы выпустить наружу мерзкую кровь того человека и прекратить мучения, но, конечно, не сделала этого, потому что… Потому что всё прошло, и её воля уже не имела никакого значения. Дубовая дверь затрещала и начала заваливаться на сторону — стража сбила дверные петли. Чудовище кинулось в потайной ход и по тёмному узкому коридору побежало прочь.