Единобожие

Не понимаю, чего он хочет, но это пугает меня меньше, чем место, в котором я нахожусь. Не подвал, а темница. Окон нет, в маленькой комнате слабое освещение (лампочка на проводах опасно покачивается из стороны в сторону) и вся дверь в небольших круглых дырах. Вероятно, для циркуляции воздуха, потому что больше кислороду поступать неоткуда. Я сплю на каком-то упругом матрасе на полу, здесь прохладно и по ночам я даже замерзаю, кутаясь в свою черную пайту, которую мне вернул БэкХён Хан-Ин. Я побаиваюсь, его спокойствие меня пугает больше, чем взрывы эмоций. Сегодня, как и в прошедшие четыре встречи, он берёт с собой стул и ставит его у стены, опираясь спиной на спинку стула. Он расслаблен, хотя и внимательно смотрит за мной, постоянно, чтобы я не делал — хоть лежал на спине. Меня практически не кормят, и кроме него ко мне никто не приходит. Я буквально умираю от жажды, но пытаюсь держаться до последнего, не понимая целей моего пребывания здесь. Каждый раз он расспрашивает меня что-то о мире за границами Исламского государства, но та информация, которую я ему выдаю, не несёт особой важности и не стоит моей жизни, о чем я ему и говорю при очередной встрече.       — Ты глупый, Чанёль, — говорит мужчина, криво улыбнувшись, — я не люблю глупых и пытаюсь отгородиться от них, но ты ведь всего лишь прикидываешься таким, верно? Хочешь работать со мной? Не будь глупым.       — Я не глупый, — поворачиваю к нему голову, не имея сил двигать телом, — не глупый, просто мозг от голода отказывается функционировать, знаете ли. На мужчину это не производит никакого эффекта, и я спрашиваю его, что же может его вывести из себя.       — Правительство, — неожиданно легко отвечает тот, скрестив руки на груди, — если оно внезапно снова начнёт гонения. Правда, им не удастся выдворить меня из страны, я крепко осел.       — Да, — слабо усмехаюсь, закрывая глаза, — я заметил.       — Ты описал всю мою жизнь, парень, но всё же упустил некоторые моменты. Я могу рассказать тебе кое-что, но взамен ты должен помочь и мне.       — Я ничего не знаю, — шепчу, не открывая глаз. Слышу, как он поднимается со стула и подходит ко мне, прикасаясь к плечу. Открываю глаза, бесчувственно глядя на него. — Пожалуйста, отпустите меня, я ничего не знаю.       — Долго тебе понадобилось времени, чтобы понять, что это плен? — усмехнулся тот, со вздохом плюхаясь рядом со мной на матрас. — Расскажи мне про американскую армию. Давай, журналист, жить хочешь? Согласно киваю, но прошу воды, глядя умоляющим взглядом. БэкХён цокает, но достаёт из-за спины бутылку воды и резко открывает её так, что она, шипя, разбрызгивает воду и на меня, и на него. Как же прекрасно выпить воды… У меня от голода темнеет в глазах.       — Их привезли в Катар всего на четыре дня, вроде как на пасхальные каникулы. Это психологическая разрядка — для тех, у кого накапливается стресс. Они говорили, что когда долго находишься на войне, то превращаешься как бы в зомби — тебе уже все равно, что происходит вокруг. Солдаты становятся равнодушны к смерти, им все равно, кого убивать. Поэтому они привозят их проветриться. Возможно, их чем-то обкалывают… я не знаю, они перестали говорить, как только кто-то подошел поближе. Они боятся, но в то же время пытаются казаться храбрыми.       — Знаешь, в чем главное отличие между нами и ними? Слабо киваю, и БэкХён вздёргивает бровь, спрашивая, в чем же.       — Они — не вы, — перед глазами уже мелькают звёздочки, и я чуть качаю головой, чтобы они прошли, но ничего не меняется. — Чёрт…       — Что, — интересуется мужчина, — совсем плохо?       — Совсем.       — Слабый ты парень, Чанёль, — недовольно вздыхает, положив руку на мой впавший живот, — похудел так за эти дни, как будто тебя и не кормили совсем.       — Меня и не кормили, — открываю глаза, вздёрнув бровь. — Только не говорите, что охрана сожрала мой паёк, я их сам сожру за это. Хан-Ин недобро усмехается, резво поднимается на ноги и хватает меня за руки, взваливая на плечо так, словно ему не сорок шесть лет, а как минимум двадцать пять. Желудок скручивает от боли, и тело пробивает судорога, от свежего воздуха и резкой смены температуры (на улице жара) меня бросает в пот и начинает тошнить. Слабо брыкаюсь, понимая, что рот уже заполнился слюной, на что БэкХён бьёт меня по бедру со словами «Терпи, так всегда». Кажется, его держали в подобном месте в том плену 1999 года. В ближайшем туалете меня рвёт ничем. Слышу из проема, как хозяин «дворца» спокойно отдаёт приказы охране, среди них слышу и приказ найти и привести мою охрану. Чёрт, неужели кто-то сидел за дверью? Вот ведь работка… Еле дотягиваюсь до раковины, включаю воду и умываюсь, снова и снова, пока не чувствую, что жар отступил. Глотаю воду, сразу же выплёвывая, и человек в форме хватает за руку, резко дёргая на себя, что у меня не остаётся сил оставаться в сознании. Просыпаюсь на своём месте, рядом поднос с едой на стуле и двухлитровая бутылка с холодной водой. В углу комнаты предусмотрительно поставили ведро, зашибись. Ем неспешно, тщательно всё пережевывая, потому что понимаю свой организм. Приём пищи для него большой стресс. Воду оставляю на потом, хотя пить хочется ужасно. Спустя какое-то время анализирования произошедшего открывается дверь, укутанный в камуфляж и арафатку человек забирает поднос и оповещает, что через полчаса господин спустится ко мне. Типа не гадить в горшок, чтобы было приятнее тут со мной беседовать? Великолепно. Он приходит хмурым и долго молчит, внимательно рассматривая меня, сидящего напротив него. Упёршись спиной в холодную стену, я сую холодные руки в карманы толстовки и вздыхаю, закрывая глаза. Кажется, даже ненадолго засыпаю. Открываю глаза, а мужчины уже нет. Его визиты нельзя называть продуктивными, время от времени мы просто молчим, разглядывая друг друга, и если я увядаю с каждым разом, то он мне кажется всё красивее и красивее.       — Вы не выглядите на свой возраст, — произношу, неловко поджав губы, — совсем. Он вздёргивает бровь, затем внимательно оглядывает меня с ног до головы и усмехается чему-то своему. Чтобы взять бутылку с водой, приходится подняться на ноги и со вздохом нагнуться за ней.       — Ты мне нравишься, — говорит он, вынуждая меня поперхнуться водой. — Даже в таких условиях ты хорошо выглядишь. На тех фото с Рэй Каном вы выглядите размытыми, я даже не мог тебя толком рассмотреть.       — Так Вы всё-таки следили за нами?       — За тобой, — коротко разъясняет мужчина, поднимаясь с места. — За этот год у меня скопилось достаточно фотографий, чтобы облепить ими первый этаж дома.       — Зачем? — удивляюсь, отходя от него к стене. — Или… вы уже ответили?       — Что может быть лучше пустых слов?       — Действие? — неуверенно спрашиваю, в ответ получая усмешку. Навалившись всем весом, он прижимает меня к холодной стене, хватая за шею впечатывая в поцелуе затылком в камни. Я зажмуриваюсь, не понимая, что происходит, думаю только о бутылке воды, которая выскользнула из рук от неожиданности. Даже губ не могу разомкнуть, не то что воспротивиться ему. У него горячие полные губы, их удобно целовать, но не настолько, чтобы я захотел этого. Рука притягивает к себе за поясницу ближе, и он целует более откровенно, через мгновение отступая.       — На фото с вашего номера в гостинице ты не казался таким зажатым, — усмехается БэкХён, втиснув ногу между моими.       — Вы… с ума сошли? — смущённо спрашиваю. — Зачем Вам это нужно было? Вы нарушили мои права! Мужчина заразительно смеётся, и его голос разносится эхом по небольшому помещению. Недобро сверкнув глазами, он прикусывает мою губу и шепчет на ухо: «Здесь у тебя нет прав» Он уходит неожиданно, так же, как и пришёл — без предупреждения. Я прокручиваю всё происходящее в голове снова и снова, не позволяя себе зацикливаться на том, что испытывал. На что он надеялся, когда делал это?.. Это вводит меня в такой ступор, что я даже не могу выспаться. То мне снится, как меня расстреливают, то снится хозяин моего положения, вдавливая в стену. Мой мозг пережил большое потрясение. Странно, но он приходит очень рано, как мне кажется. Прошло много времени, но недостаточно, чтобы он вернулся, как обычно. Вчера меня не кормили, завтрак, видимо, ещё не наступил, но мужчину это не волнует. Он сразу же набрасывается на меня, не позволяя даже защитить себя.       — Для приличия могли бы позволить мне посопротивляться перед изнасилованием, — шиплю, пытаясь вытянуть руку из захвата.       — Изнасилование? — усмехается БэкХён. — Это не так. Ты не имеешь прав, а насилие, в том числе и плен, — это ущемление прав человека.       — Ислам ущемляет права, — рычу, отчаянно борясь за своё положение. Сразу же удосуживаюсь гневного взгляда. Теперь окончательно понимаю, что мужчины слишком помешаны на вере, страшно и слово сказать под таким гневным взглядом.       — Ислам все ставит на свои места. Мужчина на своем месте, женщина тоже на своем месте, занимается своими делами рядом с мужчиной. Никакие права не ущемляются, вранье все это.       — Я не женщина! — зачем-то вскрикиваю, чувствуя, как он с силой сжимает запястье, чуть не ломая его. — Да куда столько силы?! Мне больно! Он страшно кривит губы и сжимает еще сильнее, вынуждая поджать губы и зажмуриться до звёздочек в темноте. Отпихиваюсь от него ногами, даже несколько успешно, как я считаю, но он пресекает всё, усевшись мне на живот. Говорит, что с какой-то стороны я позорю мужчин, отдаваясь другому мужчине на чужой территории, где везде глаза и уши, а с другой…       — Ты мне нравишься, и это решает все твои проблемы.       — Не решает, вообще-то! — восклицаю, пытаясь свалить его с себя. — Знаете, Вы не всесильный. Это оскорбление моего достоинства! Я буду жаловаться!       — Кому? — прыскает тот, закатив глаза. — Всё-таки ты глупый парень, Чанёль, давай-ка уже успокойся, да? Всё ещё переговариваясь с ним зло шиплю, не оставляя попыток вырваться, но делаю себе только хуже. Руки уже режет от боли, я устал до такой степени, что обида накрывает с головой, но я не собираюсь останавливаться. Бэкхён ничего не делает: прижимает меня к полу, словно скала восседая на мне, а ещё держит руки над головой, причём одной рукой, и это уже моё поражение.       — Нечестно, — рычу, бросая на него затравленный взгляд, — что ж Вы не начинаете меня насиловать, а?       — Зачем? — вздёргивает бровь. — Вот ты сам себя накрутил, а я наблюдаю. И всю жизнь так: власть что-то надумает себе и в плен сразу, теракт где произошёл — я виновен, где-то «близнецы» пали — снова я, кто-то где-то обосрался — тоже я. Вот ты накрутил себя, надумал там что-то, а я только слушал и наблюдал за тобой.       — Зачем?! — кричу, дёргаюсь, тяжело дыша откидываюсь на матрас, прожигая взглядом потолок. — Какого… хрена вообще? БэкХён усмехается, убирает руки с запястий, которые я начинаю растирать, и недовольно цокает, замечая красные отметины.       — Глупый ты, очень глупый, — качает он головой, слезая с меня, — но, видимо, поэтому меня и привлекают такие глупые дети, как ты. Столько лет за мной гонялся, столько страниц потратил в дневнике, восхваляя меня, а теперь… куда всё это девать, а?       — Вы о чем вообще? — поворачиваю к нему голову. — Вообще не понимаю сути: как правитель и лидер страны — Вы для меня лучший, о Вас есть, что написать! Как человека я увидел немногое, и мне это уже немного не нравится, но я думаю, Вам по-боку.       — Я тебе нравлюсь, Чанёль? — спрашивает он. — В каком хочешь смысле понимай — мне всё равно. Если да, то поднимайся наверх, прислуга тебя накормит и отведёт в комнату. Я уезжаю, и мне нужно, чтобы ты был под присмотром, а то повесишься тут, что мне потом делать с твоим бьющимся на границу парнем?       — Рэй?! — даже встаю, удивившись. Мужчина выходит за дверь, и я мчусь за ним. — Подождите, он хочет вернуться сюда? А почему его не пускают?       — Потому что я не хочу этого. В ступоре останавливаюсь. На улице жара, нужно бы скорее прятаться внутри дворца или возвращаться обратно в темницу, но я стою, глядя вслед этому грозному мужчине. Его уверенная быстрая походка приводит меня в бешенство, которое сразу же гасится, как только он оборачивается ко мне на долю секунды.       — А Вы надолго? — спрашиваю, подбежав. Тот с усмешкой смотрит на меня. — Ну, знаете… с Вашими подчинёнными как-то беспокойно.       — А со мной, значит, насильником, хорошо? Мнусь, не зная, как бы выразиться, чтобы признать его слова насчёт того, в подвале. Но он сам все понимает и хлопает меня по плечу, говоря, что вечером может быть заглянет. Лишь киваю и он продолжает путь. Охрана впускает меня в здание, и прислуга быстро лепечет о том, что комната уже готова и набрана ванна. От этого я не отказываюсь. Полторы недели проведя чёрт знает где, я наконец-то могу почувствовать себя человеком. Без прав. Спокойно отсыпаюсь в этой небольшой, но пышущей роскошью комнате. Здесь есть балкон, огромная кровать с балдахином, привлекшая моё внимание с самого начала. Добротный стол с какими-то бумагами и папками, на которые я из-за усталости не обращаю внимания. Стулья, кресла, тумбочки, шкаф с книгами — всё это пустое по сравнению с кроватью и прохладой. Укрываюсь простынёй и расслабляюсь на мягкой кровати, наконец-то чувствуя себя человеком. Хан-Ин действительно приходит, но только ночью, расправляет балдахин и касается моей руки, вынуждая резко дёрнуться в попытке защитить себя. Он хрипло смеётся, а потом садится рядом со мной, в который раз удивляюсь его спокойствию. В его одежду впечатался запах крови. На коже, кажется, тоже есть капли, если верить лампочке на тумбочке.       — Где Вы были? — интересуюсь, быстро промаргивая, пытаясь сесть, но мужчина валит меня обратно на многочисленные подушки. — Что? Вы опять?..       — Не будь таким упрямым, тебе всё равно некуда бежать.       — Оставьте меня в покое, — шиплю, пытаясь вывернуться из его объятий. Резко укладываюсь на бок, желая спрыгнуть с той стороны кровати, но до неё ведь нужно ещё добраться! Мужчина наваливается на мой бок, придавливая к кровати, и смеётся на мои попытки высвободиться. — Идите поймайте кого-то из прислуги, и отправляйтесь к себе в комнату.       — Я уже в своей комнате, — усмехается тот, проскальзывая пальцами под резинку трусов. — Ты так упираешься, будто не хочешь этого. Даже голову к нему поворачиваю, чтобы посмотреть на него, как на идиота, а потом осекаюсь, когда он недобро скалится, переворачивая меня на спину. Он утверждает, что мне всё равно некуда деваться, и что я могу вернуться обратно в подвал в любую минуту, на что я с готовностью отзываюсь, и он неожиданно спрашивает у меня:       — Я действительно так противен тебе? Учитывая твоих бывших любовников, я буду более умелым. Вытаращившись спрашиваю, откуда он вообще об этом знает, и говорит, что у него было время, чтобы покопать на меня информацию. То есть, пока я копал под него, он пытался копнуть под меня. Офигенно! Вот это мастерство. Говорю, что он ведёт себя как животное, и я не намерен ложиться в постель с таким мужчиной, как он.       — Вы меня интересуете с точки зрения лидера и скрытого политика! — восклицаю, когда он всё-таки сдирает с меня трусы. — Вы совершенно мне не интересны, как любовник!       — О-о, — протягивает тот, вновь усаживаясь мне на живот, сдавив коленями бока. — Ты не пожалеешь — это раз, и два — так меня ещё никто не нарекал. Вот напишешь в своей книжонке, какой я на самом деле, журналист. Пока я придумываю, что ответить, представляя, как всё будет развиваться дальше, он уже успевает стянуть с себя половину формы и расстёгивает ремень на брюках. Отпихиваю его, отказываясь принимать поражение, потому что это слишком унизительно!       — Я приходил к тебе больше недели и рассказывал тебе то, что не несло особой важности, но это все равно информация.       — Значит, Вы не просто так делились, — выдыхаю, хаотично пытаясь понять, к чему сводится разговор.       — Верно. Я рассказываю тебе все это, чтобы ты потом забыл.       — Я журналист, у меня мозг словно диктофон.       — Ты забудешь, — хрипло говорит БэкХён, — в экстазе все люди забывают то, что услышали ранее. Отказываюсь, возражая его словам, но он затыкает рот губами, даже не пытаясь удержать меня. Да и зачем? Всё равно ведь бежать некуда.