Засланная

*** В этот день было тепло, светило солнце. Для ранней осени погода типичная. Листья опадать еще не начали, но в кронах прибавлялось золотых пятен. В тот день я поругалась с матерью в очередной раз. К сожалению, тот период тотальной опеки, который подростки переживают в 15-17 лет, для меня никогда не закончится. Я буду вынуждена всегда находится под тотальным контролем. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Я бесилась с этого, устраивала скандалы, грозилась уйти из дома, зная, что не выполню и трети угроз. Вы назовете это юношеским максимализмом, я называю это нормальной реакцией 20 летней девушки. Совсем скоро мне 21. Я стану совершеннолетней, но самостоятельности не получу, никогда не съеду, не смогу найти хорошую работу и создать семью. Я больна. И моя болезнь медленно лишает меня жизни. У меня шизофрения. И пока я могу различать реальность и фантазию, но врачи говорят, что так будет не всегда. Пока я пью таблетки и регулярно показываюсь психотерапевту, рецидивов не будет. Возможно, я проживу достаточно долгую жизнь, закончив ее в пансионате. У меня нет друзей или достаточно близких знакомых. Мои родственники меня ненавидят, а мать видит во мне повод страдать. Тысячи людей живут с болезнями намного хуже моей, им больно, они умирают. Я не могу сравнивать себя и их. Но я точно знаю, что все мы хотим, чтобы с нами обращались как с любыми другими людьми, а не как с хрустальными вазами. Сосудами страдания и скорби. Я сидела в парке в квартале от дома. Выбралась тайком, пока мать занята своим репетиторством. У меня есть полтора часа, чтобы пожить, а после я должна вернуться домой. Я наблюдала за гуляющими людьми, за парочками, за детьми, размышляя, чтобы бы было будь у меня шанс. Я крутила в руках бутылку с водой, мне всегда спокойно, когда в руках что-то есть. Я всегда держу в руках какую-нибудь вещь. Так я знаю, что не брежу. Что нет галлюцинаций. Однажды я уже упала с лестницы, увидев вместо нее ровный пол. Теперь все подозрительное я проверяю. Я нигде не могу быть спокойна и уверена. Меня гложут тревожные мысли, я знаю, что это лишь симптом болезни. Моя паранойя, моя нервозность, мое неумение говорить с людьми. Все это симптомы болезни. Она прогрессирует. Я видела, что бывает в конце. Я пообещала себе, никогда не доходить до такого. Доктора говорят, лечение в спокойствии. Научусь расслаблять себя, найду уверенность, и никогда не буду знать конца. Это легко говорить здоровому. Правда в том, что как бы ты не изучал эту болезнь, тебе никогда не понять, что мы живем в ощущении постоянного страха. Страха потерять остаток своего рассудка. Однажды обрести ясность и понять, что вся твоя тщательно выверенная и хорошо прожитая жизнь – лишь плод больного воображения. Что все те 30 лет, что ты помнишь, на самом деле никогда не проходили. Мы все боимся этого. И я боюсь. Я боюсь проснуться и понять, что все что меня окружает это обитые войлоком стены. Я не могу перестать думать об этом. Таблетки успокаивают нервы, а не заглушают мысли. Им этого никогда не понять. И слава всем богам, что они никогда не поймут и на своей шкуре не почувствуют это. Часы на руке запищали, до конца маминых занятий осталось полчаса. Мне пора возвращаться. Свободный никогда не поймет, насколько важна его свобода. Пусть краткое время, пусть с тяжелыми мыслями и страхами. Но только твоя свобода. Я встала со скамейки и побрела в сторону дома. Мне было хорошо, я видела небо, видела солнце, видела листья. Вокруг была жизнь и чувствовала себя частью ее. До дома оставалось совсем немного, когда на переходе дорогу мне перегородил темный автомобиль. Задняя дверь распахнулась, и рука, затянутая в кожаную перчатку, больно вцепилась в мое запястье. Возможно, мне стоило закричать, но я не знала об этом. Он затащил меня внутрь салона и сунул под нос тряпку. От резкого запаха закружилась голова. В глазах потемнело. Что было дальше, я не помню. Я не помню. Не помню. *** Я не помню. Я не верю. Я хочу кричать, но из горла вырываются только хрипы и сиплый вой. Я лежу на кровати и руки мои привязаны к ее жестким краям. Стены белые, и нет мебели. Я закрываю глаза, я не хочу видеть. Ужас цепкой рукой сдавливает мне горло, так трудно дышать. Так больно. Я дергаюсь изо всех сил, выгибаясь, воя. Я знаю это место, я его видела, и я не хочу быть здесь, я не могу. Это сон. Это кошмар. Это только кошмар. Я проснусь. Я проснусь. Я проснусь. Сон. Сон. Сон. сонсонсонсонсонсонсонсонсонсонсонсонсонсонсон……. В груди начинает гореть, мне кажется, я задыхаюсь, словно мне что- то мешает дышать там внутри тела. Я хочу оторвать руки от кровати и разодрать грудь, чтобы вздохнуть. Чтобы проснуться. Я слышу, как за дверью раздаются торопливые шаги, потом скрежет ключа. Наконец двое крепких мужчин прижимают меня к койке, давят на живот. Я открываю рот, захлебываясь слюной и пеной, я хочу выплюнуть, но не могу повернуться. Все тело начинает бить крупная дрожь. Я чувствую, как по лицу текут слезы, я чувствую как они затекают в уши, и стекают по шее. Я хриплю в попытке заглотнуть воздуха, но не могу. Теперь судороги перешли в ноги и руки. Меня трясет, и я не понимаю, что происходит. Я просто хочу проснуться. Плечо пронзает острая боль, но сведенная мышца расслабляется. Конвульсии прекратились. Я не могу закрыть глаза. Я вижу белые стены. Потом все кружится. Все мелькает. Потом темнота. *** Я просыпаюсь от резкой боли в плече. Я просыпаюсь, но боюсь открыть глаза. Я боюсь снова оказаться в комнате с белыми стенами. Я боюсь признаться себе, что все вокруг лишь фантазия воспаленного сознания. Бред ненормальной. Я сжимаюсь в комок на узкой жесткой койке, крепко зажмурив глаза. От обиды и боли внутри становится жарко. Как будто меня насквозь проткнули железным прутом, оставив зияющую рану. Я вжимаюсь лицом в подушку, прижимая руки к груди, заходясь долгим истерическим плачем. Беззвучным, судорожным. От сипения горло начинает гореть, сжимаются легкие, мне все труднее дышать. Наконец, содрогаясь всем телом, я начинаю кашлять, до рвотных позывов. Нужна вода, но для этого необходимо осмотреться. Понять где я. Хватаясь за горящее горло, не переставая кашлять, я сажусь на кровати. Размазывая слезы по лицу, открываю глаза. Меня потрясывает, мне холодно. Мне одиноко. Взгляд цепляется за надпись на стене. Ровный слой синей и черной краски - «Normandy SR2». Сквозь боль я улыбаюсь, и слезы снова подступают к глазам. Это был только сон. Сон. Я перенервничала. Сильный стресс. Мне приснилось. Все хорошо. Я обняла себя за плечи, почувствовав ладонью мокрую ткань, задираю рукав рубашки. На плече рваная рана. Небольшая. А тут у комода стальной крепеж. В крови. Все еще хотелось пить. Я встала, пошатнувшись, как от наркоза. В груди продолжало гореть. В медблоке нашлась бутылка воды. Захватив ее и панацелин, я вытащила из рабочей робы пачку сигарет и пошла к шлюзам. Пол неприятно холодил босые ноги, а кондиционер задувал под полу короткой ночной рубашки. Но возвращаться в каюту не хотелось. Стараясь никого не разбудить, я спустилась на лифте в док челноков. Часы на панели над входом показывали 3 часа утра. В это время никто не сможет мне помешать. Прижавшись спиной к стене, я опустилась на пол. Зажав зубами сигарету, приспустила рубашку и вколола в руку панацелин. Зашивать эту царапину я смысла не вижу, скоро само затянется. Я сидела, уставившись в темноту немигающим взглядом, выпуская иногда редкие кольца дыма, когда услышала тихий скрежет. Все внутри похолодело, я поджала ноги и спрятала красный уголек в ладонь. Из моего укрытия была видна часть коридора, я почти перестала дышать, гадая, кого принесло в такое время к шлюзам. Когда на стену рядом со мной упало голубоватое свечение, я перепугалась не на шутку, вжав голову в плечи, я стала надеяться, что белый цвет рубашки не сильно меня выдаст. Скрежет повторился уже ближе, и вскоре в коридоре промелькнул, светясь синим голографическим интерфейсом, робопес. Я шумно выдохнула и тихонько рассмеялась. Эту скотиняку не так давно обнаружили за ящиками в доке, Шепарду псинка понравилась, так и было решено ее оставить. Гулять не надо, жрать не просит. Идеальное животное для капитана, который меняет уже третью партию рыбок. Единственный нюанс, оно не спит. Никогда, поэтому ночью его и отправляют к шлюзам, чтобы не пугал членов экипажа, шатаясь по Нормандии. Я просидела у шлюзов еще около часа, прежде чем опустела пачка, а я окончательно замерзла. Спать не хотелось, поэтому я накинула униформу и ушла на правую палубу, где засела на диван и вооружившись книгой скоротала время до самого подъема. Уже через час после начала рабочего дня обеспокоенный чем-то Шепард поменял курс фрегата, задав целью Цитадель, и объявил об увольнительной для экипажа. Я поднялась с дивана, разминая затекшие ноги. На эти выходные у меня конкретная цель. Первым делом напиться, вторым купить себе игрушек на ноут. Все равно ближайшие два- три дня капитан будет носится по своим капитанским делам, а команде кроме как печень просаживать и деньги на стриптизерш, заняться не чем. Но если с первым я справлюсь сама, а второе меня не привлекает, то можно прикупить пару стрелялок- бродилок и устроить выходные своему мозгу. -Сближение с ретранслятором, - объявил механический голос. Значит, через 4-5 часов прибудем на Цитадель. Я засунула электронную книгу в поясную сумку и отправилась в каюту искать среди немногочисленных своих вещей хоть что-нибудь гражданское.