***
Чанёль глухо и коротко болезненно простонал, открывая глаза. Руки, связанные за спиной, затекли, а бок ныл так, словно кто-то от души пнул его разок-другой по нему. Впрочем, скорее всего, так и было. Чанёль напрягся, вжался спиной в пол и рывком подался вперед, занимая сидячее положение. Затылок раздирало от тупой боли, кровь громко стучала в сдавливаемых болью висках. Но, чем больше он приходил в себя после удара, тем слабее были болезненные ощущения, они по какой-то причине становились фоновыми. Не пропадали, не становились легче, просто уходили на задний план, затменные более сильными. Пак подрагивал. Жар, окутавший его тело, чувствовался с каждой секундой отчетливее, становясь невыносимым. Головка возбужденного органа не очень приятно упиралась в ткань боксеров, сознание подернулось дымкой. Парень тряхнул головой, пытаясь оценить происходящее: старая кладовая, веревки, возбужденное состояние и два дико раздражающих парня, умеющих что-то против него из-за Джинёна. «Самый охуенный расклад», — мрачно подумал немного разозленный Чанёль. Судя по всему, он был предметом для мести более, чем для унижения, а еще его чем-то накачали, потому что в своей «прекрасной» отключке он не видел эротических снов. Дверь сбоку от юноши заскрипела, он повернул голову на звук. Парней действительно было двое, как он и помнил из встречи перед выходом из школы. С двумя из них он виделся в коридоре, когда ждал Ифаня. — Как себя чувствуешь? Пак недовольно глянул на парня-не-истеричку, — там был еще вопящий парень, — но промолчал. Что он мог сказать? «Хён, отпусти меня, пожалуйста, у меня член ноет и ручки затекли»? Идея была, безусловно, хреновой. Чертовы мстители, — или просто прикрывающиеся местью за кого-то? — не собирались его оставлять в покое. А он, к сожалению, драться не учился. С его отстраненностью от людей в этом не было необходимости. — Что, язык от страха проглотил? — самодовольно поинтересовался парень-истеричка. Чанёль склонил голову немного вбок, уголки его губ приподнялись в издевательской улыбке. — С каких пор мне бояться тех, кто оправдывает ужасное поведение местью, боясь признаться в грязности своих желаний? — ровным голосом произнес Чанёль. Парень-не-истеричка приблизился к нему, — к слову, он был привлекателен, чуть выше самого Пака, с колючими карими глазами и необычно приглаженными темными волосами, — Чанёль отклонился назад, но протянутая рука парня все же ухватила его за подбородок. Пака покоробило от чужого прикосновения. Если бы не жар, он бы шарахнулся от обжигающего касания. Пак заглянул в глаза парня напротив, показывая, что действительно не боится. Он не боялся того, что собиралось произойти, ведь он уже не девственник. Но он боялся того, чем это обернется для их с Ифанем только-только налаживающихся отношений, для его гордости и тела. «Накачать наркотиком, чтобы оправдать себя тем, что я сам этого хотел… — Пак поморщился при мысли об этом. — Как низко». — Вы же не серьезно? — как можно более ровно поинтересовался младший; опаска и злость вскипели в нем, но из-за возбужденного состояния их сложно было удерживать, словно не только тело, но и чувства становились податливыми. Тхуан хмыкнул, повел кончиками пальцев ниже, к шее, пока вдруг с силой не сжал ее. Чувство собственного превосходства в его глазах граничило с невообразимой ненавистью. Чанёль поежился, судорожно втянул носом воздух, с трудом сглотнул. Собственная шея вдруг показалась ему настолько тонкой, что ее легко можно было сломать. — Мы серьезнее некуда, — хриплым от сдерживаемой злости голоса произнес Ён. — Ведь Ифань сразу поймет, что шутки со мной уже плохи. Хватка с горла Чанёля пропала, но в следующую секунду сильный пинок в и без того ноющий бок заставил его повалиться обратно на пол и сжаться. Он посмотрел на парня-истеричку и глухо прошипел. В нем желания его избить было больше, чем оттрахать. — Идиот, потом наставишь ему синяки. Тхуан склонился и потянул за веревку, высвобождая руки парня из плена, грубо вздергивая его с пола и усаживая, но лишь для того, чтобы расстегнуть пуговицы на рубашке и стянуть ее с чужих плеч. После веревки вновь опутали запястья, но руки связали уже не за спиной, а над головой. Чанёль посмотрел на свой бок, на нем темнел ранее поставленный синяк и скоро из-за повторного удара он станет темнее и больше. Чанёль хотел разозлиться еще сильнее, но злость, скорее, всколыхнулась в его наполовину затуманенном сознании, потому как в груди кроме жара не ощущалось ничего. С него резко стянули брюки с боксерами, юноша опять оказался в горизонтальном положении, так еще и проехался задницей по обшарпанному дощетчатому полу в старой кладовой. Ягодицы засаднило, они несколько болезненно загорели, Пак чертыхнулся и пнул Тхуана в коленку. Это вышло скорее отчаянно, чем уверенно. — Так упрямо сопротивляешься наркотику, а ведь мог бы просто получать удовольствие, — послышалось над самым ухом, Чанёль вздрогнул, машинально дернул руками, но освободить их было не в его силах. Ладонь Ёна опустилась на его член, сжала орган, и Пак чуть не задохнулся от ощущений, стиснул зубы, готовый вырваться стон заменило мычание, но ноги, напротив, раздвинулись в сторону. Тело отказывалось слушаться и это было ужаснее всего. Тот факт, что твое сознание вопит: «идите к черту», — а тело приглашает продолжить веселье. Тхуан перевернул Чанёля на живот, с удовольствием подметил покрасневшие ягодицы и приказал парню встать на четвереньки. Никакой реакции, Чанёль молча уткнулся носом в грязный пол. Ён посмотрел на Джиху, тот кивнул, обошел парня и пнул его снова вбок, по которому ранее и пинал, а после наклонился, заострив внимание на связанных руках. — Приподними его, надо помочь сделать опор на локти. Ён хмыкнул, вцепился пальцами в бока Чанёля, явно решившему изображать из себя бревно, и приподнял его над полом, Джиху немного расслабил веревки, чтоб было возможно сделать опор. Чанёль не стал больше вредничать, колени согнул сам; синяк на боку начинал переходить в ссадину. Он готов был поклясться, что будь у парня-истерички воля, он бы просто его испинал до полусмерти, и ушел бы. Что, скорее всего, и сделает. Паку хотелось выть от злости и отчаяния. Ну почему, черт возьми, это происходит с ним? Почему хотят поставить на место одного человека, а воздействуют на другого? Почему нельзя было просто избить? Черт возьми, кому и зачем уперлось отыметь его? Первый палец вошел в него насухую, у Чанёля от легкой боли и сильного дискомфорта заплясали звездочки перед глазами. Он не был текущей сукой, чтоб хоть в чем-то облегчить проникновение в себя, потому даже ломящее от возбуждения тело не могло смягчить ощущения и отдаться наслаждением. Тхуан продолжал движения пальца, игнорируя все и вся вокруг, словно бы это было так увлекательно, а после резко добавил второй пальц, разводя их внутри в стороны, чтобы получше растянуть. Сухо и узко, даже пальцам некомфортно внутри. Чанёль под Ёном упрямо молчал, искусывая себе до крови губы, стискивая зубы, вцепляясь короткими ногтями в ладони. Отвратительно, это было действительно отвратительно. Отвратительно от того, что его пытался взять кто-кто, кроме Ифаня. Отвратительно то, что его тело было таким податливым, а возбуждение давно опутало его. Отвратительно то, что он просто не мог ничего сделать, лишь желал, чтоб тот чертов истеричка решил вдруг воскликнуть: «Хей, давай просто его испинаем и пойдем к черту!». Потому что сам он стоял в стороне и смотрел с отвращением. Пак ничего ему не сделал, но тому было бы ровно также противно проникать в него, как было противно сейчас Чанёлю. — Убери, — прорычал Чанёль, подаваясь вперед, пытаясь избавиться от пальцев внутри, которых уже было три. Ответом на это ему были цепкие пальцы, сжавшие его бедро и потянувшие обратно, насаживая на пальцы. Пытка вдруг закончилось, парень шумно выдохнул, готовый вновь сдерживать крики и стоны. Тхуан внезапно оказался перед ним, уже без нижних элементов одежды, и уперся стоящим членом ему в губы. Чанёль плотно сжал их, гневно посмотрел на Ёна. На лице старшего появилась усмешка, он ухватил его за волосы и потянул голову назад, свободной рукой ударив по лицу. Чанёль охнул от боли, — удар пришелся частью часов из-за резкости, — и тут же подавился, сдерживая рвотный рефлекс — член Тхуана был принят им до основания так, что нос ткнулся в мошонку. Пак поморщился, замычал. Но Ёну не требовалось, чтоб он ему отсосал. Ему просто нужно было что-то вместо смазки, потому, толкнувшись пару раз в засаднившее горло младшего, он вышел и вернулся на исходную. Чанёля скрутило отвращение, он опустил голову, вглядываясь в потемневший от времени деревянный пол кладовой. К его анусу приставили головку и прежде, чем член с первого толчка вошел в него, пусть с некоторым трудом, до основания, Чанёль мысленно извинился перед Ифанем, перед собой и своей гордостью. За то, что позволил этому случиться. За то, что сейчас так жалок. За то, что сейчас его тело начнет отзываться на каждый толчок и он не сможет это контролировать. Рука Тхуана вернулась на его бедро, он толкнулся в горячее нутро, безжалостно входя сразу полностью, удерживая подавшегося было вперед Чанёля на месте, насаживая на свой член глубже, заставляя принять его весь. Вместо стона послышалось оглушительное: «Блять!», — Пак, видимо, пытался переносить рвущиеся стоны на ругань, и Ён улыбнулся этой бессмысленной попытке. Наркотик сильный, он будет действовать долго, и даже когда они закончат, в голове Чанёля будут мысли только о том, что он хочет член в своей заднице. В происходящее наконец вмешался Джиху, возник перед Чанёлем, как пару минут назад его друг, поднял его голову, но рот заставил открыть иначе — сильным ударом под дых. Его не интересовало, что парень едва не растянулся на полу. Ему было плевать, что у того воздух выбило из легких. Он удержал его за волосы и толкнулся в рот. И ему, как и Тхуану, было до фонаря, сосет ему Пак или нет. Он просто хотел отыметь его в рот, быть может, этот мелкий ублюдок какими-то приторно-сладкими словечками обворожил Ифаня. Если это так, то самое время пожалеть об этом. «Пак Чанёль не заслужил любви Ву Ифаня, — в слепой злости думал Ким. — Только Джинён был достоин ее». На глазах Чанёля выступили слезы от унижения, стыда и вины, и он спешно сморгнул их, не желая показать эту слабость. Сознание кричало не насаживаться ему на член Тхуана, но оно было настолько затуманено, что желания тела возобладали на Паком, и он невольно подавался назад, проклиная чертов наркотик, и время от времени коротко и несдержанно мычал из-за члена во рту. В его тело вторгались грубо, резко, от души, беря все, что могли взять, наслаждаясь разгоряченным телом Пака, наслаждаясь своей чертовой местью. Тхуан нашел нужный угол и теперь раз за разом попадал по простате, заставляя юношу под ним выгибаться и мычать, мычать громче и протяжнее, усиленно пытаясь заглушить это мычание, сдержать его. Пак поймал себя на мысли, что он хочет член еще глубже в своей заднице, и зажмурился, гоня эти мысли прочь. «Я не шлюха, чтоб желать подобного», — говорил он себе, а разум уплывал, оставляя его. Пак просил лишь о том, чтобы все это быстрее закончилось. В его изнуренном от борьбы с дымкой возбуждения сознанием стучало: «Ифань». Он звал его, будто бы тот мог услышать его мысли и прийти. Горло саднило до невозможности, бок ныл и скула пылала, поцарапанные об обшарпанный пол ягодицы болели, а Ён вдобавок шлепнул его по ним с размаху несколько раз, заставив сжаться, прогнуться в спине, подставляя задницу. И Пак радовался тому, что никто из присутствующих в этой кладовой не решил ласкать его тело. Так было бы еще противней. Ладонь Тхуана обхватила его ноющий от возбуждения член, он принялся надрачивать ему, подгоняя движения ладони под толчки, изредка сжимая член или надавливая большим пальцем на головку, и с мрачным удовольствием ощутил чужую сперму на своей ладони — Пак с глухим мычанием кончил. И Ён излился в его тело почти сразу же после этого, покидая разгоряченное тело, подбирая и натягивая свою одежду. Чанёль, наверное, бы рухнул навзничь, если бы его по-прежнему остервенело не трахали в рот, стараясь вбиться все глубже и глубже, хотя было уже некуда.***
Завод находился в полутора часах езды от школы и даже на мотоциклах парни приехали настолько быстро, насколько смогли. Время было уже шесть вечера, полутьма опускалась на Сеул, загорались тут и там фонари, неоновый вывески, однако, у школы была лишь парочка фонарей, основная часть у стадиона, перед которым я находилась старая кладовая, прилегающая к зданию учебного заведения. Было чувство, словно они опоздали, потому что прошло слишком много времени. Ифань буквально слетел с мотоцикла, рванувшись вперед, и чем ближе он подходил к двери, тем сильнее его опутывали злость, отчаяние… Боль и стыд? Откуда они? Это было в данный момент неважно. Исин и Лухан тенью соскочили следом за ним, побежали вперед, нагоняя Ву, не прося его притормозить, так как все понимали. Ифань толкнул дверь вперед тогда, когда Джиху пнул совершенно голого Чанёля в живот и ударил его, падающего, по лицу. И Джиху, и Тхуан были уже одеты, последний довольно улыбался. Услышав скрип двери, он обернулся и победно блеснул глазами. — Извини, Ифань, кажется, ты не успел на веселье. Злость вспыхнула в Ифане огнем, в который подлили бензин, однако, все эмоции схлынули с его лица, он извлек из кармана складной нож, стремительно приблизился к Ёну, блокируя его удар, намеченный ему в живот, рванул на себя, прижимая спиной к своей груди, и приставил к его щеке нож. — Ублюдок, — звенящим от гнева голосом выдохнул Ву, игнорируя сильный толчок локтем в бок, пусть тот отозвался весьма болезненно. Китайцу было все равно, эта боль была ничто по сравнению со злостью. — Я унижу тебя перед всей школой и ты падешь на чертово дно, а я каждый день буду бить тебя, бить и бить, оставляя синяки и порезы, и ты никому не скажешь об этом, потому что иначе я прикончу тебя сразу после этого, убью самым мучительным способом, и мне плевать, что кровь такой конченой мрази будет на моих руках. Откуда-то сбоку послышался грохот, вскрик и стон — Лухан ударил Джиху в солнечное сплетение, пнул в живот, а когда тот грохнулся на пол, то без единой эмоции ударил его ногой по лицу. Раз, другой, наблюдая за выступившей на разбитых губах кровью, за тем, как из распухшего носа она также начинает течь. Исин приблизился к Ифаню, словно желая подстраховать, ведь Тхуан был не из робкого десятка, но того так напугал прижатый к щеке нож, что после первого пореза он понял — Ифань не шутит, и прекратил попытки вырваться и надавать ему по лицу. Ву же повел ножом дальше, а после всадил кончик тонкого лезвия в плечо Ёна, тот вскрикнул, дернулся и поморщился. — Извинись, — прорычал Ву, если бы этот было возможно, он бы полыхал огнем. Китаец резко извлек нож из плеча Тхуана, толкнул его перед с трудом севшим Чанёлем, а после дернул за плечо, заставляя встать на колени. Лезвие складного ножа приблизилось к ране на плече, вошло в нее снова, уже чуть глубже. — Извинись. Исин смотрел на взбешенного Ифаня и невольно чувствовал, как страх слабо всколыхнулся в его груди. Ифань не славился выдержкой, но в таком бешенстве он его еще не видел, и это было жутковато со стороны. Чжан сглотнул, утихомиривая страх, прекрасно понимая состояние друга, и приблизился к дрожащему от возбуждения Чанёлю, стягивая с себя куртку, накидывая ему на плечи. Пак вздрогнул от неожиданности, поднял на него взор темно-карих глаз, и Исин увидел в них только безграничную вину. — Извини, Пак Чанёль, — осипшим голосом произнес Тхуан. — Я поступил низко, как последний ублюдок. Ифань убрал нож в карман, развернул Ёна к себе и ударил с размаху по лицу. Парень повалился на пол и не стал вставать. Ненависть, что светилась в его глазах до прихода Ифаня, сменилась страхом. Все же, он заслужил ту славу и тот страх учеников в школе. Все боялись унижений, но он был способен на большее. Тхуан увидел это и его потряхивало. Холодный и надменный Ву Ифань выглядел сейчас как дикий зверь, готовый растерзать кого угодно. Лухан поднялся с Джиху, вжавшегося в пол, и приблизился к друзьям. — Твоя мать возвращается завтра утром, ты не можешь взять его домой в таком состоянии, — осторожно произнес Лухан. Ифань помог Чанёлю подняться и натянуть боксеры и штаны. Рубашку он натягивать не стал, просто захватил ее с собой. — Поехали ко мне, — предложил Исин, не сводя взора с Чанёля. Ифань молча кивнул, ему надо было остыть прежде, чем сказать хоть что-то. Он лишь крепко и аккуратно прижимал к себе за талию Чанёля, младший подавленно молчал, на нем лица не было.