Salut

Три года спустя       С недавнего времени полноценный выходной превратился в несбыточную мечту, к которой Шиномия был готов приклеить стикер со стыдным: «Сам виноват». Сам вцепился за идею открыть ещё один ресторан в Лондоне, который теперь под заботой бывшего помощника, влюбившегося в пасмурные дождливые английские деньки и яркие телефонные будки. А парижский «Shino’s» снова остаётся на его плечах. Оно и к лучшему, он так и привык.       — Ты устал, Шиномия, — укор в голосе Доджимы теряется в помехах Скайпа, и Шиномия, снимая очки, только молча потирает переносицу. В былые времена он бы поспорил, а сейчас только и может принимать это всё. Да, устал, выдохся, да, кризис, да, пошло оно всё к чёрту. Словно хомяк по большому колесу, снова добежал до критической точки, на которой застрял пять лет назад. Но пять лет назад ободряющим пинком была встреча с Юкихирой. Сейчас Юкихира на другом конце света, а, может, и нет — об этом он у Доджимы никогда не спрашивал. И за прошедшие годы он ни разу не приехал в Тооцуки. Выбирал много поводов и причин, чтобы нарушить данное Сендзаемону обещание. Лондонский «Shino’s» стал одним из них.       И Шиномия терпеть не может этот чёртов Лондон.       Да, он снова застрял на месте, пытался найти пинок у взрывной Жаклин и трогательного Пьера — имена остальных пассий уже растворились в памяти, а эти двое задержались в его жизни чуть больше, чем на пару недель. И оба сказали одинаковую фразу, когда, собрав вещи, уходили:       — Ты кого-то ищешь во мне, но не видишь именно меня.       Стыдная правда, с которой он ничего не может сделать. Хорошо хоть его блюда ему об этом не говорят, принимают с этим маленьким недостатком — воспоминаниями о весёлой улыбке Юкихиры на другом конце света.       — Шеф Шиномия, простите, но тут возникла небольшая проблема, — из мыслей вырывает взволнованный голос Николь, менеджера зала, и Шиномия обескуражено смотрит на часы над входом. Кажется, он пропал в своих раздумьях на пару минут, а вон, двери «Shino’s» уже закроются через двадцать минут. Хотя нет, не это важно — Николь обычно справляется со всеми трудностями в зале сама, что же могло случиться, что он так нервно морщит лоб?       — Что такое? Какому-то гостю не понравилось блюдо?       — Нет-нет, просто один молодой человек… Я его предупредила, что мы больше не принимаем заказы, потому что уже скоро закроемся, но он не стал слушать. А потом сказал, что не уйдёт, пока не попробует… Сейчас, подождите, — она быстро заглядывает в свой блокнот. — Перепёлку, фаршированную ризотто с яйцом. Он сказал, что Вы знаете, о чём он. Может, это Ваш знакомый? Он похож на японца, а ещё назвал Вас, ммм… Шиномия-семпай? Я, правда, могла и не так произнести, простите… Шеф, всё хорошо?       — Всё хорошо, Николь, я разберусь сам. Начинайте готовиться к закрытию, — справившись с голосом, ровно произносит Шиномия. А ноги всё равно ватные и в то же время тяжёлые, каждый собственный шаг оглушает. Юкихира снова приносит в его жизнь шум, с которым он не может справиться.       Шиномия всё-таки выходит в зал, приветственно кивает последним гостям. Яркую рыжую шевелюру он замечает сразу. Присев за ближайший к выходу столик, Юкихира что-то весело обсуждает с Жаном, охранником в ресторане, на лице которого то ещё смятение. Ну, ещё бы. Наверняка пытался вежливо выпроводить упрямого гостя, а уже не может сопротивляться его улыбчивому обаянию. В этом Юкихира весь такой же.       Во всём другом… Шиномия почти не узнаёт этого поднявшегося из-за стола молодого мужчину. Юкихира вырос, раздался в плечах, наконец-то справился со своими непослушными вихрами, которые теперь подстрижены в аккуратную причёску, а ещё научился быть стильным, потому что классические брюки и лёгкая светлая рубашка ему чертовски идут. От угловатого мальчишки не осталось ничего, кроме той самой развесёлой улыбки, которую Шиномия за эти годы так ни у кого и не нашёл.       — Я для тебя тогда придумал шикарное блюдо, а ты даже не включил его в здешнее меню. Не стыдно тебе, Шиномия-семпай? — и голос у него другой теперь, без ломающихся нот, но мягкий и твёрдый в то же время. Шиномия теряется в нём, обращаясь в слух. — Только не говори, что ты и рецепт забыл, я же тогда совсем обижусь.       — В «Shino’s» в Токио так и подают твою перепёлку, ты мог бы попробовать её и там, — наверное, это не то, что можно сказать после такой долгой разлуки, но Юкихира делает вид, словно ничего не произошло со своим беззаботным: «Шиномия-семпай», — и Шиномию это злит. Его эмоциями сейчас управляет парень младше его на двенадцать. Он к этому не привык, его это пугает, он не знает, что с этим делать, а лучшая защита — это нападение, пусть это всё и кажется таким дерьмом, пусть каждая мысль сейчас подзуживает на что-то не то, на что-то более… настоящее.       — А ведь и правда, я об этом не подумал. Только, — делая к нему шаг, Юкихира кладёт ладонь на его плечо. Она твёрдая, уверенная и тяжёлая, — ты здесь в Париже угасаешь, семпай, не в Токио.       — Доджима, да? — ну конечно, кто ещё мог раскрыть так все его карты, и Юкихира согласно кивает:       — Этот год после выпуска я работал вместе с ним. Хорошо он поднатаскал меня. Ну, чтобы я точно подходил тебе как помощник шефа.       — Без меня всё решили, значит? Это ещё не значит, что я согласен, — Шиномия сам не может понять, почему сейчас отрицательно кивает головой и скидывает ладонь Юкихиры со своего плеча. Словно они поменялись местами. Словно Юкихира — повидавший жизнь мужчина, а он сам — взбалмошный подросток.       Юкихира взросло не спорит. И нагло и по-детски одним движением стягивает с него очки.       — Носишь очки, чтобы не было видно синяков от усталости под глазами, семпай? Не спасает это тебя. Снова всё сам, всё на себя. Ничему не учишься.       Приехали — его отчитывает совсем ещё мальчишка. И не поспоришь с ним. Правда, устал он — не сразу соображает, что бы едкое сказать в ответ, а Юкихира уже в это время что-то на не самом лучшем английском объясняет сначала хмурящейся, а потом активно кивающей Николь.       — Ну вот, завтра ты весь день отдыхаешь, семпай. Вон та лапуля сказала, что у тебя тут отличная команда, и они тебя точно не подведут. И вообще на тебя пожаловалась, что ты совсем себя не бережёшь, — хлопнув Шиномию уже обеими ладонями по плечам, Юкихира кивает Жану и снова переходит на английский: — Ты же вызвал такси?       Жан кивает, и Шиномия тут же приходит в себя:       — Ты находишься в моём ресторане всего пять минут и уже ведёшь себя так, словно он твой. Ты…       — Я буду тебе отличным помощником, ведь правда? — Юкихира не даёт ему договорить. — Так, подожди. Ты же не поедешь вот так, в форме? Переоденься, такси всё равно ещё не приехало.       — Наглости тебе не занимать. В детстве ты был определённо милее, — зло, но тихо огрызается Шиномия, и Юкихира хитро прищуривается:       — Только не говори, что западаешь лишь на школьников, семпай. Опасный ты мужик.       — Катись к чёрту, — цокает языком Шиномия и всё-таки идёт переодеваться.       Глупо было думать, что Юкихира так и будет делать вид, что тогда в беседке ничего не произошло. Ситуация странная, будоражащая, полностью не вписывающаяся в привычный ритм его жизни… И Шиномия внезапно для самого себя улыбается своему отражению в зеркале, думая об этом.       — Я остановился в отеле, все вещи там, поделишься же чем-нибудь своим? — царапая затылок вроде как в смущении, беспардонно заявляет Юкихира, когда они садятся на заднее сидение такси и Шиномия называет свой адрес.       — Сначала мой ресторан, теперь мой дом. Ты наглеешь, Юки…       Юкихира ловит своё имя губами, глотает чужой удивлённый выдох и целует Шиномию, крепко придерживая его затылок ладонью. Давит языком меж губ, толкается им дальше, уже меж зубов, стонет что-то тихо в этот поцелуй. Да, Юкихира точно научился целоваться за эти несколько лет, ему невозможно отказать, и Шиномия готов убить его в тот момент, когда он отстраняется, бегло облизывая губы. Но он только дёргает его за ворот рубашки и, уже совсем наплевав на то, что они вообще-то в такси, шипит:       — Да что же ты творишь?..       — Что же ты тогда натворил, семпай? — наклонившись к нему так близко, что почти касается губами его уха, Юкихира быстро и горячо бормочет, упираясь ладонью в его бедро: — Засосал меня тогда и смылся. Оставил с кучей мыслей. Дрочить с этими мыслями по ночам оставил. И думать, почему же ты ни разу не приехал потом. Это обидно было.       — Знаю. Я думал, что это было лучше. Правильнее, — сдавшись его искренности, выдохнул Шиномия ему в щёку.       — Ты дурак, семпай, — тихо смеётся Юкихира, и он не успевает ему ответить — такси останавливается как раз у его дома.       Таксист — молодец, делает абсолютно безразличный вид, когда Шиномия расплачивается за поездку. Наверное, всякое ему уже приходилось видеть, не только таких придурков, как они.       — Пыль надо вытирать, семпай, — с каплей сарказма замечает Юкихира уже в его квартире, когда проводит ладонью по поверхности обувницы в прихожей, и Шиномия даже не может на это злиться. Потому что это правда — дома у него уже завалы этой самой пыли, собственная квартира кажется чужой и необжитой. Он в ней и не живёт — только спит, падает без сил на кровать каждый день, которую хорошо если вспоминает утром застелить.       — Можешь этим заняться, — ворчит он, но Юкихира уже переключается на его кухню — вон, в каждую кастрюлю заглядывает и надолго зависает у холодильника.       — Ну, хоть тут не всё печально, а то я приготовился к худшему, — весело роняет он, роясь на полках. — Давай, семпай, в душ иди, я тут наколдую что-нибудь. Позволишь же мне поколдовать на твоей кухне?       Шиномия соглашается. Да, можно поколдовать, да, можно взять его любимый нож, да, Юкихира, поцелуй меня в висок и сними эти надоевшие очки, погладь пальцами следы от них на переносице. Да, Юкихира, сделай что-нибудь с этим дерьмовым застоем в моей жизни.       В душе под прохладной водой Шиномия срывается на тихий и не самый здоровый смех — от усталости и понимания, что сейчас поручил порулить своей жизнью парню, который слишком вырос и слишком изменился, чтобы быть всё тем же Юкихирой. Но в кухне пахнет настолько аппетитно, что не получается сомневаться — свой талант сделать вкусное отличное блюдо практически из ничего тот точно не потерял. Индейка с тушёными овощами — да, это слишком просто на первый взгляд, но в том вся и соль. Нельзя оторваться, нельзя не похвалить.       — Недурно. Но я бы…       — Сделал лучше, знаю, — договаривает за него Юкихира, подмигнув, и потягивается со сладким зевком. — Ну, моя миссия выполнена, я полюбовался на то, как ты с удовольствием ешь моё блюдо, теперь можно и самому в душ. У тебя же есть запасной халат? Я могу походить голым, но кому-то из нас, то есть тебе, наверное, будет неловко.       — Напомни, кто тут из нас недавний старшеклассник, а кто взрослый опытный мужчина.       — Ладно-ладно, совсем уж не буду тебя смущать и прикроюсь как-нибудь полотенцем, я понял.       Юкихира успевает исчезнуть из кухни быстрее, чем Шиномия решает в него чем-нибудь запустить. Это странно, раньше бы он выставил любого за такую наглость за дверь хоть в одном полотенце, но это Юкихира. Который ещё когда был мелким засранцем, не боялся с ним спорить.       На секунду образ шестнадцатилетнего Юкихиры возникает в голове так ярко и явно, и Шиномия понимает, что задремал, когда на плечи ложатся тяжёлые ладони, и теперешний взрослый Юкихира весело произносит:       — Нет, семпай, тебе точно надо отдыхать. Как лошадь, скоро будешь стоя спать.       Он стоит за его спиной, и Шиномия откидывает голову назад. С волос наклонившегося Юкихиры на щёки падают капли воды, а нос щекочет запах его собственного шампуня. Юкихира наклоняется так низко, что почти касается его губ своими.       — Знаешь, я… Я так хотел, чтобы ты приехал в Академию. Хотя бы раз. Но ты в то время был серьёзным глупым взрослым, который точно думал, что поступает правильно, — шепчет он, и Шиномия отвечает так же тихо, прикрывая глаза:       — Ты сам сейчас такой же глупый взрослый.       — Ну уж нет, — выдыхает Юкихира и по-взрослому глупо целует его вот так, вверх ногами. Немного неудобно, очень странно и даже чуточку смешно. И дышать сложно, но Шиномия только тянется ещё и ещё к его губам, покусывает его горячий юркий язык, вслепую поднимает руки, обнимает за шею, прижимает к себе. Когда Юкихира отстраняется, у него совершенно взъерошенный вид. Даже халат — нашёл-таки в шкафу ванной — почти съехал с одного плеча.       — Ты в курсе, что тебе надо отдохнуть, семпай, и хорошо выспаться? — тянет он, облизывая губы, и Шиномия, поднимаясь со стула, на одном дыхании произносит:       — Какие глупости.       Отдыхать, спать — какая бесполезная трата времени, когда Юкихира рядом, горит и будоражит, беззастенчиво лезет ладонями под полы его халата и позволяет утягивать себя в спальню. Как же хорошо, что Шиномия вечно забывает застелить кровать — сейчас можно не отвлекаться на такую ерунду. Сейчас можно заткнуть его замечательный наглый рот своим за ехидное: «О, вижу, ты меня ждал, семпай».       Да, Юкихире двадцать, и он мнит себя глупым взрослым, но Шиномия знает — он ещё мальчишка с обострённой азартом и любопытством чувствительностью. Его желания легко прочитать и превратить во что-то новое, такое, что обратит его самоуверенность в милую неловкость, и Юкихира и правда краснеет, когда Шиномия одним движением распахивает на нём халат и мягко щекочет кончиками пальцев низ живота.       Тело у Юкихиры подтянутое, спортивное, и Шиномия тут же хвалит себя за то, что и сам в свободные минуты пропадает в спортзале, не за что краснеть от стыда, только от удовольствия, когда Юкихира, сев на край кровати, медленно тянет пояс уже его халата, распахивает полы и утыкается носом в грудь, ведёт им по коже, дышит сбивчиво и нервно, но прикасается и горячими ладонями. Он делает это осторожно, уже не так решительно, не спешит спуститься ниже поясницы, но, похоже, его ободряет ощущение пальцев Шиномии в своих волосах, и он целует ему живот и толкается языком во впадинку пупка. Он задорно улыбается, когда задирает голову и ловит внимательный взгляд Шиномии, хоть и немного тушуется на его вопрос:       — У тебя было уже? С кем-нибудь?       Шиномия млеет от искреннего: «Нет». Юкихира бравится, бегло тараторит, что в душе иногда пробовал себя растягивать, но он всё равно смущается, вздрагивает, когда Шиномия ведёт ладонью по его шее, ключицам, когда стягивает с его плеч мешающийся халат. Шиномия снимает и свой, когда Юкихира, поелозив по простыни, удобно садится на середине кровати и поднимает на него выжидающий взгляд.       У него золотисто-загорелая кожа, но член и ягодицы светлые, и Шиномии не терпится к ним прикоснуться, хотя он раззадоривает самого себя, начинает с тёмных небольших сосков, обхватывает их губами, касается самым кончиком языка, и Юкихира сдаётся изображать невозмутимость — падает на спину на кровати и, обнимая Шиномию за шею, притягивает его к себе, прижимает, запальчиво дышит на каждое прикосновение и поцелуй. Хватка у него не такая уж и сильная, и когда Шиномия отстраняется и бегло целует его в плечо, он видит, что глаза у Юкихиры крепко зажмурены. Ресницы у него рыжеватые, пушистые, от них, кажется, аж тень на красных щеках.       — Трусишка, — хмыкает Шиномия и тут же встречает возмущённый взгляд.       — Даже не…       Как же здорово целовать такого запальчивого порывистого Юкихиру, который и смущается, и возмущается одновременно, делает вид, что с неохотой поддаётся, но тянется на каждое прикосновение и отдаётся в поцелуй до шума в висках. Шиномия гладит его по бокам, щекочет по спине, гладит пальцами ямочки на пояснице. И Юкихира просто тает на каждую ласку и, прижавшись лбом к его плечу, щекочет своими замечательными ресницами кожу. На несколько мгновений Шиномии даже хочется так и остаться, но Юкихира выдыхает шальное: «Ох», — когда он сжимает ладонью его горячий твёрдый член, и это… Как можно остановиться после такого?       — Ты же перевернёшься на живот?.. Так будет лучше для первого раза.       Юкихира снова вспыхивает, похоже, уже до корней волос, пусть и держит задорную усмешку. Он плюхается плашмя на кровать, обнимает подушку, и Шиномия чувствует спиной его любопытно-греющий взгляд, пока вытаскивает из шкафа презервативы и смазку.       — Не думай, что я вообще ничего не знаю. Я, может, гей-порно смотрел, ну, знаешь, — с излишней весёлостью произносит Юкихира, но Шиномия верит его неловкости и тому, как сильно он вжимается пахом в кровать. Ему точно очень хочется потереться напрягшимся членом о простынь, но он изо всех сил делает вид, что уверенности у него больше, чем кажется. И он закусывает губу, когда Шиномия, присев на кровать, легко гладит его обеими ладонями по напрягшимся ягодицам, а потом давит, вжимает в кровать, царапает пальцами по коже — а она действительно светлая и нежная, и Юкихира с новым сдавленным вдохом утыкается лбом в подушку. Может, что-то он и знает — до того, как Шиномия что-то говорит, он сгибает подрагивающие колени и прогибается в пояснице. Он гибкий, податливый, отзывчивый до невозможности, потому что Шиномия ловит губами его дрожь, когда целует проступающие под кожей поясничные позвонки.       Взгляд у Юкихиры тёмный, блестящий, когда он оборачивается на звук щёлкнувшей крышки тюбика смазки. Губы у него влажные и тоже тёмные — искусал себе, наверное. Он зажмуривается, когда Шиномия раздвигает его ягодицы, оставляя на коже влажные от смазки следы, что-то шипит, когда он толкается в него одним пальцем. Он держится долго, но всё-таки впервые стонет, когда уже тремя пальцами Шиномия врывается глубже, растягивает тугие мышцы, когда нащупывает простату. Стон у Юкихиры громкий и по-мальчишески звонкий, несмотря на сломавшийся уже голос.       Шиномия медлит, испытывает свою выдержку, от которой уже всего ничего, сжимает ладонью собственный напрягающийся член. Юкихира дрожит — возбуждённо, неконтролируемо, немного испуганно, дрожит всем телом, и это дрожь пульсирует внутри, отдаётся Шиномии в кончики пальцев. Скрипит в его голосе на сорванном:       — Семпай…       Этого хватает. Это срывает выдержку в ничто, обращает в пыль, и Шиномия одним движением раскатывает по члену презерватив и снова разводит ладонями упругие ягодицы. Толкается членом осторожно, медленно, но Юкихира всё равно дёргается вперёд, прогибается в спине, и Шиномии приходится придерживать его за бёдра, тихо говоря какую-то успокаивающую нежную чушь. Он наклоняется, вжимается в горячую, влажную от пота спину Юкихиры грудью, утыкается лбом меж лопаток, когда входит в него всем членом. Как когда-то давно, Юкихира оглушает. Вокруг всё снова щёлкает. И этот звук спирает дыхание, включает все ощущения на болезненный максимум, и Шиномия пропадает. Впитывает окутывающий жар, податливую дрожь и сбитое дыхание. Двигается уже не аккуратно и не осторожно, вжимается крепко-крепко. Тает вместе со звенящим стонами Юкихирой, которого на самом сильном, самом последнем толчке целует в горячую шею.       Оргазм оглушает, вытягивает все силы, которые ещё были, и Шиномия бормочет удивлённое: «Устал», — когда перекатывается на спину и утягивает пытающего отдышаться Юкихиру к себе. Тот только фыркает, видимо, пока не находя, что сказать, и даже пытается целоваться. Ну, точнее, тыкается губами в щёку, сонно моргает и довольно-возмущённо выдыхает:       — Ну, ты, все силы из меня вытрахал, семпай.       — Ну, можешь вызвать меня на кулинарный поединок в качестве сладкой мести.       Юкихира хрипло смеётся, пытается потянуться, морщит лоб — похоже, растаявшее возбуждение перестало скрывать боль в заднице, и Шиномия, предугадав возмущённый взгляд, целует его в макушку.       — Не только поединок, семпай, ты мне за эти несколько лет ещё песен много задолжал. Я… может, я в тебя после той, ну, окончательно влюбился, — едва слышно бормочет Юкихира, и Шиномия не успевает что-то сказать в ответ, потому что через минуту тот уже сонно сопит ему в плечо.       Но Шиномия знает — у него теперь много времени, чтобы рассказать, когда он сам влюбился. ***       Утро встречает приятной ломотой в мышцах и почти забытой бодростью. Юкихиры рядом нет, но Шиномия слишком хорошо знает, как шумит кухня, когда на ней кто-то воодушевлённо готовит. Такой домашний шум шипящей сковороды и гудящей кофеварки. Уже не шум — мелодия.       И Юкихира умудряется даже что-то намурлыкивать себе под нос, нагло натянув не только его, Шиномии футболку, едва прикрывающую ягодицы, но и любимый фартук. Он не сразу замечает вошедшего в кухню Шиномию, но, всё-таки почувствовав, оборачивается, снимая с небольшой сковороды очередной тонкий ароматный блинчик, и с улыбкой произносит весёлое:       — Salut.