Substandard Motels (между Бродвеем и Карнеги-холлом)

- Некоторые рождены, чтобы позировать, - только и сказал Ынхек, обращаясь к Кенсу, во время показа Ли Чуен 'Осень 2010'. Ынхек славился как биполярный кретин, как встречающаяся раз в десятилетие модель, с такой огромной заносчивостью, как и его чудовищная тень на подиуме. Иногда он был необъяснимо общительным, впитывал в себя всеобщее внимание и выплевывал его на кого-нибудь рядом; иногда он был маленьким и едва заметным, с глазами из асбеста и острыми, как ножи, костями. Ынхек был тикающей бомбой, и чем больше макияжа на него наносили, тем сильнее делалась детонация. Разумеется Кенсу знал, что лучше поддержать разговор, нежели лишиться работы, поэтому он выжал из себя типичное, ограниченное обязательство «мм». Плюс, он был убежден, что Ынхек ошибался: никто не рожден, чтобы позировать. Никто не рождается фотографией, потому что люди доставляются нелепыми и в спешке, и именно по этой причине существуют визажисты, как Кенсу: чтобы глотать несовершенства, смазывать суставы, придавать их неуклюжим позам товарный вид. Едва глядя на Кенсу через зеркало, Ынхек продолжил бормотать, - Без разницы, сколько дерьма ты намажешь на их лица. Они будут продолжать цепляться за унитаз и выблевывать водку, словно конфетти, а тебе будет казаться, что это очередная сцена для High Cut... - Слова кружились над его языком и испарились, как только погас свет. Кенсу перестал думать об этом. Но спустя два года, глядя на парня, который блевал желчью и кровавыми пустотами на плитку в ванной (потому что, судя по всему, даже держаться за унитаз было слишком тяжело с его спичечными костями), Кенсу каким-то образом вспомнил слова Ынхека. Кто-то рожден, чтобы позировать. Лишенный макияжа, с показавшимися маленькими пятнами на коже и с пальцами, которые сгибались сами по себе, этот парень был живой фотографией, настолько ошеломляющей, что Кенсу потерял дар речи от шока. - Может... закроешь дверь? Потребовалось две секунды, которые тянулись как два часа, чтобы до Кенсу дошла просьба и осознание того, что, наверное, он не должен был видеть это. Он захлопнул дверь и поспешил к зеркалам. Ударяя по кранам рукой и с силой нажимая на дозатор мыла, Кенсу пытался создать хоть какой-то шум, даже если тому парню было наплевать, что Кенсу мог услышать, как он сблевывал свои внутренности через непристойные губы. В конце концов, они были в Нью-Йорке, в туалете за кулисами показа Gucci. Это то, чем они занимались. Это то, благодаря чему грязные тряпки и запятнанная одежда выглядела красивой. Кенсу не должен был удивляться - он видел такое раньше (запястья размером с пальцы, глаза как августовские луны, и зубные щетки, зажатые между испачканными в помаде зубами). Но он никогда не видел, чтобы это было настолько совершенно. -- Этого парня звали Кай, судя по перекличке на показе 'Осень 2012' в Пекине, поэтому Кенсу так его и позвал. - Кай. - Ага, - пробормотал Кай, пригвоздив взгляд к тяжелой книжной обложке, хотя его глаза были стеклянными и на самом деле не читали. Он прожигал дыры в страницах, или, может, в своих коленках под страницами. У моделей всегда были странные привычки, и Кенсу никогда не мог их понять. Например, Кюхен избавлялся от стресса за своим ноутбуком, в то время как Хекдже швырял стеклянные вазы в своего менеджера, а Хичоль всем давал пощечины. Кенсу не мог оторвать глаз от лица Кая, и не потому что он перестарался с прической. Было нечто особенное между нежными костями Кая и приглушенным оттенком кожи. У Кенсу сперло дыхание, когда Кай наклонился вперед, и его глаза расширились, когда он увидел его табличку с именем, - До Кенсу? О, так ты кореец! - С тобой все нормально? - Кенсу не имел понятия, что он говорит (безо всяких сомнений, это было худшее, что он мог сказать в таком месте и в такое время дня), но мысль вырвалась сама по себе. Он сразу же подумал о том, сколько времени потребуется, чтобы собрать все свои вещи, когда его уволят. Но Кай вовсе не выглядел оскорбленным. Его губы так искренне расплылись в улыбке, что Кенсу тут же почувствовал себя как под наркозом. - Ты про туалет? - Ну если ты не хочешь говорить об этом... - Все так делают. - Да, но ты должен выблевывать только еду, а не свой желудок в придачу. - Разумеется, - Кай откинулся назад на кресле, его взгляд снова стал туманным, и Кенсу понял, что нить разговора утеряна. Но, спустя две непрочитанные страницы, Кай вернулся к разговору, когда Кенсу, распыляя повсюду пудру, вздрогнул от неожиданности, - и свою душу. - Что? - Кенсу работал кисточкой вокруг изогнутой линии подбородка Кая, и не совсем слушал. Кай выпрямился на стуле и повернулся, чтобы взглянуть на Кенсу с тем же стеклянным взглядом, - Еще ты должен выблевать свою, - холодная рука остановила руку Кенсу, - душу. На его лице была та же искренняя улыбка, но в этот раз Кенсу понял, что она изначально никогда не была искренней. Но, опять же, иногда совершенство бывает таким ослепляющим. Он продолжил наносить пудру. -- Зимы в Сеуле характеризуются субтропической и континентальной влажностью, но все, что чувствовал Кенсу, был мороз за оконными рамами и ветер, который кусал его уши. Он вдыхал белый дым и дрожал по пути в коридорах, минуя рассыпающихся моделей и людей-вешалок. Дрожь по-прежнему пронимала его кости, когда он швырнул свою куртку на кресло, собрался с остальными работниками и принялся выполнять приказы, типа я-хочу-это-и-то-и-это-должно-быть-так-ляля-блять-да. В другом конце комнаты, Кай втянул щеки, затягиваясь сигаретой. Его черты были отличительны, даже несмотря на то, что он тонул во вспышках остолбеняющего неонового света и хаотичных криках. Кенсу наблюдал за пожилой женщиной, которая замазывала его темные круги и искажала плоть цветной пылью. Часть мысли зародилась как некий прах, но он отказался развивать ее, не оставив ничего, кроме как графита под своими ногтями. - Мы хотим привкус корейского Гэтсби (двадцать первого века), со всеми чистейшими оттенками и штрихами, но не перестарайтесь с яркостью, сохраните простоту в стиле Гальяно, поэтому... Кенсу не всегда слушал указания. Все равно они были бессмысленными. Никто вокруг не знал, чего ему хотелось на самом деле, потому что никто не понимал моду на словах. (Никто не понимал моду, вообще. Они видели только лишь толпу форм и скопление цветов, и ни малейшего намека на эвристическую силу; исполнительское мастерство; какой позор.) Поэтому Кенсу расходился с толпой, брал свой кейс и кончиками пальцев нащупывал точность на палитрах, прикусывая губы и прищурив глаза. Совершенство - это компульсивное расстройство и— - Бу. - Блять! Его кисточка выскользнула прямо из потных ладоней и ударилась об пол с глухим стуком. Кремовое облако взорвалось над цементным полом и покрыло половину черной кожаной обуви, которая почти наверняка была частью образа. Кенсу не потрудился взглянуть на Кая, который, каким-то образом, за несколько секунд сумел пробраться сквозь тысячи блуждающих лабиринтов из тканей. Кенсу опустился на коленки и принялся оттирать пятно манжетом своей рубашки. Как только пятно стало исчезать, а сердце Кенсу начало перебираться из его горла на свое прежнее место, он задрал голову, чтобы кинуть на Кая сердитый взгляд, - Зачем ты это сделал? - Не притворяйся таким сбитым с толку, - улыбнулся Кай, почти так же искренне, как и в прошлый раз, только сегодня его улыбка слегка дрогнула. Штрихи фиолетовой подводки под его глазами выглядели более живыми, чем должны были быть. Кенсу понятия не имел, подыгрывал ли Кай макияжу, но, может быть, это не имело значения; так или иначе, количество страданий - это консервативная ценность. Сегодня там мог быть нарисован синяк, а завтра его место займет подмигивание. - Я видел, как ты смотрел на меня. - Да, я смотрел, - Кенсу одной рукой придерживался за лодыжку Кая для лучшего баланса. Пятно почти пропало, и, возможно, если бы он очень постарался, то все могло быть обращено в изначальный вид. Улыбка исчезла с губ Кая, и смутный отпечаток шока остался витать в области его бровей, - Скажи. Зачем ты начищаешь мой ботинок? - Разве это не часть твоего образа? - Нет, - и блеск в его глазах вернулся, - Это просто ботинок. Я еще не переоделся. Но если ты продолжишь так начищать, то, Кенсу-хен, он может стать моим любимым ботинком. И Кенсу продолжал чистить еще долго после того, как пятно исчезло. Спустя час, когда он впервые увидел Кая, плывущего по подиуму, с опущенным подбородком и со взглядом, который душил тьмой чего-то более глубокого, чем гнев или похоть, он вроде как понял значение Гэтсби со всеми чистейшими оттенками и штрихами. Это было нечто среднее между ужасом и рвением, нечто очень близкое к совершенству, но очень, очень от него далекое.