1 мая 1256 года
В родовом поместье фон Краудов царила атмосфера веселья: люди праздновали извечный цикл обновления природы — Беллетэйн. Повсюду слышался гомон и веселый смех молодежи. Порядком выпившие музыканты перестали попадать в ноты, а неуклюжие танцоры так и норовили пройтись по новым туфелькам своих партнерш. Слышался крик молодого юноши, что крайне неудачно перепрыгнул через самый большой костер, но только поджег штанину и подмочил репутацию. Группа девушек, вьющих венки из полевых цветов, лишь задорно рассмеялась, когда бедолага прыгнул в поилку для лошадей, поднимая ворох брызг. Казалось, ничто не может омрачить этот праздник жизни, вот только никто так и не увидел среди веселящихся ни самого Грегора фон Крауда, ни его беременную жену, которая вот-вот должна была разродиться. Возле двери роженицы сидел огромных размеров мужчина, бледный, весь в поту, нервно постукивая пяткой по каменному полу. Он то и дело поправлял косматую черную бороду, которую впору было выжимать от влаги. Его волнение можно принять за беспокойство, но, к сожалению, вовсе не о жене. У него уже было три дочери, и помещик нуждался в сыне, иначе его достояние разберёт по камушкам толпа обнищалых родственников. Как только звуки крика из-за двери сменились плачем, мужчина, наплевав на запрет повитухи, распахнул дверь и ринулся к кровати, в которой его изнеможенная жена сжимала сверток, из которого высунулось маленькое сморщенное и орущее детское личико. — Милый… — начала женщина слабым дрожащим голосом. Он не дал ей продолжить, словно прирос к месту, увидев этот виноватый взгляд, полный страха и раскаяния. — Как ты могла?! — прошипел он сквозь сомкнутые зубы и медленно возобновил движение в сторону кровати, сжимая и разжимая кулаки. — Ты мне обещала, клялась! — Госпоже нужен покой, — бойкая повитуха в летах преградила ему путь, раскинув руки в стороны, будто это действительно могло остановить разъяренного борова. — Не пущу! Одним движением руки Грегор откинул наглую старуху в сторону. Незамедлительно послышался краткий крик, а за ним — омерзительный хруст. Оказавшись у кровати жены, мужчина не хотел причинять ей боли, но когда эта наглая лгунья не захотела отдавать ему дочь, прижимая ребенка к груди и закрывая своим телом, он размашисто ударил жену по лицу. Когда её глаза закатились, а руки обмякли, он взял ребенка и долго смотрел на то, как трепетали светлые тонкие реснички вокруг бледно-зеленых глаз, прямо как у его покойной жены. — А глаза такие же, как у Паулы, — тихо пробасил мужчина с остекленевшим взглядом, — ты тоже окажешься лгуньей? Грегор фон Крауд молча вышел из комнаты, отдав ребенка первой пробегавшей мимо служанке, приказав прибраться после родов.25 декабря 1266 года
Тоненькая, еще не сформировавшаяся девчушка десяти лет, укутавшись в старую волчью шкуру с головой, ёрзала на одном из мягких библиотечных кресел. Она нетерпеливо поглядывала в окно на пушистые хлопья снега, кружащиеся в причудливом танце, медленно оседающие во дворе мягким сияющем покрывалом. Тем временем учитель, которого подобрал ей отцовский помощник, медленно наворачивал круги вокруг большого письменного стола и вещал то, что она прочитала ещё вчера вечером. — Паула! — с громким хлопком старик закрыл учебник, выпустив себе в лицо облако пыли. Откашлявшись под тихое хихиканье ученицы, он продолжил: — Что за безответственное поведение?! Ты так никогда не выйдешь замуж! Неужели хочешь до конца жизни сидеть у отца на шее? Всё, что у тебя есть — ясный ум, тренируй его вместо того, чтобы пялиться в окно! Учитель пошаркал из комнаты, видимо забыв, что не вычитал весь запланированный материал. Выждав момент, пока хлопнет дверь, девчонка выскочила в коридор и помчалась к главному входу. Вылетев на улицу, она, не останавливаясь, с разбегу влетела в небольшой сугроб, который заприметила ещё из окна библиотеки и, задорно хихикая, пошла искать новую цель. Остановившись возле пустых прогнивших бочек, она услышала странные хлопки, затем женский плач и быстрые шаги. Чему она научилась от жизни в отцовском доме, так это прятаться в подходящий момент, дабы не схлопотать болезненный подзатыльник или, в худшем случае, перелом. Малышка уселась между бочек как раз в тот момент, когда из-за угла повернул сестрин муж, таща её с такой силой, будто хотел оторвать ей руку. Здоровяк остановился и толкнул жену в стену, после чего наградил звонкой пощечиной. — Я твой муж, а не псина, и буду ходить туда, куда захочу, — он прижал её к шершавой стене, сжимая в кулаке воротник от тонкого кожуха, в котором его жена проходила не одну лютую зиму, — и ты, и ужин будете ждать меня дома, — бросил он напоследок, удаляясь восвояси. — Мирка! Мирка! — девочка выползла из своего укрытия и кинулась к сестре. — Зачем он это сделал? Ты же его жена, Мирка, а муж жену любить должен, так во всех книжках написано! — Глупая ты еще, Поля, — сказала она, ласково поглаживая сестру по светлым волосам, — но ничего, жизнь всех расставит по своим местам. — Я не хочу так! — прохныкала девчонка. — А у тебя не так будет, по-другому, — сказала старшая, прикладывая холодный снег к многострадальной щеке. — Мне тут кухарки нашептали, что отец тебя даже видеть не хочет. Не знаю, чем ты ему так насолила, но он твердо решил: если не выдаст тебя замуж, то учиться отправит, представь себе, в Оксенфурт! Так он и семью не опозорит, и от тебя избавится, а ежели вернуться захочешь после обучения, так взрослая уже будешь, имеет право не пустить. — Я же ничего не делала! — На глаза начали наворачиваться слезы. — Радуйся, глупая! — Старшая легонько потрясла сестренку за плечи. — Уедешь отсюда и беды знать не будешь. Там и мужа себе найдешь, интеллигента, или даже чародея. Это для наших мужиков ты в жены не годишься, ведро поднимешь — так сломаешься, а в городах таких тоненьких как ты любят, ещё и имя у тебя чудаковатое, прямо как у мамы. Сестры ещё постояли так, обнявшись под кружащими хлопьями снега, и разошлись каждая в свою сторону.7 августа 1270 года
Паула стояла у главных ворот, в тени старого ясеня, и обводила прощальным взглядом обветшалый родительский дом. Ей вовсе не жаль уезжать, ничто её больше здесь не держало: сестры с мужьями разбрелись в поисках богатства и лучшей жизни, те немногие служанки, с которыми она водила дружбу, ушли, как только поместье обнищало и перестало приносить прибыль. На прощание Тома, одна из её старших сестер, раскрыла Пауле страшную историю её рождения и предостерегла быть внимательной и незаметной, потому как никто не встанет на её защиту, если Грегор очередной раз озвереет в пьяном угаре и попытается избавиться от живого напоминания о его самом страшном кошмаре. После разговора она не заплакала и не занервничала, наоборот — когда всё встало на свои места, пришло печальное понимание и цель — вычеркнуть из своей жизни связанное с домом. Когда причина ненависти отца стала ясна, появилась и собственная. Жаль только, что в её положении всё, что она могла — ждать. Слава богам, что он внес оплату за обучение до того, как провернул самую неудачную сделку в своей жизни. Было бы удивительно, не попробуй он забрать эти деньги, однако правила академии исключали такое непостоянство и его просьба осталась неудовлетворенной. — Госпожа, мы готовы отправляться, не желаете распрощаться с батюшкой? — отвлекая от печальных воспоминаний, прошепелявил старый охотник, добродушно согласившийся подвезти знакомую миловидную девчушку до Оксенфурта, куда он каждый год ездил продавать свои товары. — Я уже со всеми попрощалась, — сказала Паула, вспомнив, как недавно потратила целый день на дорогу, чтобы проститься с могилой матери. Охотник лишь недовольно цокнул языком и помог девушке взобраться в крытую повозку, куда она пыталась безуспешно допрыгнуть сама. Внутри было сухо и пахло травами, которые старик уложил между шкур, дабы там не завелись всякие паразиты. В углу стояло несколько чучел и свертки с засоленным мясом. Щелкнули поводья, и экипаж начал движение. Плохо закрепленные оленьи рога шатались и мерно постукивали по полу, создавая на удивление успокаивающий такт. Девушка удобно устроилась на одной из шкур и наблюдала, как особняк становился всё меньше и меньше, пока вовсе не скрылся за горизонтом. На мгновенье ей показалось, что в одном из удаляющихся окон мелькнул огромный силуэт с седой шевелюрой, но так это или нет — не имело значения, это всё осталось позади.20 сентября 1271 года
Вечерами в «Алхимии» было не протолкнуться, будто это единственная корчма во всем Оксенфурте. Народ встречался здесь самый колоритный, а потому группка второкурсников за дальним столиком не привлекала к себе лишнего внимания. Паула медленно попивала красное вино из обычного стеклянного стакана и с легкой улыбкой слушала пошловатые шуточки своих друзей. Выпившие парни гоготали так, что, казалось, будто стены вот-вот задрожат, а девушки созерцали эту картину, иронично приподняв одну бровь. Вскоре они и вовсе развернули стулья друг к другу, полностью игнорируя противоположный пол. — Паула, как там тот бард, которому ты лечила руки от лопнувших струн? — хитро улыбнулась темнокожая красавица Лидия, на два курса старше остальной компании, прибывшая прямиком из Офира. — Я видела вас на мостовой. — Ничего серьёзного, — отмахнулась девушка, — он всего лишь проходимец без гроша за душой, вот я и согласилась взять плату уроками по музыке. — Она запоет! — воскликнул Ульрик, выходец диких островов Скеллиге, театрально замахав руками, однако, не удержав равновесия, под дикий гогот рухнул плашмя. — Я, пожалуй, пойду, — поднялась со стула виновница столь бурной реакции, — что-то нет у меня желания узнать, чем это всё закончится. — Как знаешь, — пожала плечами Лидия, — только держись подальше от тёмных переулков. — Как скажешь, — донеслось уже с улицы. Ночной ветер приятно холодил горящие щёки девушки. Расставив руки в стороны, балансируя на узеньком бордюре, она двигалась в сторону мостовой, где в маленькой, скрытой от чужих глаз беседке должен был состояться очередной урок с бардом. Да, учитель был мил и обходителен, и может, Паула бы ответила на его ухаживания, если бы при каждой их встрече её полностью не занимала игра на скрипке. Уж слишком много удовольствия доставляло слышать из-под смычка удачно извлечённые звуки. Оказалось, что она пришла первой. Девушка аккуратно завела руку за одну из живых изгородей и бережно достала увесистый футляр, положив его на скамью, аккуратно взяла в руки инструмент. Первые звуки у неё выходили ещё скомкано, но когда улавливала ритм, спокойная мелодия стелилась по водной глади, сливаясь с шумом океана. Она продолжала играть, пока позади не раздался странно напряженный голос. — Ты делаешь потрясающие успехи, моя дорогая, — слова были лестными, вот только суровость, с которой они были сказаны, никак не вязалась со смыслом. — Все в порядке? — от его взгляда у девушки едва ли волосы на затылке не зашевелились. — Все зависит от тебя, — вкрадчиво начал мужчина, — я уже знаю, кто ты такая, и ты либо едешь со мной добровольно или в двимерите. Твое решение? — О чём ты вообще говоришь? Что за двимерит?! — Паула положила инструмент в футляр и начала медленно отступать в противоположную сторону, нервно поглядывая на собеседника. — Значит, по-плохому, — раздосадованно покачал головой бард. — В какую игру ты играешь? Даже не удосужилась нацепить каких-нибудь магических побрякушек. А мне вот одна из них помогла тебя найти, — он показал ей небольшой камушек, исписанный рунами, которые будто подсвечивались изнутри, издавая низкое, на грани слышимости, гудение. Окончательно отбросив мысль, что это какая-то глупая шутка, девушка напряглась. После событий на Танедде и закрытия Аретузы к чародеям стали относиться с ещё большей опаской, и любое упоминание о магии заставляло насторожиться. Девушка среагировала мгновенно, сиганув между высоких кустарников к ближайшему сквозному переулку, вот только перехватили её гораздо раньше, больно схватив за волосы и прижав ко рту резко пахнувшую тряпицу. После всего она почувствовала предательскую слабость и провалилась в небытие.20 декабря 1271 года
Огромный корабль мерно покачивался на просторах северных вод близ островов Скеллиге. Над ним величественно возвышались черные паруса, украшенные золотым солнцем. На палубе стоял Эмгыр вар Эмрейс, Император Нильфгаарда, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов. Гордо выпрямив спину и сложив руки за спиной, он смотрел на чародейку, склонившую перед ним голову. Закованная в двимерит Фрингилья Виго, по его мнению, выглядела очаровательно: безобидная, покоренная, но не утратившая надежду. — Фрингилья, мы оба отлично знаем, что со дня на день сюда заявится наш общий друг — Геральт из Ривии — с посланием от Ложи о твоём освобождении. Не в моих правилах нарушать обещания, однако мое прощение не означает твою безопасность. — Он начал, словно акула, медленно обходить чародейку по кругу, не прерывая зрительного контакта. — Сколько женщин задыхается во сне? А число свалившихся в каналы посреди ночи и вовсе удручает. Мне кажется, их проблема была в недальновидности, ты так не считаешь? — С Его Высочеством невозможно не согласиться, — прозвучал учтивый ответ. — В знак нашего взаимопонимания я позволю себе потребовать кое-какую услугу. От тебя потребуется немногое: нашептывай время от времени о грядущих планах возродившейся Ложи. Сделай так, чтобы цепкие когти Филиппы Эйльхарт не смогли даже приблизиться к делам империи, — Эмгыр холодно улыбнулся, приподняв лишь уголки губ. — Уверен, сделай ты все правильно — муки совести оставят тебя и больше не придется оглядываться в поисках убийцы и всматриваться в каждую тень. — Не мала ли цена для столь длительной и трудоёмкой просьбы? — ей были знакомы такие приёмы, и если суждено жить на цепи, то хоть в ошейнике из мягкой кожи. — Империя не забывает тех, кто служит ей верой и правдой, даже если они однажды ошиблись. Не беспокойся, если все пройдет гладко, то по окончании своих дел с Ложей тебя будет ждать место при дворе княгини Туссента, естественно, под протекцией Нильфгаарда. Полные указания ты получишь позднее, если согласишься, — он остановился в непозволительной близости от её лица, смотря прямо в глаза и требуя ответа на не заданный вопрос, который густым туманом повис в воздухе. — Слава Великому Солнцу! — чародейка прикрыла глаза и поклонилась, выказывая полное повиновение.17 января 1272 года
— Четыре месяца! Четыре месяца мы возимся с этой девчонкой по твоей вине! — командир небольшого нильфгаардского отряда швырнул в виновника своего гнева увесистую стопку бумаг, которую тот подсовывал ему на стол с завидной регулярностью. — Всё это и ломаного флорена не стоит, информация высосана из пальца! — Но артефакт, с помощью которого я её отыскал, был сделан самим… — Да плевать я хотел, кем он был сделан, если не может отличить настоящую чародейку от простого ребенка с чёртовым потенциалом! Каким местом ты глядел, что распознал в ней Ассирэ вар Анагыд? — Но как же, разве чародейки не могут менять свою внешность по желанию? — в который раз попытался оправдаться неудачливый шпик, вот только при виде вздувшихся на лице мужчины жил понял, насколько это провальная идея. — Стража! — заорал во всю глотку разгневанный командир. — В карцер этого самодеятеля. Привести ко мне Кайдена аэп Гилмора! Почти сразу же в дверном проёме появилась пара рослых солдат, за считанные секунды утащившая брыкающегося юношу. Чтобы заглушить испуганные возгласы, пришлось хорошенько огреть парня по голове. — Вот она — знаменитая нильфгаардская дисциплина, — тяжело вздохнул седовласый мужчина в черных одеждах, устало потирая виски. — Самоирония вам не к лицу, командир, — в комнату вошел высокий широкоплечий мужчина и почтительно поклонился. — А тебе, Кайден, очень идёт твоя голова, — ухмыльнулся уставший вояка, но улыбка моментально слетела с его лица, когда следом за подчиненным вошла Фрингилья Виго. Чародейка слегка кивнула мужчине в знак приветствия и приблизилась к столу, за которым сидел побледневший командир. Из последнего письма было четко понятно, что женщина снова вернулась в ряды империи с еще большими полномочиями и привилегиями. Да и воспоминания о Содденской битве еще будоражили память, что не вызывало желания её тотчас же безмолвно прогнать. — Мне не сообщили о вашем прибытии, госпожа, — он поднялся, чтобы ее поприветствовать, но задел чернильницу, ненадежно стоявшую на краю стола, и безнадежно испортил с десяток документов. — Не стоит так беспокоиться в моем присутствии, — ее пронзительные зеленые глаза весело сверкнули при виде столь нелепой картины, — я прибыла по делу и не желаю тратить время на излишний официоз. Она взмахнула рукой, сотворив пальцами причудливую фигуру, которая превратилась в зеленоватый туман и окутала стол, приводя все содержимое в порядок. Фрингилья положила на освободившееся место несколько конвертов, перевязанных черной лентой, закрепленной печатью в виде солнца. — Прочтете после моего ухода, а пока, меня интересует истощенная чародейка в ваших камерах. Я прочла её дело — она невиновна, но терпит наказание, вам от нее нет толку, но она еще жива. К чему этот бег на месте? — Госпожа, не стоит беспокоиться, у нас все под контролем, — взгляд маленьких глаз нервно пробежался по углам комнаты, пока мужчина пытался придумать достойную отмашку, лишь бы не выставить себя идиотом, и выдал первую адекватную мысль — подыскиваем ей место в магическом училище Виковаро, вот только ответа еще не получили. — Лучше промолчите, чем говорите такую откровенную чушь — юные имперки сгрызут ее и косточкой не подавятся. — Вы можете что-нибудь предложить? — спросил мужчина, правильно истолковав ее задумчивый взгляд. — Подготовьте повозку и снимите с нее двимерит, — отдав приказ, чародейка быстро направилась к выходу, напоследок бросив, — мне давно пора обзавестись ученицей. Командир еще пару секунд сидел неподвижно, не веря, что проблема решилась сама собой, и даже не пришлось марать руки в девичьей крови. Придя в себя, он довольно улыбнулся и заметил притихшего подчиненного, что всё ещё находился в комнате. — У тебя новое поручение — проследи, чтобы госпожа чародейка и её новая протеже добрались до места назначения в безопасности и без происшествий, — приказал он, снова почувствовав себя хозяином положения. — Есть вопросы? — Нет вопросов, капитан! — его синие глаза сощурились. Он напрягся, предвкушая невыносимую возню как минимум с одной капризной чародейкой.