Газетные вырезки

О монополии Настоящему герою нельзя указывать. И остановить его тоже нельзя. В мире, где правота определяется авторитетом и силой, право на вторую точку зрения — редкость. — Ты просто ничего не понимаешь. Я иду вершить революцию, потому что так хочет народ! Тот, кто противится настоящему герою — сам кандидат в жертвы, пущенный в утиль с молчаливого согласия всего мира. Утопающим в огне рук не протянут. У настоящего героя — монополия на добро. Альфред уверен. О закате У судьбы черный юмор, особенно, если судьба к тому же предстает в лице Брагинского. Великодушие последнего в глазах Латвии скорее напоминает пытку. — Вот, я нарисовал тебе новый герб, — Россия улыбается, потому что никто не может отказаться от его подарков, находясь в подчинении. Иван гордится, вроде как, желая скорее вырасти под новым знаменем. Восход над морем, по мнению Брагинского — символ светлого будущего и прогресса. Без учета того, что Балтийской море - на западе от Латвии, и принять его можно также за садящееся на закате. О страшном Он пугает их всех: говорит о проклятиях, о крошащейся экономике, о том, что денег опять нет. И обещает, что все наладится. Это ведь он усадил весь мир в одну лодку и стал якорем, который все еще страшно отпустить. — Все получится. Я придумаю что-нибудь. Все под контролем! — Альфред читает готовую речь и уже давно не верит в собственные слова. — Мне страшно, — робкие голоса отдаются в голове болезненней и звонче. — Мне тоже, — Альфреду все реже удается заснуть по ночам. Об оставленном Предательство ли — стремление к свободе? Неважно. Все уже решено, даже если на ее долю и выпало ускользнуть с тонущего корабля последней. Битва уже давно проиграна — другой вопрос, что ей до последнего не хотелось признавать сей очевидный факт. Никто не любил Брагинского так, как Наталья — поэтому к свободе Беларусь приходит последней. Но клянется — сохранит прежние порядки в душе. А потом опускает глаза и тихо просачивается в дверь. Вот и все. Она была последним кирпичом в фундаменте огромной почти-империи, а теперь — кирпич вынут, и фундамент прежнего исчез, так всегда бывает. Империи однажды лопаются, и все их кирпичи разбрасываются, как повезет. Беларусь не машет рукой — дом брата она покидает уже не в первый раз. И, может быть, не в последний. О смелости Милые девочки тоже идут на войну. Лихтенштейн мнется, стараясь не отставать от Австрии, стараясь не показывать ужаса и того, как она голодна. Может быть, ей придется убивать, может быть — считать убитых, стрелять — в первый раз, говорят, всегда страшно. Лихтенштейн сжимает руки в кулаки и продолжает путь к назначенному месту. Только она еще не знает, что стрелять ей не придется уже никогда. Вскоре Лихтенштейн навсегда распустит свою армию. О названии — Это называется «по-английски», — услужливо добавляет Бонфуа. Иван запоминает на будущее, хотя и не слишком понимает, как связан Артур с уходом, не попрощавшись. Брагинскому тот никогда не нравился, но вежливость, хоть и формальную, не отметить было все-таки сложно. Пусть и останется у Франциска на совести. — Да, да, запомни, как следует, — Франциск лукавит. Но не рассказывать же, что уходить, на самом деле «по-французски» — из-за манеры, свойственной Бонфуа, покидать части без разрешения еще во времена Семилетней войны. Об усталости Летним вечером Эржебет плотно задергивает шторы и замирает в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу. Она ужасно устала. Выдохлась настолько, что бороться с собой нет никаких сил. Табуретка, петля, выпученные глаза — а утром цикл начнется опять, и так до бесконечности. В лучшее уже не верится и давно, только вот пытку, заставляющую наблюдать собственное падение метр за метром, нельзя отменить. Капля за каплей непрочный грунт размывается, и Венгрия устало разводит руками — ничего не изменить. Эржебет чертовски устала, чтобы следы бритвы исчезли с запястий. Эржебет по-прежнему остается лидером в кружке самоубийц. О выигрышах Монако носит очки и выглядит серьезнее брата. Монако знает, чего хочет, и не растрачивает время зря. Монако понимает, от чего она так зависит, и теперь это может обернуться катастрофой. Франция проигрывается — даже ему нет пощады, как и другим туристам. Все-таки основной доход. Деньги — время, Монако теребит косу. Она построила первое казино, однако, сама туда никогда не ходит. Она — выигрывает. О бумажных самолетиках Все смешалось в огне и запахе жженой резины. Правда и ложь танцуют в голове и на стенах, неотличимые между собой. Иван смотрит на узкую длинную и тень и чувствует ноющую боль — куски кожи отваливаются и заживо гниют на изодранном полу. Бумага в его руках обращается порохом, а каждое слово — клеймом тирана и предателя, подлежащего теперь ликвидации. Брагинский силится понять — кем. Он пускает мятые бумажные самолетики в пыльное небо, но те взрываются и горят, падают, забирая с собой правду, ставшую зыбкой и ненужной теперь. Все смешалось: начало и... Конец.