У нас на раене

Пронзительная трель будильника выдернула Эвелину Тарелкину из неспокойного и не совсем трезвого сна. — Чтоб тебя, — бормотала Эвелина, злобно шаря ладонью по тумбочке в изголовье кровати. Будильник производства фабрики «Слава» 50-х годов остался еще от бабки Тарелкиной, и был почти что антиквариатом. Несмотря на почтенный возраст, деренчало изделие советского легпрома так, что соседка Маринка, которой не слишком нравилось просыпаться в четыре утра, остервенело колотила в стену. Примерно через минуту до затуманенного сознания Эвелины дошло, что звонят в дверь. Нехотя выпутавшись из одеяла, она, позевывая, поплелась открывать. Благо одеваться нужды не было — несмотря на середину ноября, отопление включать никто не собирался, поэтому спала Эвелина в толстом свитере, шерстяных колготах с начесом и мохеровых носках. Дом номер тринадцать по улице Якова Шпренгера был «хрущевкой», маячащей среди новостроек микрорайона «Верхний», как одинокий гном в гвардейском строю. Когда-то в этом доме поселили местную элиту ныне почившего в бозе совхоза. С тех пор утекло много воды, Союз приказал долго жить, совхоз разогнали, а в новый генплан по какому-то недоразумению просочилось пятиэтажное неказистое строение. Ныне дом считался аварийным: чего стоил один только подвал, заполненный сточными водами и в любую погоду насыщающий атмосферу ядреным запахом фекалий. Эвелина распахнула дверь и поморщилась. — Привет, подруга. — Явно уже «тепленькая» Маринка повисла на шее, одарив Эвелину слюнявым поцелуем. — Я тебя таак люблю. — Денег не дам, — Эвелина загородила вход, пытаясь не пустить в дом гостью и холодный воздух. Маринка была не только соседкой, но и в некотором роде коллегой. По вечерам Эвелина подрабатывала барменшей в рюмочной, по-модному названной кафе-брассери «Скай». Что такое «брассери» никто толком не представлял, но звучало круто и современно. Маринка под псевдонимом Мариден пела там в будни по вечерам и всю ночь в выходные, исполняя богатый репертуар — от Аллы Пугачевой до новомодной Yaki-Da. К удивлению Эвелин, желающих послушать, как Маринка вдохновенно завывает «Ай со ю дэнсинг», было не так уж и мало. По крайней мере, за пение Маринку еще ни разу не побили. Плохо было другое. Маринка бухала. Не как Эвелина — понемногу и по необходимости, попробуй иначе выстоять весь день на холоде, — а от души, страстно, самозабвенно и самоотверженно. Пьяная, Маринка становилась неконтролируема и однажды, по слухам, плюнула на лысину местному депутату, по совместительству — известному криминальному авторитету по прозвищу Фен. Сам он, правда, этого не заметил, иначе не сносить бы Маринке буйной головы. Выйдя из запоя, она всегда нуждалась в стопарике на опохмел, за которым и прибегала к любимой соседке. — Денег не дам, — повторила Эвелина уже чуть тише. Было понятно, что от Маринки все равно не избавиться. — Проходи, дам «мерзавчик». Выпроводив осоловелую Маринку, она принялась переодеваться. Пора было собираться на вечернюю подработку в рюмочной. Из Сариной комнаты доносилась ритмичная музыка, больше похожая на ритуальные песнопения, адресованные Сатане. Постучавшись, Эвелина вошла. В комнате царил привычный разгром. Сара лежала навзничь на полузастеленной кровати, накрыв лицо учебником тригонометрии для десятого класса. Эвелина села рядом. — Привет. — Здрасьти, — мрачно отозвалась Сара, не меняя позы. — Че надо? Накануне они поссорились. Эвелина принесла ей капор из ангорской шерсти — ультрамодный головной убор, по которому сходили с ума все жительницы микрорайона «Верхний» и его окраин. Поддавшись на слезные просьбы, Эвелина выбрала на рынке самый, по ее мнению, нарядный — насыщенного свекольного цвета. Сара капор забраковала, сказав, что он «китайский и лысый», вместо «пушистого корейского» и обвинила Эвелину в невнимании и жлобстве. Стерпеть такое было решительно невозможно, поэтому Эвелина обозвала сестру «тупой неблагодарной сучкой», отняла капор и ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Пятнадцатилетняя Сара приходилась Эвелине сводной сестрой и обладала вспыльчивым, склочным, упрямым, поистине невыносимым характером. Злые языки поговаривали, что мать Сары сошла с ума в ее тринадцатый день рождения, осознав, какое чудовище произвела на свет, но правда, как водится, была куда прозаичнее. Мать Сары отбывала срок в мордовской исправительной колонии № 14 за грабежи и разбой с причинением тяжких телесных повреждений, и сидеть ей предстояло еще долго. — Как прошел день? — поинтересовалась Эвелина как ни в чем не бывало. Ей было немного неудобно за вчерашнюю вспышку. — Норм, — коротко ответила Сара, но книжку с лица убрала. — Завтра пойдем поменяем твой капор, — миролюбиво предложила Эвелина. — Выберешь сама. — Забей, — Сара шмыгнула носом. — Это я протупила. Да и фиг с ним, с капором. Она замялась. — Снова Соловьева достает? — догадалась Эвелина. История противостояния Сары и ее классной руководительницы Лилианы Викторовны Соловьевой тянулась с девятого класса. Со злополучного Дня учителя, когда весь родительский комитет скинулся на золотую цепочку в подарок любимой учительнице. Все, кроме Эвелины, у которой не оказалось денег. Конечно, если бы она знала, во что это выльется, то разбилась бы в лепешку, но раздобыла нужную сумму. Лилиану известили о демарше Тарелкиной, и та затаила злобу. В дневнике Сары — и так не самом радужном с точки зрения успеваемости — запестрели «двойки» по английскому и русскому языкам, а также по литературе. По удивительному стечению обстоятельств, именно эти предметы вела злопамятная Соловьева. Помыкавшись, Эвелина разорилась на банку кофе «Черная карта», присовокупила к ней коробочку дорогущих «Рафаэлло» и отправилась на поклон к классной руководительнице. Это был звездный час Лилианы Викторовны. Она приняла Эвелину в кабинете, обставленном и отремонтированном на деньги родителей. Не предложив сесть, Соловьева полчаса менторски отчитывала ее, с наслаждением повествуя об умственной неполноценности ученицы Тарелкиной. Красивое холеное лицо классной руководительницы озарял свет праведности, в холодных голубых глазах пылал огонь жертвенных костров Инквизиции. Приговор был вынесен: Саре предстояло покинуть школу после девятого класса и отправиться в ПТУ текстильной промышленности. — Так у нас с вами появится шанс подарить обществу достойного члена, — сочувственно вещала Лилиана Викторовна. Эвелина засунула гордость подальше и принялась «решать вопрос». Соловьева долго ломалась, отнекивалась и набивала цену, но в итоге сдалась. Возвращаясь домой, Эвелина мрачно прикидывала, сколько сраных цепочек можно было купить на сумму, которую алчная училка выманила за дополнительные занятия. Занятия с репетитором благотворно повлияли на оценки, и Сару перевели в десятый класс, но потом все магическим образом повторилось. Сначала «двойки», затем вызов в школу и пространная беседа на тему того, не хочет ли Эвелина определить свою сестру в коррекционный интернат для умственно неполноценных и десоциализированных подростков. Соловьева умело поднимала ставки. Пришлось снова покупать репетиторские услуги классной. Эвелина наивно надеялась, что этого хватит хотя бы на две четверти, но промахнулась. — Что, опять? — обреченно спросила она, гладя Сару по острым плечам. — Когда она уже, блядь, нажрется. — Не опять, а снова, — грустно ответила Сара. — Может, ну его в пень, эту учебу? Пустить в пень единственную на весь микрорайон полную среднюю школу Эвелина была не готова. Требовалось раздобыть деньги. Поговорю с Вареником, решила она, он точно поможет.