Газетные вырезки

О новых надеждах Когда он вошел в залу, все замолчали. Побитые и озлобленные страны почти синхронно умолкли, как только в дверном проеме показался голубоглазый мальчишка с растрепанными светлыми волосами и улыбкой до ушей. Вышагивал гость твердо и уверенно, совершенно точно зная, что никто не смеет его прогнать. Встав, наконец, на стол переговоров, как на трибуну, Альфред проникновенно заявил: «Верьте мне! Вложения в мою экономику принесут нам прибыль и с послевоенной разрухой будет покончено». И в тот день ни у кого из приглашенных в Версаль не было сил сопротивляться обаянию Америки, пообещавшего между строк договора привести их к светлому будущему. Просто Альфред и сам представить себе не мог, как скоро и трагично мечты их рухнут, а вложенные деньги обратятся в ничто. О затонувших кораблях А в трюмах потонувших галеонов, на дне морском пропадает, говорят, невероятно много золота. У Испании нет причин сомневаться – не раз он видел затонувшие у своих берегов корабли, груженные драгоценностями. Один Бог знает, сколько их погибло в бушующем океане в далекие славные времена, когда не приходилось еще затягивать пояс и падать в ноги соседям побогаче. В тяжелые времена Испании не помешали бы сокрытые под водой богатства, но море лишь пенится и шипит, выбрасывая на берег стекла и фантики, вместо утащенных на темные глубины золотых монет. О переломном моменте Трубка с длинным мундштуком лежала в руке Китая. Сам он был потерянный и еле живой, из огромной империи превратившийся в безразличного опиумного наркомана, жалкого, хилого, разодранного на несколько частей государствами, которые еще совсем недавно казались слабыми и крошечными. В воздухе витал запах пороха, по иронии – изобретения самого Яо. Окончательный и полный развал страны был всего лишь вопросом времени, но баржи с опиумом из Индии заходили в порт, и можно было отвлечься еще ненадолго. И в воздухе пахло порохом, в воздухе пахло революцией. О неспокойной ночи Среди стеблей сахарного тростника было тихо. Яркие звезды горели в исиння-черном небе, как сигнальные огни, а ветер со стороны материка чуть северней нашептывал тревожные обрывки незаконченных фраз с той стороны баррикад. И ракеты, готовые развязать против главного «борца за свободу и равенство» ядерную войну, застыли в ожидании. В октябре на Кубе горячий воздух, а тогда был и вовсе удушающе-напряженный. Россия и Америка склонились над красными кнопками, и никто во всем мире не мог сказать, будут ли они нажаты. И только тростниковые стебли шуршали убаюкивающие, а Куба – тревожно силясь выловить знак в ночном небе, выкуривал уже черт знает какую за ночь сигару. О роковом выборе Кровь и вино смешались в одну струю, растекаясь по мощеным улицам багряной рекой. Выстрелы гремели отовсюду, и разъяренная толпа, готовая порвать любую знатную особу в клочья, с нетерпением ждала знака. Голова «поганой австриячки», Марии-Антуанетты, скатилась в ведро из-под капусты, а она так и не поняла, зачем народ ворвался в роскошный дворец. И нигде на горизонте не было видно и бледной тени Святой Девы, которая должна указать верный путь. Оголодавшие, взявшие власть в свои руки мятежники не могли рассчитывать на божественную помощь - только на свои силы. Франция, измотанный и раненный в грудь, стоял на перепутье между Конституцией и безнадежно устаревшими традициями, между новым витком в истории и голодной потускневшей империей. О победах и поражениях Венгрии часто приходилось сражаться, но не всегда получалось удачно. Череда побед все чаще сменялась поражениями, а сама Элизабет меняла хозяев как перчатки, но не то, чтобы ей это нравилось. Просто уж такова политика – большая игра, где Венгрию ставили на кон. Но в тот раз все было по-особенному. Не просто плановое восстание, чтоб муж, которого она вроде как любит, не зазнавался совсем, а довольно уверенная попытка выйти из-под его контроля. Австрия терпел поражения от измученных слуг, но Венгрия не до конца уверена, что делает правильно. Хотя Польша, непривычно серьезно решивший помочь, дружески хлопал по плечу, впервые в жизни говорив абсолютно серьезные вещи, Элизабет почему-то была уверенна, что ей это не поможет. Ведь счет побед слишком высок, чтоб поражения не одумались, взяв плату. О кризисе Голова жутко болит, и делать ничего не хочется. Кредит получен, только лучше от этого не становится. Умирать с голоду не приходится, но звучит как-то не ободряюще, ведь все знают, пропасть слишком близка и падение в нее из-за одного только робкого неверного шага – неминуемо. И потирая заспанные глаза, Греция убирает спутанные волосы с лица, поправляя измятую рубашку. На площади вновь собирается толпа с нелепыми призывами оставить зарплату прежней, будто не понимая, что денег на такое нет и давно. Просто пока солнце светит, все-таки хочется еще верить в лучшее, Греция любит его. А еще Греция любит кошек, но если ничего не изменится – жареных полюбит еще сильнее. О слабости В этот день опять ничего не произойдет – Лихтенштейн знает точно. Серое свинцовое небо, висящее невысоко и безразлично, хмурится еще сильнее, кивая хрупкой девочке с кукольным лицом и изящными манерами. Швейцария все силы положил, лишь бы однообразные скучные вечера повторялись день за днем, и она за это вроде как благодарна. И кажется, вот она - идиллия, но Лихтенштейн всякий раз отводит взгляд, не в силах сказать, что попросту боится перелезть через колючую проволоку, отделяющую пустой кукольный дворец от остального мира. О бесконечном Идти уже давно некуда: воин в красной мантии сам понимает, насколько он жалко выглядит. Формально его уже нет и давно, пестрые карты не дают в себе сомневаться. И боль порядком притупилась – Древнему Риму не привыкать после стольких завоевательных походов, полных лишений. И вот он, снова стоит с прежней отцовской улыбкой, подшучивая над непутевыми детишками, неимоверно уставший от невозможности умереть и навсегда исчезнуть, как другие. Путь никогда не кончится, и причина звучит как приговор, который все еще страшно произнести вслух: «Просто я убил вашего бога».